Танец Хаоса. Догоняя солнце

Рассвет едва забрезжил по самому краю мира, но в Шардане это не имело никакого значения. Здесь, где облака бесконечно затягивали небо, не пропуская ни единого солнечного лучика к серой, неприветливой земле, к тяжеловесному камню стен и крыш, ночь продолжалась дольше, а утро наступало медленно и неохотно, как останавливающийся на каждом шагу, упирающийся, не желающий идти бык. Отчего-то Ликарду вспомнились сказка, которую рассказывала ему кормилица в далеком детстве. Про быка-солнце, которого проглотил змей-время и держал в своем брюхе так долго, как только смог удержать. Вот только своими раскаленными огненными рогами этот самый бык все-таки пробил его брюхо и выбрался на поверхность. И теперь правил небом безраздельно, загнав израненного змея в самые глубокие норы под горами, куда не достигали его жалящие лучи. Говорили, что это северная сказка, из тех краев, где солнце зимой порой и вовсе не появляется на небе по нескольку месяцев. Ликард содрогнулся. Лучше уж так, укрытое облаками, затянутое из конца в конец дождевым маревом, но все-таки вполне реальное. Сейчас, после полутора месяцев без единого солнечного лучика, он казался себе болезненно-тонким, иссушенным, как корочка хлеба, забытая в самом дальнем и пыльном углу. И Ликарду казалось, что достаточно одной крохотной трещинки, одного слабого-слабого тычка, и эта корочка просто рассыплется трухой. - Самое главное для вас – это быстрота и тайна, - голос Радана Вазира сегодня был еще холоднее, чем обычно. Осеннее утро, прихваченное первым морозцем, с хрустким ледком на неглубоких лужах, с заиндевевшим мхом на древесных стволах и острым запахом приближающихся холодов. Эльф стоял в тени одного из высоких синествольных лавианов, что поддерживали потолки странной спиралевидной башенки посольства, и Ликарду отчего-то казалось, что он и сам – еще одно стройное и древнее дерево, на чьих плечах покоится мир этого дома. А может, и весь остальной мир. Стальные глаза эльфа отражали лишь серый полумрак за окнами. – Спешите, дорога каждая секунда. Мы должны обогнать время, если хотим спасти Мелонию. Ликард кивнул, чувствуя, как по его спине бегут целые стайки ледяных мурашек. Он до сих пор так и не понял, что чувствует по отношению к стоящему перед ним эльфу. Благодарность за то, что тот спас его жизнь? Ярость из-за того, что бессмертный позволил себе жонглировать судьбой его страны и его собственной участью, будто разноцветными шариками? Восхищение его силой духа, разумом, способным просчитывать ходы на столетия вперед? Единственное, что Ликард знал наверняка, - Вазир Радан являлся самым странным существом, которое ему доводилось встречать в жизни. И сегодня, когда они прощались, ему хотелось когда-нибудь вновь, еще раз увидеть эльфа. Укрытые глубокими серыми плащами из мягкой необычной ткани, буквально стекающей с плеч, но при этом совершенно не промокающей, они вчетвером покинули город. Щитом для отвода глаз городской ратуши стала депеша с печатью Вазира, в которой он называл четверых путников посланцами Лесного Дома со срочным донесением в Латр. Никто из стражников не рискнул заглядывать им под капюшоны, когда холодноглазый эльф-проводник сажал их в ладью и отчаливал от каменной пристани Южной Гавани, той самой, где несколько недель назад высадился на берег приехавший с Совета Земель Ликард. Как странно, думал он, глядя на то, как закручиваются белые пенные буруны за кормой лодки, которую эльф-проводник мощными гребками выводил на открытую воду. Я приехал сюда живым мертвецом, обреченным на смерть, а уезжаю уже похороненным. Два дня назад в центральном храме Шардана отзвучала поминальная служба по нему и Лайаму, где Первый Жрец, надрывая глотку, стенал над пустыми гробами, укрытыми черно-рыжими флагами Мелонии. И никого не смутило, что гробы были пустыми – посольство догорело дотла, рассыпавшись огромной дымящейся кучей пепла, в котором после непродолжительных поисков обнаружилось множество фрагментов человеческих костей. Сколько человек заплатило жизнью за то, чтобы Ликард ушел из города незамеченным? Впрочем, даже одного уже было слишком много. Сам Ликард собственных похорон не видел, - не рискнул покидать посольство Лесного Дома в страхе попасться на глаза кому-нибудь из горожан, - но доверенные люди Вазира достаточно точно описали ему картину, чтобы наблюдать собственными глазами ему быстро расхотелось. И теперь весь мир считал их с Лайамом мертвыми. Впрочем, это тоже было не слишком-то хорошо и могло нарушить все с таким трудом простроенные планы Вазира Радана, в которых Ликард к собственному удивлению играл значительную роль. Теперь по возвращении домой ему предстояло доказать всему миру, что это именно он, Ликард Тан’Тамаранид собственной персоной, что он действительно жив и здоров, а не погиб в Шардане, и что, как глава провинции и Лорд Страны, он имеет право претендовать на трон. Холодный рассудок подсказывал Ликарду, что этому не обрадуется даже его собственный брат, сейчас уже унаследовавший титул Лорда Страны по праву старшинства, не говоря уже про его недоброжелателей при дворе и Короля с Лордом-Протектором, под личиной одного из которых скрывался Эвилид. Но на данный момент гораздо важнее было другое: он остался в живых и сумел не только сам вывернуться из петли, но и вытащить Лайама. А еще, хоть такую мысль Ликард и считал донельзя детской, они наконец-то покидали Шардан с его бесконечно серым небом и моросящим дождем, от которого Ликард за все это время успел промокнуть, кажется, до самых костей. Я наконец-то увижу солнце, устало подумал он и отстраненно удивился тому трепету, который вызвала эта мысль. Ему хотелось выхватить весла у гребца и налечь на них со всей мощью, чтобы как можно скорее оказаться вдали от серых неприютных стен Шардана. Чтобы догнать поднимающееся солнце и подставить лицо его прорвавшимся сквозь тучи лучам. Вместо этого он только смотрел на то, как медленно отдаляется укрытая предрассветными сумерками пристань Южной Гавани, с ее горящими всю ночь напролет масляными фонарями, что отражались в черной воде рябящими пятнами, с ее лесами мачт спустившихся вниз по Адарану кораблей, криками работников доков и их вечной суетой. Смотрел и просил лишь об одном: не видеть всего этого больше никогда. Из темноты над ними выплыли очертания громадной каменной арки эльфийского моста, ведущего на давным-давно павшую в объятия Тени Дорогу Паломников. Звук вспарывающих воду весел теперь дробился на подзвуки, отскакивал от каменного основания, от которого пахло плесенью и сыростью, и вода шумела, бурунами закручиваясь вокруг глубоко утопленных в илистое дно реки мостовых подпорок. Эльф-проводник умело и быстро провел лодку под мостом и взял правее, под самую городскую стену, чтобы ненароком не угодить под тяжелые брюха торговых кораблей, что с рассветом покинут Гавань и заскользят на запад. Медленно-медленно уползали сумерки, теснимые назад слабым, едва пробивающимся сквозь тучи светом. Также медленно ползли мимо них серые, поросшие лишайником, слизью, колышущимися вместе с течением реки водорослями громадные скалы, из которых вырастал Шардан. Наверху крепостной стены горели факелы, перекрикивались часовые, но никто из них не обращал внимания на узкий и длинный эльфийский челн, что пробирался по самому краешку волн на север, огибая городские стены. Они не разговаривали, сгорбившись, чтобы издали невозможно было распознать их рост, сгрудившись в лодке и приткнув мешки со своими пожитками к самым ногам. Справа от Ликарда сидел изрядно отощавший взъерошенный будто мокрый воробей Лайам, то и дело вскидывающий голову и недоверчиво буравящий взглядом спину проводника-эльфа. Только теперь это уже был его обычный ворчливый, дерзкий взгляд, каким он провожал любого, кто не выказывал ему должного его положению почтения, а не тот лихорадочный алый блеск ненависти, пораженный съедающей его Тенью. Точно такого же взгляда удостаивалась и их спутница, которую Ликард еще и разглядеть-то толком не успел. Она и вышла к ним в плаще да капюшоне, бросающем на лицо длинную густую тень, с небольшой сумкой на плече. Единственное, что он успел увидеть, - густо-синий глаз, да темно-каштановая прядь волос, и тонкое запястье, изящно подтянувшее сползающую лямку сумки обратно на плечо. С тех пор, как Вазир представил ее как Мейру Тан’Элиан, женщина не произнесла ни слова и просто сидела, тонкая и хрупкая на фоне троих мужчин, хоть и почти того же роста, что и все они. