Холодный рассвет.

— Я смутно помню, что случилось после. Сзади что-то кричали, толкали меня, пытались что-то объяснить. Но я был в шоке, я как будто спал и ждал, когда наконец-то проснусь, но этого не случилось, самый страшный кошмар в моей жизни оказался самой что ни на есть реальностью. Краем сознания я понял, что у наших ребят получилось вывести людей из деревни. Меня отправили в военный госпиталь. Не знаю сколько я там пролежал, но к боевым действиям я больше был не способен. Тогда, когда я в полной мере осознал, что я натворил, я полностью замкнулся в себе. Я ни с кем не говорил и не подавал никаких признаков здравого рассудка. Меня положили в сумасшедший дом и там я задержался на несколько месяцев. Из этих месяцев​ я помню не многое. Поначалу у меня была полная отстраненность, но потом пришло осознание, что я мог его спасти, я мог дать ему одежду кого-нибудь из наших людей и вывести его вместе с остальными. Но, как правило, в такие моменты голова отказывается работать, и ты принимаешь самые глупые и неправильные решения в своей жизни. Когда я практически сошёл с ума от чувства вины, мой воспалённый мозг задумался о причинах и об их следствиях, и пришёл к выводу, что виноват весь мир и если бы тогда у меня был возможность, то я бы, наверное, с радостью уничтожил его. Мне хотелось отомстить всем за смерть Кая. Тогда я винил всех, кроме себя, только после войны я сумел принять свою вину. Я с трудом, но сумел убедить врачей, что я в здравом уме и способен бороться за свою страну, но, честно говоря, тогда мне было глубоко плевать и на страну, и на весь мир. Мне нужен был способ выплеснуть свою злость и поле боя подходило для этого как нельзя лучше. И, поскольку в таких как я страна нуждалась, мне дали оружие и снова отправили в бой. Я сражался в первых рядах, я безжалостно убивал и не чувствовал никаких угрызений совести. Во мне умерли все чувства, свойственные человеку. Я превращался в зверя и действовал на инстинктах. Меня не волновало, что я могу погибнуть, потому что я уже был мертв. Я жаждал смерти, как избавления. И, как назло, я не погиб. Вселенная как будто издевалась надо мной, — я замолчал, не осталось уже никаких сил говорить. Люка так же неподвижно сидел, я не видел его лицо, но представил с какой ненавистью должно быть он сейчас смотрит на меня. Желая подтвердить свою догадку, я открыл наконец глаза и наткнулся на его, полный ужаса и сопереживания, взгляд. Когда я так и не смог отыскать в его глазах ненависть и презрение, я в удивлении замер. Неужели он не осуждает меня? Я же только что рассказал, как убивал его соотечественников, возможно даже кого-то из его близких, да и вообще просто людей, абсолютно не жалея об этом. Как он может не ненавидеть меня, точно зная какой я человек? Неужели он не понимает этого? Или же не хочет понимать. — Почему ты не возненавидел меня после моего рассказа? — спросил я, в надежде услышать весомую причину. Поначалу он долго молчал и неотрывно смотрел на меня, потом глубоко вздохнул и, вспомнив о моих волосах, вновь начал их перебирать между пальцами. — Я не знаю, просто я подумал о том, что бы я сделал, если бы был на твоём месте. Мне даже представить это трудно. Но я понимаю, что не ты виноват в том, каким ты стал. И ты, и Кай, и все, убивавшие друг друга на этой войне, люди были всего лишь орудиями в руках своего правительства. — А как насчёт того, что я убил любимого человека?.. — У тебя не было выбора. Но я бы возможно возненавидел тебя, если бы ты всё же сделал тот, другой выбор, и дал погибнуть детям. Пожертвовав одной жизнью, ты спас два десятка других. Я не знал, что сказать, этот парень удивлял меня всё больше и больше. Я ожидал от него всего что