Slave Labor

— Как это понимать? — плотно закрываю дверь на кухне, затащив предварительно туда Ховера, сдерживаю порыв сорваться на крик, перехожу на шипение, слушая, как сердце отдает глухими ударами в виски так, что вены вздуваются, заставляя чувствовать ток крови по их жилам. — Мы были на задании. В этот раз отправили лишь четверых. Я, как обычно, следил по радару, чтобы все было чисто… И… нас подставили! Ебанный Зан подложил нам свинью, продав как дешевых шлюх какому-то ушлепку. Мы и не заметили, как на склад въехала машина… Я еле вытащил Канта оттуда. Мне просто повезло, что они не заметили комнату, в которой я был, приняв ее за заброшенный чулан. Парня всего трясло от гнева. Я чувствовал эти негативные флюиды на расстоянии. Казалось, что его ненависть заражает и меня. И это действительно было так. Я ненавидел работу друга всеми фибрами своей души. С самого того первого ебанного момента, когда он ввязался в эти игры, заставив меня прикрывать его задницу. Раньше это было просто: следовало лишь отмазать страдальца на работе, которую он еще когда-то посещал. А сейчас? Уже два года он женат. За эти два года этот чертовский случай уже седьмой по счету. А значит… Значит я опять должен висеть часами на трубке, чтобы вдалбливать его женушке, на какое архиделовое собрание я утащил её благоверного. — Как вы выбрались? И где ещё двое? Не знаю, зачем был задан второй вопрос, ровным счетом мне было плевать, что и как приключилось с остальными… — Я не знаю, я успел забрать только его. Выбрались? Не спрашивай лучше, я никогда не чувствовал себя таким мелочным и таким ничтожным. Перерезать горло самому слабому из них, наверняка, пешке, которой так же как и нами просто воспользовались. Машина. Дальше… Дом и надежда, что он не сдохнет раньше времени. Резко отодвигаюсь на стуле, заставляя ножки проехаться по паркету, разнося скрип по помещению. — Раны не смертельные, гораздо важнее, что он не потерял слишком много крови. Кивает, утыкаясь лицом в ладони, видно по дрожащему телу, мышцам, что парень просто на последнем баллоне энергии держится. Только не вздумай сорваться прямо у меня на глазах. — Тебе пора, — говорю как можно резче, не оставляя парню надежды на возможность остаться, не хочу видеть его припадки, я ничем ему не обязан, жизнь Канта — это не мой долг, не мне и платить. — Ты прав, позаботься о нем, пожалуйста. Молчу, просто сдерживаю себя, понимая, что человеку необходимо что-то сказать, чтобы не оставлять после своего ухода пустоту. Дверь закрывается тихо, на этот раз не забываю поставить на место задвижку. Окидывая взглядом спящее тело, подхожу ближе, опускаю руку на лоб — горячий. Вернувшись с кухни с холодным мокрым полотенцем в руках, опустил его на голову. Оседая рядом на пол, упершись спиной в изгиб дивана, открыл книгу на той странице, на которой остановился в прошлый раз, осталось скоротать всего пару часов, и можно будет звонить его жене. *** На часах восемь. Рукава водолазки закатаны по локоть, чтобы мокрая тряпка не мочила одежду. Сколько я вот так ползаю на карачках оттирая засохшие пятна крови и грязи? Звенит будильник, оповещая соседей о начале рабочего и, возможно, учебного дня. За это всегда ненавидел эти стены, звукоизоляцию, которая в этом доме ни к черту. Поднимаюсь, отряхивая колени и рукавом вытирая капли пота со лба. Так и не пришел в себя. Тело неподвижно лежит на диване, лишь дыхание, уже больше напоминающее нормальное, сигнализирует о том, что нет причин для паники. Закрываю дверь, возвращаюсь на кухню, выуживаю из заднего кармана джинсов телефон, набирая заученный номер на сенсорной панели, слышу отчетливые гудки, прижимаю трубку плечом и сажусь на деревянную табуретку, облокачиваясь спиной о стену. Через несколько секунд слышу какое-то вошканье, гудки сменяются на шипение, а затем знакомый голос в весьма невежливой форме, отвечает на звонок. — И где ОН на этот раз? Хочется выбить ей зубы за одно только «он», лишь скрепя сердце натягиваю на себя невидимую улыбку, посылаю свое «Я» в задницу, начиная долгую и нудную беседу. — Надин, здравствуй. Ты не поверишь, вот звоню тебе поделиться новостью. Печальная она или нет решишь для себя сама, но Канта я забираю с собой на конференцию, сейчас мы в аэропорту и через час у нас самолет. — Почему он должен ехать с тобой? — вгрызается в одну мысль, начиная придумывать себе очередную схему наших приключений, приписывая им лимузин наполненный проститутками. — Подожди. Я ведь даже не договорил, — мой голос звучит приветливо, в то время как рука сжимает телефон до такой степени, что белеют костяшки. — Не забывай, что Кант хороший стратег, я получаю новую должность и если презентабельность моего компаньона удивит совет, то, считай, твой