Больше, чем имя. История первая

«И меня смешат вопли про посттравматический стресс, потому что все, как заговорённые, молчат про посттравматический рост». ВсегоОдинРаз

Рицка тащит свой чемодан по коридору и целиком сосредоточен на этом процессе. Впереди его ждет обязательное собеседование с директором. Так написано в письме о зачислении. Но Рицка больше думает не о предстоящей встрече, а о том, как гулко отражаются от стен дребезжание колес и его собственные шаги. Суббота, вечер, школа вымерла. Его никто не встречает и все совсем не так, как он себе придумал по пути сюда, сидя рядом с Кио в машине. Не то чтобы он ждал фанфар или фейерверков в честь прибытия, но все-таки мрачная тишина похожа на ловушку. Ну и плевать. Главное, что Семь Лун научит, как пробудить метку и управлять Системой, как восстановить связь с Соби. Это его единственный шанс вернуть Бойца себе. Ради этого можно и с Рицу поговорить с глазу на глаз на собеседовании, впустить Минами в голову и дать его стальным пальцам поковыряться в собственном мозге — так тому и быть. Это неизбежное зло, но Рицка как-нибудь переживет. «Пе-ре-жи-вет», — в такт отстукивают колесики. Добравшись до конца коридора, Рицка, наконец, переступает порог директорского кабинета. Запретить себе думать о том, что здесь натворил брат — трудно. Но Рицка не выпускает наружу кошмар, в котором повсюду разбрызгана чужая кровь, Соби похож на жалкую тряпичную куклу, а у Сэма лицо перекошено ненавистью. Рицка задерживает дыхание, старается не смотреть по сторонам и делает вид, что спокойно ждет начала разговора. Рицу, кажется, спокойным как удав или играет в ту же игру — сидит за своим огромным нарочито-пустым столом, не спеша поднимает на Аояги взгляд, невидящие глаза спрятаны за темными стеклами золотой оправы. Здоровается — все тот же сухой, вымораживающий голос. Синяки под глазами, впалые щеки — директор здорово похудел со времени их последней встречи. На Рицку накатывает жалось и неизвестно откуда взявшееся чувство вины. Хотя, если подумать, он-то здесь как-раз совершенно ни при чем. Но Рицка не думает. Он уже открывает рот, чтобы просить прощения, однако Минами успевает первым: «Зачем ты приехал?» Вопрос, словно контрастный душ. От неожиданности Рицка теряется, отвечает не то и не так, злится, опять отвечает невпопад. Раздражение и досада поднимаются в нем, как приливная волна. Разговор заканчивается перечислением всего того, что можно и что нельзя делать в школе, Рицка кусает губы, торопливо прощается, и уже у самой двери ему в спину прилетает: «Не думай, что я буду тебя просто так терпеть под этой крышей, тебе здесь не рады». Рицка от такого напутствия разворачивает на пороге. Он не хотел огрызаться, хотя бы не в первый день, но его прорывает: — Тогда зачем надо было зачислять? — Я думаю, что Соби хотел бы, чтобы я дал тебе шанс, — отвечая, Минами почти не разжимая губ, так, словно кидает Рицке милостыню. — Приглашение было чистой формальностью. Не думаю, что у тебя что-нибудь получится. — Отчислите? — Сам уйдешь. А пока — занятия завтра с восьми утра. Только лекции и физподготовка. К спарринг-программам у тебя нет допуска. Рицка выходит из кабинета растерянный и озадаченный. В коридоре все также пусто. В горле першит, он сглатывает, першение не проходит, превращается в острый ком. Еще чуть-чуть и Рицка разревется. Он быстро идет до комнаты, закрепленной дирекцией за новым учеником, в душе у него царит раздрай. Бросив сумку у порога, Аояги сходу падает на заправленную постель. Хочется закрыть глаза, провалиться в темноту, дать себе передышку. Вместо этого в мозгу бесконечным риплеем играет наждачный голос Рицу. — …вернуть Соби, говоришь? — Минами затачивает каждую фразу, отшлифовывает, превращает в занозу и вгоняет в мозг. — Может быть у тебя и есть шанс, но призрачный.  