Демон любил дважды

      Демон Себастьян Микаэлис любил лишь однажды.       И то, сам этого не осознавая, он сравнивал эту любовь с безумием, бесконтрольностью, чем-то холодным и тягучим. Это было что-то до скрежета зубов неприятное, потому что неизвестное.       Демон Себастьян Микаэлис не умел различать чувств.       Когда он в очередной раз наливал чашку горячего ароматного чая своему господину, а потом наблюдал, как тот жадно вдыхает его запах, в нём словно проклёвывалось что-то маленькое, но ощутимое. Лишённому возможности чувствовать запахи или температуру, ему было сложно понять, почему этот напиток приносил столько наслаждения мальчику. Была возможность лишь наблюдать, как тонкая дымка удовольствия будто окутывала плечи Сиэля, обнимая, и он поддавался этому чувству. Человек умел наслаждаться. Такие наблюдения занимали особое место в размеренной жизни демона. Он называл это интересом, люди же – значимостью.       Исполняя приказы графа Фантомхайва, он столкнулся с тем, что эта работа стала для него приятной и обязательной. Видеть удовлетворённость своего хозяина, выраженную в утвердительном кивке и лёгкой ухмылке, стало как-то очень важно и желанно. Покорность господину, пока они связаны контрактом, была в его природе, но демона давно перестало что-то толкать, метка больше не посылала сигналов по телу, а Сиэлю очень редко приходилось снимать повязку. Наверное, делать все для него стало будто инстинктом, с которым он существовал всё это время, но который находился в спящем состоянии до этого момента. А теперь он взял верх над обескураженным Себастьяном, что, вопреки демоническому бесстрашию, пугается того, что приходится осязать. Люди бы сказали, что это нужда, а демон ошибочно зовет это целью.       Смелые споры с дьявольским существом, которого, на удивление Себастьяна, не страшился Сиэль, приносили ему новое чувство. Его будто что-то цепляло внутри, легко, почти невесомо касалось и влекло за собой, заставляя раствориться в мыслях о том, чтобы уколоть мальчишку в ответ, не оставить последнее слово за ним. Это странное манящее увлечение люди окрестили азартом, а он ошибочно называл гордостью.       А когда в глазах мальчика было заметно осуждение или недовольство, какое-то липкое, неприятное чувство наполняло его. Хотелось стереть это выражение лица, чтобы не ощущать, как эта липкость обволакивает внутренности и что-то, что люди зовут сердцем.       Демон Себастьян Микаэлис ненавидел разочаровывать этого ребенка.       Опять спасая своего капризного хозяина, он купался в ощущении теплого, невесомого, какого-то до безобразия уютного и почему-то красного чувства. Он прижимал к себе маленькое тело, которое мог бы удержать одной рукой, если бы не мчался так быстро; прислушивался к загнанному сердцебиению и замечал, как сильно хрупкие руки сжимают его плечи. Он равнодушно звал это долгом, не понимая, что это давно стало рвением и бережностью, над которыми у него не было власти.       Себастьян никогда не понимал человеческих чувств, несмотря на то, что они были ему присущи. Он путался в них, терялся, изучал на протяжении столетий, как маленький, не освоившийся ребенок. Касаясь одного, прислушиваясь к другому, но даже опытному демону невозможно было познать природу испытываемых эмоций.       Он любил того человеческого господина, хотя сам этого не понимал. Маленького, физически слабого, но такого сильного и упрямого. Каждый его жест, каждую мельком проскакиваемую детскую нотку, взгляд, и как он звал его по имени. Его приказы, брошенные резким и властным тоном, или то, как мальчик умел удивить Микаэлиса неожиданно смелым и взрослым поступком. Это, кажется, названо гордостью или восхищением? Он не знал.       Ему уже стало это нравиться, пока он не познал другую сторону возможности чувствовать. Среди всех этих непонятных и разноцветных эмоций не было ни одной, что кололась так больно. Они все прикасались, нежно или игриво, некоторые смело хватали.       Но то, что пришлось ощутить Себастьяну, когда он держал в руках обмякшее, безжизненное тело господина, не подходило под сравнение ни к чему, что уже было ему знакомо.       Оно было чёрным и больным, острым и ледяным, и обладало самой большой силой, а также скоростью. В тот момент, когда пришло осознание случившегося, вместе с этим шею будто оплело что-то колючее и тонкое, начало мучительно долго душить, впиваясь в тонкою кожу шипами. А там, где находится то, что названо людьми сердцем, своим холодом это чувство прожгло дыру, которая зияла и кровоточила.       Все это время Себастьян думал, что прикован к Сиэлю. Контрактом, что ограничивал его свободу и не давал полноценно дышать. Он был слугой, дворецким, темным демоном, бесчеловечным животным. Но только тогда он почувствовал, что значит быть в неволе на самом деле. Тяжелые цепи утраты были наброшены на его запястья легко, но давили ощутимо. Нестерпимо хотелось выть, когда обрушившиеся эмоции захлестнули его. Демон не мог вырваться, скинуть это с себя, он проклинал возможность чувствовать, проклинал эту сделку. Будто плененная птица, бился в оковах. Они держали его, убивая постоянно тяготящим чувством. Боль. Оказалось, она такая необъятная и тяжелая.       И он даже не подозревал, что и это не самое беспощадное.

