Глава 2
10 марта 2017 г. в 23:00
Ещё только проснувшись утром, Гермиона почувствовала, что этот день будет для неё особенным. И не потому, что сейчас она ощущала себя намного лучше, чем после вчерашнего салатика из Министерской столовой, которым она благополучно отравилась — хорошо хоть, в доме всегда имелся запас необходимых зелий для подобных случаев. В общем, день словно обещал ей что-то удивительное и незабываемое. Чем была вызвана эта уверенность, она не знала.
«Может, Рон сегодня вернется?» — с некоторой надеждой подумала девушка. К этому моменту её муж вот уже два месяца как находился в длительной командировке. Пусть их редкий секс и не приносил нужного для её страстной натуры удовлетворения, но всё же какую-то разрядку давал. И сейчас, при таком длительном воздержании, Гермиона была бы безмерно рада возвращению мужа. Тем более что в последние две недели ей практически каждую ночь снились эротические сны, которые, словно зная её тайные желания, подкидывали сюжеты один волнительнее другого. Сегодня, например, она во сне была сразу с двумя. И это было так восхитительно: одновременно и чувствовать, и видеть, как горячая, подрагивающая от возбуждения плоть скользит во рту, проникая в горло, как ненасытные губы посасывают клитор, прикусывают нежную чувствительную плоть, заставляя стонать от наслаждения…
— О, нет, — пробормотала Гермиона, чувствуя, как от воспоминаний о ночных удовольствиях внизу живота начинает разливаться сладостное томление. — Ну же, давай, сосредоточься! Перестань думать только о сексе! Сегодня тебе должны объявить о планах по реорганизации твоего отдела. Нужно быть собранной, а ты грезишь лишь только об удовольствиях.
Но увещевания не подействовали. Воображение настойчиво рисовало картины, где она, полностью обнаженная, была привязана к кровати. Веревки обвивали запястья и лодыжки, раздвигая ей ноги как можно шире, чтобы Мариет, девочке с её отдела, было максимально удобно работать своим шаловливым язычком. А вокруг зеркала, зеркала, зеркала… Лишь только контрастный душ помог Гермионе прогнать из своего сознания пошлые мысли. Наскоро собравшись, Гермиона поспешила на работу.
Перед тем как пройти в свой кабинет, Грейнджер заскочила в столовую, чтобы устроить небольшой разнос за несвежие продукты, а заодно и взять стаканчик своего любимого капучино. Однако день снова напомнил ей о своей необычности странным привкусом напитка, обнаруженным уже в лифте. Возвращаться не хотелось, да и вкус нельзя было назвать слишком уж плохим. В результате, пока ехала, она всё-таки допила свой кофе, о чем практически сразу и пожалела — при выходе на нужном этаже начались «приключения». Стоило дверям лифта закрыться, как Гермиона почувствовала настолько сильное головокружение, что ей пришлось остановиться и опереться о стену, чтобы не упасть. После этого её затошнило, и она как можно быстрее поспешила к туалету. Но стоило сделать буквально несколько шагов, как плохое самочувствие также неожиданно прошло, как и началось. Понимая, что не следовало пить тот странный кофе, и, обещая себе разгромить весь Отдел внутреннего питания, Гермиона всё же добралась до своего кабинета.
На столе уже лежала папка с планом реорганизации. И Гермиона, усевшись в кресло, сразу приступила к изучению бумаг. Однако уже через несколько минут она поняла, что смысл написанного ускользает от неё, мысли путались, да ещё и в кабинете почему-то стало душно и жарко.
«Похоже, что всё-таки отравилась», — подумала Гермиона. Тем не менее в медпункт к колдомедику она решила не ходить, чтобы не терять времени, а лишь сняла мантию и расстегнула верхнюю застёжку на своей блузе. Немного подумав, она проделала подобное еще с парой пуговиц и, облегченно вздохнув, продолжила перебирать листы. Но уже через десять минут Гермиона освободила еще одну пуговку, а затем и еще. В результате она расстегнула блузу полностью и, вытащив из юбки, распахнула полы в стороны. Она не боялась, что её кто-нибудь увидит. Уже давно глава Отдела по работе с разумными магическими существами проводила рабочие дни в одиночестве, а если ей кто-нибудь из еще оставшихся сотрудников был нужен, то предпочитала сама к нему сходить.
