Skin so thick signs of strength
But the fear makes me weak
So deep to my veins...
А в ночь с воскресенье на понедельник мне приснился кошмар. Этот кошмар, а если быть точным, воспоминание, являлось неким напоминанием о том, что спокойные дни скоро закончатся, и наступит суровая реальность, которая вновь и вновь будет оставлять кровоточащие раны. И если хоть одна рана посмеет зажить, то напоминанием о ней останется рубец. Подсознание играло со мной злую шутку: этот кошмар произошёл ровно год назад, и вот я опять должна пережить все это заново. Это произошло на день рождения мамы. Большая пьянка, музыка на всю, много алкоголя и подарков. Родители с друзьями пьют, а мелкий, которому сделали отдельный стол, играет в играет в только что подаренный PlayStation. Он-то выполнил все уроки, в отличии от меня. Я же не просто учила уроки: я втихаря кушала еду, принесенные братом. Родители запретили мне выходить из комнаты, чтобы "не позорила себя и нас". Я была не против. Но уже глубокой ночью, когда все гости разошлись, а родители допили весь алкоголь, что оставался в доме, меня разбудили тем, что за волосы вытащили с кровати. И тогда, когда я стряхнула с себя последние остатки сна, пьяный голос отца прошептал на ухо: " Я же запретил тебе приближаться к еде". А потом отталкивает от себя, и я падаю лицом на пол, но в самый последний момент успеваю закрыть его руками, в надежде смягчить удар. В тот момент, когда я хочу подняться, то что-то тяжёлое обрушивается мне на поясницу, а потом ещё раз и ещё. Не знаю, что это было, но точно не нога и не кулак. Это было что-то намного тяжелее. Если бы у нас дома была бы бита, то я бы с уверенностью сказала: "Да, это она". Но у нас её не было. Ваза? Нет. Сковорода? Возможно. Пока я кричала от боли, он ушёл, пошатываясь. Когда я, спустя какое-то время, попыталась подняться, чувствительные мышцы между лопатками скрутило тугим узлом, а голова закружилась, и я потеряла сознание. Очнулась я спустя какое-то время в больнице. Родители сказали, что я упала с лестницы, когда спускалась. Они убедительно врали. Лгали так, что ни у кого не было сомнений насчёт правдивости их слов. В тот день я впервые пожелала им смерти. Настроение испортилось. Это был всего лишь сон, отголосок прошлого, но никто не даст гарантии того, что это не произойдёт опять. Сколько раз мне придётся бить кулаком о стену, срывая на неё свою злость? Сколько ночей я буду мечтать о конце этого ужаса? Как долго они будут убивать меня? Попыталась выбросить мысли из головы, но у меня ничего не выходило. Только тогда, когда я увидела Тхира возле учительской, настроение поднялось на одну сотую градуса. Он разговаривал с директрисой и задумчиво глядел куда-то мимо неё, но когда я прошла мимо этой парочки, то он встрепенулся и, бросив Людмиле Иосифовне слова извинения, быстрым шагом пошёл ко мне. — Свиридова, — позвал он, — постойте, пожалуйста. Я остановилась и развернулась на пятках. Посмотрела на биолога, который остановился в полуметре от меня. — Надеюсь, что ваши родители не ругались на вас за то, что вы тогда так поздно пришли. — Не ругали, — просто ответила я. — Насчёт свитера. Я его с собой не брала, не думала, что вы сегодня будете. — Ничего, в другой раз отдадите, — добродушно ответил он и ушёл, не попрощавшись. На предпоследнем уроке меня вызвали к директору. Прибежал какой-то четвероклассник и немного запыханным голосом сообщил, что меня ожидают в кабинете директора и чтобы я взяла с собой все свои вещи. Также он сообщил, что последнего урока сегодня не будет. Собрала вещи под удивленные взгляды одноклассников и вышла из кабинета, а мальчишка — за мной. — Мурзиков, — сказала Людмила Иосифовна, когда мы появились на пороге её кабинета,— можешь идти на физкультуру. Спасибо. — Дверь за мальчиком закрылась, а я смотрела на ласковое лицо директрисы, потом перевела взгляд на Тхира, которого сразу даже не заметила. — Насть, сядь, пожалуйста, — ласково сказал биолог. Я удивлённо посмотрела на директрису, но та лишь кивнула головой, соглашаясь со словами коллеги. Пожала плечами и села на стул, поставив рюкзак рядом. — Полчаса назад нам позвонили и сообщили, что твои родители и брат... — Она замолчала, а я приготовилась услышать худшее. — Что с ними случилось? — Тихо спрашиваю я, но она лишь помотала головой. — Мне очень жаль, — Сказала она, но в голосе её не было сожаления, только равнодушие и желание как можно скорее закончить неприятный для нее разговор. — Что с ними случилось?! — Зачем-то