Ликантроп

      — Он где-то здесь, — прошелестело у меня в голове, заставив меня рефлекторно еще сильнее вжаться в стену дома, за которым я имел счастье прятаться.       — Знаю, — прошипел я не хуже змеи. Ну вот ей богу, знает же, что я сейчас на взводе, и еще лезет со своими ненужными комментариями.       — Поторопись, я чувствую, что его жизнь в опасности, — вновь прошелестел обеспокоенный женский голос у меня в разуме, заставив меня зарычать.       — Да знаю! — не выдержал я и, уже более не таясь в вечернем сумраке, опустившись на все четыре свои конечности, поспешил туда, откуда тянулся Зов.       Разрешите представиться. Атур Туат-де-Фи, хотя так меня никто никогда не называл, обходясь простеньким «Волчонок» или чем-нибудь иным, менее культурным и вежливым. И да, я перерожденец, причём крайне «счастливый», умудрившийся переродиться в мире мальчика с руной «Зиг» на лбу.       Не помню, как именно так случилось, но в прошлой жизни я умер, причем умер с концами, лишившись в процессе перерождения всех личных воспоминаний, сохранив лишь выжимку из опыта и знаний, полученных за время той моей жизни. Переродился я в магической потомственной семье, можно даже сказать, знатной — целых восемнадцать поколений! Да вот только беда, не было у нас ни меноров, ни золота в Гринготсе. Ничего у нас не было, даже прав — и тех лишены, а причиной всему этому была ликантропия.       Меня нельзя назвать полноценным оборотнем, даже потомственным, которые отличаются повышенной силой, сопротивляемостью к ядам и магии, способностью обращаться в Зверя по собственному желанию и знаменитой в узких кругах неуязвимостью к стали, правда, только в полнолуние, но не суть. Я одновременно и нечто больше, и нечто меньшее, но обо всем по порядку.       Родителей я лишился в трехлетнем возрасте, тогда на поселение нашей стаи устроили рейд Авроры. Это была бойня, ведь из-за законов оборотни, даже если они обладали активным магическим ядром, не имели права на ношение палочки и на обучение Магии, так что противопоставить профессиональному магическому спецназу, даже в своей звериной форме, они ничего не могли. Мне тогда повезло: моя мама, бывшая сильной потомственной колдуньей-оборотницей, сумела аппарировать, пробив антиаппарационный барьер, но поплатившись за это жизнью. Так я и остался в лесу, рядом с изуродованным трупом некогда поистине прекрасной черноволосой женщины. Один, в темноте и сырости магического леса, который априори не отличается гостеприимством. Я, наверное, так бы и сгинул, рыдая подле тела матери, не вмешайся тогда моя покровительница.       Вы же не думаете, что мое попадание с сохранением, пусть и частичным, памяти из прошлой жизни произошло спонтанно? Хотя, каюсь, именно так я сначала и думал, но ошибался. Автором моего «попадания» в эту реальность оказалась богиня, имя которой любой сведущий в кельтской культуре мог бы уже понять по моей фамилии. Для тех, кто не понял: моей покровительницей является древняя кельтская богиня войны, смерти и проклятий, имя одной из аватар которой Фи, но более она известна как «Королева ворон», или Морриган.       Когда я впервые уловил ее тихий успокаивающий шёпот на периферии своего измученного детского сознания, то уже было решил, что потек крышей, и, если честно, еще долго так считал, но при этом исправно прислушиваясь к дельным советам, которые и позволили мне в трехлетнем возрасте выжить в магическом лесу.       Разумеется, трёхлетний человеческий ребенок не способен выжить даже в обычном лесу, что же говорить о магическом. Но я-то не человек! Я вообще неведомая темномагическая тварюшка. Причём очень темномагическая, но об этом позже.       