Семь

– Все вы жулики и проходимцы! Найди работу! Геральт оглядывается на громкий выкрик, но лишь цепляет взглядом проходящего мимо мужчину. Успевает разглядеть кустистые брови и сизый выбритый подбородок, да тонкие, плотно сжатые губы. Вихрь из раздражения проносится мимо, и Геральт смотрит на его жертву. Бродяга. Лицо Геральту незнакомо, раньше в городе он его не видел. Одетый в потрепанную оранжево-желтую курту и грязно-синие, отдающие сероватостью штаны, он сидит по-турецки у обочины дороги. Перед ним, словно чаша для жертвоприношений, стоит деревянная плошка, а рядом с ней сытой змеей – ложка. Несмотря на только что брошенное в его сторону оскорбление, он спокоен. Даже улыбается. Геральт бросает в чашу несколько монет, не зная, спасет ли это его душу или только уменьшит количество выпитого в пятничный вечер. – Держи, друг. Этот товарищ тебе ничего не сделал? Нищий поднимает на него глаза, черные, как угли. Что-то отдаленно знакомое шевелится в памяти, будто они уже виделись, но Геральт не может вспомнить где. – Храни Вас Бог, шериф, – плетут паутину слов сухие, обветренные губы. – Нет, я в порядке. Не у всех находится столько добродетели, как у Вас, чтобы прийти на помощь ближнему в час нужды. Не у всех. Но все мы рано или поздно расплачиваемся за свои грехи. Нищий опускает взгляд, и Геральт понимает, что разговор закончен. Только ему почему-то становится неспокойно. Дурные предчувствия. Просто скверные. – Хорошего дня. – И Вам, шериф. Эхо разлетается по церкви миллионами осколков, как разбитое зеркало. Геральт слышит голос, знакомый и любимый голос, который обычно успокаивает его, но сейчас рождает где-то в глубине грудной клетки смутное чувство тревоги. Геральт идет по проходу между скамей, но ряды их кажутся бесконечными, все тянутся и тянутся, и тянутся, как ущербная версия лабиринта. Время, Геральт. Перед его глазами, едва не задев лицо крыльями, пролетает бабочка. Синяя, с черными пятнами. Цвета такие яркие, такие глубокие, что кажутся нереальными. Все здесь кажется нереальным. Поддавшись внутреннему порыву, Геральт следует за ней. Стены внезапно приближаются, помещение сплющивается, будто тиски. Бабочка садится на руку пахнущего травами священника. – Регис, – выдыхает Геральт то ли с облегчением, то ли с мольбой. Регис не отвечает, но не отводит от него взгляда. Будто ждет чего-то. Геральт смотрит на ярко-голубую бабочку, неспешно расправляющую крылья. Какой-то яркий образ, картина вспыхивает в голове. Воспоминание. – Я видел! – вырывается у Геральта, и он понимает, что воздуха категорически не хватает, что в легкие лезет дым. – Что ты видел, Геральт? – Бабочку! Нет, нет... Мотылька. Крупный, ярко-желтый, с черными полосами. И пятно на груди. Похоже на... – ...череп, – перебивает его Регис. – Откуда ты..? – Acherontia atropos. Такое уже было, Геральт. Вспомни, когда такое было. Регис вытягивает вперед руку, и потревоженное насекомое, взмахнув синими крыльями, взмывает к потолку. – Убийства продолжатся. Геральт просыпается. Холодные капли пота катятся по коже, а восстановить дыхание удается не сразу. Сон. Всего лишь сон. Только очень четкий. На секунду во мраке комнаты Геральту чудится шорох крыльев, но, стоит зажечь свет, как призраки ночи отступают. В комнате никого нет. Он один. Лишь ветер играет занавесками у открытого окна. Снова уснуть так и не получается, и Геральт лежит в кровати до самого рассвета, лишь один раз встает, чтобы покурить. Когда он поднимается второй раз, когда солнечные лучи крадутся сквозь открытое окно на пол комнаты, раздается настойчивый стук в дверь. – Геральт! – зовет Лютик. И по тому, как он произносит его имя, Геральт понимает: произошло еще одно убийство. – Убийца явно хотел, чтобы тело нашли быстро, – говорит Геральт, чуть наклоняясь, чтобы разглядеть дно фонтана. Солнечные зайчики, отражающиеся от рассыпанных под водой монет, едва не ослепляют его. – Сукин сын. Он смеется, что ли? Лютик кидает на него обеспокоенный взгляд, а затем, столь же обеспокоенный, на мертвого мужчину, наполовину перевалившегося