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, эльфы славились высоким ростом, и даже самые низкие из них смотрели Ликарду глаза в глаза. Четвертым в их отряде был долговязый Кассель. Скрючившись в три погибели он сидел, то и дело поглядывая на своего господина преданным взглядом, для чего ему приходилось все время оборачиваться через плечо. Из-за этого капюшон плаща постоянно сбивался в сторону, и из-под него во все стороны торчали почти что алые пряди на его голове. Ликард вынужден был признать, что все вместе они представляли собой весьма странную компанию, которая уж совершенно точно еще издали бросалась в глаза. С другой стороны, сам он годами жил в Латре, а Лайам в последние годы и вовсе не покидал Шардан. Некому было их узнавать по дороге на север, потому что никто в этих краях не знал их в лицо. Порой очень выгодно быть мертвецом, криво усмехнулся про себя Ликард. Наконец серая громада Шардана за их спинами начала уменьшаться, отступая все дальше и дальше в мрачное, затянутое облаками небо. Вдоль берега поднялся туман, с каждой минутой он становился все гуще, белым маревом затягивая прибрежную линию, переползая все дальше к центру реки. Лайам недовольно поежился подле Ликарда и пробормотал под нос едва различимое проклятие. Этот туман был прощальным подарком Вазира дабы укрыть их следы, эльф намекнул, что совсем скоро реку затянет белым маревом, в котором никто уже не сможет разглядеть маленькую лодчонку, покачивающуюся на волнах. Да никому и не будет до нее дела в такой-то сложный для навигации день. Странное дело, Ликард уже не единожды видел в действии силу бессмертного и все равно до сих пор не мог привыкнуть к тому, на что тот был способен. Одно дело – исцеление больных, такое могли делать почти все истинные жрецы, все к этому давно привыкли. Но он ни разу не слышал, чтобы кто-то создал туман и укрыл им столь огромную реку от края до края. Такая демонстрация власти над бурной, никому не подчиняющейся стихией речных ветров, течений и волн казалась Ликарду впечатляющей. Затерянные в белом мареве, они медленно двигались вперед, и Ликард уже не видел вокруг ничего, кроме стальных волн, бьющихся о борта лодки, спин друзей, мерно гребущего эльфа на веслах. Трудно было поверить, что где-то там, за самой гранью тумана, существует реальный мир. Отчего-то этот туман показался Ликарду донельзя родным. Он почти всю свою жизнь провел именно вот в таком тумане, окруженный заботами двора, интригами, бесконечной враждой, борьбой за власть. А потом оказался вырван из этого всего, как крохотный мотылек, которого чья-то цепкая рука ухватила за нежные крылышки. Он всегда знал, кто он такой – офицер, Лорд Страны, муж и отец, - а теперь от всего этого не осталось больше ничего. Только пустой гроб под черно-рыжим флагом, плеск волн и туман. Странное оцепенение овладело Ликардом. Непонятное густое волнение, сжимающее грудь так, что хотелось то ли полным ртом хватать воздух, то ли кричать во всю глотку, чтобы убедить самого себя, что он все еще жив. Впереди его ждала задача почти невыполнимая – изгнание Эвилид, что верной рукой вели его страну к уничтожению, а после этого - захват власти в Мелонии, когда он должен был воспринять древний титул и воссесть на престол своих предков. Двое Тан’Тамаранидов за всю историю Мелонии владели троном, и для одного из них это закончилось смертью от яда, что было не такой уж редкой участью для мелонского правителя. Ликард отчаянно надеялся на то, что не повторит судьбу пращура. А после этого и без того невыполнимого дела его ждало нечто гораздо большее, нечто гораздо более страшное. Танец Хаоса. Ликард с ранней молодости слышал предсказания Провидца о начале Танца, но как-то уже слишком свыкся с этой мыслью за долгие годы, что и перестал вовсе ждать неминуемой катастрофы. И теперь она свалилась на него, будто снежный ком с крыши, ослепив и оглушив, и он понял, что никогда до конца и не верил, что Танец случится на его памяти. Мало ли, как мерила время Марна? Может, для нее и столетие равнялось секунде, кто знает? И вот теперь он должен был каким-то образом спасти свою страну хотя бы для того, чтобы она сумела встретить Танец и выстоять в нем. Использовать Аватар для того, чтобы прийти к власти. Вазир говорил об этом как о самой простой вещи на свете, о чем-то настолько обычном, что и обсуждать не имело смысла. Он дал Ликарду несколько кратких советов касательно того, как тому следовало вести себя с Аватарами, как заручиться их поддержкой, вот только Ликард не был уверен, что готов следовать этим советам. Стоило ли человеку, который собирался претендовать на трон Мелонии, присягать Аватарам на верность? Если его единственной судьбой и единственной присягой должен был стать трон и служение стране, имел ли он право клясться в верности кому-либо, кроме этого трона? Лодка мягко ткнулась в дно, и Ликард вздрогнул, только сейчас осознав, что впереди из белых клубов тумана выплывают очертания деревьев. Темные кроны нависали над самым берегом, перекрученные корни торчали из прибрежного песка, на который накатывали и накатывали волны, тревожа мелкие камешки и обломки ракушек. Эльф-проводник бесшумно выпрыгнул из лодки, ухватил ее за привязанную к носу веревку и вытянул ближе к берегу. - Приехали, - недобро проворчал Лайам, подгребая к себе свою сумку. – Готов поспорить, что в таком тумане он завез нас один бес знает куда, и нам еще придется часами блуждать по кустам, пока мы найдем своих лошадей. Если вообще найдем, - еще сумрачнее добавил он. Вазир сообщил им, как отыскать достаточно приметное место на другой стороне Асхалата, где их будут ждать подготовленные в дорогу лошади. Ликард не сомневался как в том, что это место существует, так и в том, что никакой туман не помешал их проводнику высадить их на берег именно там, где они и договаривались с послом Лесного Дома. Но разве Лайама возможно было хоть в чем-то убедить? И все же он негромко отозвался, пока Кассель неуклюже выбирался из лодки и подавал руку эльфийке, помогая ей спуститься на берег: - Вазир не обманул, Лайам. Мы и так ему уже по гроб должны, и я уверен, что он не упустил бы возможность добавить к этому долгу еще одну небольшую услугу. - Проклятый скользкий гадюк! – проворчал в ответ друг. Они выбрались из лодки, вытащили свои вещи, и проводник, скупо попрощавшись, легко оттолкнулся от берега, помогая себе длинным и тонким веслом, похожим по форме на лист лавиана. Туман почти сразу же поглотил его, и осталась лишь белая тишь, клубящаяся между древесных стволов, да тихий плеск воды о берег. Вот и началось, подумал Ликард, глубоко вдыхая сырой густой туман. На сердце у него было все так же волнительно и странно тяжело, чувство не проходило, без конца тянуло камушком, заставляя его хмуриться и то и дело потирать грудь. - Не будем терять время, - сухо проговорил он, оглядев спутников и первым забрасывая на плечо свою сумку. До лошадей еще нужно было добраться, а дальше его ждало солнце, которого он не видел так долго. Солнце, которое он должен был обогнать, если хотел спасти свою страну. *** Небо над Луасом к рассвету затянуло серое марево облаков. Это было так странно, что Данка все никак не могла перестать поглядывать на окна. Вчера вечером стояла полная тишь, духота, влажность, в которой она с трудом могла вздохнуть полной грудью. И всего за пару предрассветных часов поднявшийся ветер нагнал с востока грозовые тучи. Весь горизонт в той стороне, где по всем правилам должно было вставать солнце, закрывали черные, тяжелые, неповоротливые облака. Гроза была еще далеко, но она приближалась, неумолимо, медленно, отыгрывая у теплого утра минуту за минутой. Из рассветного неба ушла вся бирюзово-лазоревая нежность, утонули в серой пелене первых дождевых туч жаворонки. Ветер крепчал с каждой минутой, и по каменным коридорам дворца пустились гулять сквозняки. Бились белоснежные занавески на распахнутых окнах, дрожало пламя в круглых чашах с ароматическим маслом, покачивались едва заметно тяжелые тканые гобелены вдоль стен. Близилась буря. Вель стремительно шагала вперед по каменным коридорам, и Данке приходилось почти что бежать, чтобы подстроиться под ее шаг. Гулкое эхо сопровождало их под пустыми сводами, где сейчас, почему-то, им не встретилось ни одного слуги, которыми коридоры были забиты под завязку накануне. Эхо разбивалось в арочных сводах, глохло в нишах, вплеталось в потоки врывающегося в окна грозового ветра, разносилось, кажется, по всему дворцу. В абсолютной тишине пустующих каменных чертогов оно больше напоминало грохот сходящей с гор лавины. И его дополнял однотонный рокот, докатывающий из-за окон, с дворцовой площади, на которой толпа и не думала расходиться со вчерашнего вечера. Впереди них с Вель, чтобы создать хотя бы видимость того, кто именно здесь кого провожает, почти что вприпрыжку бежал выбритый налысо слуга в зелено-сером камзоле. Он то и дело оборачивался к Вель, и лицо его искажалось ужасом, а язык быстро облизывал пересохшие, побелевшие губы. И Данка прекрасно понимала реакцию этого человека. Вель стремительно неслась вперед, черная, будто тучи на востоке, и Данка ощущала потрескивающие волны белой ярости, которые накатывали и накатывали на нее через сжавшийся и бешено пульсирующий малхейн в груди. А еще там была боль, так много боли, ее собственной, и ее души, что Данка с трудом удерживала готовые выступить на глазах слезы. Никто не сказал ей, что произошло, но ей того слышать и не нужно было. Почерневшее, окаменевшее в лютой ненависти лицо Крол говорило само за себя, как и помертвевшее лицо Вель, когда Волчица быстро и тихо шептала ей что-то на ухо. Данка ощутила укол обиды оттого, что они ей ничего не сказали, но, поглядев на лицо Вель, поняла, что лучше ей и не знать того. Столь немыслимая ярость докатывала по связи между ними, что от ног Вель, казалось, прямо сейчас побегут по мрамору пола и стен трещины, начнет осыпаться штукатурка и краска, с глухим треском полопается камень. В тот же миг она сорвалась с места, едва не выбив плечом дверь в собственные покои, и