Эй, Ива-чан!

Иваизуми Хаджиме нравилось, как ей сейчас живется. Да, вредные мальчишки из детского сада дразнили ее из-за мальчишеского имени, дергали за крохотные хвостики, но Хаджиме-чан никогда не стеснялась пускать в ход кулаки. Обидчики всегда получали по заслугам, несмотря на то, что после каждой драки мама ругала Иваизуми. Но Хаджиме-чан считала, что быть правой важнее, чем быть «хорошей девочкой» и каждый раз защищала свое имя маленькими, но больно жалящими кулачками. Да, девчонки разбегались с криком от демонстрируемых с гордостью больших шевелящихся жуков и цикад, больше любили кукол, чем играть в мяч или догонялки, берегли свои красивые платьица, в то время как Хаджиме-чан пачкала очередную футболку, залезая на дерево за попавшим на него воланчиком. Да, мама заставляла делать хвостики и пыталась заплетать косички из упрямых черных волос. А еще покупала просто нереальную кучу платьев, хотя Хаджиме-чан хотела ту футболку с годзиллой и удобные черные шорты, которые не страшно запачкать, сидя на какой-нибудь грязной лавочке. А еще мама заставляла есть брокколи и прочую полезную ерунду. Но зато у нее были теплые, ласковые руки и очень нежные объятья. Очень часто Иваизуми прибегала к маме, обнимая ее за ноги сильно-сильно, пытаясь выразить, насколько она любит. Обычно мама тихо смеялась — о, это был самый волшебный смех во всем белом свете! Она опускалась на колени и обнимала Хаджиме-чан в ответ, шепча на ухо какие-то очень приятные глупости. Мама приходила поцеловать ее на ночь. К маме можно было прибежать, если ночью вдруг становилось страшно. Мама у Иваизуми совершенно замечательная! Да, папа очень много работал, зато, казалось, умел все что угодно! Когда он не был занят, они вместе строили крепости из конструктора, дома из диванных подушек и одеял! Пока мама не видела, он угощал ее вредными вкусностями, учил правильно ловить цикад и рассказывал разные истории. А еще у Иваизуми был друг! Конечно, иногда он казался плаксой, да и на жуков реагировал забавно, зато он не дразнил Хаджиме за ее имя и с удовольствием поддерживал любые ее начинания. Девочке казалось, что она знала Тоору всегда. Он был на множестве фотографий, которые любила пересматривать мама, они часто ходили друг к другу в гости, да и вообще ни один из праздников семьи Иваизуми не обходился без семейства Ойкава. Тоору был почти членом ее семьи. Правда, когда они только-только начинали говорить, Ойкава никак не мог выговорить ее имени (а Хаджиме-чан любила свое имя, чтобы там не выдумывали эти противные мальчишки) и стал звать ее Ива-чан. Иваизуми милостиво прощала ему (другие за подобное обращение были нещадно биты), а потом привыкла. Конечно, к Ойкаве тянулись почти все вокруг — он умел красиво улыбаться, был добрым и о-ба-я-тель-ным, как говорит мама, но больше всего он дружил именно с ней, Хаджиме! Дом семейства Ойкава находился на соседнем участке. Небольшой садик под окнами рядом с крохотным, выложенным камнями прудом, казался Хаджиме-чан каким-то сказочным миром. Иногда они с Тоору бродили среди клумб, воображая себя исследователями диких земель и доблестно сражались со страшными тиграми и медведями. Когда им надоедало бродить по джунглям, они вглядывались в гладь пруда, пытаясь разглядеть волшебных рыб. Иногда они точно видели, что на дне что-то блестит, а потом исчезает! Настоящих рыб Тоору и Хаджиме запретила выпускать туда Ойкава-сан, сказав, что те непременно будут обижать крошечных волшебных. Иваизуми пока не решила, кем хочет стать. Интересных профессий была целая тысяча! Вот сейчас, после шоу по телевизору, она хотела стать дрессировщицей, чтобы тигры, как в цирке, делали все по ее команде. Хаджиме-чан искренне считала, что она — самая счастливая пятилетняя девочка на всем белом свете. ++ — Тоору-чин, выходи играть! — крикнула Иваизуми, стоя под