Slave Labor

Перед глазами мелькает часть корпуса когда-то рабочего телефона. Верчу в руках сломанную запчасть, разглядывая мельчайшие трещины на главной панели. Большая царапина сбоку и трещина посередине экрана, от которой вихрем расходятся тонкие ломаные нити, на фоне этого все остальное просто ничтожно. Уже и плевать на сошедшую местами краску, на мигающий экран, пользы от которого абсолютно никакой, — сим-карту я вытащил, поэтому бояться, что самые нежеланные и нежданные личности смогут нас поймать в сети, незачем. — Подумать только, уже прошло десять дней, а твой аппетит ещё не сдулся, — не поднимая головы, улыбаюсь, краем уха улавливая тихие шаги, владелец которых пытается проскользнуть мимо меня к холодильнику. — Подумать только, прошло десять дней, а ты к этому ещё не привык. И вообще, хватит меня упрекать в бездонности моего желудка, у меня растущий организм, к тому же я только из-за этого иду на поправку, — ухмыляется он, передразнивая мои слова, жестикулируя, как самый настоящий оратор. Поворачиваю голову в его сторону, обводя взглядом замершее тело, замечая редкие ссадины, синяки, которые, словно листья на деревьях, сменили окрас на бледно-желтый оттенок. О больших ранах говорить не приходится, их осталось всего две: на плече и на правом боку. Перевязку я, как и раньше, делаю ему каждый день, обрабатывая затянувшиеся раны, но открывать, как мать-настоятельница, строго запрещаю, постоянно выслушивая, как ему не комфортно ходить мумией, не в силах даже почесать зудящие места на теле. — Растущему? Ты ничего не перепутал? Твой организм уже лет шесть как расти перестал, если не больше, — скептический взгляд в его сторону натыкается на укоризненный и даже слегка обиженный. Понимаю, что вновь не угодил ему, меняю тему в обратную сторону. — Никто тебя в этом и не упрекает, ешь на здоровье, вот только зачем шкериться, как партизан? Такое ощущение, будто холодильник под замком находится, — пожимаю плечами, закрывая глаза. Меняю ноги местами, закидывая одну на другую, так и оставляя в вытянутом положении на краю стола, опираюсь на спинку стула, продолжаю раскачиваться в такт своим мыслям, которые прекратили свой поток с того момента, как это чудовище появилось на кухне. — Единственное, за что я готов тебя прибить, так это за твой внешний вид. — А? — разыгрывает удивление, поворачиваясь ко мне спиной, невзначай сверкая голой бледной задницей, на которой, что самое интересное, какие-либо отметины отсутствуют. — Не прикидывайся дауном, ты таких людей своим актерским талантом, которым тебя с детства обделили, обижаешь, — оставляю на столе последнюю деталь, складывая руки в замок и с одного движения переходя в ровное сидячее положение, после вытягиваю ноги уже на полу. Как-то мнется, продолжая стоять нагим посреди кухни, наличие штор в которой подразумевает лишь прозрачные занавески. — Я не пользуюсь полотенцем, так что изволь, но сохнуть я привык именно так, — упирается руками в бока, больше всего сейчас напоминая бронзовую скульптуру. Подходит к холодильнику, открывая дверцу и минут пять взирает на содержимое полок. Затем, достав бутылку с соком, с громким хлопком закрывает и стремительными движениями проходит мимо меня, получая вдогонку кухонным полотенцем по пояснице, в котором впоследствии тонет его вопль возмущения. — В лицо было бросать не обязательно, — скрипит зубами, еле удерживая в руках бутылку, что намеревается выскользнуть из мокрых рук. Балаган поднявшихся эмоций прерывает звонок в дверь, заставляющий обоих напрячься. Встаю, отодвигая стул к стене, прохожу мимо парня, кидая сквозь зубы холодное «оденься» и, дождавшись, когда фигура скроется за дверным проемом в дальнюю комнату, смотрю в глазок, замечая знакомое лицо на его уровне, — Ховер. — Какими судьбами? — открываю дверь с этими словами, вспоминая, что парень пропал с того самого момента, как притащил тело Канта в квартиру. Волноваться, конечно, за него никто не собирался, но пару раз подумать о его кончине я все же смог, понимая, что те игры, в которые они с этим телом в комнате умеют ввязываться, простым исходом не заканчиваются. — И тебе привет, — вяло и далеко не жизнерадостно отвечает светловолосый парень, шагая навстречу мне и без разрешения проходя в квартиру. — Он здесь? — в который раз задаюсь вопросом: «Откуда же у них столько