***
В год после окончания войны она вернулась в Хогвартс, чтобы закончить обучение, а Гарри и Рон пошли в Аврорат ловить и предавать суду оставшихся Пожирателей. Слава победителей и героев войны обрушилась на них, меняя судьбы. Гермиона и сейчас не могла сказать, как так получилось, что Гарри, мальчик-который-выжил, отошел на второй план, и именно она стала главным лицом победы. Возможно, причина была в том, что девушка на первой полосе газеты привлекала больше внимания, или людей просто забавляли её речи о равенстве… Ох, сколько она провела жарких дебатов в тот год, отстаивая права домашних эльфов, гоблинов, великанов! Вся магическая Великобритания, да и не только она, следила за её успехами. Подготовке к экзаменам, как и самим испытаниям, были посвящены даже специальные выпуски «Ежедневного Пророка». Лишь одно омрачало сказочную идиллию и веру в то, что она своими силами сможет сделать этот мир лучше. И этим негативным моментом был Северус Снейп. Лишившись своего "мальчика для битья" в лице Гарри, он переключился на неё, хотя раньше практически не замечал. И теперь уроки Зельеварения превратились для Гермионы в нечто ужасное. За малейшие несоответствия в зелье, что могли приготовить лишь единицы среди взрослых волшебников, котел сразу же опустошался, и приходилось начинать все заново. А уж сколько раз Снейп прохаживался по её маггловскому происхождению, было вообще не счесть. Тем не менее она выдержала всё и блестяще окончила Хогвартс. Возможно уже тогда Гермиона, стараясь на каждую издевку Снейпа ответить новым интервью, заявлением или предложением по улучшению чего-либо, ступила на тропу ошибок, что и привела к краху. Но ей просто некогда было смотреть по сторонам. Свадьба с Роном (фамилию она свою сохранила, общественность была в восторге от церемонии), работа в Министерстве и быстрый взлет по карьерной лестнице до главы целого отдела превратили тот первый год после окончания Хогвартса в какую-то нескончаемую феерию успехов и побед. Тогда ей казалось, что она в силах сотворить невозможное. Идеальная ученица в прошлом, идеальный работник сейчас, идеальная семья, незапятнанная репутация — и всё это направлено на создание лучшего общества. Вот только постепенно берега вдоль реки её жизни становились всё более обрывистыми и каменистыми. Званые вечера для неё были ещё одной возможностью реализации рабочих планов и программ, но для Рона, простого аврора, являлись только источником унижений. Пренебрежительный тон вышестоящих и обеспеченных, постоянные расспросы о Гарри Поттере и о том, почему Рон бросил тогда в лесу своих друзей, восхваление жены на фоне его скромных успехов — всё это привело к тому, что он отказался от посещения подобных мероприятий. В тот день произошла их первая ссора, но Гермиона так и не смогла убедить мужа, что эти встречи ей необходимы. Гриффиндорское упрямство сыграло злую шутку — Рон упёрся, а без него она не могла выходить в свет, иначе это бросило бы тень на их семью. В результате Гермионе приходилось всё чаще возвращать приглашения, и, соответственно, она стала реже появляться на страницах «Ежедневного Пророка». Без возможности вовремя переговорить с нужными людьми её предложения уже не получали прежнюю поддержку, что отражалось на финансировании отдела и премировании работников — с коллегами на работе стало труднее общаться. Но хуже всего дела обстояли дома, точнее, в спальне. Нет, у Рона не было никаких проблем с желанием, да и «скорострелом» его нельзя было назвать — должное количество возвратно-поступательных движений Гермиона получала в полной мере. Но ей этого становилось мало — насыщенная жизнь, да ещё и все усиливающийся стресс требовали подпитки чем-то большим, чем поза миссионера. Страстная натура Гермионы требовала огня, яростных постельных баталий, сменяемых томной негой и лаской. Имея в подчинении больше сотни людей, в постели она хотела подчиняться сама, почувствовать, что её именно берут, заставляя умолять не останавливаться. Гермиона не раз пробовала намекнуть Рону быть более жестким и грубым, хотя бы шлепнуть ее несколько раз по заднице во время оргазма, но тот либо делал вид, что не понимает намеков, либо просто говорил "нет", считая всё подобное извращением. В результате, ей приходилось давить свои желания, быть в постели той женщиной, которая устраивает Рона. И постепенно отсутствие искренности выстроило между ними стену непонимания, а затем и отчуждения. Секс становился реже и был именно обязанностью, а не песнью страсти и желанию близости, как в первые месяцы брака. Ссоры становились чаще, а проблемы на работе лишь усугубляли ситуацию.***