угодно, даже того, что он убьёт меня прямо здесь, но только не понимания. Может он действительно послан мне с небес. Но сможет ли он стать моим Иисусом, чтобы искупить мои грехи? Он пока слишком чист, слишком безгрешен и наивен. Но и он скоро познает всю несправедливость мира. Хотя что уж там познавать, ведь он уже видел одну из них, он видел войну. — Ты только не пойми меня неправильно, — он посмотрел на меня неуверенно и немного виновато, — но почему ты не покончил с собой? Ведь я правильно понял, физически ты живешь, но внутри у тебя всё выгорело и погибло. — Я боялся. — Чего? — он непонимающе посмотрел на меня. — Я боялся, что вдруг ад всё же существует и там я встречу его. Я не смогу смотреть в его глаза, я слишком сильно виноват перед ним. — Да, но в таком случае рано или поздно тебе всё равно придётся с ним встретиться. Нет, ты только пойми правильно, я не предлагаю тебе умирать сейчас, но так или иначе тебе придётся рано или поздно с ним встретиться. И поэтому ты должен простить себя, я думаю он хотел бы этого, —  да он отчасти прав, но он многого не понимает, и мне не хотелось объяснять ему, так что я не ответил. Мне жутко хотелось пить, но я не хотел вставать, чтобы попить воды, принесённой Люкой. Так что я пристально посмотрел на него, мысленно протягивая стакан. Поймав мой взгляд, Люка ухмыльнулся, а я устало закатив глаза, закрыл их. Я почувствовал, как он тянется в сторону, наверное, чтобы достать стакан, но воды мне в руки он так и не дал. Я хотел было открыть глаза, как почувствовал на своих приоткрытых губах его мокрые губы. Я не знал, как отреагировать, и поэтому просто лежал неподвижно и ждал его дальнейших действий. Спустя несколько секунд я почувствовал, как вода из его рта проливается в мой. Мысленно я поблагодарил его и, сам не понимая зачем, я поддался вперёд и поцеловал его. Это был не страстный поцелуй и даже не нежный, а какой-то отчаянный, со смесью боли и надежды. Когда я открыл глаза, он нежно улыбался, но, когда он заметил, что я уже смотрю на него, его выражение лица стало виноватым и щёки покраснели. Он принял прежнее положение и попытался спрятать глаза. — Прости, я не должен был этого делать. — Но зачем тогда ты это сделал, из жалости, да? — от собственных слов сердце сжалось и в горле встал ком, на секунду я почувствовал себя маленьким мальчиком, у которого отняли конфету. Мне не хотелось, чтобы он меня жалел. Люка же истерично дёрнулся от моих слов и взглянул на меня зло и обиженно. — Как ты можешь такое говорить?.. Да, мне тебя очень жаль, но это не значит, что я поцеловал тебя из жалости, — наверное, вспомнив мой гневный взгляд, когда он первый раз повысил голос на меня, он понизил тон. — И не думаю, что это нормально, когда один парень утешает другого с помощью поцелуя. — Тогда зачем ты это сделал? — Я не знаю. Ты притягиваешь меня с первой минуты, как только я тебя увидел, даже сейчас я с трудом сдерживаюсь, чтобы снова не поцеловать тебя. Со мной такое впервые, — сказав это, он даже не покраснел, нет, он нагло и вызывающе смотрел на меня. Я с трудом поднялся и когда мой рот поравнялся с его, я тихо сказал прямо в его приоткрытые губы: — Ты же понимаешь, что это ошибка, — сам я прекрасно это понимал, но я так долго не чувствовал человеческого тепла и ласк, что с трудом мог себя держать в руках. Я хотел снова испытать эти давно забытые чувства. — Потом ты пожалеешь об этом, — на всякий случай предупредил я его, заранее зная, что он меня не послушает. — Нет, не пожалею. А если и так, то это будет потом, но здесь и сейчас я хочу тебя, — в его глазах было столько надежды и ни капли похоти, что я невольно приблизился к его губам, но остановился, не пройдя какого-то