смелости?» — останавливаю его тело рукой, мешая пройти дальше. — Не у себя дома. Во-первых, сними обувь, а то драить за себя полы сам будешь. Во-вторых, здесь, так что, будь добр, пиздуй на кухню и жди его там, — не удержался от сквернословия, которое не часто, но одолевает мою речь в очень особые и памятные жизненные моменты. Хотя… Этот случай к таким мне относить не хочется. Прохожу в зал, стремительно направляясь к единственной двери, ведущей в комнату, проверяю Канта, что стоя ко мне спиной, вползает в свои старые черные джинсы. — К тебе пришли, — захожу в помещение, прикрывая за собой дверь. — Как наговоритесь, закроешь за ним дверь, — убираю с кровати нетронутое полотенце, перекладывая его на одну из полочек шкафа. Забираю с журнального столика книгу, открываю её на нужной странице и опускаюсь на диван, закидывая ноги на подлокотник и устраиваясь поудобней на противоположном. — А ты разве с нами не посидишь? Как же я буду общаться с ним без твоих язвенных вставок? — застегивает пару пуговиц на рубашке и заправляет один конец в джинсы, смерив меня ещё одним обжигающим взглядом. Выходит, громко хлопая дверью, заставляя меня добавить ему напоследок тихое: — Истеричка. — Сама такая, — отзывается довольно громко, уходя в сторону кухни. Не было бы в руках книги, наверняка бы ударил себя по лбу — вновь забыл про его идеальный слух, за одно наличие которого я в детстве не хило получал от него. Благо, сейчас я перестал так много ругаться по поводу и без, поэтому синяки на теле привыкли появляться по другим причинам. Вспоминая, о чем я читал в прошлых главах, пролистываю пару страничек назад, чтобы убедиться в том, что ничего не упустил и, возвращаясь назад, продолжаю с той фразы, на которой остановился вчера, когда Кант мучил мой компьютер своими игрушками. *** На удивление, оставшиеся страницы книги пролетели так быстро, что я уже и не заметил, как прочел последний абзац, гласивший, что у этой истории будет свое продолжение. Выжившие обязательно отомстят создателю той жуткой паутины, в которую их абсолютно не по случайности отправили собственные родственники, которые, как правило, тоже впоследствии отхватили и ещё отхватят немало. Лежать в таком положении пару часов оказалось довольно сложно — спина затекла, ноги, кажется, свело судорогой — поэтому прежде, чем лихо вскакивать с дивана, я осторожно опустил обе конечности на пол, шевеля десятью пальцами и разминая ступни круговыми движениями, возобновляя кровоток. В такие моменты, когда чувствуешь, как сильно может изнашиваться твое тело от простого безделья, потихоньку начинаешь задумываться, что же будет с тобой в старости, отгоняя смутные мысли о вставной челюсти и протезах. На часах была половина первого ночи. Не задумываясь, убрав книгу, я вытащил из шкафа постельное белье, подушки и одеяло, складывая на край дивана, чтобы было удобней его потом раскладывать. Дернув за петлю, слушая с каким взвизгом начал отъезжать первый блок, я все же расправил кровать, кладя сверху второй матрац, чтобы было комфортнее. Постель, как тому положено быть, оказалась холодной, из-за чего в одеяло пришлось заворачиваться, чтобы быстрее нагреть себе место и согреться самому, пытаясь угомонить толпы взбунтовавшихся мурашек на теле. Планируя пролежать в таком положении несколько минут, я даже не заметил, как уснул, просыпаясь уже от настойчивых толчков пальцев в спину, которые пытались из-под меня вытащить это самое одеяло, в которое я был так надежно закутан. — Ты дверь закрыл на ключ или… — На ключ, — не дослушав меня, раздраженно кидает Кант, настойчиво продолжая выдирать с корнем часть моей собственности. Мне бы хотелось отправить его на ту кровать, говоря о том, что он сам виноват, что так засрал её своими химикатами, но вглядываясь в эти темные черты лица, что под мраком в комнате кажутся такими агрессивными, все сильнее сталкиваюсь с его отрицательными эмоциями, которыми он так в данный момент заряжен, понимаю, что лучшим вариантом будет просто пустить его к себе. Кажется, что его мысли кровоточат совершенно ненужной ему темой, он вновь самостоятельно ищет ответ на вопрос, который наверняка Ховер задал ему своим разговором. — Да хватит возиться уже, — привстав на лопатках, несильным рывком выдергиваю из-под себя одеяло, роняя его тело на подушку рядом с собой и укрывая частью