Тем не менее распахнутая блуза принесла облегчение лишь ненадолго. Теперь уже бюстгальтер сжимал ей ребра словно тисками. Казалось, что он резко уменьшился на пару размеров. Но хуже всего было то, что трусики словно решили раздавить её половые губки, которые впридачу ещё и странно зудели. Не понимая, что с ней, Гермиона проверила застежку лифчика, но та была застегнута как обычно. Да и на ощупь чашки бюстгальтера были положенного размера. Но вот грудь, она, казалось, набухла, а соски вообще были так напряжены, что грозили прорвать нежную ткань. Чувствуя, что задыхается, Гермиона отстегнула бретельки и стащила лифчик с груди вниз. Однако возможность вдохнуть поглубже так и не принесла долгожданного облегчения. Даже наоборот, теперь её грудь стала ныть, словно требуя массажа. Дыхание девушки участилось, сердце стучало так сильно, что отдавало в висках. Ни о каких походах к колдомедику уже не могло быть и речи, учитывая состояние. Не осознавая себя, она положила руку на грудь и пальцами слегка сжала сосок. И в то же мгновение словно электрический импульс пронзил Гермиону, заставив выгнуться и застонать от захлестнувшей её волны удовольствия.
«Так мои ощущения — это следствие всего лишь сильного возбуждения?» — промелькнула в её голове мысль, но была тут же стерта очередной волной экстаза, когда пальцы неосознанно сжали сосок ещё раз. Краем сознания она понимала, что такое сильное возбуждение невозможно без специального воздействия, но уже ничего не могла с собой поделать. Сознание помутилось, а изголодавшееся тело взяло над её разумом полный контроль, заставляя ласкать свою грудь, сжимая и покручивая соски. Она чувствовала, как сладостное наслаждение наполняет тело, требуя чего-то более радикального. Не в силах отказать себе, Гермиона опустила руку на бедро и стала медленно сдвигать юбку вверх, открывая доступ к самому сокровенному. Она чувствовала, что трусики стали совсем мокрыми между ног.
Грейнджер, несмотря на свою любовь к чувственным наслаждениям, не была любительницей мастурбации. Будучи подростком, она несколько раз приобщилась к этому опыту, но совершенно не впечатлилась фактом засовывания в себя чего-либо с целью самоудовлетворения, предпочитая получать удовольствие лишь с помощью партнера. Но сейчас все это было сметено в сторону. Раздвинув ноги шире, она сдвинула влажную полоску трусиков и стала ласкать половые губки, заставляя себя выгибаться и постанывать, когда палец проникал чуть глубже в жаркое лоно. Вот только все эти действия, хоть и дарили наслаждение, но не настолько сильное, как хотелось. Желая как можно скорее оказаться на пике наслаждения, Гермиона ввела в себя сразу два пальца и стала двигать ими, массируя при этом клитор другой рукой. Ощущения были невероятными. Она ускорила движения, но столь желанный оргазм все не приходил. Возможно, сказывалось отсутствие опыта, а может то, что её пальцы не шли ни в какое сравнение с настоящим членом, который, проникая намного глубже, в полной мере может наполнить страстью и наслаждением. Но такового здесь не имелось, и Гермиона, продолжая скользить в себе пальцами, стала осматривать кабинет в поисках подходящей замены. И она нашлась практически сразу. В прошлом году её награждали как самого лучшего работника. Эта награда в виде узкого и чуть удлиненного конуса с выгравированными поздравлениями, дарственной надписью, гербом Министерства и его девизом подходила для её целей как нельзя лучше. Не отдавая себе отчета, Гермиона схватила её и, облизав кончик, приставила к себе. На несколько мгновений насладившись прикосновением прохладного металла к разгоряченной плоти, она надавила на основание, вгоняя статуэтку как можно глубже в свое влагалище.
— М-м-м-м... — застонала Гермиона от наслаждения, стараясь раздвинуть ноги ещё больше. Она совершенно потеряла счет времени, не помнила, где находится и как её зовут. Все её желания и стремления сейчас были сосредоточены там, где скользящий туда-сюда металл обещал приближение оргазма. В последние мгновения она даже не дышала, воспаряя на волнах наслаждения, что накатывались на неё, грозя утопить. Ещё миг, и мощный оргазм накрыл Гермиону.
