Холодный рассвет.

Люка накрыл стол в этой же комнате, принёс фруктов, сырное ассорти, орехи и бутылку виски. Ноги меня уже не держали, я повалился на пол прямо перед стулом и прислонился к стене. Кашель усилился, я сумел скрыть от глаз Люки вытертую со рта кровь, не хочу, чтобы он думал, что общается с мертвецом. Лекарства не помогают, хотя если бы я принимал их, то может и помогли бы. За окном темнело, ночь заботливо накрывала деревню своим крылом. Люка забавно суетился, предвкушая услышать интересную и волнительную историю. Его кудрявые волосы падали на лицо, скрывая бегающие от волнения светло-зелёные глаза. Я попросил Люку открыть окно и приглушить свет. На улице было подозрительно тихо и спокойно. Пока что. Никогда нельзя заранее предсказать, когда природа сойдёт с ума. Выполнив мои указания, он сел на стул, стоящий передо мной. Поднос, наполненный угощениями, он поставил возле меня на полу, а также разлил виски по стаканам и один протянул мне. Я взял стакан и сделал глоток, горло приятно обожгло, но я тут же начал кашлять и на этот раз он заметил кровь. — И ты хочешь сказать это нормально, что ты кашляешь кровью? — возмутился Люка. — Давай всё по порядку, — немного грубо сказал я, отчего мой собеседник нервно дёрнулся. — Ладно, но тебе нужна врачебная помощь. «Мне уже ничто не поможет», — подумал я. — Выпьем за хорошую историю и хороший конец, — сказал он и выпил половину. Я ухмыльнулся и начал свой рассказ: — Что ж, наверное, начну с нашей с ним встречи. Нет смысла рассказывать о жизни до этого, потому что я начал по-настоящему жить только встретив его. Это случилось в 1937 году, в феврале. Я, тогда двадцатилетний молодой художник, бродил по улицам Москвы в поисках вдохновения — 16-го февраля должна была открыться всесоюзная художественная выставка. Месяц назад я сбежал из нашей глухомани в Москву, в надежде поучаствовать в выставке и, возможно, стать известным — глупые мечты наивного деревенского мальчишки. Меня тогда приютила моя добродушная двоюродная тетушка… — Постой, так ты художник? — искренне удивился Люка. — Да, был когда-то. Так вот, в маленькой двухкомнатной квартире жили пять человек, не считая меня, рисовать там не было ни места, ни возможности, так что я устраивался в садах или на крыше и погружался в свой прекрасный мир художника. Мне нравилось с высоты смотреть на город, покрытый белой пеленой. Я всегда любил холод и снег. Снег ассоциировался во мне с чистотой человеческих душ, мне всегда казалось, что зимой люди становятся немного добрее… Я нигде не учился рисовать. Как любила говорить моя мать, талант у меня был от бога, и поэтому я не всегда мог рисовать что-то понятное и близкое другим людям. Так вот, в тот день я бродил по улицам без цели. Точнее я всё утро просидел перед холстом, но так и не смог ничего написать, — у Люки в руках были бумага и карандаш, он периодически делал какие-то записи. Я сделал глоток, напомнив ему об алкоголе, не хотелось пить в одиночку, — так что решил поискать вдохновение. В парке я заметил какую-то активность и любопытство потянуло меня туда. Под деревом стоял юноша, мой ровесник, он показывал какие-то фокусы и без зазрения совести обкрадывал наивных горожан. Фокусы были мне хорошо знакомы, я сам когда-то с их помощью разводил своих приятелей, но деньги никогда не брал, такое мне даже в голову не приходило. Так вот, возмущённый до глубины души, то ли от того, что он так нагло крадёт, то ли от того, что у меня на такое мозгов не хватило, хотя деньги мне были нужны, я присоединился к толпе и сделал ставки, заранее уверенный в победе. Спустя полчаса у меня кажется стали появляться поклонники, а юноша начал серьёзно злиться. За всё это время я так и не смог нормально его разглядеть, он постоянно прятал лицо то в шляпе, то в шарфе. Когда у него закончились трюки, он быстро собрал свои побрякушки и ушел. Я, довольный собой, решил пойти купить краски и всякую мелочь, так обожаемую художниками. Но как только я повернул за угол, меня сразу кто-то с силой толкнул к стене и зарычал мне прямо в лицо: «Верни деньги». Не знаю испугался я тогда больше или же возмутился, я хотел тут же оттолкнуть обидчика, но как только наши взгляды встретились, меня как будто током прошибло и тело стало ватным, его необычно яркие небесно-голубые глаза с яростью смотрели на меня, а я как зачарованный не мог отвести от него глаз. Не