того, что он так усердно отбирал секунду назад. — Чего такой угрюмый? — сопит в подушку, какое-то время застывает на одном вздохе, затем поворачивается набок, продолжая смотреть куда-то в сторону, и, встряхнув головой, дождавшись, пока волосы упадут на глаза, все же отвечает. — Нам подкинули новую работу, — тараторит слова, будто оттого, что он произнесет их смято, смысл куда-то денется, заставляя меня не обращать на них внимания. — Ты в курсе, чем тебе это может грозить? — В курсе, но ещё больше мне достанется, если они пойдут втроем. Сам же знаешь, дружеские отношения нас не связывают, даже о товариществе речи вести не приходится, наше сотрудничество — договор, поэтому заложить кого-либо из нас плевое дело. Моя фамилия и подпись фигурирует в более пятидесяти процентах бумаг, что у нас имеются, — нет, никакого обречения в его интонации не было. Как всегда понимаю, что помимо страха за свою задницу, парень испытывает ещё и дикий азарт, прекрасно осознавая, что такую возможность упускать так просто никак нельзя. — И ты хочешь сказать, что даже несмотря на подставу вашего связующего, все равно попрешься в лобовую? — откидываюсь на спину, заводя руки за голову, уставляюсь взглядом в темный потолок, слушая, как сердце начинает стучать в ускоренном ритме, будто не ему, а мне предстоит вновь подставить под пули и биты свою спину. — Я должен, иначе пройдет все гораздо хуже, чем может пройти. Я не новичок в этом деле, знаю что и как, поэтому просто не могу сидеть сложа руки на ровном месте, — выдыхает, повторяя за мной один в один, укладывается на спину уже на своей половине. — Ты вообще понимаешь, о чем ты говоришь? Тебе мало было прошлого раза… Да ты чуть не сдох там, как последняя псина, верившая своему хозяину до самого конца, даже когда тот засунул ей в пасть пушку, она все ещё продолжала вилять хвостом. Кант, порой мне кажется, что с каждым разом ты теряешь свои мозги… — осекаюсь, стараясь просто не нервничать, незачем. — Иногда я думаю, что останься твое тело ещё Там, в луже собственного дерьма и крови, было бы лучше. Жизнь тебя бьет, а выводов ты никаких не делаешь, — поднимаюсь с кровати, перелезая растянувшееся тело парня, босыми ногами вступаю на холодный паркет и, доставая из шкафа большое полотенце, иду в ванную, понимая, что так просто заснуть у меня уже не получится. Слишком больная тема. Слишком много риска. Неоправданного. Никому не нужного. Понимаю, что вновь случись что, рвану, как эта самая шавка, спасать его шкуру. Но сейчас думать об этом даже не хочу… Встаю под напор горячих струй, с каждым разом делая воду все холодней и холодней, пока она вовсе не станет обжигать своими прикосновениями. За что я люблю такие контрасты, так это за то, что они вовсе лишают меня мыслей, заставляя лишь чувствовать импульс воды, что стекает по телу, даже не давая возможности переключиться на мысли, которые могут тревожить меня, как сейчас, или просто забираться в голову от бездумья. Хлопаю по ручке, заставляя душ резко выключиться, ещё какое-то время стою, наблюдая, как с волос стекают капли. Дотягиваюсь рукой до перекладины, стаскивая с нее принесенное полотенце, и, высушив им волосы и тело, завязывая на пояснице, выхожу из ванной. Захожу в темную комнату, осторожно ступая, чтобы не наткнуться ни на какую мелкую деталь, которые я столь часто стал находить у себя в доме самыми неожиданными частями тела. Подхожу к кровати, замечая, что Кант перебрался со своей половины кровати на мою. Принципа по этому поводу у меня никакого не было, поэтому, опустившись на середину дивана, придерживая полотенце, дотянулся рукой до маленького шкафчика, что стоял напротив и, выдвинув полку, стал вслепую искать свои трусы. — Я передумал, — тихий голос среди такого беззвучия, заставляет вздрогнуть, по инерции отведя руку в сторону, ударяясь об угол мебели. — Я думал, ты спишь, — пытаюсь унять временную дрожь, что прошла по телу от испуга. Все-таки даже в фильмах, такие моменты не так пугают, как дома в обыденных ситуациях. — Я тоже так думал, — секундное вошканье, не поворачиваясь, спиной ощущаю, как он разворачивается, подползая ближе. Чувствую на своей талии руки, которые обвивают меня, словно лианы, сцепляясь в замок. — Значит, тебе не составит труда объяснить, что ты там «передумал»? — продолжаю копаться в белье, так и не найдя среди