Возможно, именно протяжный стон удовольствия явился спусковым крючком, а может, там просто посчитали, что достаточно ждать, но, пока Гермиона потягивалась в кресле в сладостной истоме, в кабинет ворвался какой-то человек, и вспышка колдофотоаппарата разрушила её жизнь. Ни требований денег, ни подписи на необходимом документе — к ней не поступило никаких предложений. А поиск того человека ничего не дал. Для доступа к данным о посетителях Министерства нужны были серьезные основания или приказ из Аврората, но рассказывать о произошедшем, по понятным причинам, она не хотела. И уже ночью к ней в дом прилетела сова, принеся свежеотпечатанный «Ежедневный Пророк», а также — письмо от Министра Магии. Письмо она открыла лишь на следующий день, потому что всем её вниманием завладела первая полоса газеты, на которой крупными буквами было написано: «Гермиона Грейнджер: герой войны или сосредоточие порока?». А ниже была большая колдография, на которой испуганная и изумленная Гермиона пытается прикрыть свою грудь рукой, в то время как другая все ещё сжимает находящуюся в её влагалище министерскую награду лучшего работника. Это был спецвыпуск «Пророка», распространяемый лишь по индивидуальной подписке, и в открытую продажу он не поступал, в связи с зачастую откровенным содержанием. Но Гермиона понимала, что всё это уже стало достоянием общественности. В конверте же был приказ об её увольнении с лишением всех званий, наград и привилегий, а также запрет занимать какие-либо должности в Министерстве Магии. Так же там был ещё один лист, на котором было написано о начале расследования по статьям «Превышение должностных полномочий» и «Перерасходование средств». Покидать город, как и удаляться от дома дальше, чем на сто метров, до окончания расследования было запрещено под угрозой заключения в Азкабан. Но самое главное — ей было запрещено колдовать. Почему? Объяснений никаких не прилагалось.
Буквально через два часа после получения газеты в дверь её дома постучался первый репортер с просьбой прокомментировать ситуацию. Она не открыла. А еще через час уже другая сова доставила новый спецвыпуск с большой статьей Риты Скитер, рассказывающей о личной жизни Гермионы и об её сексуальных проблемах. С восходом солнца ей в окно ударился первый камень, а ещё через полчаса перед домом появились какие-то люди с плакатами, на которых крупными буквами было написано «Шлюха«, «Пример для подражания?», «Самоудовлетворяйся дома», «Не позорь Министерство», «Чем еще себя трахаешь?», и много других. Благо, дом был защищен и никто не мог к ней поникнуть без разрешения.
Гермиона не понимала, что происходит. Ведь, по сути, произошедшее — это только её личное дело, ну, и Рона. Да, уволили из Министерства, хорошо, но почему там, наверху, допустили такую огласку? Встречи с любовниками и любовницами, пьяные вечеринки, скандалы и интриги — всего этого в Министерстве хватало, работали же там люди, а не существа без чувств. Но если что-то выходило наружу, то сразу же заминалось, скрывалось. Кому надо выплачивали деньги, кого следовало увольняли. Сейчас же происходило обратное — Министр собственноручно открыл двери перед Ритой Скитер, разрешая той беспрепятственно собирать в Министерстве любую информацию о Грейнджер.
Гермиона хотела покинуть дом, спрятаться в каком-нибудь отеле или хотя бы просто уехать из города, но камин оказался заблокирован, а антиаппарационные чары можно было снять лишь вместе с защитой всего дома. Выходить же на улицу она просто боялась. Вся эта ситуация выбила почву у неё из-под ног, она элементарно растерялась. Гермиона отправила письма Гарри и Рону, но либо её сова была перехвачена, либо они просто не стали отвечать. А те совы, что приносили газеты, отказывались ей подчиняться. Отрезанной от мира, оказавшейся в один миг без какой-либо поддержки, ей лишь оставалось безучастно взирать на то, как её втаптывают в грязь всё больше и больше, приписывая даже то, чего не было. Гермиона не понимала, как все эти люди, даже её друзья, смогли так быстро отвернуться от неё. Или же людям свойственно радоваться падениям других? На их фоне они тогда кажутся себе более успешными, более достойными? Возможно, что и так... Гермиона за те первые две недели после её «уничтожения» открыла дверь лишь только Рону. Однако тот даже не зашёл, лишь молча протянул через порог заявление о разводе, чтобы она подписала, а затем исчез из её жизни.