сантиметра. Остаток здравого смысла пока что не хотел покидать меня, я сомневался. — Доверься мне, прошу тебя, — шепнул он и это стало последней каплей. Я не выдержал. Я поддался и поцеловал его, его губы были мягкими и горячими в отличие от моих. Я все ещё сомневался и не углублял поцелуй, но мой партнер имел на этот счёт другое мнение. Он нежно прошёлся языком по моим губам, а потом его язык всё так же мягко проник ко мне в рот. Я сразу же почувствовал его неопытность, но решил промолчать, за долгое время я впервые чувствовал спокойствие и умиротворённость. Мне было хорошо с ним. Я заставил его лечь на спину, а сам устроился сверху и начал жадно целовать его, мягкость и нежность его кожи сорвали последние тормоза. Я спустился на шею и на ключицы, покрывая их поцелуями, вдыхая его запах, от которого у меня кружилась голова. Он пах изумительно. От каждого моего прикосновения он выгибался и протяжно стонал, руками сжимая мои плечи. Он был восхитительно чувствителен и чутко реагировал на любую ласку. Когда я попытался стащить с него рубашку, боль в груди усилилась, но мне удалось не поменять выражение лица, чтобы​ он об этом не догадался. Я провёл рукой по его обнажённой груди и прихватил губами его сосок, одновременно другой рукой справляясь с его штанами. Он уже был возбуждён до упора. Я широко провёл языком по его соску и взял в руку его член, от чего он громко застонал и выгнулся дугой, делая контакт ещё теснее. Мне хотелось быть с ним нежным, так что я облизал свои пальцы, отчего его член в моей руке дёрнулся. Мокрыми пальцами я начала пробираться вниз, но у меня не получилось, приступ боли опять пронзил моё тело. От боли я слишком сильно сжал его член, отчего Люка болезненно вскрикнул, но поняв, что происходит, поднялся, упираясь на локти и поцеловал меня. А затем одной рукой схватил меня за талию и, перевернув, заставил лечь на спину. Я внезапно почувствовал себя старым, беспомощным и бесполезным. Он хотел снять мою рубашку и пальто, но я не позволил, понимая сколько сил и времени в моём состоянии уйдёт на это. Тогда он расстегнул пуговицы на рубашке и начал мягко выцеловывать мою грудь и живот. Затем он спустился вниз и взялся за мою ширинку, с трудом высвободив мой член, он начал водить по нему рукой, иногда задерживаясь на головке и поглаживая её большим пальцем. А потом Люка посмотрел на меня виновато и сказал: — Я никогда этого не делал, прости если что-то я буду делать не так, — я закрыл глаза и расслабился, давая понять, что доверяю ему. Он неловко взял мой член в рот и начал водить по нему языком. Мне были приятны его ласки, но наслаждения я не получал. Нет, виной тому была не его неопытность, а то, что я уже давно ничего толком не чувствовал, возможно в этом была виновата и моя болезнь тоже. Я заставил его подняться вверх и поцеловал его, мне не хотелось попусту его мучать. Я взял наши члены в ладонь и начал водить рукой по ним. Люка выгибался и оглушительно стонал, и спустя пару минут таких ласк он схватил мою руку и приблизив мои пальцы к своему рту, начал с похотью в глазах их сосать. И это всё тот же самый невинный парень с забавными кудрявыми волосами? — Я хочу почувствовать тебя внутри, — страстно шепнул он мне на ухо, от его слов мой член дернулся. Он завёл мою руку себе за спину и приставил к колечку мышц. Я приподнялся и сразу двумя пальцами вошёл в него. Люка коротко вскрикнул от боли, но спустя пару минут сам начал жадно насаживаться на мои пальцы. Внутри него было туго и горячо, мне жутко хотелось побыстрее оказаться там. Мне было трудно в таком положении, от каждого движения руки грудь пронзало короткой болью. Заметив мои мучения, он соскользнул с моих пальцев и торопливо