Поднимается со своего кресла, отходит к окну. Рицку ослепляет белая рубашка с нарачито небрежно подвернутыми рукавами. Директор достает сигарету. На секунду кажется, что это Соби стоит у окна. Затягивается. Очки вспыхивают в свете лампы и иллюзия сходства, резанув по живому, исчезает без следа. — Я тебе ничего не обещаю, но и не отговариваю. Надо, чтобы в твоей голове все встало на место. Надеюсь, у тебя на это хватит сил и времени. Первое задание для тебя: прекрати бояться своих воспоминаний. На этом все. Все. Все сначала. Рицка лежит в темноте, слушает, как шумит под ветром парк и думает: «Какой из Минами наставник?!» Кто ему вообще школу доверил?! Не бояться своих воспоминаний? Да память Аояги сейчас ничем не отличается от клубка змей. Он не просто их боится, он от них в ужасе. Все, что бы он ни вспомнил, — пропитано ядом. Брат, дом, Соби. И при чем тут воспоминания вообще?! Разве одного желания вернуть Соби недостаточно? Рицка злится: он приехал учиться, а ему в первый же вечер промывают мозги. Он готов луну с неба достать, а с ним говорят, как с ребенком. Или, что еще хуже, издеваются. Специально бередят там, где больно. Но Рицка не хочет начинать учебу с невыполненного задания. Глупо же. «Хорошо, — идет он сам с собой на компромисс. — Сейчас быстренько повспоминаю, а завтра скажу, что задание выполнено и постараюсь быть убедительным». Сказано — сделано. Но вместо приятных картинок, память подсовывает Аояги кадры с приходом Сейя, он снова слышит его обидные слова, снова видит спину, уходящего Соби. Мало тебе, Рицка, унижения? Словно в насмешку, добавляются воспоминания о Юйки — он даже не попрощался с ней. Чувство вины не дает покоя. Воспоминания наседают. Рицка проводит ночь, разговаривая с фантомами в своей голове, а утром с тяжелым сердцем идет на первую лекцию. Так начинается его жизнь в стенах школы Семи Лун — третья по счету, как он шутит в сети с Нацуо. Рицка чувствует себя неприкаянным. Без метки, без навыков, без пары. Без Сэймея, без Соби, без Юйко. Вдалеке от друзей, со странным прошлым и туманным будущим. Предметов много. Номинально — это те же дисциплины, что и в обычной средней школе, но по существу, Рицка сталкивается с чем-то таким, к чему не готов. На первом занятии по языкознанию он записывает за преподавателем: «Курс рассчитан на модулирование заклинаний с максимальной четкостью и скоростью, — начинает с места в карьер невзрачная сухощавая женщина. — Заклинания — не обыкновенные лингвистические узлы, а средства подчинения реальности, — ее голос звучит подозрительно миролюбиво, воротничок льежского кружева лениво съезжает то в одну, то в другую сторону, и Рицке все вместе это уже не нравится. — Боец, даже самый талантливый, всего лишь несовершенный инструмент в руках Жертвы. Он не способен сам заставить слово работать. Единственное на что он способен — это искать соотношения слов, предлагать своей паре новые и новые формулы. В этом состоит наше искусство. «Так, — думает Рицка, — Если эта швабра, когда-нибудь услышит от меня слова благодарности за этот ком знаний, то у нее явно случатся слуховые галлюцинации». «Как чувство собственного достоинства превращает хама в человека, так способность Бойцов чувствовать силу слов, а Жертв — усиливать связь, превращает наиболее удачные формулировки в Заклинания. Резонно спросить, когда формулировка удачная? Если бы на это вопрос был точный ответ, то искусство превратилось бы в конвейер. Нет универсальных формул, нет универсальных рецептов. Все зависит от того, как работает ваша связь. Каждый Боец уникален, каждая пара неповторима. Заклинание, которое работает у одних, может быть совершенно бесполезно у других. Но вы никогда не пропустите момент превращения слов в Заклинание. Как только слова встанут в нужном порядке, вы почувствуете, что скрытая в них энергия начнет высвобождаться. Но применить Заклинание