Ей повезло, что толпе на улице перед её окнами надоело стоять с плакатами раньше, чем у неё в доме закончилась вся еда. Общественное порицание и незаслуженное унижение ударили по ней очень сильно. Гермиона замкнулась и лишь украдкой выбегала поздним вечером в магазин за продуктами, стараясь не замечать следующих за ней в отдалении авроров, что приставлены были для контроля за её перемещениями. Из регулярно присылаемых ей кем-то свежих выпусков «Пророка» она узнавала, как втаптывают в грязь не только её саму, но и все её труды, от чего становилось намного больнее.
Но ещё хуже было видеть в газете лицо Малфоя, вернувшегося в Лондон на следующий день после её позора. Его интервью о том, что «культура брака — это ценность, которой не дорожит современное поколение», что «чистокровные семьи всегда стояли на страже нравственности и порядка», вызывали в Гермионе бессильную ярость. Она теперь понимала, что с их последней встречи вся её жизнь шла по заранее спланированному им сценарию. Сокращения в отделе, закрытие программ и даже командировка Рона — всё это было лишь инструментами в осуществлении изощренной мести Люциуса Малфоя. Гермиона неоднократно прогоняла в памяти тот злополучный день, теперь уже видя, как легко она попалась в расставленную ловушку. Во-первых, получалось, что её давно опаивали чем-то очень серьезным, раз она не смогла этого заметить. Готовил зелье, похоже, истинный гений. Во-вторых, в тот капучино была добавлена намного большая доза, но она была уже немного не в себе, поэтому и не заострила на странном вкусе напитка свое внимание. А в-третьих, все те обнимающиеся и целующиеся парочки, что она встречала по дороге на работу, случайно услышанные фразы о сексе — всё это было подготовлено заранее, с целью настроить Гермиону на определенные мысли и действия. Когда пришло понимание всего этого, первым порывом было написать письмо Министру или в «Ежедневный Пророк», но кто ей поверит? Да и как она отправит письмо? Совы нет, а маггловской почтой пользоваться не имело смысла, да и следящие за ней авроры не дали бы ей этого сделать, перехватив, как и остальные послания. Сейчас она ничего не могла доказать. Да и что это даст? Её колдографии не уничтожатся, как и не сотрутся воспоминания у людей.
Примерно через полгода газетчикам окончательно надоело ковыряться в жизни Гермионы, а ее накопления подошли к концу. Увлеченная работой она не делала каких-либо серьезных вложений. Война ведь закончилась, и уже не требовалось обеспечивать всем необходимым Гарри и Рона. У неё был счет в Гринготтсе, на который переводилось жалование, но, когда разразился скандал, счет был арестован. А потом, когда Гермиона, наконец-то, получила к нему доступ, большая часть денег куда-то испарилась, но по документам выходило, что всё правильно. И она была уверена, что и тут не обошлось без вмешательства Малфоя. В результате, уже перед Рождеством Гермиона отчетливо осознала, что ей нужна работа. А иначе, её просто ждет голодная смерть.
Запрет на перемещения пока ещё снят не был, поэтому приходилось искать что-то в этом ограниченном радиусе. Хорошо то, что при покупке дома она настояла на достаточно оживленной части магического Лондона. Поэтому она разослала свои резюме по всем близлежащим частным фирмам. Однако память людей оказалась очень хорошей. В ответ ей приходили либо отказы, либо письма содержали такие недвусмысленные намеки, что Гермиона сама была вынуждена отклонять их ответные предложения. Промучившись с поиском работы ещё месяц, она поняла, что в мире магии ей нормальную работу, скорее всего, не найти. Оставался её родной мир. Соседняя улица была полна маггловских магазинчиков и различных заведений, но и там её никто не ждал с распростертыми объятиями. У неё не было даже полноценного школьного образования, не говоря уже о хоть какой-либо профессии. Конечно, она могла изготовить необходимые документы при помощи магии, вот только в Аврорате целый отдел занимался подобными преступлениями, а в Азкабан ей попадать пока не хотелось. В надежде добыть хоть какие-то деньги, она вынуждена была свести знакомство со старьевщиками и потихоньку продавать вещи из дома. Однако этим она лишь породила новую волну статей о том, как низко пала Гермиона Грейнджер, что вынуждена побираться.