***

      За пять лет в сущности демона Сиэль Фантомхайв убил больше, чем Себастьян за последние пятнадцать. Казалось, он никогда не насытится, даже если будет поглощать ещё в два раза больше. Души стали для него слишком простыми, он начал проделывать такое, чем шокировал самого Себастьяна: смешивал разные, создавая идеальные пропорции невинности и греха, ненависти и любви. Молодой демон был настоящим гурманом.       Первые месяцы Микаэлис пытался вернуть ему хотя бы частичку человечности, осознания, усмирить его. Но когда жестокость Сиэля перешла все границы, а попытки Себастьяна он упорно пресек, тому пришлось просто смириться.       Мысленно отрекшись от когда-то восхищаемого господина, он стал прислуживать ему, медленно забывая то, что научился чувствовать. Им завладело только одно: тугое, непоколебимое, серое и безжизненное. Смирение. Повиновение. Покорность неизбежному и наступившему.       Разучившись чувствовать, он просто выполнял свои обязанности. Демон забыл, кто его научил всем этим эмоциям. Он забыл, что когда-либо их знал. И похоронил свою когда-то существовавшую, распространяющуюся по его естеству, любовь.       Но одно чувство осталось не забыто. То самое, которое умирает последним. Не понятно, зачем же люди обрекли его на неугасающую жизнь, если сами себе делают этим только хуже? Надежда. Где-то под слоем серости и равнодушия она до сих пор пульсировала золотым переливающимся светом. Теплилась и ждала.       Каждое утро он приносил ему чай. Как болезненный, ноющий отголосок прошлой жизни, которая теперь казалась сном, нафантазированной сказкой или миражом. Сиэль игнорировал парующий напиток, запах которого оставался неизменным, но теперь никто из них уже не мог им насладиться. Себастьян одевал его, обувал, присутствовал при каждом шаге и действии. Как тень. Теперь такая, какой она должна была быть всегда. Холодная и равнодушная.       Сиэль поглощал души, будто со злобой и желчью смотря на Микаэлиса. Он словно пытался выжечь его взглядом, горящим алым цветом. То ли он пытался что-то доказать, то ли за что-то покарать. А то, какие страдания он заставлял ощутить людей, перед тем, как украсть у них душу, даже бесчувственного демона заставляло поморщиться. Он был самым настоящим паразитом. Все жнецы объявили охоту на демона, который, нарушая все законы, жрёт души, даже не заплатив за них должным образом.

***

      Это всё было из-за чая.       Это утро было дождливым. Обрушившийся на новый особняк ливень не утихал ещё с ночи. Сиэль раздражённо хмурился, читая утреннюю газету.       Привычно принося хозяину горячий чай, Микаэлис прикрыл за собой дверь. Поглядывая на напряженные острые плечи Сиэля, сидящего за столом к нему спиной, он поставил хрупкий сервиз на прикроватный столик и направился к выходу.       Ничего не менялось с утра к утру. Принося чай, он знает, что заберёт его остывшим. Но впервые за десять лет цепочка одинаковых дней была разрушена одним движением. Себастьян замер. Он услышал, как молодой демон встал со стула и подошёл к столику с чашкой и чайником.       Медленно обернувшись, Микаэлис увидел, как тонкие пальцы с черными ногтями обхватили чашку. Не так изысканно, как это делал граф Фантомхайв, но также аккуратно, будто стараясь не обжечься, хотя ему это не грозит. Опустив ресницы, он отпил чая. – Себастьян, – интонация его голоса заставила демона вздрогнуть, – Неужели ты забыл о своих обязанностях? – мальчик перевернул чашку, показывая, что она пустая. Ну конечно, ведь и идеальный дворецкий может ошибиться. Из-за своих мыслей он попросту забыл налить в неё чая.       А потом, обращённый на слугу взгляд, что-то пробудил в нём. Он кинулся к своему господину, упав на колени и обняв за тонкую талию. Он не мог смотреть на ту горькую улыбку, что появилась на лице мальчика. Горькая, болезненная, больная улыбка. В которой еще жил призрак их прошлого, которое они забыли. Спрятал лицо, уткнувшись в его грудь. Сорвался всхлип без намёка на слёзы.       Он забыл своё обещание. Потому что разучился чувствовать.       Биения сердца не было, да и не могло бы быть. Но мальчик был тёплым, а значит, хоть в каком-то смысле живым.       Чувства, которым он учился, вдруг напомнили о себе.