Боец не сможет. Запомнить, записать, понять — да. Но не применить. Жертва, замыкает цепь связи и высвобождает формулу, придает ей законченность». Рицка старается записывать и не отставать от других, но отвлекается на витрину с необычными шахматными фигурками. Пешки в виде армии клыкастых русалок, резные черепа королей и королев с лягушками и змеями вместо глаз, вороны, заменяющие коней, и ладьи, больше напоминающие гильотины. Рицка не может отвести глаз от этого странного великолепия, выточенного из камня с потрясающей точность и натурализмом, спохватывается только звучит гонг на перерыв. После занятий приходится подниматься на последний этаж, под самую крышу, и просить в архиве доступ к электронной версии курса, а потом уже оттуда наскоро переписывать: «Для того, чтобы Заклинание изменило реальность всегда нужно разрешение Жертвы. Как только связь между Бойцом и Жертвой разорвана, слова возвращаются в инертное состояние. Но… Всегда есть «но». Найденный лингвистический узел не перестает выполнять функции числа Эрдеша. Так что от каждого рабочего Заклинания можно начинать поиск нового». Из лекциях по общей культуре им рассказывают о заклинаниях симметрии, которые якобы способны менять реальность без открытия Системы и без участия Бойца. Напрямую. Вечерами приходиться учить санскрит, чтобы на практических занятиях читать отрывки тибетского учения о «Едином Имени» и о «Чистой и Нечистой паре». Все эти — фольклор и старье, не имеющее никого отношения к современной Системе. Зачем им знать о заклинании симметрии, если оно требует колоссального резонанса метки, которого не может обеспечить ни одна, даже самая одаренная, Жертва? Рицке абсолютно наплевать на эти сказки, на теорию Имени и его историю. У него не захватывает дух от пыльных страниц и формул отражения слова при вращательном движении нестабильных поверхностей. Но без этих знаний Соби, кажется, не вернуть. И если Аояги хочет хоть еще раз его увидеть, ему тоже нужно во всем этом разбираться. Он в очередной раз вздыхает, с усилием открывает манускрипт Тобгяла «О Белой и Черной Метке» там, где его сморил сон прошлым вечером — на первой странице. К началу осени он втягивается. Перестает чувствует себя чужаком и выскочкой, просиживает ночи в библиотеке, где собраны работающие формулы связи, не замечает, как летит время, выныривает в повседневность посреди сумерек, понимает, что на дворе суббота и приехали Зеро в гости. Отлично! Как раз нужны их помощь и совет. Ребята пьют пиво у него в комнате с Кио. Рицка им очень рад и сходу предлагает сделать вылазку в ближайший город, развеяться, но вместо этого слушает терпеливые объяснения Ёдзи: — Заклинания — это не магия, Рицка, — говорит тот, зло провожая глазами Нацио и Кио до двери. — Понимаешь, реальность… она ведь неоднородная. То как ажурное кружево, то как пиксельная сетка. Ячейки каждый раз разные. В Системе, к примеру, шаг ячейки большой, реальность похожа на дырявую рыбацкую сеть. Все пропускает, сама рыхлая и податливая. Попасть в такую ячейку заклинанием — Рицу, кстати, не любит слово «ячейки» и называет слабые места материи «Точками Сборки» — раз плюнуть. А что в реальном мире? Здесь совсем другое дело. Реальность плотная — изменить ее можно с таким же успехом, как заставить верблюда пролезть через игольное ушко. Невозможно. Да еще надо учитывать искривления времени. Да и зачем? Баловство. То ли дело в Системе. Да и наши метки в Системе отлично видны — а это те же точки сборки. Трудно промазать. Поэтому в Системе главное не атака, а защита. У кого Жертва сильнее, тот и выигрывает. — Но Соби же предпочитает нападение. — А все почему? Потому что твой брат защиту, как стратегию, в грош не ставил. Да и от тебя защиты ждать было бесполезно. Тебе ж в голову даже мысли ни разу не пришло, что твоя задача — защищать Бойца. Да и меток у вас