окнами комнаты Ойкавы. В руках Хаджиме-чан держала футбольный мяч. Благодаря тому, что сегодня планировался большой фестиваль, спортивные площадки должны были быть пустыми. Они недавно узнали о новой игре и, хотя футбольный мяч был не похож на мячик старших ребят, собирались сыграть. Те мальчишки не держали мяч в руках, не пинали его и не били, как в баскетболе. Они едва касались и мяч порхал, перелетая с одного места на другое. Друзьям очень понравилась эта игра! — Я сейчас, Ива-чан, — выкрикнул из окна Тоору, одергивая синие шторы, разрисованные созвездиями. Эти занавески подарила мальчику сестра, собственноручно нанеся краской все известные Ойкаве-младшему звезды. Иногда он просил ее дорисовать новое созвездие, когда узнавал о нем из толстого красочного атласа, который получил на день рождения от Хаджиме. На потолке в комнате у Ойкавы были наклеены звезды, которые светились в темноте, под люстрой болталась летающая тарелка и Тоору недавно, сидя у пруда и вглядываясь в отражение закатного неба, твердо пообещал, что станет астрономом и однажды найдет пришельцев. Хаджиме-чан пока не знала, что именно хорошего в пришельцах, но была уверена, что Ойкава все-все ей расскажет. Торопящийся Тоору выскочил на крыльцо, запнулся и рухнул на дорожку, больно ударяясь подбородком. Всхлипывая, он приподнялся, подтягивая к груди коленки. — Больно? — озабоченно спросила Иваизуми, аккуратно прикасаясь к испачканной в пыли ладошке. Ойкава шмыгнул носом и прикусил губу, стараясь не разреветься. На ссаженных коленках Хаджиме-чан разглядела темные капли. Мама всегда говорила, что ранки надо обрабатывать. Девочка набрала воздуха в легкие и что есть сил закричала: — Ойкава-сан! Тоору упал! Из дома, вытирая руки передником, показалась обеспокоенная мама Ойкавы. Она присела рядом с сыном, бережно обняла подрагивающие плечи и ласково попросила: — Тоору, покажи, где болит? — Мальчик, все еще стараясь сдерживать всхлипы и не плакать, отнял руки от коленей, открывая болячки и задрал голову, демонстрируя ссадину на подбородке. — Ох, солнышко, как же ты так?.. Пойдем домой, промоем коленки. Ойкава послушно встал, опустил голову и вдруг горько разревелся. — Очень-очень больно? — сочувственно спросила Хаджиме-чан, вспоминая, как однажды сильно-сильно упала с велосипеда. Кровь тогда, как девочке теперь вспоминалось, аж водопадом лилась! А на коленку наложили целых два шва! Иваизуми ревела, уткнувшись маме в плечо, но когда больно, реветь совершенно не стыдно, так даже папа сказал! Мама Ойкавы быстро оглядела его, пытаясь отыскать еще какие-то повреждения, а Тоору шмыгнул носом и сквозь всхлипы выдавил: — Я испачкал футболку и теперь не смогу пойти в ней на фестиваль! — и разревелся еще горше. Прямо посреди большой серебристой летающей тарелки находилось пыльное пятно, портя замечательную картинку. — Ничего, Тоору, у тебя есть красивая футболка с пришельцем, — утешила его женщина, придерживая за ладошку. Ойкава прекратил всхлипывать, обернулся через плечо, улыбнулся и крикнул: — Эй, Ива-чан, ты только не уходи, я скоро приду! Иваизуми только кивнула, поражаясь, что даже зареванным ее друг улыбается настолько красиво. Тряхнув волосами, заплетенными в пару тугих косичек, Хаджиме-чан поправила шляпу, покрепче зажала мяч подмышкой и пошла к прудику, чтобы поискать волшебных рыбок. Одинокая водомерка скользила по ровной глади, к которой клонились бледно-фиолетовые лилии. Девочка бережно коснулась воды пальцем (она не собиралась тревожить волшебных рыбок!), наблюдая, как по поверхности прудика расходятся крохотные волны, ярко бликующие под солнечным светом. Совершенно волшебный пруд! — Эй, Ива-чан! — услышала она взволнованный голос Тоору. — Ива-чан, ты же обещала не уходить! Девочка выпрямилась, показываясь из-за кустов лилии и помахала рукой. Ойкава, заметив подругу, только