В результате, перебиваясь случайными заработками у магглов, она прожила еще полгода. И вот однажды, листая очередной номер Пророка, который продолжали исправно ей присылать (видно, кому-то доставляло удовольствие держать её в курсе всех событий), Гермиона наткнулась на статью о Хогвартсе. В ней говорилось, что преподаватель зельеварения Кириус Честер был уволен из школы в связи с профессиональным несоответствием занимаемой должности. В статье не говорилось о том, кем будет новый преподаватель, да и вообще, ищут ли его. Тем не менее автор статьи, ссылаясь на достоверные источники, писал, что Северус Снейп, директор Хогвартса, всё же подыскивает кандидатов на освободившуюся должность.
Гермиона не сразу решилась написать в Хогвартс. Точнее, если бы не снятие запрета на перемещение и колдовство, то она бы этого никогда не сделала. Но прошел уже год с момента её домашнего ареста, а официального обвинения представлено так и не было. По закону она должна была получить специальное уведомление, однако письма так и не последовало. И получалось, что, скорее всего, дело так и не закрыто. Тем не менее, выйдя как-то вечером на улицу, она увидела, что за ней больше не следят, а значит, можно было поискать работу где-нибудь в другом месте. Вот только нужна ли она там? Чем незнакомые ещё люди отличаются от тех, к кому она уже обращалась? Сейчас она могла аппарировать куда угодно. Но родителям она память так и не вернула, да и денег на столь далекую дорогу у неё просто не было. Продать дом и на вырученные деньги уехать? Пробовала раньше, но цену, пользуясь её бедственным положением, давали такую, что она не смогла бы купить даже самую маленькую квартирку. Должность же в Хогвартсе была для неё словно подарок судьбы — это и смена места, и работа, и шанс вновь заработать себе имя.
Она провела несколько бессонных ночей, обдумывая это всё. Да и вообще, Попечительский совет мог выступить против, тем более что его главой до сих пор являлся Люциус Малфой. Не потребует ли он своеобразной «платы» за эту должность? А ведь мог и предать всё огласке. Она уже даже представляла эти заголовки в «Ежедневном Пророке»: «Гермиона Грейнджер хочет занять должность преподавателя Зельеварения! Чему она научит ваших детей? Сможет ли отказаться от своих привычек? Читайте ответы на эти и другие вопросы на следующей странице в статье всеми любимой Риты Скитер «Растление учеников преподавателями: миф или реальность?».
Однако работа в Хогвартсе была для Гермионы шансом вырваться из того, во что превратилась её жизнь. В результате кое-как набрав денег на почтовую сову, она всё же написала письмо на имя директора, того, кто всеми силами отравлял её дни в школе. Гермиона не стала отправлять в Хогвартс своё стандартное резюме. В этот раз всё было лаконично и просто: «В связи с известием о том, что школа лишилась преподавателя Зельеварения, предлагаю себя на эту должность». А ниже шла приписка «Гермиона Грейнджер». Текст звучал достаточно гордо, но униженно просить милости у Снейпа она не могла себе позволить, тем более что ей светил стопроцентный отказ.
И вот теперь, плача в подушку, Гермиона понимала, что должна, наоборот, радоваться — ведь её приняли, она теперь сможет уехать из этого места, где до сих пор в магазинах отпускают пошлые шуточки в её адрес. Но как же при этом было горько у неё на душе. Как же было сейчас тяжело вновь проходить через всю эту боль и унижение, что воскресило в памяти письмо.
Гермиона тихо лежала на боку, свернувшись калачиком на диване, и, практически не мигая, смотрела на конверт, лежащий перед ней на полу. А слезы все продолжали скатываться по лицу и впитываться в подушку. В итоге она так и уснула на этом диванчике.