футболок и маек нужную вещь. Дыхание в спину заставляет чувствительные места кожи ощущать волну мурашек, что, раскачиваясь, проходит по каждому сантиметру кожи. — Возможно, будет другой выход, чтобы не идти с ними. Попробую участвовать косвенно, лишь координируя их действия. И вообще… Не обязательно так загоняться по этому поводу. Ты же понимаешь, я тварь живучая, не нужно волноваться за меня так сильно, как ты это делаешь, — руки скользят ниже, цепляя длинными пальцами полотенце, заставляя произвольный клубок-узел распасться на две отдельные части. — И поэтому ты решил лечь под меня. Чтобы твое «неволнуйсясомнойвсебудеток» подкрепить помимо слов ещё и таким способом, — скидываю его руки, вставая с постели, подхожу к шкафчику, ногой задвигая его пролет, вставляя обратно в петли. Поворачиваюсь к Канту, смотрю на эту жалкую фигуру, распластанную на кровати в довольно сексуальной позе: одеяло прикрывает лишь поясницу с голой задницей, заставляя лишь задуматься о том, что трусы на нем все же имеются, растрепанные патлы, словно шторы, закрывают глаза, заставляя прищуриваться, чтобы разглядеть в них этот знакомый жар вперемешку с азартом. — Нэйт… — произносит всего лишь имя, заставляя тело приятно ныть от этого голоса, — знает же, что все это лишь показной спектакль, и я бы уже давно выебал его, если бы не… Взгляд касается мотков бинта на руке и талии, крови на них совсем нет, но то, что скрывается под ними, не дает моей совести позволить овладеть желанию над разумом. — Ложись спать, — хотел добавить, что если его морда не окажется сейчас отвернутой к стене, то я отправлю его спать в ту комнату, наплевав на какие-либо неудобства, но, кажется, он решил сделать это без указаний. Поднимается с кровати, давая возможность мне все же увидеть на его теле нижнее белье, подходит к двери, рядом с которой стою я, обводит взглядом моё тело с головы до ног, останавливаясь чуть ниже талии. Губы растягиваются в улыбке, придавая кошачьим глазам ночной блеск, который я просто не мог не заметить. Только сейчас понимаю, что стою перед ним абсолютно голым. Впрочем, в обычной ситуации меня бы это вовсе не смутило, но сейчас, когда от него так и исходят эти соблазнительные флюиды, лучше не рисковать и просто пойти одеться. — Знаешь, — разворачивается, подходя ближе, вплотную, заставляя чувствовать тепло чужого тела. — Ты слишком много думаешь обо мне, — сглатываю, отгоняя от себя звериный инстинкт, понимая, что если возьму его прямо так, на утро буду жалеть об этом, перебинтовывая открывшиеся раны. — Иногда нужно просто жить в своё удовольствие, — теплая ладонь опускается на грудь, скользит вниз, обводя контуры пупка и не останавливаясь, сжимает член у основания, больше причиняя боли, чем удовольствия. — Скажи мне, легко ли все время сдерживать себя? — закрываю глаза, пытаясь ровно выдохнуть и привести чувства в покой, но не получается, оставаясь наедине в кромешной тьме, я ещё больше ощущаю аромат его кожи, эти ровные вдохи, даже стук его сердца, что слышен сейчас так отчетливо. Этот мальчишка всегда сводил меня с ума. Никогда я не испытывал к нему подобных чувств, кроме обыкновенного желания — обладать этим телом. Мне не хочется заполучить его как игрушку, нет желания иметь ключ от этого тайника, я не против делить его с кем-либо, если будет на то его желание, он сам уйдет… Но это ощущение, что с каждым днем все чаще охватывает меня, имеет огромную власть над моим разумом, бороться с которой я не в силах. Подхватываю его тело, давая ногами обхватить меня за талию. Не растерялся, сразу вцепившись руками в мои плечи, оставляя на них белые полосы от ногтей, что просто покраснеют через какое-то время, превратившись в единое месиво на моей коже. Жадно касаюсь его губ своими, затягивая по очереди каждую, обсасывая на поверхности, не торопясь загнать в его глотку свой язык, словно самого себя провоцирую такой медлительностью. Кто из нас торопится больше? Ощущаю его руки, что в бешенстве мечутся по моей спине, забегая на талию и очерчивая плоский живот. Не похвастаюсь наличием кубиков на нем, но и не пивной шар, чтобы жаловаться на скрытые мышцы под кожей. Дергаю за волосы, сжимая темные прядки в кулак, заставляю Канта задрать голову, подставляя шею прямо под мои губы. Языком касаюсь пресной на вкус кожи, ощущая легкую солоноватость на