Данке потребовалось приложить усилия, чтобы догнать ее. За ними, печатая шаг, направились обе Волчицы, следом увязались ведуны, Гайда Хатор, неторопливо двинулся Алеор Ренон. Данка знала, куда они идут, ей не нужно было даже слышать сдавленного приказа, который отдала Вель ждущему под дверью слуге. В покои Первых Жриц они и так должны были попасть, пусть и на пару часов позже, как и договаривались вчера. Сейчас же, когда солнце за пеленой темных грозовых туч только-только успело начать свой путь по небу, Жрицы должны были еще спать. Разумно ли врываться к ним без спроса в их же собственном дворце? Наверное, нет, но Данка ощущала иссушающую ярость и немыслимую боль Вель сквозь связь между ними. И раз так, не попыталась бы ее остановить, даже если бы об этом умолял ее на коленях весь Луас. Она только нашла ее ладонь и переплела с ней пальцы, приглушенно спросив: - Что там? - Китари, - резко бросила в ответ Вель и вновь сжала зубы до хруста, словно только это и помогало ей не начать крушить все вокруг себя. Данка обернулась через плечо и оглядела Спутников: беловолосой молодой анай среди них не было, как и Мефнут. Да и вчера вечером Данка тоже не видела ее в общих покоях, это она помнила очень ясно. Ледяной страх сжал внутренности Данки, и она выдохнула: - Она жива? - Жива и невредима, - твердо кивнула Вель, и ее лицо чуть смягчилось, когда она взглянула на Данку. – Спит в своих покоях. Данка засомневалась, стоит ли выспрашивать дальше. Черные брови Вель вновь сдвинулись к носу, а взгляд тяжелой могильной плитой уперся вперед. Ярость в груди и не думала затихать, и Данка все-таки решила промолчать. Все равно все узнает, когда они придут к Жрицам, бередить ее сейчас, раньше времени, не стоило. Единственное, что она сделала, это попыталась собрать всю свою любовь и нежность, что только были в груди, и обернуть ими Вель, как теплым пледом. Чтобы ей стало хоть на миг легче, хоть на мгновение. Видимо, ощутив что-то, Вель искоса взглянула на нее, и лицо ее самую чуточку потеплело. - Я всегда с тобой рядом, - проговорила Данка, настойчиво глядя ей в глаза. – Я всегда на твоей стороне. Что бы ни произошло, я буду с тобой, и ты можешь опереться на меня во всем. - Спасибо, моя нежность, - едва слышно отозвалась Вель, и по связи между ними до Данки долетел отчетливый укол резкой, сворачивающей все нутро в узел боли. А затем впереди, за углом, который они миновали все тем же стремительным шагом, показались резные двери, которые охраняли двое высоких стражников с копьями в руках. Ведущий их слуга, развернулся и засеменил спиной вперед, угодливо кланяясь Вель и без конца лебезя: - Прошу прощения, миледи Аватары, но вам придется подождать, самую минутку подождать. Я только предупрежу Белую Жрицу о вашем приходе, и сразу же… Вель даже головы к нему не повернула, не замедлив шага, и мужчина со вскриком отскочил в сторону, едва не свалившись ей под ноги. - Крол и Милана с нами. Остальные – ждите здесь, - бросила через плечо Вель, со всей силы толкая дверные створки. Охраняющие дверь стражники дрогнули, не посмев перегородить ей дорогу или даже голову повернуть в ее сторону. Только глаза скосили, словно перепуганные лошади. Данка нырнула сквозь дверной проем следом за Вель, а за ее спинами кто-то из Волчиц, кажется, Милана, эти самые двери с грохотом захлопнул прямо перед носом ведунов, наемницы и Алеора Ренона. Покои, в которых они очутились, были белоснежными: потолок и стены из белого мрамора, белый ковер под ногами и белая же мебель, белый камин у стены. Цвета добавляли лишь малахитовые колонны, полукругом огибающие помещение, да зеленая обивка мебели. И ни души. В одной из стен имелась полуоткрытая дверь, Вель бесцеремонно распахнула ее и шагнула внутрь. По другую сторону оказалась огромная комната с небольшой кроватью, аккуратно заправленной и накрытой вышитым покрывалом. Противоположную от двери стену с пола до потолка покрывали фрески с изображениями каких-то красивых людей, и Данка только по золотым ореолам вокруг их голов поняла, что это Молодые Боги. А подле них спиной к вошедшим на коленях на полу стояла Белая Жрица, и ее худенькая фигурка казалась совсем крохотной на фоне огромных, выше человеческого роста, изображений богов. Простоволосая, еще не успевшая облачиться в привычный балахон, она казалась удивительно маленькой и совсем неподходящей золотой помпезности окружающего дворца. У нас дома Авьен вполне сошла бы за Ремесленницу или молоденькую Способную Слышать, подумалось Данке. Вот только было в ней что-то, что моментально разбивало это впечатление на мелкие осколки, стоило лишь повнимательнее приглядеться к Первой Жрице Андозабара. Несмотря на бесстрастное лицо и неэмоциональный голос, она ощущалась напряженной, какой-то странно надломленной, до предела растянутой, как тетива. Или как белоснежная фарфоровая статуэтка, уже соскользнувшая с края стола и готовая в следующий миг разлететься на осколки. Данка только не понимала, почему же она никак не разбивается? Какая сила заставляет ее удерживаться целой, хоть весь мир вокруг настойчиво дрожал в ожидании этого? В каждую следующую секунду ей казалось, что она услышит оглушительный звон разбитого стекла, но его не было, будто эту самую статуэтку кто-то ловко ухватил рукой и поместил в растянутую до предела каплю смолы, в которой она и застыла навечно. Холодок пробежал по ее плечам, и Данка поежилась. Жрица, несомненно, услышала, как они ворвались в покои. Грохот каблуков Вель, кажется, сотрясал весь дворец, а может, так просто казалось Данке, в чьей груди алыми волнами бесновалось море ярости Вель. И все же, никакого удивления их приход у Жрицы не вызвал, будто эта женщина вообще не была способна испытывать хоть какие-то чувства. Она очень медленно поклонилась иконостасу, а затем повернула голову, едва-едва, чтобы только одним глазом видеть стоящих за ее спиной Аватар. - Доброго утра и благословения Грозара вам, нерожденные. – Голос ее звучал так, будто они случайно встретились во время прогулки в саду в теплый летний полдень. - Признаться, я ждала вас немного позже, поэтому еще не совсем готова к тому, чтобы принять вас. Позвольте мне закончить мою молитву, и я с радостью выслушаю вашу волю. - Никаких молитв! – рявкнула Вель, и из горла ее вырвался почти что звериный рык, сделав ее голос донельзя похожим на рычание Крол. – Дело не терпит отлагательств! - Приношу свои глубочайшие извинения, нерожденная, но я не понимаю, какое дело может… - начала Жрица, но Вель не дала ей договорить. - Вчера вечером ваши люди пытались обидеть одну из моих Спутниц, - Вель говорила очень быстро, и голос ее дрожал от напряжения, а саму ее едва на месте не подбрасывало. – Я не знаю, какова на самом деле была их цель, и мне нет до этого дела. Но я предупреждаю вас, Ваше Святейшество, если еще раз, еще хотя бы один раз кто-то из ваших людей посмеет хотя бы пальцем тронуть одну из моих Спутниц… - Вель не договорила, сбившись и тяжело дыша. Данке подумалось, что она, скорее всего, и сама не знает, что сделает в таком случае. Белая Жрица, еще раз до самого пола поклонившись изображением божеств, медленно и как-то очень неестественно, словно все суставы у нее одеревенели, поднялась на ноги. Сложив руки на животе, она развернулась к ним с Вель лицом и склонила перед ними голову. Данка разглядела, что обруча на Жрице еще не было, а на плечах у нее простая белоснежная сорочка с длинным рукавом и подолом до самых лодыжек. И все равно каким-то совершенно неописуемым образом она держала себя так, будто ее тело целиком и полностью затягивали дорогие шелка, а голову венчала тяжелая золотая корона. Когда Жрица подняла глаза на Вель, на лице ее не было никакого выражения, ни единой эмоции. Только вот глаза, смотрящие из-под полуопущенных век, были какими-то странными, слишком блестящими для столь невыразительного лица. - Я уверена, что это просто недоразумение, Аватара Вольторэ, - мягко заговорила она, и голос ее тоже был совсем замерзшим, будто зимний пруд. – Никто в этом дворце не посмел бы обидеть Аватар Создателя или их Спутников. Я уверена, что во всем городе не найдется ни одного человека, который бы не возносил хвалу вам и вашему Возвращению. Возможно, вы просто неправильно поняли ситуацию. Крол за их спинами издала горлом какой-то полувскрик-полурык, но Вель и без нее не собиралась сдавать позиций. Нагнув голову и исподлобья глядя на Жрицу, она прорычала: - Мы все правильно поняли, ровно так, как и должны были понять. Извольте передать вашим людям, Ваше Святейшество, что с сегодняшнего дня никто из них не допускается в наши покои без нашего прямого на то указания. Если я захочу есть, я попрошу об этом. Если я решу, что пришло время убирать, я уведомлю об этом. Но если я увижу хотя бы одно чужое лицо в пределах отведенных мне помещений, это лицо горько пожалеет о том, что ступило на порог. - Уверяю вас, нет необходимости в столь суровых мерах, - плавно развела руками Жрица. – Мы чтим вас и ваше слово, нерожденные, мы здесь только для того, чтобы служить вам. - И еще, - ярость Вель несколько померкла, но голос все еще был сердитым. - Спутники и Спутницы Аватар Создателя с этого дня объявляются неприкосновенными. Любое оскорбление в их адрес, даже самое незначительное, я буду расценивать