сел на мои бедра. — Будет больно, — предупредил я его. — Ничего, я потерплю, — сказал он хриплым голосом и начал медленно насаживаться на мой член, закусив губу и зажмурив глаза. Опустившись наполовину, он тяжело задышал, держа себя на весу дрожащими руками. Дав ему время привыкнуть, я хотел было приподнять бедра, чтобы медленно войти полностью, но он меня остановил и начал сам двигаться на мне. Я смотрел на него и не мог понять, зачем он это делает. Для секса он мог найти гораздо более способного и подходящего человека чем я. Но судя по звукам, которые он издавал, ему было вполне хорошо. Он всё интенсивней двигался на мне и с каждым толчком ближе приближался к конечной точке, постанывая и вздрагивая от удовольствия. Я невольно позавидовал ему, ведь я так практически ничего и не почувствовал. Да, внутри было тесно и горячо, тело получало свою долю приятных ощущений, но удовлетворение ко мне приходило. Он взял свой член в руку и начал дрочить в такт с моими толчками. Поняв, что он близок к пику, я начал быстрее двигать бёдрами, тем самым заставляя его стонать всё громче и исступлённей. Вскоре мы пришли к разрядке, я не выдержал первым, но он быстро догнал меня. Люка приподнялся, и я вышел из него. Потом он наклонился, поцеловал меня и повалился на пол рядом со мной, положив голову мне на плечо. Мы ещё долго пытались отдышаться, особенно я. — Спасибо тебе, мне это было нужно, — сказал он и поцеловал меня в шею. — И мне, — честно ответил я, глаза начало щипать от ощущения того, что он похоже просто меня использовал. Но было ли это так, я побоялся спросить. — Знаешь, это был мой первый раз, — признался он и спрятал лицо у меня в сгибе шеи. — Это было заметно. — Нет, я не имею в виду секс с мужчиной. У меня до этого вообще никого не было, — он сильнее прижался ко мне. А вот это было для меня открытием, но я смолчал, мне было интересно другое: — Давно ты догадался, что женщины тебя не привлекают? — Около двух лет назад. Но я никак не решался проверить догадку на практике. Спасибо тебе, что помог убедиться в этом. Если бы не ты, то я, наверное, так и не решился бы. — Рад, что смог хоть кому-то, в чём-то помочь, — кривая злая улыбка исказила мои губы, но он этого не видел. — Обещай, что завтра мы вместе пойдем к врачу и найдём способ тебя вылечить, — зевая сказал он и поудобнее устроился у меня на плече. — Обещаю. Уже начало светать, первые лучи солнца упорно пробивались сквозь стекло. Мы долгое время молча лежали, в голове у меня было пусто, хотелось закрыть глаза и уснуть, но мне надо было идти. Я уже точно знал зачем начал свой рассказ, и мне стало кристально ясно, что на этот раз я принимаю правильное решение. Я думал, что если этот мальчишка сумеет понять меня, то и Кай сможет, возможно он даже простит меня. Мне не нужен был суд или осуждение, мне нужно было лишь банальное человеческое понимание. Я понял, что все эти годы я ждал именно этого золотоволосого парня. Не знаю, как, но он сумел утихомирить моих демонов. Впервые в жизни я выбираю себя. Я понял, что именно в этом и была моя ошибка, я всегда выбирал благополучие других людей и поэтому каждый раз расплачивался за это. Но нельзя принимать решения за других. У каждого есть право решать за себя, и никто не может сказать, что будет счастьем для другого человека. Я не сразу заметил, что Люка спит. Я осторожно вылез из его крепких объятий. Поправив одежду, я направился к двери. Но, заметив на столе карандаш и бумагу, написал кое-что на бумаге и уже из дверного проёма последний раз посмотрев на спящего золотоволосого ангела, направился к своему единственному выходу. На столе под первыми лучами солнца лежала бумага с одним единственным словом. «Спасибо»