Зимовье зверей

— Только постарайся никого не убить на этот раз. — Это единственное, что я умею хорошо делать. Фильм «Заряженное оружие» * I want them to know it's me It's on my head I'll point the finger at me It's on my head Give it all to you, then I'll be closer Smiling with the mouth of the ocean And I'll wave to you with the arms of the mountain I'll see you Faith No More — Ashes to Ashes

Порезы от осколков затягиваются, пока он хромает на обратном пути под рыхлым серым небом. Черная стена леса тянется от него по правую руку, по левую — просыпается лед, но еще остро тянет зимним холодом. Повсюду набухла сырость. На подходе к причалу он замечает небольшой грузовик, наполовину слепленный из дорожной грязи. Оттуда вылезает человек, и инстинктивное ощущение опасности заставляет Логана торопиться. Transigen Corporation прикрыли много лет назад, но никогда не знаешь, кому еще придут в голову идеи — одному правительству, другому, секретным и разведывательным службам, свихнувшимся миллионерам или еще каким-нибудь недоносками в дорогих костюмах, военной форме или в белых халатах. Никогда не знаешь, кому захочется разжиться их генетическим кодами и сотворить нового голема с пометкой Х. Каждая их клетка — ценный материал, и всегда найдутся охотники, готовые его раздобыть. Все, кто неизвестен ему лично и не каталогизирован как безвредное существо, априори — враг, и этот человек, выбирающийся из машины, тоже. Логан нюхает воздух и настороженно прислушивается, но ничего подозрительного пока не обнаруживает. В округе нет людей, собаки не лают, оружейные затворы не щелкают, вертолеты наверху не гудят, снег утоптан его собственными следами. На засаду или нападение непохоже, но обычно первыми присылают не оскаленных бультерьеров, из пастей которых капает кровавая слюна, а пронырливых ищеек. — Эй, мистер! — окликает его человек. По мере приближения Логан видит, что тот держит запакованный в пластик доставочный пакет, а на корпусе машины под пыльной замазкой проступает логотип фирмы с припиской «экспресс».  — Вы из этих мест? — спрашивает человек. Логан останавливается на расстоянии, которое позволит и достаточно быстро наброситься, и уклониться от атаки. У парня заморенная городом физиономия. Довольно высокий и крепкий, но в неважной форме. Куртка надута пивным брюшком. Отсиженная долгими поездками задница. Выглядит он безобидно, но это само по себе ничего не значит. — Чего надо? — осведомляется Логан. — Эта яхта называется «Ловец солнца», да? — Человек показывает пальцем. — А ты сам читать не умеешь? — Напряжение пока не спадает. — Чего надо, я спросил? От избытка гостеприимства парень заметно костенеет. — Надо, чтобы ты на вопрос ответил, — выдает он посмурневшим тоном и расправляет плечи. — То есть ты все-таки отсталый и читать не умеешь? У него дергаются желваки. — Что ты сказал? — И глухой к тому же? — Мужик, ты напрашиваешься, что ли? — Челюсть показательно выдвигается вперед. «Спасибо, — думает Логан, — так удобнее зубы считать». И молча делает к нему шаг. Другой. Выставляет окровавленный кулак во всей красе. Иногда он ощущает в костях какой-то зуд. Не тошнотворную пульсацию гноя, а что-то вроде фантомных болей. Его сознание не проваливает в слепые белые пятна ярости, от которой он буквально перестает соображать; он остается в здравом рассудке, насколько его рассудок вообще можно назвать здравым. Но когти словно сами рвутся наружу, требуя противника, которого можно уничтожить. Казалось бы, после двух веков это должно было исчезнуть, уйти на дно, захлебнувшись в изможденности тела, но «дар», которым его наделила природа, нельзя вернуть, предъявив магазинный чек. Он всегда будет озлобленным зверем. И никто не застрахован от последствий. Логан видел, что происходило с Джин, Роуг, Скоттом. Даже с Чарльзом, у которого был коэффициент интеллекта, как у Эйнштейна. Это не зависело от мощи ума, характера или типа мутации. «Дар» поглощал всех. Они ему служили, не наоборот. Ты не можешь противиться тому, что твои глаза выпускают лазерные лучи, перерезающие что