как непосредственную угрозу мне. Данка ощутила, как что-то внутри нее болезненно ёкает и сжимается. Не стоило Вель говорить таких вещей, ох, не стоило. Она и сама не смогла бы объяснить, почему так чувствовала, но сейчас это было правдой. На миг у нее возникло острое ощущение капкана, над которым замерла в воздухе нога Вель. - Полагаю, в этом тоже не будет никакой необходимости, Аватара Вольторэ, - мягко ответила Жрица, и капкан захлопнулся, когда она продолжила: - ведь через несколько часов весь Луас присягнет вам на верность, и все его граждане и гости станут Спутниками и Спутницами. Но я услышала вашу волю и донесу ее до граждан официально, через герольдов и глашатаев. - Хорошо, - резко кивнула Вель. - Изволите еще чего-нибудь, нерожденные? – вид Жрицы был само смирение, но Данка видела в ее глазах странный огонек, которому она все никак не могла отыскать объяснения. Больше всего он напоминал птицу, что отчаянно бьется и бьется грудью о тонкие прутья золотой клетки в тщетной попытке их пробить. - Пора начинать церемонию присяги, - буркнула Вель уже почти спокойным тоном. - Но до полудня еще несколько часов, а мы планировали… - С востока идет буря, - Вель сумрачно взглянула на быстро темнеющее за окнами небо. – Мы должны успеть до того, как она начнется. - Как прикажете, Аватара Вольторэ. Я немедленно отдам указания касательно всего необходимого, - склонила голову Первая Жрица. Бешеное пламя ярости Вель медленно опадало в груди, оставляя после себя дымящееся, опустошенное пепелище, но сквозь него сорной травой начала тянуться вверх тревога. С каждым мгновением эта тревога только усиливалась, и Данка, как ни старалась, никак не могла найти ей причины. Было что-то в самом воздухе, в ожидании грозы, что вот-вот разразится, в нервном и раздражительном ветре, что гонял по коридорам сквозняки, в застывшей маске лица Первой Жрицы и подобострастных униженных улыбках слуг. Что-то начиналось прямо сейчас, что-то страшное. Оно подступало еще на один крохотный шаг ближе к Данке, и она ощущала его гнилостное дыхание на своем затылке. Интересно, если бы не принятые сейчас решения, что пошло бы иначе? – думала Данка, неосознанно потирая кулаком саднящую точку в груди. Мы отсрочили бы беду или вовсе отвели ее? А может, наоборот, она разразилась бы сразу же над нашими головами? И как нам быть уверенными в том, что решения, которые мы принимаем под влиянием момента, правильны? О Великая Мани, помоги нам понять все это! Взгляд ее скользнул на взъерошенную Вель, под глазами которой вновь темнели круги усталости. Помоги ей, Великая Мани. Защити ее, охрани от всего. - Мы пойдем вперед, - сообщила Вель, не давая Первой Жрице возможности сказать еще что-то. – Мы будем ждать вас на балконе над центральным входом во дворец. Он подойдет, как нельзя лучше. - Как прикажете, Аватара Вольторэ, - вновь склонилась в поклоне та. У выхода из передней покоев Белой Жрицы Крол нагнала Вель и положила руку на ее плечо, заставляя ее остановиться. Такого лица Данка никогда у нее не видела. Волчица смотрела пронзительно и очень искренно, и голос у нее был хриплым. - Спасибо, Вольторэ. – В этот раз имя, данное Аватаре Вель, прозвучало на ее губах как-то иначе, и ни намека на оскорбление в нем больше не было. - Не за что, Крол, - твердо кивнула та в ответ. Но Данка ощутила докатившуюся от нее по связи через малхейн волну боли. И благодарности. И все равно, к тому времени, как все они вышли из-под тяжелых сводов дворца на широкий мраморный балкон, миновал как минимум час. Небо над их головами нахмурилось еще сильнее, а ветер крепчал с каждой минутой, злой, холодный, порывистый. Он дергал Данку за волосы и трепал края плащей дворцовой стражи, что выстроились за их спинами, он налетал на Волчиц, замерших за спинами Аватар двумя неумолимыми изваяниями, сдвинуть которых с места не смогла бы никакая буря. Остальных Вель решила сюда с собой не брать, хоть это и вызвало приглушенные протесты как ведунов, так и Алеора Ренона, но она просто отмахнулась, не став никого слушать, а те, поглядев на ее лицо, с грехом пополам решили подчиниться. Людское море бесновалось внизу, за перилами белоснежного балкона, взятое в кольцо окружающими площадь зданиями. Впрочем, люди были и на крышах этих зданий, и в окнах, и даже не высоких фонарных столбах, висящие, будто гроздья дикого винограда. Балкон располагался выше городских крыш, потому Данка видела и ближайшие улицы, точно так же забитые толпой под завязку. Над цветной черепицей крыш возвышались белоснежные звонницы храмов, увенчанные золотыми луковицами куполов. И рокот человеческих голосов здесь слышался гораздо громче, чем за толстыми дворцовыми стенами. - АВАТАРЫ! – ревела толпа. – ТАНЕЦ ХАОСА! Так странно было слышать это, странно, несмотря на долгие недели пути, бесконечные мысли, возвращающиеся воспоминания. Прошлое медленно всплывало из густого ила на дне времен, поднимаясь мучительно неторопливо, словно хищник глубин, совершенно уверенный в том, что рано или поздно схватит свою жертву. Данка не знала, чего ей хотелось больше: чтобы эта пытка закончилась, и память вернулась сразу и целиком, перестав преследовать ее обрывками страшных снов и мучительно болезненных видений, или чтобы она не возвращалась никогда, оставив ей лишь сегодняшний день и улыбку Вель, и небо над головой. Людское море внизу бесновалось и кричало, а она застыла на самом краешке балкона подле Вель, боясь вздохнуть, боясь моргнуть, ощущая себя какой-то измочаленной, изжеванной, истертой всеми этими глазами, что смотрели и смотрели, казалось, со всех сторон. А может, все это происходит не со мной? Может, все это мне только кажется? Словно завороженная зрелищем, Данка подступила к самой белоснежной балюстраде, ограждающей балкон от более чем тридцатиметрового падения вниз на каменную мостовую дворцовой площади. Пальцы легли на холодный камень, ветер запутался в ее волосах, целуя холодными губами щеки и особенно глаза, из-за чего Данка непроизвольно сощурилась. Все ощущения сейчас стали такими острыми, будто кто-то взял, да и содрал с нее кожу, оставив лишь оголенные нервы. Она смотрела вниз, на беснующееся людское море, что одним единым ртом кричало ей в лицо ее же собственное имя. Она смотрела и будто бы сквозь серую поволоку времен видела точно такое же море, беснующееся здесь две с половиной тысячи лет назад, встречающее ее и ее душу, и начало Танца, который расколет пополам, изорвет на куски, истреплет в труху весь зримый мир. Теплая ладонь Вель легла на ее плечо, и Данка вздрогнула, оборачиваясь к ней. Вель улыбалась ей, хоть ее темные брови все еще хмурились, хоть плечи выглядели так, будто на них лежала вся тяжесть Эрванского кряжа. Но она улыбалась, через силу, через боль, через тревогу, что сейчас точно таким же штормовым морем, что и толпа внизу, колыхалась в их груди. - Все будет хорошо, моя нежность, - тихо-тихо, чтобы никто кроме них не услышал, проговорила Вель, глядя ей в глаза. – Мы справимся. Обещаю тебе. - Да, - тихо отозвалась Данка, повернув голову и легко поцеловав костяшки ее пальцев на своем плече. – Справимся, - повторила она одними губами, вновь поворачиваясь к людскому морю под балконом. Черные тучи были уже почти что над самым дворцом Луаса, и небо все быстрее темнело, полнясь холодным предвкушением дождя. Черные толпы людей на улицах колыхались вместе с ледяным ветром с востока, и по ним волнами прокатывался крик. Данка сглотнула, внезапно ощутив лютый ужас, пришедший откуда-то из немыслимой глубины ее самой. Ужас, который она не испытывала никогда раньше, ужас ее памяти из далекого прошлого, о котором она не знала ничего, кроме пустых слов на страницах книг. - Миледи Аватары, - послышался сзади бесцветный голос, и они обернулись. Охраняющие выход на балкон стражники расступились в стороны, пропуская Первых Жриц. Белая плыла впереди, сложив руки на животе и немигающими, полуприкрытыми веками глазами глядя на них, Черная шла следом, глядя только в пол у себя под ногами. За их спинами стражники вновь сомкнулись в непроницаемую стену в два человека глубиной и десять шириной. Величины балкона достало бы и на пятьдесят человек, но если по чести, то самой Данке хватило бы и двух Волчиц. Они могли уберечь ее жизнь, кто бы ни вышел против них, в этом Данка была уверена. В то время, как глядящие на них восторженными глазами стражники не годились в подметки даже Младшей Сестре, только-только обрившей виски. Данке даже не нужно было быть Воином, чтобы видеть это. Белая Жрица слегка склонила голову перед ними и проговорила: - Все сделано так, как вы и приказали, нерожденные. Мы можем начинать церемонию. - Отлично, - резко кивнула Вель. На мгновение Данка ощутила в своей груди мелькнувшую вспышку неуверенности, которая тут же сменилась сосредоточенностью. – Как вы обращаетесь к толпе, чтобы вас было слышно над всей площадью? Наверное, ведь есть какой-то способ? - Есть, Аватара Вольторэ, - в голосе Белой Жрицы не промелькнуло даже намека на удивление. – Сейчас мы создадим рисунок, который усилит ваш голос и позволит сделать так, чтобы вас было слышно во всем городе. Данка приготовилась увидеть вокруг Белой Жрицы вспыхнувший золотистый ореол пламени, который всегда возникал вокруг Способных Слышать, когда те касались Источника