знаю, что такое было в нём, но я взглядом художника жадно подмечал его черты, практически отключившись от происходящего вокруг. У него были черные длинные волосы, туго связанные в хвост. Тонкие, посиневшие от холода губы, что-то говорили, но я практически ничего не слышал. Нос был маленький, с небольшой горбинкой, а скулы острые. Он был на голову выше меня, но и без этого смотрел на меня свысока. Я немного запоздало заметил его хищный взгляд, который жадно разглядывал меня, от этого мне стало неловко, и я оттолкнул его. Он быстро взял себя в руки и ещё раз потребовал вернуть деньги, на этот раз я сумел ответить, мы начали активно спорить, и в итоге я вернул ему часть денег. Он взял деньги и исчез, а я ещё долго стоял в этом переулке, забыв обо всём на свете. А ведь я даже имени его не спросил, — я сделал паузу, чтобы отдышаться и сделать глоток, мой голос охрип, а холод, проникающий из окна, заставил меня задрожать. Люка тоже замерз, его худые плечи дрожали, но из вежливости он ничего не говорил. — Закрой окно, холодно уже, — попросил я его. — Да, наверное, сегодня опять будет буря, — сказал он, находясь в раздумьях, потом встал, закрыл окно и достал из шкафа два пледа. Один протянул мне, но я отрицательно покачал головой, и он укутался в оба. Снова наполнив стаканы нам обоим, Люка залпом выпил свою порцию и поморщился. — А что дальше, вы увиделись снова? — Да, но не скоро. После той встречи я несколько дней думал о нём, но потом он постепенно стёрся из моей памяти, потому что моя муза вернулась, и я снова начал рисовать. Полторы недели я писал картину и даже не знал откуда появляется образ. Как будто моя рука жила собственной жизнью. Но когда я закончил портрет, то не поверил своим глазам. На меня смотрели два бездонных океана глаз со звериным отблеском оскала в чёрных зрачках. Я нарисовал его. Я до сих пор не могу понять, как это получилось, возможно я подсознательно уже знал, что именно он предназначен мне судьбой. Оставалось несколько дней до выставки, но я не хотел отправлять картину, я часами любовался им, его глаза приводили меня в состояние абсолютной умиротворённости. Но в итоге я не смог отказаться от своей мечты и всё-таки отправил портрет. В день выставки в месте проведения было много народу, собрались художники из всех уголков СССР. Картины были упорядочены по жанрам. Портреты и картины иностранных художников находились в самом конце экспозиции. Когда я наконец нашёл свою, а мне очень не терпелось её найти — я соскучился по этому взгляду, то я опять не поверил своим глазам. Рядом висели два портрета, на одном был нарисован он, это была моя картина. А со второго на меня смотрел парень с серыми глазами и отросшими русыми волосами, он был то ли испуган, то ли восхищён. Это был я! Это был мой портрет и откуда-то я знал, что меня нарисовал именно он. — Как, вы оба не сговариваясь нарисовали друг друга? — Да. Не знаю сколько времени я простоял там, восхищаясь обоими портретами, пока не услышал голос, который так врезался в память. «Ну и зачем ты нарисовал меня?» — спросил он. «Не знаю, а ты зачем меня нарисовал?» «Я тоже не знаю, — он молчал некоторое время, и наконец, сам себе кивнув, сказал, — Я Кай». «Я Себастьян. Себастьян Белов». «Кай Штайн». Он протянул мне свою ладонь, и мы неловко пожали друг другу руки. — Постой, это был наш сосед? Вот это да. А дальше? — После выставки мы пошли погулять, он рассказал, что он из Германии, и о том, как долго и упорно он учил русский язык, чтобы приехать в Россию и участвовать в выставке. Рассказал о родителях, о том, что дома его ждёт невеста, и о многом другом. Я же в свою очередь рассказал, как жил в деревне, работал как проклятый, чтобы накопить денег на переезд в Москву, и как трудно мне живётся с тётушкой. Она конечно была приятной женщиной, но всё же жить у неё было некомфортно. Кстати, тогда он пожалел меня и пригласил жить с ним, а ведь мы были знакомы всего ничего. Я также рассказал ему, что у меня была девушка, и что она обещала ждать меня из Москвы. Но приехав сюда я понял, что не скучаю по ней и скорее всего не люблю, и отправил ей письмо, сказав, чтобы она не ждала меня. Она и не ждала, уже через месяц она вышла замуж. У нас было много общего, мы несколько часов гуляли по морозным улицам и так были увлечены разговором, что не чувствовали холода. Потом мы оба заболели и некоторое время не виделись. Он