нет, все не как у людей. Вот Соби и атакует. Но и защищается хитро. Помнишь же его по тренировкам. Попасть в него можно, только если застанешь врасплох. Он сдвигает пространство-время, прячется. С Соби никогда ничего не знаешь наверняка. С ним тяжело. Одно утешает: то что он вытворяет в Системе — мало кто умеет. Подожди. Я ж тебе про Заклинания хотел рассказать, а не про стратегии боя. Ну вот, отвлек. Так на чем я остановился? Короче, нашел Точку и направляешь в нее заклинание. Иногда достаточно одного правильного слова. Оно как маятник, понимаешь. Толкнул, и вся материя раскачалась, а потом потянул за нить связи и опа, — на ладони Ёдзи появляется карта — возникнет новая реальность. Все зависит от умения. Ответил я тебе? Нормально? Ну вот и ладненько. Пойдем догоним ребят? Нет? Ну как знаешь. Что будешь делать? Рицка ничего не отвечает, молча берет у Ёдзи карту и уходит к себе. Читать, думать, зубрить. Во всей этой безумной гонке за пониманием связи он пока видит только один плюс — воспоминания перестают одерживать над ним верх. Если они случайно всплывают в хаосе лекций или под утро в полусне, он дает им течь свободно, не прогоняет. Яд чувствуется уже не так сильно. Начал выветриваться? Или он уже заражен настолько, что больше его не ощущает? Рицка оставляет далеко позади себя то время, когда воспоминания о брате и Соби были, как кровавое месиво — не поймешь где что. Теперь в этих воспоминаниях нет ничего общего. Одно, как открытая рана, кровоточит тоской по детству, обидой и ревностью. Другое похоже на аккуратный шов после ампутации. Из одного вытекает, как дурная кровь, горячая привязанность к брату. Другое мучает по ночам фантомными болями. Рицка не знает, как такое лечить, да и на лечение нет сил. Но про Сэймея он может думать спокойно: нет ни гнева, ни обиды, ни желания увидеться. Сэймей понятен и неинтересен. Он вроде есть и его вроде нет — остался далеко за поворотом. Рицка им переболел. С Соби по-другому. Соби всегда где-то впереди, манит как мираж. Утром смотрит на Рицку из зеркала мутным отражением сквозь запотевшее стекло, на лекциях сидит рядом и ядовито высмеивает всех подряд, идет с ним по коридорам, отражаясь в бесконечных стеклах оконных рам, вечерний сумрак принимает его очертания, молодое дерево похоже в воде на его отражение. Рицка иногда думает, что немножко сходит с ума. Но беспокоит его не это, а то, что где-то глубоко внутри, он все еще винит Соби за все: за то, что тот втянул его в передряги, за то, что приручил, за то что бросил, за то что говорил, что любит, за то, что теперь из-за него приходится горбатиться в этой дыре. Рицка понимает, что упреки эти глупые, но пока ничего не может с собой поделать. Кто-то же должен быть во всем виноват. *** — Что ты делаешь? Голос Минами застает Рицку врасплох. Аояги озирается вокруг и с удивлением обнаруживает себя в коридорном тупике рядом со спортивным залом. Он не помнит ни как сюда попал, ни что здесь делает. Такие выпадения из реальности случаются уже не первый раз, но его впервые на этом ловят. Это еще полбеды. Рицу держит своей костлявой рукой его запястье. Рицка исподлобья глядит сначала на директора, потом на свой кулак. Костяшки разбиты в кровь, а на слое штукатурки трещины и разводы. — Отпустите. Минами разжимает пальцы. Рицка видит как в замедленной съемке движения фаланг, чувствует, как кровь снова наполняет пережатые артерии, как возвращается с покалыванием тепло в подушечки пальцев. Но вместо руки Рицу перед глазами возникает совсем другая рука. Не Рицу отпускал его запястье, а Соби. Уходя, не тянет за собой. Не позволяет ему разорваться между любовью к брату и… Чем? Чем еще? Рицка вздрагивает. Ему хочется снова ударить в стену, чтобы прогнать досаду от того, что Минами спугнул из его головы какую-то важную мысль, но он только говорит сквозь зубы: — Мне надо