ослепительно улыбнулся. Иваизуми с сожалением оглянулась на пруд, но все-таки вернулась на дорожку, ведущую к дому друга. — Куда мы идем, Ива-чан? — любознательно поинтересовался Тоору, подбородок которого, также как и коленки, был залеплен пластырем. — А коленки болят? — сосредоточенно сдвинув брови, спросила Иваизуми. — Болят, — уныло подтвердил Ойкава. — Тогда пойдем посмотрим, как ребята играют в мяч, выберем команду и будем болеть! — девочка ухватилась за ладошку друга и потянула его в сторону калитки. Тоору только улыбнулся, крепче сжимая маленькие пальцы. Проходя мимо забора своего дома, Хаджиме небрежно забросила мяч во двор и, важно надувая щеки, произнесла: — Тоору-чин, мы отправляемся исследовать неизведанные земли! — Ойкава гордо выпятил грудь, одергивая футболку со смешным зеленым пришельцем. — Будь внимателен, за каждым поворотом может таиться большое приключение! Девочка потянула друга вдоль дороги, но он поудобнее перехватил ее ладонь и сам выступил вперед. — Тогда мы исследуем чужую планету на летучем корабле! Я капитан, а ты мой штурман! Впереди неизвестное инопланетное животное! Штурман, будем исследовать? — Будем! — звонко ответила Хаджиме, разглядывая трехцветную кошку, умывающуюся на высоком заборе. Пока они добрались до спортивных площадок, они встретили еще инопланетную собаку на поводке, вредную инопланетную бабулю, стаю инопланетных птиц и большое дерево инопланетных яблок. На соседней с футбольной площадке, огороженной высоким забором, мальчишки перебрасывались мячом через натянутую сетку также, как и несколько дней назад, когда дети впервые увидели эту игру. Желто-синий мяч порхал между руками, не задерживаясь ни в чьих ладонях. — Ух ты! — восторженно выдал Тоору, облокачиваясь на забор. Парень из правой команды, стоящий под сеткой мягко принял пас от товарища по команде, почти распластавшегося на земле для того, чтобы ее не коснулся мяч, отправил его в сторону жилистого чероноволосого пацана, который взвился в высоком прыжке и резким ударом стукнул мяч, почти вбивая его в землю на другой стороне площадки. — Вау! — синхронно выдали прилипшие к сетке забора дети. Парни из обеих команд синхронно оглянулись на источник восторженного вздоха и заулыбались. Искреннее восхищение ребятни было очень приятно. Тем временем улетевший к сетке мяч подобрали, перебросили на другую сторону поля. Парень с длинными, крашенными в белый волосами подобрал мяч и спокойно произнес: — Это называется «верхняя прямая подача», — он подкинул мяч вверх, вытянулся следом и с силой ударил ладонью. Прочертив широкую дугу, мяч быстро оказался на другой стороне поля, где его принял парень, стоящий в центре второй линии. Мяч мелькал между игроками, направляемый точными ударами. Когда какой-то из команд удавалось забить гол, Хаджиме и Тоору радостно поддерживали их криками. Довольные вниманием ребята по ходу игры вставляли комментарии, называя те или иные приемы. Ойкаве показалось, что игра промелькнула ужасно быстро, но вот уже капитаны жмут друг другу руки, а игроки перебрасываются незлыми замечаниями, хлопая друг другу по плечам. — Простите, — окликнул Тоору светловолосого. — А как называется игра? Парни из разных команд переглянулись и засмеялись, заставляя Ойкаву обиженно надуть губы. Хаджиме-чан насупилась, придвигаясь к другу поближе. — Не обижайся, — отсмеявшись, все-таки произнес игрок. — Мы тут вам приемы расписываем, а вы, оказывается, не знаете, как зовется игра. Это волейбол, ребята. — Волейбол, — повторил Тоору, как завороженный. Оглядываясь на Хаджиме-чан, он постановил: — Волейбол это весело, правда? Иваизуми широко улыбнулась в ответ: — Весело! А ребята из волейбольных команд только переглянулись и рассмеялись снова. ++ На эту Танабату у Хаджиме с Тоору было немало планов. Они сначала хотели украсить бамбуковые ветви