Энергии Богинь. Вот только ореол этот вспыхнул вокруг Черной Жрицы, окружив всю ее чернильной мглой, похожей на языки горящей крови земли. А следом за этим от нее к ним с Вель протянулся черный щуп, который буквально втиснулся в глотку Данки, заставив ее инстинктивно отшатнуться назад и едва не закричать от неожиданности. Вель рядом обеими руками вцепилась в собственное горло, глаза у нее были огромными, как плошки. - Все готово, нерожденные, - склонила в поклоне голову Белая Жрица. – С вашего позволения я представлю вас людям, чтобы засвидетельствовать поддержку церковью Танца Хаоса и вас, как тех, кто этот Танец возглавит. Вель только судорожно кивнула, продолжая держаться за горло так, будто ее кто-то душил. У Данки было похожее чувство: целые пригоршни пыли, забившие рот, ледяная пятерня, пережавшая воздуховод и буквально выдавливающая весь воздух из нее наружу. Белая Жрица выступила вперед, поднимая руки, и когда она открыла рот, Данка, хоть и готовилась к тому, а все равно подскочила на месте от неожиданности. Голос ее загремел над площадью, зазвучал так громко, словно разрывающие небо раскаты подступающей грозы. Такие штуки проделывали иногда Способные Слышать или Боевые Целительницы анай для Великой Царицы, когда ей необходимо было обратиться к толпе, и Данка совершенно точно знала, что в городе сегодня не останется ни единого человека, который не услышал бы слова Белой Жрицы так же четко, как если бы ему проговаривали их прямо на ухо. - СЕГОДНЯ ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ, ДЕТИ МОИ! СЕГОДНЯ МОЛОДЫЕ БОГИ ДАРОВАЛИ НАМ НАДЕЖДУ И СПАСЕНИЕ, КОТОРОГО МЫ ЖДАЛИ ТАК ДАВНО! СЕГОДНЯ АНДОЗАБАР ОЗАРЕН СВЕТОМ НЕБЕСНЫМ, ИБО ИМЕННО ЗДЕСЬ ПРОИЗОШЛО ЯВЛЕНИЕ АВАТАР СОЗДАТЕЛЯ МИРУ! Рев толпы внизу стал таким громким, что Белой Жрице пришлось замолчать, пережидая приветственные выкрики. На нее они, кажется, не произвели никакого впечатления, хоть Данка подошвами сапог ощущала разбегающиеся во все стороны вибрации звуковой волны. Дождавшись, когда люди хоть немного утихли, Авьен продолжила: - НАША ЗЕМЛЯ ПОИСТИНЕ ОБЛАСКАНА НЕБОМ. ВО ВТОРОЙ РАЗ В ИСТОРИИ ОНА СТАНОВИТСЯ ПРИБЕЖИЩЕМ ДЛЯ ТЕХ, КОМУ СУЖДЕНО СТАТЬ ЩИТОМ И МЕЧОМ ПРОТИВ ВЕЛИЧАЙШЕЙ ОПАСНОСТИ, ЧТО ТОЛЬКО ГРОЗИЛА МИРУ, ТЕХ, КТО ОТДАСТ СВОИ ЖИЗНИ ВО ИМЯ НАШЕГО БУДУЩЕГО И БУДУЩЕГО НАШИХ ДЕТЕЙ! Данка скосила глаза на Вель, вид у той был мрачным. Она смотрела вниз, на то, как радостно толпа приветствовала ее будущую смерть, даже не задумываясь о причине собственной радости, и глаза ее были темны. Данка ощутила странную звенящую в груди горечь и ожесточение. Пусть во многом она не была согласна с Вель, но кое в чем та была совершенно права. Есть некоторые моменты, когда люди действительно заслуживают смерти. Не всегда и не во всем, но иногда – совершенно точно. - ВО ВТОРОЙ РАЗ В ИСТОРИИ СЫНЫ И ДОЧЕРИ АНДОЗАБАРА, ЧИСТЫЕ СЕРДЦЕМ, ГОРЯЩИЕ ВЕРОЙ, ВЫЙДУТ ПРОТИВ ПОЛЧИЩ АВАТАРА ХАОСА, И ВСЯ МОЩЬ СВЯТОЙ ЦЕРКВИ БУДЕТ ЗА ИХ СПИНАМИ, ИБО НА ЭТОТ РАЗ ВЕЛИКИЙ ЖРЕЦ ЦЕРКВИ МОЛОДЫХ БОГОВ ПОДДЕРЖИВАЕТ ВОЗРОЖДЕННЫХ АВАТАР СОЗДАТЕЛЯ В ИХ БИТВЕ! И МЫ ВНОВЬ ПОБЕДИМ ВО ИМЯ БУДУЩЕГО, ВО ИМЯ ВЕРЫ, ВО ИМЯ ЦЕРКВИ МОЛОДЫХ БОГОВ! Толпа внизу взорвалась радостным ревом, а Данка смотрела лишь на Вель. С каждым словом Белой Жрицы взгляд ее становился все темнее, брови все больше хмурились, и Данка прекрасно понимала, почему. Совершенно не так они представляли себе все это. Данка не собиралась воевать под флагом какой угодно церкви, пусть это будет церковь Молодых Богов или любая другая. Не говоря уже про Вель, на которую даже одно упоминание о жрецах действовало, как красная тряпка на быка. Они пришли сюда не для того, чтобы исполнять волю Великого Жреца, особенно учитывая факт высокой вероятности того, что этот самый Жрец окажется одним из Эвилид. Они пришли сюда для того, чтобы сделать свое дело, и окружающие пока еще только вредили им, а вовсе не помогали. Иначе как можно было назвать все эти назойливые попытки каждого встречного-поперечного навязать им свой взгляд на то, что делать дальше? Порыв ледяного грозового ветра швырнул Данке в лицо прядь ее кудрявых волос, и она рассеяно поднесла руку к лицу, чтобы убрать их. Такой простой жест внезапно напомнил вчерашний вечер, и перед глазами сама собой раскрылась картина, горше которой ей не доводилось видеть на своем веку. Темная ночь стояла за окнами, душная и тяжелая, полная густого рокота человеческих голосов, что поминутно разрывались отдельными вскриками. Темнота, скрывающая очертания предметов, заливала их чересчур шикарную, чересчур вычурную комнату, в которой было слишком много места для них двоих, будто кто-то установил им кровать посреди громадного тронного зала. Непривычно высокие потолки и обилие пустого пространства заставляли Данку чувствовать себя неуютно, и она не очень-то представляла себе, как вообще сможет уйти в грезы, лежа на этом высоком помпезном ложе, больше смахивающем на трон. Вель сидела в темноте, сжавшись в комочек на полу возле кровати. Изо всех сил обхватив руками колени, она раскачивалась взад-вперед и вздрагивала всем телом от низких грудных рыданий. Лицо ее исказила боль, и по нему сбегали две мокрые дорожки слез, а взгляд ее темных глаз жег Данку, словно уголья, - обвиняющий, умоляющий, изможденный. - Посмотри на них, Дань! – ее голос дрожал, слова перемежались хрипами и всхлипами, и отчаянье заставляющей опускать руки волной накатило на Данку прямо сквозь связь между ними. – Посмотри! Каждый из них считает, что знает, что делать, гораздо лучше меня! Каждый из них тянет меня в свою сторону, чего-то требует, чего-то хочет, а когда я не даю ему этого, преисполняется яростью и ненавистью ко мне! Я же чувствую все это, мне даже связи никакой не надо, чтобы это ощущать! – Она всхлипнула, неловко пытаясь вытереть слезы о собственные прижатые к груди колени. – И все они лгут мне! Я чувствую это каждой клеткой своего тела, каждой частичкой души, хоть и не могу доказать этого, не могу выловить их на лжи. Но я знаю, что они лгут! Так скажи мне, как вообще тогда можно хоть что-то сделать? Хоть что-нибудь изменить? Сердце в груди обливалось кровью, и больше всего на свете Данке сейчас хотелось забрать всю боль Вель себе, пусть даже она была так велика, что ее собственное сердце не выдержало бы и разорвалось на клочки. Но она не могла этого сделать, она могла только молиться, просить Великую Мани о Милости, о том, чтобы Она возложила Свои благостные руки на исстрадавшуюся душу Вель и забрала ее отчаянье, страх, тревогу. Золотое волшебство, что владело ими всего несколько часов назад, теперь казалось таким далеким, таким нереальным, случившимся, будто бы не с ними. Ничего не осталось от него, словно кто-то жестокий разбил его на мелкие кусочки, грохнув с размаху о каменный пол, а затем еще и пяткой растер в пыль осколки, чтобы уж совершенно точно у нее не осталось ничего, за что она могла бы ухватиться, чтобы выбраться самой и вытащить Вель. И если бы кто-то сейчас сказал ей, каким это волшебство было, Данка бы и вовсе не поверила, переполненная отчаяньем, слишком горьким, слишком холодным, слишком удушающим. Приказав себе отбросить все это прочь и бороться за них двоих, раз Вель сейчас была не в состоянии сражаться с отчаяньем в одиночку, Данка обняла ее, мягко притянула ее голову к себе, начала перебирать короткие жесткие прядки темных волос, покрывать каждую из них поцелуями. Это было самым меньшим и единственным из всего, что она могла сделать. - Кто лжет тебе, мое пламя? – тихо спросила она, испытывая смутную тревогу. Не могла же Вель говорить об анай. Пусть Крол и пыталась вынудить ее поступать в соответствии со своими планами, но она никогда не лгала Вель, ни единого раза. - Да все! Весь этот город. Первые Жрицы. Люди на улице. – Вель вскинула голову и зло сверкнула глазами: - Послушай, как они орут там! Как славят нас! Как будто мы пришли сюда на праздник, плясать и веселиться! И я их понимаю! – она шмыгнула носом и устало уронила голову вниз, на сложенные на коленях руки. – Не им придется умирать в конце, а нам. Еще бы им не радоваться. Этого Данка уже выслушивать не собиралась. Крепко ухватив голову Вель, она подняла ее лицо и заставила ее смотреть себе в глаза. А затем тихо и твердо проговорила: - А теперь послушай меня. Да, я Аватара Создателя и вторая часть твоей души, но в этот раз я родилась анай, а значит, ею и являюсь. Как и ты, раз ты – моя вторая половина души. А анай, когда однажды дают слово, свое слово держат вне зависимости оттого, что происходит вокруг. Ты поклялась мне, Вель, поклялась, что не умрешь. И я клянусь, что умереть тебе не позволю, слышишь меня? Лицо Вель исказила боль. Она закрыла глаза в тщетной попытке удержать слезы. - Я и не собираюсь, маленькая. Просто иногда бывает так тяжело… - Я знаю. Я ведь делю все это с тобой поровну, слышишь? – Данка вновь обняла ее голову и принялась покрывать поцелуями лоб и мокрые, соленые щеки. - Я так устала, Дань, - едва слышно шепнула Вель, и что-то внутри Данки ёкнуло, болезненно сжалось. – Так устала от ярости, от усталости, от вечных споров. Иногда мне кажется, что я не справлюсь, просто не смогу, понимаешь? - Именно поэтому я с тобой рядом, - Данка мягко гладила ее по голове, ожесточив все внутри себя. Сейчас она не