закричала я. — Что с моим братом? — Их убили, — сказала директриса, не меняя интонации. Она сказала это так легко и спокойно, словно речь шла о том, что она кушала на завтрак. Ей было все равно на то, что двумя словами она разрушила мой хрупкий мир. — Послезавтра ты отправишься в приют, а Вадим Евгеньевич поможет собрать тебе вещи. — Их убили,— шепчу я, закрывая лицо руками. Почему мне так больно? Почему у меня такое ощущение, словно моё сердце разбито на миллиард маленьких осколков?! Сознание отключилось. Директриса продолжала что-то говорить о том, что мне не придется менять школу, что выпускной класс я могу доучиться здесь. Говорила о каких-то формальностях, словно сейчас это имело значение. Словно вообще хоть что-то сейчас имело значение. Мир сузился до одной фразы: их убили. Мой младший брат, мое маленькое солнышко, самый чудесный человек на Земле... Он не заслужил этого. По лицу покатились первые слезы. Я всхлипнула, даже не пытаясь вытереть их. — Возьми его, — Тхир протянул мне носовой платок, который я приняла без лишних слов. — Я отвезу Свиридову домой, ей нужно побыть одной, — обратился он к Людмиле Иосифовне и, не дожидаясь от нее ответа, забрал рюкзак, который болтался у меня на плече. Все остальное слилось для меня в одно размытое и неточное воспоминание. В машине Тхира я уже перестала плакать. Слезы закончились, и вместо них пришла зияющая пустота внутри. Смутно помню, как мы приехали к дому. К моему дому. Помню, как я открывала дверь. Спокойно так, словно ничего и не было. Сняла обувь и кинула рюкзак в комнату привычным движением, но когда увидела фотографию брата, висящую на стене в бронзовой рамочке, то все самообладание пошло к черту. Упасть на колени мне не позволили мужские руки, которые подхватили меня и понесли куда-то. Я не жалела о смерти родителей. Мне было больно за брата, который больше не увидит яркого летнего солнца, осенний листопад, своих друзей. Брата, который больше не сможет обнять дорогих ему людей. Брата, которого я не смогу обнять. Был человек, а теперь его нет. Есть только воспоминания и пустота в груди, которая никуда не исчезнет и не забудется. Ничего уже не будет так, как было раньше. Тхир усадил меня к себе на колени, аккуратно обнял за талию и начал гладить меня по волосам. Я же, потеряв последние остатки совести и стыда, просто уткнулась ему носом куда-то в плечо, а руками обвила его талию. Не знаю, сколько я так плакала, но биолог спокойно выдержал это испытание, продолжая тихо шептать, что все будет хорошо, что он будет рядом, чтобы помочь, но от его слов я ревела пуще прежнего. А потом я отключилась, продолжая тихо всхлипывать. Мне снился странный сон. Если бы меня попросили описать место, в которое я попала, то я бы ответила примерно так: бескрайняя пустота, в которой нет ничего, кроме какой-то двери. Казалось, что эта дверь соткана из воздуха. Это место находилось вне пространства и времени. Оно просто было везде, но одновременно и не существовало. Когда-то наш класс ходил в воскресную школу, и отец Ярослав говорил с нами о семье, но он отталкивался от Библии. В конце своего монолога он разрешил задавать вопросы. Ни у кого вопросов не было. Все хотели домой. Но я была бы не я, если бы не спросила о том, что меня волнует. Отец сказал, что Творец из Ничего создал Всё. Тогда я не понимала смысл этой фразы, но сейчас поняла. Дверь медленно открылась— пустота наполнилась яркими цветами. Ослепленная этим светом, я зажмурила глаза, но даже сквозь прикрытые веки я видела всполохи бледно-золотого и алого цветов. Открыв глаза, я увидела фигуру, стоявшую в проёме, но лица я разглядеть не смогла. От этой фигуры исходил мягкий золотистый свет. У неё также были крылья со странным оперением: одно крыло чёрное, другое белое. В руках она держала книгу и ножницы. — Дитя моё,— произнесла она ласково, — моё маленькое потерянное дитя. Фигура подошла ближе и я увидела совсем молодую девушку, лишь глаза выдавали её истинный возраст. Её длинные и густые волосы прикрывали нагое тело. Алые губы, ласковый взгляд, венок в волосах. От неё исходило спокойствие и уверенность, но я ощущала и еще что-то. Какую-то неведанную мне силу, которую не смогла бы описать. Силу, которая давала ощущение реальности и осознания того, что это не сон. — Кто ты? — Шёпотом спрашиваю я, боясь разрушить волну спокойствия, исходящую от неё. — Я — Антропос. Мойра будущего. Мои сёстры уготовили тебе ужасную судьбу, но когда-то они ошиблись, позволив появиться второму руслу твоей жизни. Ты на перекрестке. Я здесь для того, что бы ты сделала выбор. — Между чем мне выбирать? — завороженно смотря на Антропос, мифы про которую я читала, когда была маленькой. — Всё с самого начала пошло не так. С самого твоего рождения, — начала она свой странный монолог. — То, как ты жила... Это не твоё. Не твоя судьба. Сестры напутали и решили ничего не менять. Что такое судьба простого человека в масштабах истории? Но им не надо знать то, что знаю я. Какие цветы ты видишь на моём венке, дитя?