сказал мне в каком отеле остановился и пригласил меня в гости. Я поначалу засомневался, но в итоге всё же решил пойти. Весь его номер был заполнен картинами, в основном моими портретами. За время своей болезни я тоже, не переставая, рисовал его. В нём был какой-то огонёк, какая-то таинственность, я не мог оторвать от него взгляд и кисть от холста, мне хотелось рисовать его вечно. Теперь целыми днями мы гуляли по разным паркам, музеям, театрам, ходили даже в оперу. Иногда, когда денег не хватало, мы показывали фокусы, подыгрывая друг другу, и тратили заработанные деньги на разные глупости. Как-то раз мы познакомились с двумя очаровательными девушками, одна была блондинкой с голубыми глазами, стройной и красивой, другая была шатенкой со светлыми глазами, тоже очень красивой. Познакомились мы с ними на одном вечере у моего знакомого, на следующей день я пригласил девушек в ресторан. Кай поначалу противился этой идее, сказав, что у него есть невеста, что он любит её и не собирается ни на кого её менять, но в итоге я убедил его и мы пошли на этот проклятый ужин. Поначалу всё было замечательно, ресторан был не очень дорогим, но там было уютно и спокойно. Мы хорошо проводили время, мне сразу понравилась блондинка, её звали Екатерина. Она мило общалась с нами обоими, но потом всё свое внимание переключила на Кая. Оказалось, что она знает немецкий язык. Они начали болтать по-немецки и смеяться. К концу вечера эти двое уже вели себя как влюбленная пара. И это меня взбесило. Я не мог понять, что меня так раздражает, но я хотел просто убить их обоих. В тот вечер я без повода поссорился с Каем. Точнее, я сказал ему, что Екатерина мне нравилась, а он украл её у меня. — Но что было истинной причиной твоей злости? — мой собеседник уже оставил свой карандаш и бумагу. Он внимательно слушал меня. — Я ревновал. — Ну да, я бы тоже ревновал такую красивую девушку. — Нет, я ревновал Кая, а не девушку, — Люка подавился виски. От кашля у него даже слёзы потекли. Наконец, отдышавшись, он сказал: — Я не понимаю, почему ты его ревновал, ревнуют, когда любят, а вы ведь были просто друзьями. — Я не сказал, что мы стали друзьями, нам было хорошо вместе, но друзьями мы не были. Мы были родственными душами, нас связывали невидимые нити. Нас тянуло друг к другу. И долгое время ни я, ни он, не могли понять, что это за чувство. — Он тоже ревновал? — Да, уже потом он признался, что это из ревности он начал общаться с ней. Не хотел, чтобы я влюбился в неё. — А что было дальше, ты сказал ему о своих чувствах? — Не совсем. На следующей день я пошёл к нему, чтобы извиниться, но он был не один, он пригласил Екатерину к себе в гости. Дверь была открыта. Когда я зашёл, они целовались. Меня они даже не заметили, а я встал как вкопанный, не в силах уйти, во мне поднялась буря различных эмоций. А когда он меня наконец заметил, мир ушёл у меня из-под ног. Я стоял и смотрел ему в глаза, а он нагло ухмыльнулся и попросил меня покинуть комнату. Не знаю, как долго и где я бродил, помню, что было очень холодно. Очнулся я уже перед рассветом, стоящим у его дверей. Я не знал поможет ли это, но был уверен, если не сделаю то, что задумал, умру от неопределённости своих чувств. Когда он открыл дверь и удивлённо посмотрел на меня, я сразу заметил, что он слишком бодрый для такого раннего утра, но не стал об этом задумываться, а зря. Я толкнул его к стене и впился ему в губы, он изумленно смотрел на меня, застыв, но я был настойчив, продолжая отчаянно целовать его. Спустя несколько секунд он неуверенно, но ответил на поцелуй. Когда мы оторвались друг от друга, чтобы отдышаться, он первым снова поцеловал меня, на этот раз более уверенно. Его язык проник в мой рот и начал изучать его изнутри, лаская дёсна, проходясь по зубам, переплетаясь с моим языком. Я, в свою очередь, покусывал его язык и покорно принимал его ласки. Голова у меня пошла кругом от нахлынувших ощущений. Это был не просто поцелуй. С помощью него мы связались навечно, — Люка с открытым ртом и румяными щеками изумлённо смотрел на меня. Как ребёнок, ей-богу. Я протянул ему стакан. — Налей мне ещё виски, — попросил я его. Он на автомате наполнил мой стакан. — Вы тогда… ну… это… да?.. — Нет, когда мы с трудом оторвались друг от друга, он непонятным взглядом посмотрел на меня и очень тихо сказал: «Я сегодня уезжаю, Гретта беременна». И мир для меня рухнул.