Гермиона ещё месяц назад обратила внимание на то, что Люциус Малфой оказывается слишком часто в её обществе, хотя по работе они вообще не должны были пересекаться, разве что лишь на собрании глав отделов. В то время она продвигала предложение о разрешении гоблинам иметь волшебные палочки. Её непосредственное общение с Люциусом и началось как раз с обсуждения этого. Они столкнулись в лифте. Пара приветствий, несколько слов о погоде, а потом Гермиона даже и не заметила, как речь зашла об её проекте. Она приводила всевозможные доводы в пользу этого разрешения, убеждая Малфоя, что это лишь укрепит отношения между гоблинами и людьми. Он же, хотя явно и не высказывал свое мнение, но классическими для него полунамеками говорил о нежелательности продвижения данной инициативы, предупреждал, что слишком много будет недовольных среди высокопоставленных лиц. И почему она тогда не приняла его слова во внимание? Ах, да, Гермиона считала себя способной самостоятельно справиться с любыми угрозами и неприятностями. Их последняя на тот момент встреча случилась мартовским вечером, как раз накануне Слушаний по её предложению. Многие сослуживцы уже прямым текстом говорили, что идея провальная, просили отказаться или хотя бы перенести это всё на пару месяцев позже, чтобы ещё раз взвесить все за и против. Однако гриффиндорское упрямство взяло верх. Была уже глубокая ночь, а Гермиона продолжала проверять и перепроверять документы перед завтрашними Слушаниями. Лёгкий стук в дверь, прозвучавший оглушительно громко в тишине ночного Министерства, заставил Гермиону вздрогнуть. Несколько секунд она судорожно пыталась вспомнить, кто из её работников мог так же допоздна засидеться, но подходящей кандидатуры не находилось. Тем не менее правила вежливости требовали хоть какой-то реакции. — Войдите, — произнесла Гермиона, надевая туфли и вставая из-за стола, чтобы встретить ночного гостя. Дверь медленно раскрылась, впуская в кабинет человека, которого она меньше всего ожидала здесь увидеть. — Вы? Её удивление было настолько сильным, что она даже забыла поздороваться с Люциусом Малфоем. Однако тот, словно совершенно никого не замечая, неспешно проследовал в центр кабинета и стал его осматривать. Гермиона молчала, внутренне сожалея, что так и не удосужилась отправить все эти папки, возвышающиеся стопками вдоль стен, в архив на хранение. Пауза затягивалась, и Гермиона уже начала нервничать, не зная, чего ожидать от такого ночного визита. Наконец, вдоволь налюбовавшись кипами бумаг, Малфой обратил внимание на хозяйку кабинета: — А у вас уютно, хотя и немного тесновато. Мне кажется, вам бы подошел более просторный кабинет. Что-то наподобие моего… На последних словах Люциус испытывающе посмотрел Гермионе прямо в глаза, чем несколько её смутил. — Что вы хотите этим сказать? — проговорила Гермиона, почему-то ощущая себя кроликом перед удавом, приготовившимся к броску. — О, ровным счетом ничего. Так, мысли вслух. Не берите это в свою прекрасную головку. Люциус отвернулся от Гермионы и подошел к стопкам документов у её стола. — «Случаи нападения великанов, спровоцированные магглами», — прочел он, открыв верхнюю папку. — Гермиона, вы отлично поработали. Столько труда, столько времени… Надеюсь, вы не против, если я буду называть вас по имени? Пальцы Люциуса оставили папку и теперь оценивали качество полировки на рабочем столе. Две последних недели девушка усиленно готовилась к Слушаниям, и ей совершенно не хватало времени на поддержание в кабинете чистоты. Еще только став главой отдела, Гермиона полностью отказалась от технического персонала, который был в Министерстве представлен эльфами. Увеличить их заработную плату и облегчить условия труда в вышестоящих инстанциях отказались, а пользоваться в своём отделе на стандартных условиях услугами тех, за чьи права она так яро боролась, Гермиона просто не могла себе позволить. В результате её работникам вменялось в обязанность самостоятельно наводить порядок и поддерживать чистоту в кабинетах. Не все восприняли это нововведение с энтузиазмом, но несогласным было предложено оплачивать труд уборщиков из своего кармана. После этого инициатива Гермионы получила единогласную поддержку. Проследив за его пальцами, которые оставляли дорожки в накопившейся на краю стола пыли, Гермиона смутилась ещё больше и смогла лишь согласно