Душевная рефлексия

Следующие пять дней исправно прихожу в одно и то же время к матери на работу. Усаживаюсь за привычный столик, глотаю какао, завтракаю и убеждаю себя, что ничего я не жду. Ну вот не жду совсем. Настолько сильно не жду, что маниакально изучаю черты каждого постояльца и воровато всматриваюсь, всматриваюсь и всматриваюсь в проходящие мимо и уходящие лица. Зачем? Признаться самому себе, что неожиданный подарок что-то внутри зацепил, довольно-таки сложно. Хотя бы из-за того, что даже Стас со своим утренним доебом и быстрой взаимной дрочкой не сумел заставить меня задержаться дома. Не слишком-то и бурно кончив, вымыв руки, ополоснул лицо и умчался. Совершенно не заботясь о чужих чувствах, потому что плевать, задеты ли они. Когда природное любопытство требует подпитки. А странное ожидание следующего шага будоражит. Воображение… Тут все еще хуже. Намного-намного хуже. Чашка теперь стоит дома на почетном месте рядом с сувенирами. И удивительно, но мой парень даже не спрашивает, откуда у нас такая дорогая вещь. Что лишь подогревает внутри уверенность в том, что слишком давно отношения себя изжили, погасли и стухли. Реабилитировать же даже при желании тупо нечего. Да и смысл?.. Пусто. Остались лишь крошки на дне красивой упаковки, которыми не наешься. Можно пестовать мысль, что когда-то было очень вкусно, и продолжать смотреть на аппетитную картинку сколько угодно. Однако само собой ничего не наполнится. Остается ждать, кто первым решит, что пора выкинуть занимающую место емкость. Вроде нужно грустить, что в личной жизни непроходимая муть, но отчего-то до одури хочется новых эмоций. А не думать и грузиться настоящим. Безумно необходимо что-нибудь непривычное, чтобы выбило из однотипности будней и заполнило до самой макушки ощущениями и мыслями. Быть может, повторения или презента, еще одного знака внимания. Ибо будет крайне обидно, если это была единичная чашечная акция. Мне нужно больше и ярче. Не успел распробовать и насладиться в полной мере этой странностью и загадочностью. — И что же там все-таки было, сынок? — Подобное слышал уже трижды, сегодня четвертый раз. И я думаю, никого не удивляет, что некоторые черты характера у меня от матери. В том числе любопытство. Куда же без него родимого. — Кружка. — Допиваю какао, вольготно откинувшись на спинку стула. Смотрю на все такое же серое небо, что и неделю назад. Скучно. Замерло как-то все без изменений. Будто в таком же ожидании, как и я. — Я видела этого мужчину еще раз. — Приподнимаю бровь. Значит, а мне сказать было нельзя? — Но решила не влезать в ваше странное, хм, общение. Думаю, когда он будет готов, подойдет сам. — Ты намекаешь на то, что не покажешь мне этого загадочного поклонника, даже если мы одновременно будем в помещении? — Именно, — с улыбкой кивает, забирая пустую посуду. — Это не честно! — Возмущенно открываю рот. — Ну, мам. — Нельзя мешать благородным порывам. Он выглядит очень галантно, и вдруг там у него целый полный романтизма план, а ты испортить желаешь. Стыдно должно быть. Уважай чужое старание. — Пристыдила так пристыдила. Ничего не скажешь. Встаю с нагретого места, поправляю палантин, намотанный вокруг шеи, застегиваю куртку и прохожусь руками по слегка собравшихся гармошкой в районе бедер штанах. Самое время посетить подругу и попробовать наметить планы на ближайшее будущее. Так как хорошего в подвешенном состоянии совершенно точно ничего нет. *** — Выходит, ты даже имени его не знаешь? — Встречаюсь с удивленными синими глазами Ромины. — Нет, откуда? — Медитативно помешиваю какао ложкой, гоняя от одного края кружки к другому маршмеллоу. — Его видела только мама, которая дала мне загадочное описание данного индивидуума и сказала, что ни за какие коврижки не покажет мне эту личность. Мол, будет правильно, если я подожду, когда человек сам созреет и сделает шаг к личному знакомству. Такие дела… — Задумчиво пережевываю