Starved for Solitude

Небритый Лларен выглядел так, словно неделю ночевал под кустом и полжизни промышлял на большой дороге — вторую настолько бандитскую рожу трудно было бы отыскать во всём Тамриэле! Небритый Кер походил на поросший мхом придорожный булыжник — и странным образом казался куда моложе, чем когда он всё-таки избавлялся от куцей растительности на подбородке. К такой красоте Солитьюд — да и, пожалуй, любой из городов Тамриэля — уж точно не был готов, в этом Лларен не сомневался. Не сомневался он также и в том, что к мерам природа и боги были куда как более милостивы, чем к людям: бриться им с Кером приходилось не чаще раза в две-три недели, тогда как какому-нибудь имперцу нужно было мучиться чуть ли не каждое утро, чтобы не зарасти бородищей. Перестав ночевать под кустами (ну, или, за неимением в округе подходящих кустов, – в крагенмурских трущобах и подворотнях), сэра Тирано ревностно взялся поддерживать образ условно-приличного мера. Давалось ему это не без труда, однако упорства Лларену было не занимать. Методом проб и ошибок — и ценой бессчётных порезов — он даже выработал себе чёткую, оптимальную последовательность действий, что в среднем занимала где-то без двадцати двух секунд четыре минуты, и строго её придерживался. Схема вышла отлаженной и нетрудной, но Лларен всё равно был до крайности счастлив, что меры на голову превосходили людей в бритвенном вопросе. Порой это казалось ему даже более весомым преимуществом, чем долгая жизнь: попробуй ещё протяни свои семь-девять сотен, не напоровшись на меч или какую-нибудь злоебучую чародейскую молнию! Такое не каждому дворянину под силу, чего уж там говорить о мерах вроде Лларена Тирано... Да, Лларенова схема, которой в Маркарте он взялся учить и Кера, была отлаженной и нетрудной, однако проблема нынче заключалась в том, что накануне оба неслабо так выпили, отмечая долгожданное закрытие сделки со своими редгардскими партнёрами — до этого так же старательно отметив с редгардскими партнёрами их хаммерфелльский праздник Диван Ебет*... ну, или что-то вроде того: Лларен, по правде сказать, не потрудился запомнить. В общем, праздновали они долго, весело, и, как результат, тонкая работа по избавлению лица от ненужной растительности давалась обоим не без усилий. Конечно, нынешнее похмелье и близко не могло сравниться с той легендарной пыткой, которую данмеры претерпели тридцатого Руки дождя, в день заключения их судьбоносной редгардовской сделки: нынче Лларен не выблёвывал себе кишки, бегая от нужника до койки и обнимаясь со всякой пустой посудиной, попадающейся ему на пути, а Кер не изображал, завернувшись в стёганое одеялко, издыхающего фуражира квама и не стонал с надрывом, что зря появился на свет. На этот раз, наученные горьким опытом, они старались не нализаться до гуарьего визга и не забывать о закуси, так что по большей части отделались лишь головной болью — и ворохом стыдных воспоминаний. Пьяненький Лларен обычно добрел, бурно радовался жизни, путал заумные слова, бесконтрольно сыпал числами… в общем, вёл он себя долбоёб долбоёбом — но хотя бы весёлым, общительным долбоёбом, что было, в общем-то, не так уж и плохо. – Когда мы разбогатеем, я вставлю себе золотые зубы на месте выбитых, – спьяну трещал он вчера, с трудом сохраняя подобие равновесия (даже сидя на стуле) и размахивая руками с таким усердием, что посрамил бы и скального наездника. – Или, может быть, двемерит? Вот это уж точно будет смотреться богато!.. Хотя камонняне, я слышал, хуярят его повсюду, а я не хочу быть похожим на этих хлааловых дерьмоедов, нееет, сэра! Я ведь теперь ни много ни мало самый что ни на есть настоящий негроциант… или как там эта херня называется? Уважаемый мер, а не какой-нибудь там… этот самый… преступный алимент!.. Пьяненький Кер становился грустен, задумчив и, если его не удавалось вовремя отвлечь и развлечь, принимался рассуждать о смысле жизни и вере или же предавался красочным пиздостраданиям. – Я привык, что меня не слушают и не слышат, – признавался он накануне, уставившись в стену и с силой заламывая пальцы. – Привык, что даже самые чистые мои порывы толкуют неправильно. Привык сам себе не доверять и принимал это как данность. Но всё равно старался, хотя бы для себя… хоть одного себя уверить в том, что я могу быть лучше, честнее, что я не такой, как эти! Я привык, что меня не слушают, однако ты надвое разломал мою схему, Лларен Тирано. Ты меня слышишь: иногда даже лучше, чем я сам себя слышу. И я, наверное, этого не заслуживаю — не заслуживаю твоей дружбы. Но я благодарен и счастлив, что ты считаешь иначе... Да, оба по пьяни вели себя очень глупо, но зато обрывками этих немного стыдных воспоминаний можно было с успехом отвлечь себя от похмельной муки. Лларен, управившись с бритьём за неторопливые четыре минуты и где-то одиннадцать с третью секунд, принялся инспектировать Кера и, глядя на то, как тот сосредоточенно орудует бритвой, испытывал странную, согревающую сердце гордость. Сам ведь учил его, и в Маркарте, и после! Тому учил, что бриться надо сначала по росту волос, а потом – против роста, и что кожу нужно натягивать, чтобы не резать себя зазря. Показывал, как щеки правильно пенить, чтобы блядские волоски со временем не врастали, и под каким углом лучше держать бритву, чтобы работать быстро и аккуратно… И здорово было видеть, что Кер так хорошо усвоил эту науку! На дворе стояло тринадцатое Восхода Солнца — миддас, примерно тридцать девять с третью минут до полудня, — и Лларен, даже будучи отвратительно трезвым, чувствовал себя на удивление добрым долбоёбом, готовым бурно радоваться жизни. Им с Кером досталось одно на двоих похмелье, но это было не так уж и страшно. А впереди их ждало одно на двоих путешествие: на восток, в Морровинд, навстречу новой судьбе и новым свершениям... Родина встретит их не особенно ласково, но и, пожалуй, всё-таки без враждебности. Даже своим сынам Морровинд не оказывает снисхождения: он восхищает, и ужасает, и завораживает — испытывает на прочность и искушает взметнуться вверх, рукою коснуться зияющих звёздных дыр, испещривших завесу Обливиона. Ни Лларен Тирано, ни Кериан Индри ещё не знают, какие ступени придётся им преодолеть, шагнув на лестницу к небу, однако в одном эти двое недаром уверены: сей новый путь им суждено пройти бок о бок. Впереди их будет ждать множество не предсказанных — и непредсказуемых — событий, радостных и не очень... и, к слову, золотые зубы Лларен себе и правда поставит… Но это уже совсем другая история.