самостоятельно и даже уже нашли подходящие ленты, собираясь идти и срезать бамбук, но Ойкава-сан сказала, что танзаку с пожеланиями лучше вешать на фестивале, чтобы сбылось наверняка. Ребята целую неделю до Танабаты думали, как бы сформулировать свои желания, иногда шепотом (так было правильнее, желания ведь!) делясь интересными мыслями. Узкая полоска бумаги была небольшой, а писали Хаджиме с Тоору только хираганой и только самые простые слова. Они солидно решили, что всякие глупости вроде вкусного обеда или новой игрушки писать не будут. Сначала Иваизуми-чан хотела пожелать, чтобы Ойкава переехал к ним жить, но потом пожалела его маму и решила, что друг, живущий в соседнем доме тоже неплохо. Потом она захотела пожелать стать большой и взрослой, но быстро поняла, что все взрослые — унылые и скучные. Хаджиме уже казалось, что она ломает голову над желанием целую вечность! Тоору уже давно ходил надувшись от гордости и отказывался делиться идеей. А потом, вдруг пожелание пришло в голову само, почти сразу после возвращения с прогулки с другом. Хаджиме поправила ворот легкой хлопковой бежевой юкаты, расписанной бирюзовыми цветами водных ирисов и качнула головой, чувствуя, как в забранных в красивый пучок волосах качнулись украшения-канзаши в виде крохотного букетика ипомей. Девочка посмотрела в зеркало и пораженно застыла. На черных густых волосах, укрощенных умелыми мамиными руками, бирюзовые цветы выглядели ужасно яркими. Девочка вдруг вспомнила, как они уже ближе к ночи стояли над прудиком во дворе Тоору. Свет от фонаря падал на водную гладь, но она казалась черной. От голубой ипомеи, склонившей голову над водой, было невозможно отвести глаз. Яркий в свете фонаря цветок, казалось притягивал внимание, как сейчас канзаши в волосах Хаджиме. — Красиво? — довольно улыбаясь, спросила мама. В уголках таких же зеленых, как у Хаджиме, глаз таились гордые слезы. — Очень, мамочка! — ярко улыбнулась Иваизуми. — А теперь беги, подпиши танзаку, Хаджиме-чан! — ласково едва провела по голове мама, стараясь не задеть прическу. Девочка послушно заторопилась в свою комнату. Там, на низком столе уже лежала узкая полоска мятной бумаги, с дырочкой у основания, в которую была продета зеленая лента. Бережно подобрав подол юкаты, Хаджиме села на пол, достала любимый карандаш из пенала и, высунув кончик языка и сопя от усердия, принялась выводить свое желание. Закончив писать, Иваизуми спрятала танзаку в крохотную зеленую сумочку, которую мама подобрала специально к юкате, и повесила лямку через голову, чтобы точно не потерять. С чувством выполненного долга она поднялась с пола, бережно расправила подол и крикнула: — Я все, мам! — Молодец, Хаджиме-чан, — донесся до Иваизуми приглушенный голос мамы. — Спускайся, сейчас пойдем! Девочка, шлепая босыми ногами, спустилась по лестнице, одной рукой аккуратно держась за перила, а другой придерживая драгоценную сумку с танзаку. Папа уже стоял у двери в своей обычной одежде и Хаджиме даже немножко расстроилась — в юкате он выглядел древним воином, а не обычным взрослым. Папа перевел взгляд с часов на дочь и улыбнулся: — Хаджиме-чан, какая же ты у меня красивая! Иваизуми польщено и гордо улыбнулась в ответ, обнимая отца за пояс. Мужчина хотел было привычно потрепать дочь по волосам, но только ласково провел по красивой прическе. Мама появилась спустя долгих пять минут, когда Хаджиме успела извести отца вопросами о том, где его танзаку, что он пожелал и будут ли они пускать пожелания к воде. Недовольный прежде папа только восхищенно выдохнул. — Мамочка, ты такая красивая! — пораженно выдохнула Иваизуми и женщина польщено улыбнулась, заправляя за ухо завитую прядку, нарочно выпущенную из прически. Когда папа галантно распахнул перед ними входную дверь, Хаджиме, важно задрав нос, последовала за выпорхнувшей во двор