могла позволить себе разделить ее горе, не могла позволить себе рухнуть в это отчаянье вместе с ней. Чтобы обеим выбраться из бездны, кто-то один должен был держаться за край и держать второго. Слишком часто Вель брала это на себя, и сейчас настал черед Данки быть сильной. – Именно поэтому нас двое. Чтобы, когда не справляется одна, вторая всегда подстраховала и поддержала. Я буду твоей опорой, Вель, всегда и во всем, что бы ни случилось. Вель вновь заплакала, стискивая ее запястья руками и прижимаясь к ней, такая странно маленькая, совершенно непривычная и вечно знакомая. И Данка чувствовала, как вместе со слезами уходит из нее прочь все дурное, все темное, все злое, что терзало и рвало ее сердце. И шептала, тихонько приговаривала ей на ухо, убаюкивая ее и чувствуя, как с каждой секундой становится легче. Так бывает, когда яд вытекает из раны, когда вырывают глубоко засевший в плоти зазубренный наконечник стрелы. - Пусть выходит, пусть, не стоит ему быть внутри, не место ему там, в твоей груди, моя любимая. Плачь, моя душа, не бойся меня, потому что со мной ты всегда можешь быть самой собой, какой бы ты ни была. Потому что я знаю тебя до самого твоего донышка и еще глубже и люблю больше, чем может любить Сама Великая Мани. Потому что я с тобой. – Вель судорожно кивнула, стискивая ее руки. Она уже почти не всхлипывала, только шмыгала носом, обессилено привалившись лбом к плечу Данки. – А еще, вот что я скажу тебе, нареченная моя, суженная под всеми небесами всех времен. Это говорила нам Держащая Щит, раз за разом объясняла, а мы все не понимали ее слова, потому что то ли не хотели слышать, то ли были слишком заняты очередной глупостью, чтобы сделать это. Она говорила, что когда начинаешь плыть против течения, все течение, естественно, оборачивается против тебя, и каждая капелька воды, каждая песчинка, которую оно несет, каждая соринка грозят сбить тебя с ног, отшвырнуть с намеченного пути, заставить сложить руки и поддаться привычному ходу вещей. Но это сопротивление – верный знак того, что ты движешься, что ты преодолеваешь, стремишься к цели. И я не знаю ни одной цели, которой ты, моя любимая, не смогла бы достигнуть. Так что ничего не страшись и не бойся, ни перед чем не пасуй. Мы обязательно справимся, ты и я, и ничто никогда не сможет нас остановить. Вель устало кивала ей, дыша тяжело и загнанно, и тепло ее тела было сейчас самой дорогой и долгожданной вещью на свете. И как бы ни было больно, страшно, тяжело, Данка ни за что не согласилась бы променять этот момент на какой-то иной, пусть и счастливее, радостнее, светлее. - Мы с тобой, моя милая, живем в вечном сейчас, бесконечно длящемся для нас обеих. Ни одного мгновения не хочу терять, ни единой секунды этого, какой бы горькой она ни была. Потому что в этот миг ты со мной, и это делает меня поистине живой. – Данка, едва касаясь, целовала веки Вель, и ее ресницы щекотали ей губы. Ей хотелось плакать, на этот раз от невыразимой нежности, что стискивала горло и плавленым золотом растекалась в груди. – Нет ничего дороже этого мгновения, которое никогда не закончится для нас. Я не хочу просто отсчитывать секунды, не хочу жить в ожидании чего-то или, наоборот, чтобы что-то наконец закончилось. Я хочу жить сейчас и всегда с тобой, тобой, ради тебя, моя вечность. - И я, - хрипло шептала в ответ Вель, стискивая ее запястья и тоже принимаясь целовать их. Они долго еще сидели вот так, прижавшись друг к другу и баюкая друг друга в теплых объятиях. Вскоре Вель совсем успокоилась и впервые улыбнулась, пока еще слабо, но все-таки улыбнулась, и в груди Данки, казалось, запели первые песни весны. А потом была эта неописуемая нежность, расцветающая в каждой клетке их тел, становящихся одним единым неразделимым телом. Были глаза Вель, полные золотого света отдаленных вселенных и великих Небесных Чертогов, где пребывала на Своем Пылающем Троне Роксана Огненная в окружении Своих Сестер. Были ее руки, самые бережные, самые ласковые руки на свете, которые Данка так жарко целовала, прижимая к губам. Была их любовь, тихая и огромная, отделившая их от всего остального мира с его бурями и невзгодами нерушимой стеной тишины и нежности. А кроме этой самой любви во всем мире больше и не было ничего. И это тоже прошло, осталось в прошлом танцем золотых лепестков на ветру, ароматом жасмина и первой робкой нежности. Как до этого растворилась в туманной дымке Великая Мани, что наполняла их своей ослепительной простотой и силой, позволив им выстоять в битве с одним из Эвилид, так ушла и эта ночь, полная мягких теней, ласкающих тело Вель и делающих его таким красивым, что у Данки захватывало дух, полная ее темных глаз, что были гораздо горячее огненных крыльев Самой Роксаны, полная ее самых долгожданных поцелуев и прикосновений. Еще одной драгоценной бусиной в низке воспоминаний осталась эта ночь для них двоих, когда они были просто самими собой, просто людьми, отчаянно, до хрипоты, до изнеможения прижимающимися друг к другу после тысяч лет разлуки, просто двумя сердцами, что бились в унисон, сплавляясь в одно в горниле раскаленной нежности. Но их «сейчас» все еще продолжалось, каким бы страшным и холодным ни было, и Данка держалась за него так отчаянно, как только могла. Я приму все, что Ты пошлешь мне, Великая Мани, все до самой последней капли. Вель выпрямила спину, разворачивая плечи и кладя обе руки на каменную балюстраду. В ней не осталось ни капли от той перепуганной и заплаканной девочки, что вчера дрожала в ее руках, и все же, это была она, несомненно, она, пусть и другая. Как имеющий сотни граней алмаз, всегда остающийся тем же самым и всегда иным. Данка улыбнулась и сделала шаг вперед, встав рядом с ней, положила свою ладонь на ее руку. Их пальцы переплелись, такие теплые по сравнению с ледяным камнем балюстрады. - МЫ ПРИВЕТСТВУЕМ ВАС, ЛЮДИ АНДОЗАБАРА! – Заговорила Вель и сразу же вынуждена была замолчать, когда ответный вопль тысяч глоток едва не заглушил даже ее усиленный энергией Источника голос. Ледяной порыв ветра рванул волосы Данки, и над городом прокатился первый раскат пока еще очень далекого грома. Дождавшись, когда крики несколько стихнут, Вель продолжила: - ТАНЕЦ ХАОСА НАЧАЛСЯ, А ЗНАЧИТ, НАША С ВАМИ ЗАДАЧА – НЕ ДАТЬ АВАТАРУ ХАОСА ВЗЯТЬ ВЕРХ НАД НАМИ. КОНЕЧНО ЖЕ, ЭТА ЗАДАЧА ПОТРЕБУЕТ СОВМЕСТНЫХ УСИЛИЙ ВСЕХ НАСЕЛЯЮЩИХ ЭТЛАН СРЕДИННЫЙ РАС, А НЕ ТОЛЬКО ЛЮДЕЙ, АНАЙ ИЛИ ЭЛЬФОВ. И, КОНЕЧНО ЖЕ, В ОДИНОЧКУ МЫ С МОЕЙ ДУШОЙ НЕ СПРАВИМСЯ. Гомон стал чуть тише, люди прислушивались к словам Вель, звучащим совсем не так грозно, как должны были звучать слова Аватары. Вель не слишком-то хорошо произносила речи, не очень умела убеждать, это Данка уже успела заметить. Но в ее словах всегда звенела какая-то совершенно неописуемая простота, один единственный чистый звук, который затрагивал что-то, лежащее очень глубоко внутри Данки. А раз она это чувствовала, то рано или поздно должны были почувствовать и другие. - ТАНЕЦ ХАОСА – ИСПЫТАНИЕ ТЯЖЕЛОЕ И СТРАШНОЕ, ИСПЫТАНИЕ НАШИХ СИЛ, НАШЕЙ ВЕРЫ, НАШЕЙ ХРАБРОСТИ. И ТОЛЬКО ВМЕСТЕ ВЫЙДЯ НА ПОЛЕ БРАНИ, ЗАБЫВ ВСЕ СТАРЫЕ РАСПРИ, ОБЪЕДИНИВШИСЬ, КАК ОДНО ЦЕЛОЕ, МЫ СМОЖЕМ ОДЕРЖАТЬ В НЕМ ПОБЕДУ. ДЛЯ ЭТОГО ПОТРЕБУЮТСЯ СИЛЫ ВСЕХ И КАЖДОГО ИЗ НАС, И ИМЕННО ПОЭТОМУ СЕГОДНЯ Я ПРОВОЗГЛАШАЮ ПОЛНУЮ СВОБОДУ. Вель набрала в грудь побольше воздуха, а Данка замерла, чувствуя, как от напряжения подрагивает малхейн, пуская по всему телу горячие упругие волны. Сейчас происходило что-то особенное, что-то очень значимое. Что-то, чего никогда еще не было по эту сторону гор. Толпа затихла совсем, ловя каждое слово, и в этой странной предгрозовой тишине Вель заговорила, а ледяной ветер подхватил ее голос, закручивая его над громадной дворцовой площадью, над городскими крышами, зелеными кронами парков, лабиринтами улиц, куполами церквей. - ОТНЫНЕ И ВПРЕДЬ НИКТО НЕ БУДЕТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ЗА ВЕРУ, КОТОРУЮ ОН ИСПОВЕДУЕТ, ЗА ЦВЕТ КОЖИ ИЛИ ПОЛ, ЗА ЯЗЫК, НА КОТОРОМ ГОВОРИТ, ИЛИ РАСУ, К КОТОРОЙ ПРИНАДЛЕЖИТ. Данка чувствовала, как пошевелились позади нее Первые Жрицы Андозабара, словно собираясь что-то сказать, но Волчицы стеной встали за их с Вель спинами, не позволяя им приблизиться ни на шаг. А Вель не останавливалась, продолжая говорить, и Данка ощутила, как растягиваются в улыбку губы. Все было правильно, все так и должно было быть. Слишком безумно, чтобы предугадать это или поверить, но совершенно точно так, как должно. - МЫ, АВАТАРЫ СОЗДАТЕЛЯ, КАК ВЫРАЗИТЕЛИ ЕГО ПРЯМОЙ ВОЛИ НА ЗЕМЛЕ, ПРОВОЗГЛАШАЕМ СВОБОДУ ВСЕХ РАС И ВЕРОИСПОВЕДАНИЙ, СВОБОДУ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЭНЕРГИЙ ТЕМ СПОСОБОМ, КОТОРЫЙ НАИБОЛЕЕ УДОБЕН ДЛЯ КАЖДОГО ИЗ НАСЕЛЯЮЩИХ ЭТЛАН РАЗУМНЫХ ОБИТАТЕЛЕЙ В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ ЭТА СИЛА НЕ НАПРАВЛЕНА В УЩЕРБ ОСТАЛЬНЫМ. МЫ ЖДЕМ ВСЕХ, КТО ЗАХОЧЕТ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ К НАМ В ТАНЦЕ ХАОСА, ВСЕХ, КТО ГОТОВ ПОМОЧЬ, БУДЬ ТО ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ВЕДУНЫ ИЛИ ЭЛЬФЫ, АНКАНА ИЛИ ЖРЕЦЫ, КРЕСТЬЯНЕ ИЛИ СОЛДАТЫ, МУЖЧИНЫ ИЛИ ЖЕНЩИНЫ. ЛЮБОЙ, КТО ХОЧЕТ ЗАЩИТИТЬ СВОЙ ДОМ, ВОЛЕН ПРИСОЕДИНИТЬСЯ К НАМ И ДОЛЖЕН ПРИНЕСТИ КЛЯТВУ ВЕРНОСТИ, ИСКРЕННО И ОТ ВСЕЙ ДУШИ. КАК ТОЛЬКО КЛЯТВА БУДЕТ ПРОИЗНЕСЕНА, УСТАНОВИТСЯ СВЯЗЬ МЕЖДУ НАМИ, И