***

– Себастьян! – пронзительный крик вырвался из груди Сиэля, он прижался к своему демону, чувствуя истязаемое тело и душу. Она мрачнеет, уменьшается, прячется…       Исчезает?       По его щекам скользили слёзы, а подбородок дрожал. Холодными руками он нашёл ладонь Себастьяна. Во взгляде того был заметен маниакальный страх. Почему демон боится? Почему на нем нет вечной маски? – Да, мой господин, – не отрываясь от бледного лица, на которое упали растрепанные темные волосы, отозвался тот. – Себа… – мальчик скорчился от физической боли. Он буквально чувствовал, как меняется, словно ребра ломают и ставят обратно под другим углом, – Себастьян… Прошу тебя… – он перешел на шёпот.       Микаэлис опешил. Впервые в голосе читается мольба, смешанная с отчаянием. Никакие приказы он не жаждал исполнить так, как эту просьбу, выговоренную в страданиях. Он держал его руками, не давая упасть, и чувствовал его боль, пытаясь разделить её на двоих. – Я чувствую, что ты рядом… Я всегда чувствовал это, – вдруг сказал он, и прикрыл глаза, – Когда я буду во власти демона, – слабый шёпот прервал сильный кашель, и он содрогнулся в судороге, – только ты сможешь помочь мне. Я не смогу противостоять этому, оно захватит меня… И ты, – он сильнее сжал руку слуги, а другой вцепился в его одежду, когда почувствовал, как его глаза начинает что-то выжигать. – Я буду нуждаться в тебе. Спаси меня, Себастьян, если я попаду в его власть! Спаси меня! – Да, мой господин, – успел пообещать его демон ровно перед тем, как глаза мальчика вспыхнули алым цветом.

***

      Он забыл обещание, которое было дано чувством, а не меткой. Чувством, способность к которому забылась вместе с остальными. Из-за того отречения и страха, когда Сиэль убивал одного за другим. Они оба забыли. – Сиэль… – обнимая его, он потянул большую ночную рубашку на Фантомхайве, и та спала с одного плеча.       Демон Себастьян Микаэлис впервые чувствовал раскаяние. Это было что-то фиолетовое и режущее, где-то плавное, где-то резкое. Это плавное было той самой золотистой надеждой, что слилась с раскаянием. Ему показалось, что эта смесь чем-то напоминает запах боли, но отогнал эту догадку. Он не решался поднять глаза на мальчика. Вдруг чай не напомнил ему на самом деле? Вдруг это все тоже было очередным миражом, призраком прошлой жизни?       Вдруг очнулся только он?       Мягкое касание к чёрным волосам. Неуверенное, даже робкое. Через мгновение руки молодого демона зарылись в волосы, растрепывая их. В это время Микаэлис даже не дышал. Так аккуратно, так еле-еле… Ему было страшно спугнуть мальчика. А когда он медленно обвил его шею руками, тот наконец выдохнул, и его лицо исказилось болью. Той самой, чёрной и острой. – Прости меня, – горечь. Так много горечи он услышал в своём собственном голосе, что она буквально чувствовалась на языке.       Одна рука скользнула по подбородку, и Сиэль поднял голову слуги. И тогда они встретились взглядами. Синий. Тот самый цвет, который десять лет назад поработил алый. Сейчас он смотрел так отрыто, так по-настоящему. Себастьян назвал это чувство болью, а люди окрестили его любовью.       Чашка валялась на полу, закатившись под кровать.       Демон Себастьян Микаэлис любил дважды.       Когда-то – упрямого мальчишку, что призвал его силой своей души. Забыв свои чувства, он не подозревал, что полюбит во второй раз. Демона, который решился полюбить в ответ.