через стенку фонтана. Черные волосы кажутся водорослями, которые колыхает течение, а густые брови еще сильнее выделяются на мертвенно-бледном лице. Глаза безучастно смотрят в небо, а рот приоткрыт, будто он хочет что-то сказать, какое-то последнее, страшное пророчество. - Геральт... – Да уж, теперь к этому фонтану желаний и на три метра не подойдут влюбленные парочки, – вздыхает Геральт, погруженный в свои мысли. – Геральт! – чуть настойчивее повторяет Лютик, и, когда взгляд шерифа обращается к нему, указывает на труп. – У него что-то во рту. Геральт на секунду замирает, недоверчиво глядя на Лютика. Затем делает шаг к телу. – Помоги мне. Вместе они вытаскивают его на камни рядом с фонтаном, и Геральт, помешкав при взгляде на трупные пятна, все же проверяет догадку Лютика. Окоченевшие мышцы сопротивляются, но достать застрявший в горле предмет удается. Кошель с чем-то позвякивающим внутри. Геральт вытряхивает содержимое на камни. Монеты. Блестящие, отполированные водой монеты. Все – мелкого номинала. Все – в этом Геральт не сомневается – выловленные из этого же фонтана. – Что это, черт возьми, значит? – утратив свое красноречие, шепчет Лютик, то ли испуганно, то ли пораженно. Геральт не отвечает. Вглядывается в лицо мертвеца, и оно с каждой секундой кажется ему все более знакомым. – Люди начинают нервничать. Второе убийство всего через неделю после первого. – Я знаю, – говорит Геральт. Достает сигарету, даже зажимает ее между губ, но почти сразу же убирает, так и не закурив. Регис пододвигает к нему чашку травяного чая. Молчит, хотя Геральт видит в его глазах блеск благодарности. Отец Регис не любит резкие запахи. Он не говорит об этом Геральту, но Геральт замечает, как подрагивают крылья его носа, будто у зверя, почуявшего запах дыма. Небо над городом ясное, звездное, но Геральту кажется, будто над его головой оно затянуто грозовыми тучами, тяжестью превосходящими свинец. Он делает глоток чая. Тепло успокаивает, убаюкивает. – Ты доверяешь отцу Детлаффу, да? – спрашивает он, и сладкая пряность трав горчит на кончике языка. – Как родному брату, – кивает Регис, отводя взгляд в окно. – Ты хочешь сказать, что считаешь его потенциальным убийцей? Геральт морщится. Голос Региса, внешне спокойный, звенит холодными нотками. – Я не могу этого исключать, – отвечает шериф, пожалуй, слишком резко. – Не считаю его невинным барашком, уж прости. Регис тихо усмехается, но делает это без всякого раздражения. – И меня подозреваешь? Геральт недоуменно смотрит на него. – Тебя? – Да. Я ведь тоже могу оказаться убийцей. Геральт молчит, а затем тихо, с настойчивостью говорит: – Нет, не можешь. – Что, если я специально подготовился, – продолжает Регис, будто не слыша его, – завоевал доверие шерифа, выбившись из круга подозреваемых? Оказался ближе, чтобы оставаться незамеченным под самым его носом? Сделал так, что... – Прекрати, – вырывается у Геральта, и он сам удивляется, как беспомощно звучит его голос. Регис смотрит на него своими черными, антрацитовыми глазами, взглядом, пронизывающим насквозь. – Это не Детлафф. Не он. Подозреваешь его – значит, подозреваешь меня. Регис поднимается со своего места, подходит к Геральту. Полы сутаны вздрагивают от движения. – Веришь мне, Геральт? Он протягивает руку, и шериф доверчиво прижимается к ней щекой. Потом настойчиво притягивает Региса к себе – чтобы крепко обнять за пояс. Пальцы Региса касаются его волос, неспешно перебирают пряди, успокаивая куда лучше травяного чая. – Очень много "если", но правда всего одна, – говорит отец Регис. – Ты можешь поворачиваться ко мне спиной, потому что я не прячу ножей, специально для тебя заточенных. Они замечают не сразу, как в окно впархивает мотылек. Мотылек с пятном на груди, с черно-желтыми крыльями, он цепляется лапками за тонкую ткань занавески. – Бражник "Мертвая голова", – задумчиво говорит Регис. – Откуда он тут? Добавляет спустя несколько вдохов: – Раньше верили, что они приносят на своих крыльях беду и несчастья. Они молчат, не отрывая взгляда от подрагивающих крыльев.