БЛАГОДАРЯ ЕЙ, ВЫ БУДЕТЕ ЗАЩИЩЕНЫ ОТ РАБОВ И АВАТАРА ХАОСА. ЧЕМ БОЛЬШЕ БУДЕТ ТЕХ, КТО ПОКЛЯНЕТСЯ, ТЕМ БОЛЬШУЮ СИЛУ ОБРЕТЕТ КЛЯТВА, ТЕМ БОЛЬШЕ ЛЮДЕЙ МЫ СМОЖЕМ ЗАЩИТИТЬ. ЭТО ОБЕЩАЮ ВАМ Я, АВАТАРА СОЗДАТЕЛЯ ВОЛЬТОРЭ, И МОЕ СЛОВО НЕРУШИМО. Ответом Вель стал такой рев, по сравнению с которым все предыдущие крики показались Данке шепотом. Рев все не стихал и не стихал, усиливаясь с каждым мигом. Вель повернула голову и взглянула на Данку, покрепче сжимая ее пальцы. Они ждали этого момента, готовились к нему, хоть никто из них и не знал, смогут ли они вообще выдержать его. В прошлый раз, когда им присягало всего лишь трое ведунов, Вель почти потеряла разум от ярости, раздражения, неуверенности и тревоги, всего того яда, который хлынул через связавший их малхейн прямо в нее. Да и Данке перенести это было очень и очень непросто. Каждый человек, связывающей с ней себя, вызывал жгучую боль внутри, ощущение слабости, ощущение яда, который впрыснули ей в вены. А здесь этих людей были тысячи, десятки тысяч. Сжав зубы, она кивнула Вель в ответ и приготовилась. Не имело смысла гадать, как тяжела будет присяга такого количества людей, нужно было просто пережить это, вытерпеть и выдюжить. Я анай, и я справлюсь. Пошли мне сил, Великая Мани. Но ничего не происходило. Сжав ладони друг друга мертвой хваткой, готовые ко всему, они стояли и смотрели вниз, на взорвавшееся криками людское море. Секунда тянулась за секундой, обжигающе медленные, раскаленные мгновения ползли вперед, но не происходило ровным счетом ничего. Не понимая, как так может быть, Данка заморгала, вопросительно глядя на Вель. Вид у той был еще более сбитый с толку. Она моргала и широко открытыми глазами смотрела вниз, смотрела и смотрела, беспомощная и мигом растерявшая всю свою силу и уверенность. Рев на площади начал стекаться в одну точку, образуя единую волну, огромную, поднявшуюся, казалось, до самого неба, и эта волна обрушивалась на них сверху, разбиваясь, как об утес, о балкон, на котором они стояли. - КЛЯНУСЬ! – ревела толпа. – КЛЯНУСЬ! КЛЯНУСЬ! Данка беспомощно посмотрела вниз, на ликующую толпу. Как так получалось? Ведь они же все прямо сейчас приносили точно такую же клятву, как и Спутницы! Ее давным-давно уже должно было расплющить по камню балкона от эмоций и чувств такого невероятного количества людей, и все же ничего не происходило. Вообще ничего. Она поймала перепуганный, словно у загнанного в угол животного, взгляд Вель и похолодела. Не мог же весь город лгать им! Пусть большая часть людей на самом деле и боялась грядущего Танца, но среди них должны же были найтись те, кто понимал всю опасность ситуации и стремился уберечь собственную жизнь. Не могло же быть так, что никто из них ничего не понимал! Или дело было в чем-то другом? А кто тебе уже присягнул? – вкрадчиво шепнул внутренний голос. Твои анай, которые и без того доверяли тебе? Наемница, сделавшая это только потому, что другого выхода у нее не было? Гонимые отовсюду и всеми ведуны, для которых вы – последняя надежда? Может, все дело именно в этом? Данка понятия не имела, в чем же дело, не знала и все. «КЛЯНУСЬ!» неслось ей в лицо со всех сторон, и толку от него было еще меньше, чем от травинки, какой пытаешься переломить скалу. Весь огромный Луас прямо сейчас отдавал себя на милость ей, а она не могла принять его и обеспечить ему защиту, несмотря на клятву Вель. Она не могла ничего поделать. Лютый ужас отразился в расширившихся, побелевших глазах Вель, а рука ее заледенела в ладони Данки. - Клянусь служить Аватарам Создателя. Вверяю себя их полному попечению и защите, - уже своим обычным голосом проговорила за их спинами Белая Жрица, склоняя голову в поклоне, и следом за ней пробормотали слова присяги и поклонились и Черная Жрица, и все стражники, что сейчас собрались на балконе. Данка сглотнула наполнившую рот липкую холодную слюну, ощущая, как дрожат под ней колени. Вель рядом одеревенела, словно палка. Волчицы нахмурились, недоуменно разглядывая их и кладя ладони на рукоятки клинков. Они не могли не чувствовать через связь, что прямо сейчас происходило что-то недоброе, и Данка молила лишь об одном: чтобы ни одна из них не задала одного единственного вопроса, который разрушит все. Разогнувшись, Белая Жрица взглянула на них с Вель бесстрастной маской своего лица, сквозь которую отчаянно пылали серые глаза: - Теперь мы в вашей власти, нерожденные, - проговорила она. – Теперь вы защищаете всех нас, и нам ничто больше не грозит. А Данка не могла ничего ей ответить, перепуганная насмерть и сжимающая холодную ладонь омертвевшей Вель. Что же это, Великая Мани? Что же это такое? «КЛЯНУСЬ!» доносилось снизу, с городских улиц, и в унисон с этим загрохотал над крышами нарастающий гром подходящей грозы. Первые холодные капли зашлепали по парапету балкона, по плечам и волосам Данки, и она содрогнулась всем телом. Гроза пришла. *** В туманном омуте вечности медленно вращались миры. Одни из них походили на перламутровые жемчужины, спящие глубоко на дне среди оберегающих створок раковин, в царстве танцующих в одном им известном ритме донных трав и русалок. Другие – на алые градины рябины, которые собрала в гроздь чья-то рука и тянет морозным утром к солнцу, которое не в силах растопить намерзшие на них шапочки снега. Миры ослепительно синие и алые, будто кровь. Миры ледяных пустынь и бесконечных песчаных ветров, перегоняющих барханы по песчинке из одного места пустоты в другое. Миры, которым только суждено было родиться, и миры, давно погибшие. Миры, тоскующие по одной единственной пульсации жизни, готовые всю свою вечность обменять на одно едва ощутимое биение первого сердца, на едва слышный шелест первого вздоха. Она наблюдала, закрыв глаза, ведь так она видела гораздо больше. Глаза открывали лишь часть спектра, такую ничтожно малую, такую жесткую и сухую, что проще было и вовсе их не открывать. Физическое тело вообще являлось лишь тонкой оболочкой, лишь точкой концентрации, которую поставила гигантская кисть на бесконечном полотне слитого воедино бытия, иголочным ушком, сквозь которое вечность могла взглянуть на саму себя, пересыпающуюся по секундам. Чтобы вновь, впервые и в тысячный раз, пережить упоение собственным разворачивающимся бытием. Причиной и целью всего величайшего круговорота идей, сил, событий и вещей, которое и являлось Жизнью. Та, которую здесь называли Держащей Щит, смотрела сквозь толщу пространств и времени глазами чистыми, как росистое утро, и взгляд ее легко проходил сквозь, потому что не имел ни тяжести, ни пределов. Он несся с солнечным ветром сквозь переливающиеся загадочными цветами скопления галактик, он обнимал вворачивающиеся в себя черные дыры и нестерпимо сияющих белых карликов, он видел танец едва различимых частиц внутри крохотной клетки едва пробившего землю ростка. Бесконечное в малом, и громадное из миллиардов крохотных пылинок. Что-то тронуло ее сознание, едва заметно, как зернышко одуванчика, плывущее по воздуху, касается кожи. Она обратила свой взгляд туда, откуда пришло это касание, она знала, что оно означает. Порождение ее самой, малое отражение ее беспредельных сил, облеченное неким подобием плоти, имеющее своей целью защиту и охрану одной единственной души во всем этом бесконечном скоплении мирового пространства, вернулось к ней, чтобы донести просьбу. Призыв о помощи. Чужую боль и страх – преломленную светом радость. Держащая Щит чувствовала, откуда пришел призыв. Так чувствуют грозу седые птицы на взморье, поддерживаемые под крылья могучими потоками свободных ветров, слышат ее по запаху соли и полнящемуся разрядами воздуху. И она узнала, что время пришло, ровно в тот же миг, когда последняя песчинка легла на свое место в немыслимой толще просыпавшихся из верхней колбы песочных часов времени в нижнюю мгновений. Держащая Щит открыла свои физические глаза и обвела взглядом маленькую комнату из светлого дерева, белые занавески, замершие на окне, пламя в чаше Роксаны под потолком, сидящую в кресле Великую Царицу. Ночь смотрела в окна их дома темными глазами, ночь пахла сиренью и первой свежестью весны, в которой пробудившиеся духи танцуют над землей золотыми огоньками, чертят своими прозрачными крыльями дорожки на воде, пугают серебристых мальков и целуют отражение звезд в спокойной воде. Великая Царица анай сидела в кресле у окна, спокойно положив ладони на подлокотники. Ее взгляд был устремлен вперед, как и всегда, вперед, и в который раз уже Держащая Щит улыбнулась тому, что иначе и не могло быть. Лишь одна единственная душа в бесконечном скоплении этих невыносимо красивых миров, лишь один единственный огонек среди мириадов других огней, но именно этот упрямый маленький огонек смог сотворить то, ради чего все эти мириады и создавались. Один единственный огонек, доказавший, что все это было не зря. Они не могли не встретиться и не полюбить друг друга, и они никогда не смогли бы сделать того, что было предначертано, в одиночку. Не нужно было слов. Великая Царица медленно повернула голову и взглянула в глаза Держащей Щит. Конечно же, она уже знала все, конечно же, услышала зов. Человеческое тело, эта хрупкая оболочка, вмещающая в себя бесконечность всех времен и пространств, была лишь видимостью, но видимостью самой настойчивой и самой непреложной среди