Уже в трехлетнем возрасте я был способен обращаться в Зверя и в этой форме, с некоторой помощью моей покровительницы, вполне сносно выживал на протяжении последующего года. За это время я подрос, окреп и научился некоторым полезным фокусам, но при этом откровенно одичал, именно поэтому, дабы я вовсе не обратился в дикаря, Морриган вывела меня к людям.       Тут стоит пояснить, что из магического леса, не зная необходимых чар, выбраться практически невозможно, ведь все магические биомы после подписания Статута Секретности были обнесены барьером, который скрыл их от маглов, попутно заперев всех их обитателей внутри. Ни я, ни Морриган нужных чар не знали: я из-за малолетства, а она, наоборот, из-за старости. Посему нам пришлось пробивать барьер грубой силой, что не могло не привлечь внимания магов, так что побег из магического леса превратился для меня в смертельное реалити-шоу «увернись от Авады».       Я не шучу: Авроры совершенно не церемонились с вырвавшимися из-за моего прорыва тварями магического леса и щедро швырялись третьим непростительным, при этом веселясь и заключая пари, кто сколько тварей успеет отправить за кромку. Именно благодаря их беспечности мне удалось прорваться и, добравшись до ближайшей совершенно обычной рощицы, схорониться, а через неделю петляния и запутывания следов выбраться к ближайшему магловскому городку.       Так началась моя жизнь бездомного бродяжки, который не брезгует порыться в мусоре или чужом кармане. Было ли мне противно так жить? Если честно, нет. Магический лес быстро отбил у меня любую брезгливость, там было все просто: либо жри, что нашел и добыл, и спи там, где придется, либо дохни.       Меня неоднократно пытались поймать и отправить в приют, в котором меня бы точно быстро обнаружили маги и укоротили на голову, но поймать шестилетнего пацана, коим я выглядел в свои четыре, и поймать молодого оборотня — это две большие разницы. Так я, ни разу не попавшись, за семь с небольшим месяцев неспешного путешествия с подворовыванием и редкими охотами по дороге, добрался до пригорода Лондона. Зачем мне нужно было в этот город? Все просто: из него шел Зов.       Стоит пояснить, что Морриган помогла мне переродиться именно в этом мире не просто так. Последний представитель ее человеческих потомков нуждался в защите и помощи, и доверить подобное практически забытой в этой реальности богине было некому, вот ей и пришлось выращивать и направлять защитника для ее родной крови. Сохранение воспоминаний из прошлой жизни было всего лишь побочным эффектом от сохранения духовных оболочек; богиня даже не догадывалась об этом феномене, пока я сам ей сдуру не ляпнул. Теперь эта экстравагантная особа, перебрав мои вспоминания, стала являться мне во снах исключительно в образе своей тезки из небезызвестной игры про Биотварей, видите ли, ей понравился этот образ! Она же, отыскав воспоминания о Поттериане, и огорошила меня известием, что я попал именно в этот мир, вызвав у меня приступ истерического смеха.       Выбежав на очередной перекрёсток в тихом небольшом городке в пригороде Лондона, я по-волчьи принюхался, но не к запахам, а к потокам магии, которые доносили до меня отголоски чужих эмоций и боли, сквозь которые уже почти не ощущался Зов, который неосознанно посылал наследник. Я физически ощущал, как из ребенка уходит магия и жизнь, и от этого ощущения моя черная как смоль шерсть встала дыбом, и я, сорвавшись с места, помчался дальше. Уже совсем близко…       Спустя всего пару минут я, в образе огромного черного волка со светящимися красными глазами, запрыгнул прямо в окно гостиной домика — пристройки к небольшой церкви. Даже не заметив, как разбил стекло, я приземлился в самом центре гостиной, перед хозяевами дома, которые в момент моего появления сидели за столом и ужинали.       