кивнуть головой на его вопрос. — Если бы в моём отделе был хоть один человек с работоспособностью в треть вашей, то я бы стал самым счастливым главой отдела в Министерстве, — с мечтательными нотками в голосе произнес Малфой и вновь посмотрел Гермионе прямо в глаза. Та увидела, как расширены сейчас его зрачки, хотя в кабинете было достаточно освещения. Заметив это, она почувствовала, как по её спине пробежал холодок. Почему-то ей казалось, что от обычно сдержанно-отстраненного Малфоя сейчас веет какой-то угрозой. «Да что с тобой такое? — мысленно спросила себя Гермиона. — Ну не съест же он тебя, в конце-то концов. Так что успокойся и продолжай беседу». А её собеседник тем временем подошел к ней практически вплотную и произнес: — Гермиона, вам не следует завтра ходить на Слушания. Скажитесь больной, возьмите отпуск или... — голос Люциуса чуть дрогнул, — просто проспите. Это очень удивило девушку, раньше она не замечала за ним подобного. Обычно тот всегда держал себя в руках независимо от ситуации. А сейчас, когда Люциус стоял так близко, Гермиона, к тому же, заметила, как тяжело тот дышит, хотя и старается это скрыть. «Да что же такое происходит?» — подумала она. Казалось, что, разговаривая с ней, Малфой думал о чем-то ещё, более важном. Словно хотел ей что-то сказать, но запрещал себе это делать. И возможно именно с последующим вопросом Гермионы и сдвинулся первый камушек будущей лавины. — Люциус, говорите прямо, что вы хотите сказать, — Гермиона сама не заметила, как впервые назвала Малфоя по имени. На секунду тот замер, и девушка даже успела подумать, что сейчас будет отчитана за столь фамильярное обращение. Но уже в следующий миг всё смешалось, и она оказалась в объятиях Малфоя. — Гермиона, — шептали его губы ей на ухо, опаляя дыханием и чуть прикасаясь к нежной коже, — тебе завтра не выиграть. Не спрашивай почему, это уже решенный факт. Но скажи лишь одно слово, и ты получишь через неделю стопроцентную поддержку. Я сделаю это для тебя! Ты завладела моим умом и телом. Когда ты рядом, я не в силах думать ни о чем другом. Будь моей… Сейчас... И в скором времени ты станешь заместителем министра, а потом займешь и его пост. Ты знаешь, мне это по силам. Гермиона, стань моей, и вся страна будет в твоем распоряжении! И никто никогда не посмеет назвать тебя грязнокровкой. Только скажи «да»… Пораженная таким поворотом событий и той страстью, которая сейчас исходила от Малфоя, Гермиона даже не оказывала сопротивления, позволяя Люциусу обнимать себя. Его губы практически скользили по мочке ее уха, от чего спина покрывалась приятными мурашками. Гермионе казалось, что еще миг, и он просто изнасилует её прямо на полу среди этих бесчисленных папок. Воображение уже рисовало в сознании картину того, как он раздвигает коленом её ноги и, сдвинув узкую полоску ткани, входит одним сильным движением, не спрашивая разрешения. Руки Люциуса опустились ей на бёдра и крепко сжали ягодицы, чуть приподнимая. Это было настолько волнительно, что она не смогла сдержаться и шумно выдохнула. Гермиона не стала его останавливать, хоть и понимала, что это измена, что позволяет себя лапать чужому мужчине. Но, возможно, долгое воздержание, а скорее всего та страсть, что исходила сейчас от Люциуса и которую так тщетно она искала в Роне, помрачили разум, не позволяя вырываться. Малфой вновь прижал её к себе, и девушка почувствовала, как в низ живота упёрлось что-то твёрдое. От этого ощущения Гермиону словно молнией пронзило. Она поняла, что уже сама хочет, чтобы он взял её, и плевать на последствия! Молодое тело жаждало секса, требовало ощутить в себе горячую твердую плоть. Еще мгновение, и она сама задерёт юбку, позволяя его жадным рукам прикоснуться к телу. Но тут до Гермионы дошёл смысл его последней фразы, и слово «грязнокровка» словно обдало её ледяной водой, воскрешая в памяти все те издевательства, что ей пришлось вкусить от его чистокровного сынка, да и от других представителей змеиного факультета. Чего только стоили пытки Беллатрисы, память о которых хранили шрамы на руке… И страсть в одну секунду сменилась ненавистью к тому, кто так нагло требовал отдаться, стать любовницей в обмен на поддержку и высокий пост в Министерстве. «И это твоя цена? — пронеслось в её голове. — Всего несколько слов, а ты уже готова раздвинуть ноги перед тем, кто даже не посмотрел бы на тебя в случае победы Волдеморта?». И, чуть отстранившись, она со всей силы ударила мужчину коленом в пах. Люциус, совершенно