всех вещей проявления. Эта тонкая пленка, заключающая в себя спящую бессмертную, вечно юную душу, пленка, которую так легко было без следа смести, словно паутину в углах под потолком, была единственной возможностью для раскрытия и реализации этой самой души, что всегда поражало Держащую Щит, заставляя ее смеяться от счастья над лукавым замыслом Сознания Всего. Если бы не эта пленка, они никогда бы не встретились, они никогда бы не сделали того, что должны были сделать. В этой пленке была причина всего и последнее, самое трудное испытание. Последняя дверь, которую предстояло распахнуть им обеим, давным-давно уже сорвавшим с петель все мыслимые и немыслимые двери. Чтобы найти Тайну, давным-давно упрятанную, загадку, ждущую в самой сути вещей. Мед под скалой. В золотой ласке ее взгляда Держащая Щит ощущала себя омытой росой первого утра. Как в первый день, когда они взглянули друг другу в глаза, как в самый первый раз на перепутанных дорогах вечности, когда два огонька их душ, еще совсем слабые и дрожащие, столкнулись друг с другом, чтобы никогда уже не разлучаться. Чтобы находить друг друга вновь и вновь на тысячах путей в тысячах миров, чтобы вместе осуществить дерзновение, какого мир еще никогда не знал, но о котором молил до хрипоты, до надрывного крика самого разрывающегося от натуги сердца. Великая Царица медленно кивнула ей, хоть это и не было обязательно, она и так прекрасно знала, что будет дальше. Легко тронув сознание охраняющей дверь Морико, Держащая Щит отступила и принялась ждать. Не было смысла торопить события, потому что они происходили именно тогда, когда должны были произойти. Но все же нужно было предпринимать шаги в отведенное для них время, ибо без этих шагов события не смогли бы развернуться. Держащая Щит улыбнулась. Очередная шарада, головоломка из тех, что представляли собой мир, любопытная штуковина на ладони лукавого Создателя, что так любил смеяться. Иногда ей казалось, что только ради смеха Он и смастерил эту самую большую, самую красивую и сложную из всех головоломок. В сенях послышались какие-то голоса, хлопнула дверь, застучали шаги. В густой тишине силы, до предела заполняющей помещение, они вдвоем ждали, когда откроется дверь. И она открылась после легкого стука, и в помещение через порог шагнула коренастая Морико, щуря глаза на неяркое пламя Роксаны. Как и всегда, она опустилась на колени на пол и почти что растянулась перед ними, не поднимая глаз. Держащая Щит понимала, почему так происходит. Даже самые преданные и верные, самые искренние и отзывчивые из их окружения с трудом выдерживали силу, что шла через них. Многие ушли, покинув их навсегда просто потому, что не были в состоянии находиться подле. Кое-кто остался, но совсем немногие из них были способны даже просто стоять прямо в их присутствии, когда мощь сгущенной силы давила на них сверху, вдавливая в пол. Пожалуй, прямо держалась всего одна анай, и иногда от этого Держащая Щит испытывала легкое подобие грусти. Если бы их было хоть немного больше, задача стала бы на волосок легче. Вот и сейчас она улыбнулась промелькнувшей тени мысли. Что-то еще оставалось от простого человека там, в глубине этих закручивающихся спиралью галактик, что-то упрямое и не желающее сдаваться. Последняя дверь. - Милость Великой Мани пребывает с вами, - хрипло проговорила Морико. Даже говорить ей было сложно здесь, в их присутствии. - Что произошло? – спросила Держащая Щит. Собственный голос звучал странно грубо на фоне заполняющей все тишины. Она и сама прекрасно знала ответ на свой вопрос, но анай пугались, когда она высказывала свое всеведение. И приходилось поддерживать эту странную игру, какой бы глупой она ни казалась всем ее участникам. - Прибыли Анкана. Они желают вас видеть. - Хорошо. – Глубокий голос Великой Царицы напоминал теплую осеннюю ночь с терпким запахом земли и цветущих кленов. Когда-то она показывала Держащей Щит эти клены на склонах своих родных гор. Они были почти так же красивы, как бесконечная пляска миров в омуте вечности. Как искры золота в ее глазах. Взглянув на Держащую Щит, Великая Царица добавила: - Время пришло. - Да, - согласилась та. – Пришло. - Мне впустить их? – не поднимая головы, спросила Морико. Очень медленно она все же выпрямилась, но плечи все еще сутулила, словно боролась с немыслимой тяжестью, навалившейся на них. – Или приказать немного подождать? - Мы переговорим с ними через четверть часа, - ответила Великая Царица. – Этого времени как раз хватит на то, чтобы объявить общий сбор войск. Эта весть была настолько долгожданной и при этом неожиданной, что Морико сумела вскинуть голову, пересилив давление, и взглянуть в полнящееся светом лицо Великой Царицы. - Мы наконец-то выступаем, первая первых? - Да, - кивнула та. – Передай приказ царицам кланов через Боевых Целительниц. Нет нужды прямо сейчас будить всю Рощу, объявим о том завтра. Но к утру все царицы кланов должны быть здесь. - Слушаюсь, первая первых. Как прикажешь. – Сдержанное ликование, смешанное со странной решимостью, звенело в голосе Морико. - Можешь идти, дитя. Благословение, - мягко проговорила Держащая Щит, окружая ее всей Милостью, какую та только могла воспринять сейчас. Когда дверь за разведчицей закрылась, они вновь взглянули друг на друга, и вновь тишина стала нерушимой, будто окружающие их вечные горы. Это должно было произойти однажды, всю свою жизнь они шли к этому, сметая одну преграду за другой, разрушая нерушимые стены, растирая в пыль непреложные законы. Ничто не могло устоять перед этим зовом, перед этим стремлением и волей. Ничто. - Время пришло, крылышко, - тихо проговорила Великая Царица, и пусть ничего уже не осталось в Держащей Щит от той маленькой влюбленной девочки под цветущими вишнями, та вечность и беспредельность, которой она была теперь, наполнилась до краев безбрежной нежностью. – Последняя дверь. - Да, - твердо ответила Держащая Щит. – Да. Дорога, которой никогда во всех вселенных и временах еще никто не ходил. Последний путь, зовущий их так много лет, последняя стена, которую нужно было сломать. Базальтовое основание смерти, за которым был упрятан золотой нектар будущего. Он ждал их. И они шагнули вперед вместе, как было всегда и случилось впервые. *** Стоило лишь первым солнечным лучам позолотить самый край неба, как над спящими, затянутыми туманами и росами долинами запел рог. Одна единственная нота, требовательная, звонкая, золотая, будто солнечный луч, падающий из немыслимой дали. Голос, зовущий на бой, ради которого они были рождены в муках лишений, выкованы на наковальне испытаний. Голос судьбы, что ждала их в тот самый момент, когда им только суждено было сделать свой первый вздох. В полном безветрии этот зов поднимался все выше и выше к залитому солнечным светом небу. Он дробился от синих гор, спящих под ледяными шапками, он раскатывался по зеленым долинам, все еще укрытым длинными тенями вершин, он путался в тихих зеленых кронах вековых сосен и елей, отскакивал от гладкой поверхности спящих кристально чистых озер. Первую ноту подхватили другие рога, в отдалении, повторяя и повторяя ее на головокружительных кручах среди снегов, на горных перевалах, где лишь следы сумеречных котов пятнали белый снег, как их белоснежные шкуры – черные точки. Словно круги на воде, начал разбегаться зов во все стороны по цепям пограничных фортов, по затерянным среди вершин становищам. Словно сорвавшаяся с до предела натянутой тетивы стрела летел он на север, запад и юг, преодолевая сотни километров за мгновения, становясь все требовательнее, все громче, все острее. Зов, которому нельзя было противиться. Зов, о котором так давно молили. Лэйк услышала его гораздо раньше всех остальных, уловив далекое эхо острым звериным слухом, и что-то внутри нее отозвалось, затвердев, будто сталь в груди. Она ждала его долгие годы и страшилась услышать. Она готовилась к нему всю свою жизнь и она отчаянно молилась, чтобы он не прозвучал никогда. И в этом не было противоречия. Они стояли на Плацу неподалеку от Ристалища, полураздетые, разгоряченные после тренировки. Найрин разминала усталые плечи, покрытые крохотными бисеринками пота после долгого учебного боя. Ее серебристые волосы искрились на солнце, тень падала на щеки от длинных ресниц. Неподалеку от них недовольная, постукивающая ногой по земле Саира ждала Лэйк, чтобы высказать ей, почему она опять машет нагинатой почем зря, а не направилась разбираться с прибывшими из Ила давеча вечером телегами зерна, о чем они договорились за завтраком. Скалоподобная первая нагината Неф стояла возле нее, щуря свой единственный глаз на солнце и негромко что-то ей рассказывая. Найрин вдруг выпрямилась, ее взгляд остекленел. - К нам гости, - проговорила она своим приглушенным бархатистым голосом. – Кажется, гонцы со стороны Рощи. Лэйк кивнула, не в силах ничего сказать и чувствуя, как звенит и звенит у нее в груди напряженная золотая нота. А через мгновение эту ноту подхватил рог одной из разведчиц становища Сол, и она наполнила своим гулом кристально чистый рассветный воздух. - Что это? – вмиг охрипшим голосом просипела Найрин, тревожно расширившимися глазами глядя на Лэйк. - Время пришло, - только и смогла выдавить из себя в ответ она. Я слышу волю Твою, Огненная, и я подчиняюсь ей. Мы идем.