Что сказать о хозяевах? Ну… типовая семья английского священника. Мужчина за сорок, с небольшим животиком и крысиной мордой, неухоженная дама с лошадиной физиономией, перекошенной сейчас гримасой ужаса, и две дочки лет четырнадцати — что-то среднее между отцом-крысом и матерью-лошадью.       Некогда было их разглядывать, я, игнорирую визг хозяйки и маты вперемешку с молитвами ее мужа, помчался по коридору вглубь дома, попутно переворачивая мебель. Моей целью оказалась ухоженная кухня, а точнее, небольшой лючок погреба в ней. Для того чтобы его открыть, мне пришлось даже принять промежуточную форму — которая, кстати, весьма походит на классических оборотней, — и уже пятипалыми когтистыми руками-лапами вырывать с мясом оказавшийся запертый на замок люк.       Внизу, на глубине примерно пяти метров, оказалось маленькое тёмное помещение три на три, в котором на небольшой кучке тряпья, подле покосившейся старой тумбочки лежало закутанное в старое тряпье детское тельце, уже совершенно не подающее признаки жизни.       Не теряя времени, но все же аккуратно я распутал завернувшегося в тряпье ребенка, и моему взору предстала худенькая девочка в заношенной и выцветшей одежде, с оплывшим и посиневшим лицом со сломанным носиком и выжженным на лбу крестом. Все ее тельце было покрыто синяками и следами от плетки. Было видно, что ребра у девочки много раз ломались и неправильно срастались, как, впрочем, и руки с ногами. Но самое страшное, у ребенка был варварским способом вырван язык, хотя скорее, судя по сильно обожжённым губам, выжжен каленым железом.       У меня в груди при виде истерзанного ребенка что-то шевельнулось, и разум затопила ярость.       — Атур, успокойся, — прозвучало у меня в голове. Но я не услышал, продолжая трясущимися от бешенства руками ощупывать остывающее тельце.       — Почему?! — в моем рыке не было ничего человеческого, лишь ярость и ненависть. — За что с ней так?!       Моя шерсть словно засветилась изнутри красным, а тени в углах тускло освещенного погреба заплясали, будто обретя материальность. Именно этот момент выбрал священник, дабы, громко молясь, появиться в люке с зажатой в трясущихся руках винтовкой.       —Атур! — воскликнула у меня в разуме Морриган, но я уже не слушал, одним огромным прыжком выскочив из погреба, погребая под собой успевшего лишь вскрикнуть священника. Даже случайный выстрел мне в брюхо, который он успел сделать, не помог ему. Я разодрал его грудь и живот, выпустив кишки, засунул лапы в нутро еще живого человека, вырывая из него самые вкусные органы и пожирая на глазах их бывшего хозяина. Священник умер практически сразу, успев лишь узреть, как я смакую его печень, а то, как я, закопавшись мордой в его грудную клетку, сожрал остальные вкусности, такие как легкие и еще трепыхающееся сердце, он уже не увидел.       Где-то на периферии взбешенного сознания кто-то что-то кричал и даже пытался обжечь мой и без того кипящий от ярости разум. Но я не обращал внимания и оторвался от пиршества, лишь когда услышал полувскрик-полувсхлип бледной женщины, появившейся в дверях кухни с большим деревянным крестом в руках. Взрыкнув, я вновь всего в один прыжок оказался подле этой кобылы и мощным ударом снизу вверх вскрыл ее, как и ее муженька, выпустив всю требуху на кафельный пол, и был уже готов приступить к очередной трапезе, как в моем разуме набатом зазвенело:       — АТУР!!!       Меня словно ошпарило, и я, по-волчьи взвизгнув, отпрянул от своей добычи, попутно скидывая оковы звериной ярости. Нет. Ярость никуда не делась, она лишь отступила и теперь требовала убивать и крушить откуда-то с задворок сознания.       — Атур, моя наследница еще не умерла, ты должен ей помочь! — голос богини звенел сталью и холодом, суля всем смертным, а в особенности мне, нечто поистине страшное.       — Как?! — прорычал я в ответ и в порыве ярости ударом лапы вывернул столешницу и перевернул холодильник. — Г-ра-ра.       