зефирку. — Выглядишь озадаченным и грустным. Со Стасом все совсем плохо? — Не лучше и не хуже. Топчемся на месте, походу ждем оба, кому первее все надоест окончательно. Подозреваю, что мне. — Может, съездите в Египет, м-м? Совместный отдых, все такое. Или улучшите отношения, или закончите на красивой ноте. В любом случае, что-то да изменится. — Звучит заманчиво и разумно. Только никакого отклика внутри. Тревожный звоночек. — Не знаю. — Боишься пропустить очередной шаг от незнакомца? Какой он хоть? Блондин? Брюнет? — Не поверишь — рыжий. Высокий, коротко остриженный и с щетиной. Весь из себя с дорогими часами и прочими прибамбасами. Зная мою мать, она могла, конечно, приукрасить, но не настолько же… Там кто-то явно очень и очень неплох внешне, а если брать во внимание дорогущую чашку, то еще и имеющий не пустой кошелек. Что в принципе не так уж и важно. Но я сомневаюсь, что такие особы, как он, разгуливают в помятых рубашках и затасканных ботинках. А мой давнишний фетиш на мужчин, любящих официальный стиль одежды, ты знаешь. — Воображение в который раз рисует высокую подтянутую фигуру. Фактурную, с красивыми рельефными мышцами рук и спины, проглядывающими даже несмотря на наличие пиджака. Начищенные туфли до зеркального блеска, тяжелые часы на запястье, дорогие запонки на выглаженных белоснежных манжетах. Но когда я захожу в собственных фантазиях до лица, то лишь горестно вздыхаю, ибо там размытое рыжеватое пятно. И все. — Сложно представить, в каком ты состоянии. Зная твой неуемный ум. Мотает в стороны? — со смешком спрашивает и садится напротив, подогнув под себя одну ногу. Домашняя, близкая, словно мы одной крови. Пережили уже столько, что и не вспомнить всего. И знает меня, наверное, в чем-то даже лучше, чем я сам. — Мягко сказано. Надо куда-то себя деть, а на афишах, да и среди знакомых затишье. Приткнуться некуда. Этот чертов конкурс был последней надеждой, а я слажал, как валенок. — Учись проигрывать. И ждать. — Нереально, — фыркаю. Удерживаю долгий взгляд, смягчаюсь немного. Импульсивный и в то же время отходчивый — ненавижу эту черту своего характера. Взбеситься бы, разнести к херам что-нибудь, выпустить пар и успокоиться на время. Но нет же, приливами-отливами меняется расположение духа. Хоть ты вой. Никакого постоянства. *** Намеренно не иду второй день подряд на привычный завтрак. Сплю до обеда, подолгу валяюсь в ванне и вообще не выхожу из дома. Идея с отпуском откинута за ненадобностью. Нехотя от нечего делать наблюдаю за Стасом и начинаю замечать, как он порой подолгу залипает в телефон и вечером выходит на пару часов встретиться с друзьями, перед этим собираясь будто на собственную премьеру фильма. «У него, скорее всего, что-то с кем-то наклевывается, чувак…» — шепчет подсознание, но ревности нет, словно уснула намертво. Вот совсем. Не дребезжит ни единая струна души от ужаса возможной потери, нет кома в горле, не дрожат руки, ничего нет. Реакции ноль целых, ноль десятых. Один лишь осадок оседает внутри, потому что пока я тут мельтешу на месте, остальные двигаются вперед. Мимо меня идут, огибая и не оборачиваясь, а может, и вовсе переступая. А я? Единственное успокоение — это музыка и танец. Чем и решаю заняться, включив на неприличную громкость колонки, встав напротив шкафа-купе с зеркальными створками. Fisherspooner — Never Win (Benny Benassi Radio Edit) начинает набирать обороты с первых аккордов. Старо как мир, но моя любовь к этой песне никогда не стихнет. Пытаюсь максимально расслабиться и отдаться ритму. Все происходит само собой. Четкий бит проникает внутрь и задает темп сердцебиению. Руки из плавных движений перетекают в резкие и порывистые. Ноги подстраиваются, и вот уже тело — один единый механизм. Вся ярость и неудовлетворение вырывается изнутри. Высвобождая каждую почерневшую от ожидания и неясной обиды частичку души. Без разогрева танцевать немного сложно, особенно если