муж уже не муж, а владелец частной компании под моим началом, — вешаю лапшу на её уши размером с гору, прекрасно понимая, что она даже знать не знает, кем по должности являюсь я, и какой работенкой занимается Кант. — И сколько в этот раз придется ждать? Нэйт, не заставляй меня напоминать, что ваше возвращение всегда венчается провалом, — девушка явно недовольна, но в свои двадцать четыре года, лишь слыша о возможном присутствии больших денег в её жизни, берет в узду свою блядовую гордость. — Ты в нас не веришь? Я огорчен, — сыграть мученика не составило труда, при условии, что я и так чувствовал себя не небесно. — Возможно. Дай мне трубку Канту, я хочу с ним поговорить… Обещаю, что не буду просить его вернуться назад. — Не-ве-рю, — хотел бы сказать я, но это лишь даст ей возможность разговориться ещё больше, а пора бы заканчивать беседовать на эту тему. — Ты же знаешь, что не дам, Надин. Твой муж слишком слабохарактерен, — увольте меня, что я только что сейчас сказал? Если бы это была правда, я бы не отдувался за эту адскую душонку, по которой сам черт плачет. — При одном твоем сладком голоске, он уже захочет вернуться, так что извиняй, я верну тебе его в целости и сохранности, но услышишь ты его уже будучи дома, — закрываю глаза, пытаясь представить себе что-то, что помогло бы нервам перестать держать такой амплитудный напряг, действуя на мозг словно банка наполненная медью. — Ладно… — выдыхает она, заставляя меня чуть не уронить свой телефон и не упасть со стула самому. Что? Так быстро? Я ушам своим не верю, это лишь проделки Сатаны. — Ээм, тогда… Черт, время, прости. Наша очередь тут уже почти подошла, сейчас проверять будут, поэтому с разговором придется свернуться. И это… помни, что я тебе благодарен, — скинув звонок, я швырнул трубку куда-то в стену, от которой телефон отскочил прямо в раковину, с грохотом осев на дно, около минуты отдавая адовым звоном и треском. Несмотря на то, что солнце уже давно стояло в небе, освещая его своими лучами, вернулся я в темную комнату, что под занавесом бежевых штор отдавала легким рыжим оттенком. Столкнувшись с карими глазами, оступил от неожиданности и облокотился на стену. — Проснулся? Вид Канта был весьма приличным для пострадавшего, стандартный набор: синяки под глазами, отеки спрятанные под бинтами и эта идиотская улыбка, говорящая за хозяина «сомнойвсепучком». — Как видишь, — улыбается разбитыми губами, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку перед тем, как огорошить меня чередой вопросов: как ты меня нашел и что произошло после отключки. Знаем. Проходили. — Есть хочешь? — дождавшись робкого кивка, из-за чего прядки волос упали на его лицо, скрывая его глаза, разворачиваюсь вновь лицом к двери, скрываясь за ней. Это гораздо лучше, чем если бы он ответил. Возвращаюсь с тарелкой горячего бульона с лапшой, опускаюсь вновь около дивана, но, замечая его недовольный и, как всегда, въедающийся взгляд, поднимаюсь, и, отодвинув одеяло, сажусь на край дивана. — Ты с Ней разговаривал? — из-за хрипоты голоса не разобрать интонацию, с которой он хотел сказать, но все же, не долго думая, пожимаю плечами, просто кивая. — Что ответила? Поднося ложку к его пересохшим губам, на которых словно на картине застыла кровь, дожидаюсь, когда он проглотит её содержимое, и только после отвечаю. — В этот раз, признаться, она меня удивила, — немой вопрос на лице Канта дает возможность продолжить. — Отпиралась не долго, почти не кричала, но… Все же обещала избить меня мачете, когда моя морда соизволит показаться ей на глаза. Смеётся и тут же морщится, давится кашлем. Не смею к нему прикоснуться, понимая, что в таком положении его гордость не уязвима, а даже наоборот — во всеоружии. Чувство жалости к себе он ни за что не захочет испытывать. Оставляю пустую тарелку на полу, наблюдая, как ровно и умерено вздымается его грудная клетка во время дыхания. Лежит с закрытыми глазами, делая вид, что абсолютно безмятежен, а его органы не учиняют бунт на корабле, мчась от одного борта к другому, дабы погубить своё судно, забывая, что они сами, непременно, останутся в открытом океане. — Принести обезболивающее? — отрицательно мотает головой ещё больше подтверждая мои догадки. Знал же, что будет так. Именно поэтому, прежде, чем налить суп в тарелку, растер о её края не слабую дозу таблеток. Сейчас его вкусовые рецепторы и так нарушены, поэтому что бы он ни съел, покажется ему отвратительным, каким бы полезным или же вкусным в действительности ни был продукт. Встаю с дивана, решив, что лучше будет, если он поспит, но не успев толком подняться, ощущаю на своей руке прикосновение горячих пальцев, а затем и всей ладони. Вот так всегда… Так и сидим, не двигаясь, не дыша.