угодно от человеческой плоти до алмазов. Даже страх, что этот рубиновый свет навредит твоим близким, что-то вытворяет с душой, потому что страх — это запертое желание, оскорбленный бог, и сегодня, завтра, через десятилетия он начнет тебе мстить. Логан сражался в клетках, участвуя в боях без правил, не только потому, что так зарабатывал себе на жизнь, но и потому, что ему нравилось избивать людей. Он слушал хрусткую музыку ломающихся костей, и с наслаждением осознавал, что он — самый сильный. Он всегда сражался на выигрывающей стороне. Всегда. И не только в человеческих войнах. Ему хотелось бы думать, что это было лишь дело принципа: хорошие парни против плохих, черные трусы в левом углу строят коварные планы, белые — в правом машут ангельскими крылышками; рефери выходит в центр ринга и приглашает бойцов начать поединок, а на счет «десять» Эрик Леншерр делает такой пиздатый джеб передней рукой, что закономерно приходит пиздец всему; стороны вступают в клинч, то есть кто-то разгребает кучу дерьма, и Логан — среди тех, кто разгребает, потому что вот такой он, бля, мудак с золотым сердцем. Но существовала еще одна причина, признаваться в которой не так лестно и по-геройски. Его инстинкты неизменно знали, кто должен выиграть, даже если это будет последний в его жизни бой. Виктор просто любил убивать, как хищник на охоте за травоядными, ему так было веселее существовать. Логан любил побеждать. И сейчас ему хочется подраться. Кого-нибудь отметелить. Его достало бить самого себя, он не один такой сраный уебок в мире, остальные тоже виноваты. У каждого рыльце в пушку. Он бы разбил парочку рож, чтобы выпустить пар и сбросить напряжение. Он источает агрессию, и незнакомый парень это чует. «Осторожно, окрашено. За забором — злая собака». Может, в прежние времена человек уже бы в штаны напрудил и бросился наутек, но сейчас лишь немного ужимается в росте и отступает назад, но это уже неплохо. Ощущение угрозы ослабевает, Логан догадывается, что и угрозы-то никакой не было, одна его вечная паранойя, но если этого хрена с горы нормально разговорить нельзя, какой от него прок? Пусть мотает, откуда приехал. Чем меньше людей вьется вокруг них с Лорой, тем лучше. — Вали отсюда на хуй, — цедит Логан. — Пока цел. И проходя мимо, толкает плечом. Забирается на обледенелый трап, но ступает осторожно. Если он опять сейчас навернется, подпортит впечатление. — Эй! — окликают его. — Мне надо пакет вручить. Мисс Лоре Кинни. Она тут живет? Вот и разговорился. Нагонишь на них страху божьего, и дело сразу идет на лад. Или тебе стреляют в спину и волокут на опыты, как лабораторную крысу. Одно из двух. Логан оборачивается: — Допустим, тут. — Она сейчас дома? — Нет. — А когда будет? — К вечеру. — Черт, — расстраивается парень. — Не хочу я второй раз в ваши ебеня переться. А подождать в тепле ты меня вряд ли пригласишь, — он позволяет себе усмешку и протягивает пакет: — Передай ей сам, ладно? Только распишись. — Что здесь? — спрашивает Логан. — А я откуда знаю? Моя работа вручить адресату. Так передашь? — Давай. — Отлично, — радуется курьер. — Сейчас бланк достану и ручку. Ты ее отец? — Да, — хмуро подтверждает Логан. Надев очки, Логан ставит свою подпись на бланке, изучает большой конверт в россыпи ярких глянцевых марок и иероглифов. Печать отправителя, продублированная на английском, гласит: «Институт Ясидо, Токио», и он гадает, имеет ли это заведение какое-то отношение к его старому знакомому, которого он спас в Нагасаки, а десятилетия спустя эта сволочь попыталась отобрать его способность к регенерации, выкачав из него костный мозг. По ощущениям было почти так же приятно, как попасть под ударную волну, и продолжалось это дольше. В общем, отблагодарили его за помощь по полной программе. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. — Ладно, тогда все, — объявляет курьер, залезая в машину. — Не забудь отдать, а то у нас начальство устраивает периодически проверки, когда хочет публично трахнуть тебя в жопу и штрафануть. Логану становится неловко за недавнюю вспышку: — Извини, что наехал. — Бывает, — он машет рукой. — Небось, одичаешь в такой глуши, совсем от людей отвыкнешь. Отвыкнешь тут. Когда люди — это почти все самое ужасное, что с тобою было. Курьер дает по газам, а Логан отправляется назад к тревожной тишине их с Лорой плавучего дома. На ощупь и запах в конверте оказываются только бумаги. Интересно, что все это значит? Почему ей пишут из токийских институтов? Вскрывать конверт он, конечно, не станет. Дождется вечера и спросит. В личные дела Лоры он не может лезть, а у нее должны быть свои дела. Он ей не хозяин, а отец. Отец, который… Логан застывает посреди кухни с закипевшим чайником, рука начинает дрожать так сильно, что он едва успевает поставить его обратно на плиту, иначе бы уронил. — Я сгорю за это в аду, — повторяет он собственные слова, но себя не слышит, какая-то пустошь образовалась внутри и вокруг, притупив все его чувства, только сердце стало огромным и тяжелым, разбухло в груди, как утопленник в воде, и жжет, жжет… Кажется, он собирался с этим жить? С сознанием того, что переспал со своей дочерью и лишил ее девственности? Ему следовало бы использовать когти не для самоубийства, в котором среди помоев жалости к себе еще можно раскопать чешуйку благородства и крупинку достоинства, а для того, чтобы себя кастрировать. Логан отшатывается к раковине, и его выворачивает наизнанку. Отдышавшись, сплевывает кислую слюну и смывает рвоту в водосток. Полощет рот и умывается ледяной водой, а когда он заканчивает, дрожа от озноба, сердце по-прежнему весит тонну. Отвращение заполняет легкие, как ядовитый газ. Он уже все совершил, поправить ничего нельзя. Пора прибегнуть к старому лекарству. Оно не исцелит, но хотя бы ненадолго пригасит боль, вогнав в коматозное оцепенение. Он рыщет по кухонным полкам, где у него была спрятана подальше от Лоры бутылка виски, переворачивает пакеты с крупой, упаковки чая и сахара, посуду, сбрасывая их на пол. Он не пил довольно давно, и первый крупный глоток опаляет гортань и дерет ее наждаком, но вслед за этим он сразу осушает стакан и наливает следующий. Только третий он выпивает спокойнее, немного расслабившись и постепенно согреваясь. То, что грызет его, не стачивает от опьянения зубы, но с каждой новой порцией Логан отходит от самого себя в сторону все дальше, смотрит, словно сквозь плотную завесу дождя или времени, и силуэт чудовища, за которым он наблюдает, кажется размытым, подтертым ластиком. Опустошив две трети бутылки, на нетвердых ногах он отправляется в спальню, подволакивая хромую ногу, и валится на постель, глядя в потолок. Каркас кровати возмущенно трещит под его весом. — Привыкай, — говорит захмелевший Логан. — Я это на себе таскаю. Свой гнилой скелет. Думаешь, легко? Пространство то сжимается, то расширяется. Люстра вращается, по потолку носятся тени. В ушах плещется кровь воды, разрезаемой ножом корабельного вала. Это наверху и в голове. Что внизу? На простыне светлый фрагмент хлопка пропитался краснотой, Логан это точно знает. Не знает только, что с этим делать. Постирать? Ободранное алкоголем горло сужается от смеха, всхлипов и кашля. Логан неуклюже переворачивается, спотыкаясь о собственные конечности, и зарывается носом в подушку. Нюх подсказывает ему, что в постели обитает чужой аромат — не искусственный, намыленный синтетическими кокосами, натертый рекламными розами и распыленный из пульверизатора с химическим заменителем молодости, а настоящий, природный, знакомый и совершенно новый, кожа пахнет кожей, волосы пахнут волосами, пот пахнет потом, no quiero a otro, de verdad te deseo, все хорошо, я люблю тебя… — Безумие, — бормочет Логан, накрываясь одеялом с головой, — это же безумие, будь я проклят… Разве мы не были счастливы? Почему ты не оставила, как было? Чего тебе не хватало? Или это я? Когда я все испортил?.. Никто не отвечает ему. Он шепчет снова и снова, словно молитву: — Что я сделал не так? Что я сделал не так? Что?.. Кто-то наверху сжаливается над ним, и его уносит в пьяную круговерть без видений, воспоминаний и снов. На дне его пропасти стынет тишина.