Вырвавшийся у меня полный ярости крик волной магии, темной и злобной, прокатился по всей улочке, нагоняя страх на всех живых. Но, как ни странно, это немного успокоило меня и вновь позволило разуму взять верх.       — Жизнь за жизнь, кровь за кровь, — ответила богиня, чей голос звучал успокаивающе и умиротворяюще. – Мы проведем ритуал, но нужно спешить, и нужны жертвы.       На последней фразе Морриган я оскалился — о да, жертв будет предостаточно.       Для ритуала пришлось перетаскивать пострадавшего ребенка в главный зал церквушки и спешно, под чутким руководством Морриган, выцарапывать сложные магические фигуры и Кельтскую вязь, обильно все это смачивая свежей кровью. Для этого мне пришлось притащить сюда двух девчонок — дочерей мертвого священника, которых я нашел обнявшимися и неистово молящимися в своей комнате за кроватью. Их, упирающихся всеми силами, я притащил в приходской зал и с какой-то кровожадной радостью разодрал обеим ноги, дабы не убежали. Кровью именно из этих ран я и напитывал Кельтскую вязь.       Когда фигура была закончена, я, следуя указаниям Морриган, жестоко убил ревущих и истекающих кровью девчонок прямо в центре магической фигуры, попутно отдав власть над голосом моей богине. Та ритуальная песня, что звучала из моей глотки, заставляла дрожать и стонать все здание, выжигая остатки духовных сил из уже осквернённой церквушки. Под действием призванных сил разодранные мною тела девочек, явно из-за пуританского воспитания бывших еще девственницами, корёжило и скручивало, пока они в конце концов не сформировали женскую фигуру, в которой я сразу узнал свою богиню, точнее, одно из ее излюбленных воплощений.       — Атур, ты молодец, — проговорила она бархатным голосом, который был полон ласковой для меня силы, а ее мягкая ладошка погладила мой взъерошенный мех и почесала за ушком. Я, в своей полузвериной форме, из-за малолетства доходил ей лишь до груди, так что у меня прямо перед глазами маячила ее идеальная обнаженная грудь с розовыми задорно торчащими сосками, один лишь вид которой заставил мой хвост встать торчком, жаль, что по малолетству лишь хвост.       Морриган взмахнула рукой, и остатки и без того начавшей разрушаться церквушки, подхваченные вихрем Магии, взмыли ввысь, оголяя землю, по которой еле-еле заметной красной дорожкой стала разбегаться Кельтская Вязь, а материализовавшиеся тени стали формировать из себя монументальный алтарный камень.       — Дальше я справлюсь сама, — пропела Морриган на Кельтике, которому она меня уже давно потихоньку учила. — Но мне нужна кровь и жертвы.       Взгляд золотых глаз Королевы ворон встретился с моим, и я, ощутив колоссальный прилив сил и даже некое опьянения, кровожадно оскалился.       — Будут тебе и жертвы, и кровь, — прорычал я и неожиданно даже для себя завыл на окрасившуюся в красный цвет полную луну. Хм, оказывается, сегодня полнолуние, а я и не заметил.       Мой вой, вызванный каким-то глубинным порывом души, был переполнен магией, густой, вязкой и пахнущей чем-то поистине первобытным. И откуда-то из-за Кромки мне пришел тысячеголосый ответ. Стая… забытая в веках и страдающая без столь ей необходимой кровавой охоты, откликнулась, и то тут, то там, в тенях стали формироваться силуэты волков и псов самых разных размеров и конфигураций. Они были словно нематериальны и периодически растворялись в тенях, и лишь их горящие красным огнем очи все время смотрели на меня и ждали…       Ждали начала Кровавой Охоты.       