— Антропос сняла венок с головы и протянула его мне. В венке было много цветов, но только несколько из них я смогла увидеть: чёрная роза, белая сирень, лотос. После моих слов, три цветка, ранее входившие только в состав композиции, теперь полностью охватили венок. — Ход твоих мыслей верен, возвращенная к жизни. Но что обозначают эти растения? Я лишь помотала головой. Я не только плохо знала цветочный мир, но и отвратительно владела языком цветов. Я даже не видела смысла разбираться в том, что мне никогда не пригодится. — Лотос обозначает чистоту, белая сирень — невинность и непорочность. Для каждого существа у меня есть свой венок. Цветы могут сказать тебе о многом, но понять их дано не каждому. — А что символизирует чёрная роза?— Спросила я, переводя взгляд с лица мойры на три бутончика роз. — Смерть. — Не меняя тона, ответила она мне. — Три розы...— Именно столько черных роз украшали венок. Три смерти, с которыми мне пришлось столкнуться одновременно и неожиданно. — Было две смерти, не три. — Продолжала Мойра. Её спокойный и мелодичный голос проникал в самую душу, обволакивая теплом и уютом. — Третья роза твоя. Ты можешь продолжить свою земную жизнь, а можешь умереть и прожить ту жизнь, которая по праву твоя. — Какая моя судьба? — Но ни одни тепло и уют не могли заставить исчезнуть боль и злость, что поглотили меня изнутри. Я закричала на эту волшебную девушку, срывая на ней свою злость. Почему она продолжает улыбаться и смотрит на меня, как на неразумное дитя? — Я не могу тебе это сказать. Я засмеялась, и это было похоже на истерику безумца, убившего целый город. Конечно, не скажет! А ты ждала чего-то другого? Лапшу с ушей сними. Мы сами выбираем свою судьбу — Так выбери. Сама. Что же тебя останавливает? Рискни хоть раз в своей жизни! — В её голосе появились повелительные нотки. — Я выбираю судьбу. — Слова вылетели прежде, чем я осознала происходящее и тот факт, что это сказала именно я. Антропос перекинула свои волосы через плечо, чтобы спустя несколько секунд отрезать свои локоны. Венок вмиг стал чёрным, теперь он был полностью из чёрных роз. В начале ничего не происходило, через пару секунд пришла тьма, а вслед за ней наступила агония.Ад. Город Ревьер. Девятый круг. Ледяное озеро Коцит. Замок Люцифера.
Люцифер вначале не понял, что произошло. В последнее время он потерял связь с происходящим. Каждую секунду его мучил вопрос: кто убил студентов? Кому это надо? Почему там их ещё не было? А потом он узнал о смерти родителей Свиридовой. И вновь захотел помочь. Он знал, что она обрадуется, узнав о том, что брат её жив, что Иуда успел спасти его. Успел вовремя: мальчишку уже убивали. И Настя никогда бы не увидела своего брата. Ребёнок его возраста не пережил бы обращение, но мальчишка всех удивил. Он выжил, став демоном. Для Академии он мал, но Люцифер решил, что найдёт для него лучших учителей. Он сам обучит его всему тому, что он знает. Прошло уже несколько часов с того момента, как Люцифер появился на пороге кабинета ректора Академии, держа Свиридову на руках. Он был взволновал, а от девушки на его руках исходил густой пар. — Она обращается, — сказал он Антею.— Не по моей воле. За всю его многомиллионную жизнь подобные случаи происходили очень редко. За все его существование произошло только двенадцать таких случаев, этот стал тринадцатым. — Ей про это лучше не знать, — сказал ему Антей, с беспокойством и сожалением в голосе, — ты сам знаешь о последствиях. Владыка знал, что Антей прав. Этот случай не правило, а исключение. Очень поганое исключение. Огонь поглощал меня изнутри, вырываясь наружу, чтобы поглотить все вокруг в своём яростном вихре. Крутило мышцы и ломались кости. Они срастались мгновенно, чтобы вновь сломаться. Кровь кипела, расплавляя вены и артерии. Голова разрывалась на миллионы осколков от голосов, звучащих в ней. Боль прекратилась также внезапно, как и началась. На смену агонии пришла опьяняющая прохлада, остужающая мою кровь,даря долгожданное спасение в забытье.