не ожидавший такого, выпустил её и с громким протяжным стоном повалился на пол. — Нет! Никогда! — выкрикнула Гермиона и выбежала из кабинета. Возвращение домой прошло как в тумане. И лишь только сидя в ванной, она смогла более-менее прийти в себя после случившегося. «Что с тобой происходит, Гермиона? — спрашивала она себя, мучаясь угрызениями совести. — Ты же почти отдалась ему, почти раздвинула ноги перед ним. И если бы не это слово, то… Ты ударила самого Люциуса Малфоя! Да ещё в такое место. Что же теперь будет?» С одной стороны, она защищала свою честь замужней женщины, а с другой — сама же позволила ему так далеко зайти, давая надежду на продолжение. Могла ведь просто оттолкнуть, дать пощечину, в конце-то концов. Почему сделала именно это? И что он сделает в ответ? Будет ли мстить? Только сейчас она начала осознавать весь ужас своего поступка и его возможные последствия. Но больше всего Гермиону жгло осознание того, что в тот момент ей было совершенно неважно, кто именно её обнимал. Главным было лишь желание секса, страстного, запретного, но от этого ещё более сладкого. Одно хорошо — Рон был на ночном дежурстве, и ей хотя бы сегодня не придется смотреть на мужа, делая вид, что ничего не произошло. На следующий день Гермиона пришла в Министерство намного раньше обычного. И причина была не в желании еще раз все досконально проверить перед Слушаниями. Ранним приходом она хотела минимизировать свои шансы встретиться с Малфоем. Гермиона понимала, что это неизбежно, опять же он тоже должен был там присутствовать, но эта встреча будет происходить при множестве людей, а вот возможность столкнуться с ним лицом к лицу, в одном из многочисленных коридоров Министерства, пугала неимоверно. Она совершенно не представляла, как вести себя в этом случае: делать вид, что ничего не было или с первых же слов принести извинения? Ясно лишь одно — их ночная встреча должна была остаться в тайне, и Гермиона была в этом полностью уверена. Однако Люциуса на Слушаниях не было, и ей хотя бы по этому поводу не пришлось краснеть. А так, всё прошло именно в том ключе, что и предвещал Малфой. Её предложение разгромили по всем статьям. Она услышала в адрес своего отдела и себя лично обвинения в растрате средств и в протирании штанов, пока другие заняты настоящим делом, и фразы о неоправданных ожиданиях. Гермиона пыталась отстаивать своё предложение, приводила в пример цифры и опросы, но её просто не хотели слушать. Единогласное «нет» — вот с чем покинула она зал заседаний. Люциуса, по причине отсутствия, посчитали воздержавшимся, а значит, косвенно согласным. Газетчики не замедлили этим воспользоваться. И утром следующего дня Гермиону на рабочем столе поджидали свежий выпуск «Ежедневного Пророка» с первой критической статьей о ней, а также пять заявлений от её работников о переводе в другой отдел. И это было только начало. В течение следующих трёх недель на стол легло, в общей сложности, сорок заявлений — почти половина отдела. Её программы закрывались одна за другой. Когда она пробилась к министру на прием с целью выяснения причин этого, ей ответили лишь тем, что «магическая Британия вступила в период экономического кризиса, и Министерству приходится расходовать средства более экономно». Сначала Гермиона думала, что это происки Малфоя, как месть за отказ и удар. Но позже узнала, что тот отбыл в Европу на неопределенный срок буквально через пару дней после Слушаний и возвращаться явно не собирался, занимаясь налаживанием связей с Министерствами магии других стран. Да и сокращение финансирования коснулось и многих других отделов. В результате она постепенно перестала искать «руку Малфоя» в каждом приказе министра об очередном сокращении чего-либо в Отделе по работе с разумными магическими существами и полностью сосредоточилась на сохранении того, что еще оставалось. Дни шли за днями. С Роном она виделась достаточно редко, с точки зрения семьи. Тот почти все время пропадал на работе — с ухудшением финансовой обстановки в стране резко возросло количество преступлений. Да и сама Грейнджер частенько коротала ночи на маленьком диванчике в своем кабинете. С гриффиндорским упрямством она продолжала свою работу по признанию и защите прав разумных магических созданий, не считаясь с тем, что ее отдел уже переживал агонию перед неминуемым закрытием. Которое и состоялось в тот самый день, 6 августа, когда до празднования своеобразного юбилея — два года работы — оставалось буквально три дня...