мамой. Ждать членов семейства Ойкава им пришлось не долго. Первым из-за калитки показался Тоору. Он замер на середине своего стандартного: «Эй, Ива-чан!» и застыл с открытым ртом. Хаджиме немного нервно улыбнулась, сжимая пальцами ремешок зеленой сумки, но Ойкава только тряхнул головой и улыбнулся: — Привет, Ива-чан, — протянул он руку и девочка ухватилась за чужую ладонь. Сухая горячая кожа приятно грела прохладные руки Хаджиме и девочка чуть сжала пальцы. Тоору еще раз глянул на нее, а потом пробормотал: — В следующий раз тоже соглашусь на юкату. Умиленная мама Ойкавы сделала несколько снимков, а отец семейства, хмыкнув, обронил: — Ну лет через пятнадцать ждите с обручальными подарками, — компания взрослых рассмеялась, а Хаджиме надулась. — Но я не хочу замуж, — объяснила она Тоору негромко. — Я хочу дрессировать тигров! Ойкава нахмурился, а потом решительно ответил: — Я на тебе все равно женюсь, Ива-чан! — А вот и нет, — пробормотала Иваизуми едва слышно. Она закончит школу, начнет дрессировать тигров и ей будет не до всяких глупостей! А Тоору она попозже отговорит. Они шли впереди родителей в сторону сияющих огнями палаток и громкой музыки. С каждым шагом праздник становился все ближе, у Хаджиме аж дух захватывало! Яркие палатки, вкусные яблоки в карамели, тайяки, золотые рыбки, которых хотелось непременно выловить! Но сначала, как считала Иваизуми, нужно было повесить танзаку. Она оглянулась на маму Ойкавы и серьезно спросила: — А с этого бамбука наши пожелания дойдут? — Если не будет дождя, — ярко улыбнулась темноволосая женщина, от чего вокруг теплых карих, таких же как у Тоору глаз, собрались лучистые морщинки. Девочка серьезно кивнула и, сопя от усердия, достала из сумки пожелание, расправила зеленую ленточку и приподнялась на цыпочки, чтобы привязать танзаку как можно выше. Рассмеявшийся папа подхватил ее подмышки, и поднял так, чтобы девочка могла достать до самых высоких веток. — И меня, пап, — попросил Тоору, пожелание которого висело на длинной голубой ленте. Отец Ойкавы послушно поднял сына. Тоору и Хаджиме, иногда сталкиваясь локтями, принялись привязывать свои танзаку. — Все, пап, — первой закончила Ива-чан и была плавно опущена на ровный, тускло блестящий в свете ярких фонарей асфальт. Когда Ойкава тоже закончил, девочка еще раз попыталась узнать: — Тоору-чин, что ты написал? — Не ска-ажу, — пропел мальчик, убегая веред. «Ну и я не скажу», — решила Иваизуми, надувая губы, но быстро забыла о своей обиде. Они с Тоору носились по украшенным улочкам от одной палатки к другой, то и дело выпрашивая у родителей вкусности или деньги на участие в конкурсах. К концу первой улочки Хаджиме уже прижимала к себе плюшевую годзиллу, а Тоору хвастался зеленым человечком с гигантскими глазами. Они бы еще долго бродили меж палатками, если бы папа Иваизуми не произнес, глядя на часы: — Скоро фейерверк начнется, пора искать место. Они еще недолго шли меж палаток, а затем спустились к реке. Папа Ойкавы расстелил захваченный из дома плед, они дружно устроились. Чувствуя теплый бок Тоору, девочка придвинулась чуть ближе. Вместе с другом они ели теплые такояки, накалывая их на деревянные шпажки и нетерпеливо смотрели в темно-синее небо. В низкой траве стрекотали сверчки, слабый ветерок шевелил канзаши в волосах Хаджиме, июль упоительно пах цветами и водой. Когда, наконец, вспышка первого салюта озарила небо, дети застыли в восхищении. Яркие огни горели высоко, блестя и разлетаясь в стороны. Вспышки фейерверка следовали одна за другой, раскрываясь в небе причудливыми цветами, Ива-чан только и успевала, что выдать очередное пораженное: «О!». А где-то на бамбуковых ветвях висели тысячи пожеланий. «Всегда играть в волейбол с Тоору» — гласила кривая надпись на танзаку Хаджиме. А на соседней ветке слабо колыхалось: «Быть с Ива-чан всегда-всегда».