Commentarii de Bello Panemine (Записки о Панемской войне)

      «Наверное, он тащит меня, чтобы рассказать какую-то очередную историю», — думала про себя Твилл, разглядывая несущиеся под прозрачным полом гондолы острые очертания гор, то тут то там расцвеченных зеленеющими верхушками сосен и ярко белым, как на арене 58 игр, снегом. Сегодня Торвальдссон уже несколько часов гнал «Весталку» на максимальной скорости, подключив все дополнительные моторы, предупредив, что дорога им предстоит довольно долгая. Против ожидания, оберландрат не доверился автопилоту, крепко сжимал штурвал цеппелина и, что было совсем уж непривычно, совершенно не отвлекался на разговоры. То, что среди своих соотечественников Улофу не хватает благодарных слушателей, внимательная учительница поняла уже давно. Здешние жители всё больше напоминали ей их повадками её былых соседей по дистрикту Восемь. Они точно также предпочитали жить одним днём, несмотря на то, что их никто не угнетал непосильным трудом и страхом перед Жатвой. Им искренне нравилось, сделав что-нибудь для общей пользы, немного потренироваться с оружием, поесть и развлечься, посмотрев на единоборства молодых искателей. Тот, кто сравнил их страну с Вальгаллой, был совершенно прав, думалось беглянке, им даже незачем искать в минувшем потерянный и недоступный рай, как это делали они в компании Корнелии и Пэйлор, когда по обрывкам подслушанных разговоров у редких в их дистрикте стариков пытались вообразить, какими они были — времена без арен, виселиц и блестящего Капитолия.       Переводя взгляд направо, она наблюдала в боковой иллюминатор, как извивается синяя кромка океана, готовившегося принять в свою бездну клонящийся солнечный диск. Ей казалось, что он оранжевой лисой петляет среди отливающих красными и фиолетовыми перьями облаков в безумной надежде избежать пасти скрывающегося в этих небесных джунглях монстра. Вот за эти виды она была готова простить многословные и утомительные повествования Улофа, которые он произносил чаще всего в компании Одгерд и Коринны — их постоянных спутниц в путешествиях по окрестностям Андской республики. Оттого самым несносным оказался полёт на какой-то неведомый архипелаг, чьи жители уничтожили всё живое, чтобы поставить несколько десятков каменных истуканов, о чём обердландрат, отдавший штурвал юной Сноу, несколько часов рассказывал с такими деликатными подробностями, будто всё это происходило у него на глазах. Однако, запертая почти всю свою сознательную жизнь на отравленной территории Уивер-сити, Твилл была счастлива каждому новому повороту пейзажа и оттого радовалась каждой новой прогулке в компании болтливого Торвальдссона. Что-что, а путешествия были в Панеме недоступны никому, даже капитолийцам, спрятавшимся от мира в позолоченной клетке столичного города.       Цеппелин меж тем повернулся кормой к заходящему солнцу и летел теперь над похожей на прихотливый ковёр россыпью скалистых островов, протоков и заводей, взяв курс на берег просторного внутреннего водоёма, с высоты похожего на причудливо изогнутую букву «икс».       — Очень хотел успеть до заката, Фрей, — виновато сказал оберландрат, повернувшись к Твилл в том самый момент, как трос был прочно присоединён квадрокоптером к причальной мачте, — город цезарей особенно прекрасен в последних лучах.       — Город? — удивлённо переспросила та, взмахнув рукой на совершенно голую холмистую поверхность, плавно спускавшуюся к свинцово-серым волнам. — Под водой или скалами, как Хауптштадт?       — Нет… — едва заметно качнул головой Торвальдссон, — он тут… гавань с сотней кораблей… рыночная площадь… школа… скотобойня… кварталы состоятельных горожан… кафедральный собор… включи же воображение, Фрей, ты же, говорят, словесница.       — У нас в Панеме любители воображать быстро оказывались с верёвкой на шее, — мрачно отозвалась Твилл, — моя задача была в том, чтобы такие как Бонни говорили то, что требует говорить Капитолий, и не запинались.       Улоф молча кивнул, показывая рукой на дверь спусковой гондолы, на время оставив спутницу наедине с её воспоминаниями, заговорив только тогда, когда они ступили на поверхность возле одноэтажного домика, сложенного из чёрных просмоленных брёвен, на фоне которых казались белоснежными выкрашенные простой сероватой краской оконные рамы:       — Здесь совсем не Капитолий, Фрей… мечтай на здоровье, никто тебя не увидит и не услышит… мечтай… как все они, — он показал на остатки старинного фундамента, высотой всего в два-три камня, сохранившиеся каким-то чудом метрах в десяти справа от деревянной постройки, возведённой, насколько она могла понять, намного позже.       — Не понимаю тебя, Вольфи, — в груди у Твилл что-то начало сжиматься, а левая рука выше локтя стала холодеть, как бывало всегда, когда она чувствовала страх, — кто они?       — Все те, чьи кости и пепел давно удобрили эту пустыню. Пошли в дом, уже темнеет…       Улоф пропустил спутницу внутрь, бесшумно затворил дверь и зажёг сразу полдюжины свечей, наполнивших единственную комнатку живым и тёплым светом:       — Добро пожаловать в Голодный Порт, Фрейдис Хольгарсдоттер.       — Не думай, что мне страшно, Вольфи, — поспешно откликнулась она, — после всего, что я пережила во время бунта в Восьмом…       Ей очень хотелось выглядеть смелой и уверенной, хотя от слов «голодный порт» стало как-то совсем не по себе.       — Но нам не придётся голодать, Фрей, я сейчас запалю камин и согрею ужин, — сопел Торвальдсон, отодвигая каминный экран и складывая сухие дрова домиком, — будь добра, достань посуду с этажерки.       Прозвучавшая почти что приказным тоном просьба оберландрата почему-то очень обрадовала Твилл, буквально кинувшуюся её выполнять, чтобы принести эту маленькую пользу.       — Но почему «Голодный Порт»? — отважилась она спросить, перебирая тарелки в поисках достойной пары. — Мне не нравится это название… Оно как-то связано с играми? Тут была арена?       — О-о, — протяжно ответил Улоф, — тут была настоящая арена… правда, в те времена никто и слышать не мог о ваших играх. Времена, конечно, и тогда были тёмные, да только светлыми-то они бывают совсем не часто. Рассказать?       — Не скрою, иногда у тебя получается заинтриговывать, Вольфи… — через силу усмехнулась уроженка Восьмого, — считай, что сегодня твой день.       — Итак, их было более трёхсот человек, — неторопливо начал свой рассказ Торвальдсон, одновременно вынимая из походной сумки-термоса контейнеры с копчёной рыбой и овощами, — в основном мужчины, некоторые с семьями и детьми. Тринадцать огромных кораблей бросили якорь в полумиле от нашего домика, — небрежным жестом он показал на почти уже почерневшее окно, — и привезли сюда охотников до новой счастливой жизни. У них не было проблем с воображением, Твилл, — неожиданно назвал он её настоящим, панемским именем, — не то, что у твоих забитых школьниц. Они мечтали о прекрасном городе имени их собственного заокеанского вождя. Они думали, что город будет их La Capital — почти Капитолий, охраняемый стенами, башнями и пушками на бастионах. Ты видела, что осталось от их города. Несколько камней, связанных остатками раствора.       — И что же им помешало? — две простые тарелки из обожжённой глины и такие же кружки легли на дощатый стол с этими словами.       — Они привезли с собой мотыги и серпы, зерно для посевов и несколько лошадей, чтобы тянуть плуг. Но никто им не сказал, что здесь холодно и подолгу лежит снег. Первый посев погиб почти полностью. Второй тоже оказался неудачен… Запас пороха и пуль для охоты подходил к концу, а Кэтнисс ещё не родилась, и пользоваться луком и стрелами было некому. Бить морского зверя они не умели или не решались, да и лодок для морской охоты или рыбалки у них было мало. С трудом и потерями они пережили вторую зиму и ждали корабля с припасами, но корабль не пришёл… Тогда они решили, что в бедах виновны колдуны и ведьмы, затесавшиеся среди поселенцев. Они верили, что проклятие теряет силу в огне, и потому сожгли человек тридцать, надеясь умерить гнев Всевышнего и заодно уменьшить количество голодных ртов. Мне продолжать?       Твилл дрожала, казалось, всем телом, слушая Улофа. Развязка угадывалась со всей очевидностью, однако, она всё равно решила ему кивнуть. Огонь меж тем уже занялся наполняя комнатку теплом, а оберландрат, откопав в глубине просторной сумки деревянную флягу, плеснул ей и себе какой-то пахучей жидкости.       — Сначала несколько капель для храбрости, — ободряюще произнёс Улоф и с нескрываемым удовольствием продолжил, как только содержимое кружек было опустошено, — что же… последняя зима была одной большой дракой за ресурсы — кому достанется окорок павшей кобылы, кто удовлетворится копытами, а кому не будет положено… Они ждали конца зимы и корабля с припасами. Но корабль и на этот раз пришёл. Может быть правитель страны забыл про новые земли и приказал кораблю лечь на какой-то другой курс? Вот тогда, в следующую зиму здесь и началось то, что у вас в Панеме зовётся «финалом» ваших игр. Люди кололи друг друга ножами и стреляли, если кто-то сохранил для себя мешочек порохового зелья. А ещё они клеветали друг на друга перед местным алькальдом, как они называют тех, кого вы зовёте мэрами, бросаясь обвинениями в преступлениях против короля и веры. Где-то здесь, может быть, на том самом месте, где мы находимся, была тюрьма. Запертым там не давали никакой еды, и они умирали через несколько дней, а тех, кто донёс считали героями, совершившими подвиг во имя правителя и Бога. К концу третьего года в Голодном Порту остался только один, которого нашёл капитан корабля, случайно попавшего в эти пустынные воды. Один, как в ваших играх… Победителем его назвать можно было с большой натяжкой. Он был всего лишь выжившим.       — Кошмарная история, — согласилась Твилл. — И ты думаешь, изобретатель игр её знал?       — Его не спросишь, — тяжело усмехнулся Торвальдссон, — но я не был бы удивлён.       — В любом случае, Вольфи, мы сюда прилетели не только для того, чтобы выпивать и слушать рассказы о древних народах. Не так ли?