учесть, насколько бомбезная музыка сейчас разрывает динамики. Дыхалка сходит с ума, а я не даю себе поблажки. Удовлетворяясь капелькам пота, начинающим стекать между лопаток. Ускоряюсь и не отпускаю ни единой ноты, стараясь амплитудой и быстрыми движениями максимально пропускать мелодию через себя. Слишком ритмично. Слишком меня распирает. Сердце как безумное в галопе заходится. Но мне все равно мало. Чего-то явно не хватает. И не согласиться в данный момент с мнением судей на этом долбаном конкурсе не получается. Я чертов робот. Все такой же гибкий, отлично чувствующий музыку, с законченными отточенными движениями. Но они безвкусны, как проточная вода. На лице безэмоциональная маска, а глаза все чаще закрыты. Пусть так… Пока что так. Набрать разгон никогда не поздно, а я верю, что не все потеряно. Просто период такой. Бывает ведь, правда? Конечно, правда. Сейчас банальнейшее затишье перед бурей. Отсрочка чего-то потрясающего и неминуемого. И не подвешен я, просто в прыжке перед полетом. А самовнушение прекрасная штука… Да? *** — Если ты не прекратишь сачковать и не появишься в течение получаса, я заберу этот прекрасный китайский фонарь на твоем столике себе. — Утро следующего дня начинается с вкрадчивых, но таящих угрозу материнских слов. — Валерия Константиновна, прекратите пугать сына, — сонно посмеиваюсь и вскакиваю с кровати. Тело еще заторможено и крайне лениво, но пульс заметно учащается, а мысли текут бессвязным потоком, сталкиваясь и перепрыгивая друг через друга. — Виталик, я сейчас иду и начинаю готовить для тебя персонально горячие тосты и глазунью с беконом, и уж лучше тебе оказаться здесь к моменту, когда все это остынет, иначе… — Я тебя понял, мчусь на всех парах. — Отключаюсь и уставляюсь в зеркало напротив. Выгляжу как помятая, в придачу хорошенько пожеванная, но сплюнутая бумажка. На голове все топорщится будто после химического взрыва. Правая часть лица с отпечатком скомканной ткани на наволочке подушки. А глаза шальные донельзя. Я заинтересован? Да меня разрывает от предвкушения! И все как во сне, вот обдаю лицо ледяной водой, а после мокрыми руками пытаюсь привести волосы в божеский вид. Засунув зубную щетку в рот, одновременно надеваю джинсы, прыгая по комнате в поиске чистых носков. Разумеется, я не Юлий Цезарь, потому разгром нешуточный, только вот главное — побыстрее отправиться в путь, остальное можно решить потом. Все потом. Бежал ли я когда-нибудь с таким яростным желанием куда-либо в последнее время? Не-а. Извиняясь, когда сталкиваюсь с прохожими, проскочив на светофоре на желтый вместо зеленого, врываюсь запыхавшийся в кафе. Глаза пытаются отыскать хотя бы малейшее совпадение с описанием в посетителях, но словно в насмешку вокруг одни женщины, девушки и дети. Ни единой мужской души, кроме шеф-повара. Поумерив пыл, двигаюсь к привычному столику в углу. Присаживаюсь и замираю, завороженно рассматривая китайский абажур. Красота неописуемая. Прямоугольный, небольшой, с матово-зеленым стеклом, разрисованным раскидистыми ветвями насыщенно-коричневого цвета. Аккуратно кончиками пальцев провожу по тонким деревянным колышкам на стыках. И замечаю торчащий, едва заметный кусок белоснежного, покрытого глянцем картона, из которого обычно открытки делают. Цепляю ногтем и вытаскиваю. Сердце стучит как безумное. Даже кровь зашумела в ушах, а виски пульсируют. Вот так, Виталик, доведи себя до инсульта, как будто ты сейчас прочтешь что-то, от чего твоя или же кого-то близкого жизнь зависит. Чувствую себя идиотом. Нервно открываю, смотрю на короткую надпись размашистым, красивым, каллиграфическим почерком: «Улыбка — ключ к множеству сердец». Залипаю. Перечитываю несколько раз, всматриваюсь в каждую букву. Мягко поглаживаю. Задумчиво. Как отнестись к подобному? Это намек? Но на что? Комплимент моей улыбке? Или открытое признание в симпатии? Чувствах? Что это? Знак восхищения или просто красивая фраза?