Мой радостный рык стал для Стаи сигналом, и дальше я потонул в вихре крови, боли и магии. ***       В себя я пришел от ощущения того, как каждая клеточка моего организма спешила обрадовать меня зудом, болью и жжением, напоминая мне тем самым, что я еще жив, слух же резали далекие крики и звуки хлопков, очень уж смахивающих на выстрелы из чего-то по-настоящему крупнокалиберного. Про то, что нос обжигало запахом паленой шкуры, крови и дерьма из распоротых тушек маглов, я и не говорю. Также я не упоминаю о странном, ранее у меня не имевшемся чувстве, которое кипятком шпарило мне нервы. Я долго не мог понять, что же я ощущаю, но в конце концов до меня дошло, что я чувствую смерть.       Я ощущал каждую смерть, как маглов, так и призванных мною баргестов, каждая будто проходила через меня, то обжигая нестерпимым жаром, то замораживая абсолютным холодом, изменяя меня.       Моя и без того черная шерсть еще больше чернела, мышцы и кости наливались мощью и становились тверже стали, и самое главное, у меня, судя по всему, начали светиться глаза!       Все эти изменения были небезболезненными, я рычал и скулил, грыз землю и выворачивал когтями асфальт — и все ради того, чтобы хоть немного ослабить терзающую душу боль. Не знаю, сколько все это длилось, ибо в один не самый прекрасный момент я полностью растворился в боли, ярости и ненависти и очнулся вновь лишь от ласковых поглаживаний по своей залитой кровью и изодранной шерсти.       Тело ужасно болело, множественные раны ныли и саднили, а левый глаз нещадно жгло, но эти ощущения не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытал чуть ранее. Немного поодаль от меня, около монументальных арок из материальной тени, исписанных Кельтской вязью, валялась три истерзанных тела в армейской броне с христианскими атрибутами. Откуда-то из глубины пришло понимание, что это мои трофеи. Взятые живьем в бою один на один и принесенные в дар моей богине.       «Словно верный пес, притащивший хозяйке палку», — подумал я, и одна эта мысль подняла целую волну далеко не светлых чувств.       —Тише-тише, мой маленький принц, — прошептала богиня, у которой на коленях я и пристроил морду. Сил не было даже пошевелиться, я лишь как-то тихо и ворчливо зарычал. Вызвав тем самым улыбку на прекрасном лице богини.       — Круто получилось для ритуала темного исцеления, — негромко проговорил я, постепенно возвращаясь в человеческое обличье, только сейчас я смог разлепить левый глаз и пошевелиться. Правда, вставать даже не собирался, на коленях у богини было удобно.       — Я всего лишь исправила свои ошибки, — промурлыкала довольная Королева ворон и странно сверкнула в мою сторону золотыми очами. — То, на что у меня раньше не хватало сил и возможностей.       Сказав это, богиня поцеловала меня… жаль, что только в лоб.       — Пора уходить отсюда, — проговорила она спустя пару минут, заметив что-то вдалеке. Я не видел, что там, но почему-то знал, что там сейчас лютует мгновение назад появившийся из воздуха старик с длиннющей бородой, лиловой мантией в звездочку и просто невероятно, до боли в глазах и ожогах на коже, белой аурой. Думаю, не признать в сем индивидууме, что играючи управляется с огромной силы призванным огненным элементалем, Дамблдора — абсолютно невозможно.       Я покосился на алтарь из материальной тени и лежащую на нем девочку лет пяти. С отросшими за время ритуала волнистыми, светлыми, почти белыми, с легким голубоватым отливом волосами. Хм… необычный цвет волос.       — Они потемнеют, — словно… хотя почему словно, просто прочитав мои мысли, ответила Морриган, вызвав у меня волну негодования своей слегка пакостной улыбочкой. Боже, и этой даме несколько тысяч лет?       За эту мысль меня щелкнули по уху, но пакостную улыбочку на лице сохранили. Тут до меня наконец дошло, что именно сказала моя богиня и вообще какова ситуация.       —Постой, как мы отсюда сбежим, ведь там Дамблдор?! — спросил я, попытавшись отогнать негу и опустошённость. Королева ворон щелкнула меня по носу, вызвав тем самым праведное негодование.       — Благодаря тебе у меня вполне сносная аватара, — проговорила она, продолжая перебирать мои волосы, попутно явно колдуя. Я это ощутил по вихрю столь привычной и уже вполне родной для меня ее темной энергии. — А такая простая вещь, как телепортация парочки разумных, у меня никогда, даже в худшие времена, не вызывала затруднений.       С этими словами богиня вновь пакостно улыбнулась, и в следующее мгновение я ощутил, как меня будто перекручивает, затягивая в тонкую трубочку. Спустя всего мгновение я оказался в каком-то темном проулке, а еще через секунду с тихим хлопком появилась спасенная девочка, которую, чтобы она не расшиблась, мне пришлось ловить. Следов Морриган ни в моем разуме, ни в материальном мире не наблюдалось… вот же.       Я тихо выругался на кельтике, да так витиевато, что заслушаться можно, и окинул цепким взглядом место своего появления.       Ну, как я раньше и упоминал, заурядный узкий темный проулок, один конец которого утыкался в проход на светлую даже в столь поздний час улочку, прикрытый сильными, раз я смог их учуять, чарами, другой же проход вел на темную улочку, откуда явно тянуло сыростью, прохладой и черной магией. Хм, думаю, понятно, куда пошел маленький мальчик лет шести с девочкой чуть младше себя на руках? Правильно, на темную улочку.       Как ни странно, ни в самом проулке, ни в тупичке, куда я со своей драгоценной ношей вышел, людей не оказалось, и не важно, что сейчас поздний вечер и многие порядочные жители уже сидят дома и попивают чай. Улочка-то явно с криминальным уклончиком, а для преступной братии вечер и ночь — это рабочее время! Но долго предаваться праздным размышлением было нельзя. Стоило найти укрытие и как минимум дождаться Морриган, а как максимум наконец выспаться… эх, мечты-мечты.       Так я и перемещался от тени к тени, периодически заглядывая в узкие тупички, но находя в них лишь гниль да грязь, ни мусора, в который можно закопаться, ни просто габаритного хлама, за которым можно укрыться, пока в один момент, когда я как можно быстрее старался пробежать мимо какого-то обшарпанного магазинчика, меня не схватили за шкирку и не затащили внутрь. Я уже был готов оборонять себя и свою ношу, как услышал знакомый голос.       — Я нашла вам ночлег, устраивайтесь, — проговорила Морриган. Ее голос звучал устало, а на бледном лице не было ее фирменной проказливо-игривой ухмылочки. Богиня выглядела крайне плохо, все ее тело покрывали трупные пятна, а кое-где кожа вовсе полопалась, оголяя на глазах распадающееся серой слизью мясо. Единственным, чего не тронул распад, было личико Морриган.       Я бегло осмотрел помещение, где я оказался; взгляду предстало множество пучков сушёных трав, сотни склянок с разным содержимым в витринах и, самое главное, кряжистый широкоплечий мужчина в странного вида фартуке, с лысой, как коленка, головой и кустистой темной бородой, которой позавидовал бы даже почтенный дварф. В карих глазах, насколько я понял, хозяина лавки, тускло переливалось золото божественной магии Королевы ворон, что и понятно, никто бы по доброй воле не рискнул впустить бродяжек, особенно на столь злачной улочке.       — Давай ее сюда, — потребовал мужик, выхватив своими лапищами мою ношу, и сразу же скрылся за неприметной узкой дверкой за прилавком. Морриган же тем временем звякнула колокольчиком двери, открыв ее и явно собираясь уходить.       — Ты куда? — не выдержал я, обернувшись.       — Никуда я от тебя не денусь, — улыбнулась богиня своей фирменной пакостной улыбочкой. — Я скоро вернусь. — Морриган, не дожидаясь моей реакции, покинула лавку. Спустя всего мгновение я ощутил такое привычное божественное присутствие. — А вот и я, — прозвучал знакомый голос в моей черепушке, вызвав у меня горький вздох. А я так надеялся, что у меня в голове на одного квартиранта станет меньше.