кончике. — Знаешь, порой ты меня так раздражаешь отсутствием этой активности, — шипит он, сбиваясь с дыхания все чаще. — Но за такие моменты ты заставляешь любить тебя в несколько раз больше, было бы это чаще, наверняка бы, надоело… — кусаю за ключицу оставляя неглубокий окровавленный след. Лишь зажимая рот рукой, Кант спасает комнату от крика — больно, но никто и не спорит, просто не люблю, когда он пытается разговаривать, его тянет на откровения, из-за которых мы неделями потом не разговариваем, он, словно малое дитя, никак не может согнать со щек румянец за сказанные в особой обстановке слова. Правдивые. За что и мучается, думая, что они меня хоть как-то задевают или обнажают и так абсолютно нагую душу Канта передо мной. Веду рукой к его паху, стягиваю трусы с бедер, даже не рискуя брать его плоть руками через ткань, прекрасно понимая, как бы было неприятно и не комфортно ощущать это. Накрываю ладонью его член, проводя большим пальцем по головке, сжимая её чуть сильнее, чтобы тихое шипение вновь коснулось слуха. — Придурок, — пыхтит, когда сухой палец нажимает на сжатое колечко мышц. В таком положении расслабиться будет трудно. Поднимаю его талию, обхватив руками, заставляя тело описать полукруг, чтобы перевернуться на живот с громким стуком. Спускаюсь чуть ниже, проводя языком по внутренней стороне бедра, поднимаюсь чуть выше, ощущая, как он напрягается, рассыпаясь очередной дрожью подо мной. Помогаю себе пальцем, обильно смачивая слюной то маленькое пространство, прикосновения к которому заставляют его так трепетно воспринимать последующие действия. Поднимаюсь выше, обхватывая рукой его шею и сгибая руку в локте, сковываю его словно в тисках. Подставляю головку члена к мокрому входу, слушая, как дыхание Канта на мгновение замерло — боится. Всегда боялся. Вхожу медленно, оставляя возможность для паники в его голове, прекрасно понимая, что он всегда ждет от меня каких-то необдуманных действий. Раскачиваясь бедрами, почти вползаю в его тело, чувствуя эту сладкую тесноту, сжимающую мой член с такой приятной силой, что каждый толчок в него дарит наслаждение. Не глядя дергаю за край свободной подушки, приподнимая Канта и подсовывая её под его тело, почти на уровне ребер. Обвожу рукой его набухшую плоть, со всей силы вдавливая в диван, и словно со вспышкой, резко открывая глаза, трогаю второй рукой бинты, боясь обнаружить их мокрыми. Сердце бешено стучит, когда пальцы осторожно проводят по шершавой части сплетенных волокон на его теле. Отпускает только тогда, когда руки остаются чистыми. Дальше уже осторожней, лишь рука, что сжимает его волосы, позволяет немного усмирить пыл своего организма. Новый толчок, срывает с его губ скомканное мычание, вновь давая мне понять, что и сегодня криков я от него не услышу. Никогда не слышал. Наверное, поэтому так рад этому, иначе в других случаях подобный секс с тонной непонятных звуков, как в обезьяннике, с точностью напоминает зверинец. А я с детства ненавижу зоопарки. Толчок, каждый раз подпихиваю его по инерции к спинке дивана, заставляя просто влезть на нее, перегнувшись через нее и упершись одной рукой в стену, а другой в подлокотник. Осторожно поглаживая его член рукой, чуть медленнее, чем движения внутри него, касаюсь губами плеча, оставляя на нем мокрые следы, перехожу на спину, чувствуя на них чужую влагу — жарко. Дальше куда чаще, ритмичнее, рывками проникая в него и выходя, заставляя больше себя изнывать от этих движений. Тело плавится, словно брусок железа. Нравится. Эти ощущения заставляют испытывать нечто недосягаемое. Словно мы занимаемся не сексом, а едим ту еду, купить или приготовить которую просто невозможно, поэтому такого нигде больше не сможем найти. Скользкий член от смазки и слюны подрагивает, чувствую, как каждая венка на нем на мгновение сузилась и стала шире. Сдавленный крик в собственную ладонь и водянистая жидкость оседает на ткани дивана, на который следом падает обмякшее тело, утягивая меня одной рукой за собой, заставляя почувствовать легкую улыбку, очертание которой впечатывается мне прямо в щеку, словно детский и невинный поцелуй. — Знаешь, а ведь ты мне испортил уже второй диван, — выдыхаю ему в ответ на подобный жест, цепляя пальцами одеяло и укрывая нас обоих, не выходя из такого положения, просто закрывая глаза, чувствую, как сон овладевает мной.