двигаться дальше. С воспоминаниями я закончил. — Завтра я начинаю лекции по теории и практике связи. Не опаздывай. *** Над дверью кабинета, в котором Рицу читает лекции, висит изречение Сократа: «Nosce te ipsum — найди свое место». Рицка плюхается на первое попавшееся. Минами начинает курс с легенды: — Когда-то Имя и Метка были единым целым. Не существовало ни Жертв, ни Бойцов. Носитель Метки был связан с Точкой Сборки и Точкой Времени идеальной связью, он был центром симметрии. Но все изменилось. Мы имеем то, что имеем. А именно — несовершенные, затратные причинно-следственных связи со смещенным центром, и хуже всего — сами их фиксируем словами. Эти связи не сохраняют энергию, обречены на конечность и лишены гармонии. Поэтому задача школы создавать пары, в которых взаимодействие будет происходить без потерь энергии на сопротивление и оспаривание ролей. Вопросам и сомнениям нет места в сцепке. Каждое «почему» отнимает силы у Бойца, каждое «зачем» — у Жертвы. Двое не могут думать, как один. Кто-то думает, а кто-то безоговорочно подчиняется. Для связи всегда был, есть и будет главный. Иначе проигрыш неизбежен. Рицке хочется вскочить и бежать прочь. Минами не читает лекцию. Он раскладывает сердце Рицки по полочкам, превращает его и Соби в ящики комода, где все аккуратно по отделениям: в одну сторону новогодняя мишура и мандарины, в другую — колыбельная и поцелуй на ночь, а дисциплина и правила — сюда. И никаких чудес и привязанности — для этого нет места. Рицка глубоко дышит и старательно выводит предложения, одно за другим, одно за другим. Один думает, другой подчиняется. Пока Рицка подчиняется. Пока Рицке нечего возразить. Он просто знает, что все не так, или не только так. После лекции он закрывает за собой классную дверь, словно крышку гроба. Проходит еще один месяц. Впустую. Восстановление связи с Соби от него все так же далеко, как и в самом начале обучения. Любые эксперименты с Системой заканчиваются полным провалом. Рицка в очередной раз чувствует себя обманутым и брошенным. Слабым. В конце октября он без приглашения открывает дверь в кабинет Минами: — Мне нужны тренировки в системе. Разрешите. Дайте пару. Я не могу заставить работать связь внутри меня в одиночку. — Ты отдаешь себе отчет о рисках? — Мне все равно. Я не для того столько корпел над скриптами, чтобы останавливаться. Я читал в вашей с Эдвардом Ришаром монографии: чтобы управлять словами, надо в одном месте и в один момент привести в движение желания, интуицию, зрительные образы, воспоминания, мускулы и… мне не хватает ресурсов. Правильные воспоминания. Правильные мысли. Это в активе. Теперь мне нужны правильные движения. На лекциях вы говорили, что только через тренировки можно овладеть связью. Мой мозг что-то блокирует, но его можно взломать через тело. Вы видели, нет, вы знаете, я ходил по связи здесь, в вашей школе. Правда, только один раз. Если смог один, смогу и второй. Помогите. — У меня нет для тебя свободной пары. И я не хочу губить новичка, — Долгая пауза. Рицка не двигается с места. — Завтра приедет Нацуо, попробуешь с ним. *** — Что такое любовь?! Это гормоны и ничего больше! Что ты к этому привязался! «Я люблю тебя» — всего лишь эффективный вид заклинания. Всего лишь правильная форма лингвистического узла. Пойми ты уже! Минами сидит в углу белый от гнева, как старый эльф. Рицка старается. — Почему ничего не работает? Нацио уже раз десять произнес «Я люблю тебя, Рицка», Аояги даже позволил себя поцеловать. Рот у Нацио, как у собаки язык, шершавый и мокрый. Но Рицка мужественно терпит и даже не утирается:  — Что не так? Вопрос остается без ответа, как и сотни других вопросов. Минами поправляет очки и кажется, что смотрит на него долгим странным взглядом. В этот момент Рицке кажется, что он еле сдерживается, чтобы не ударить. Но директор только безразлично бросает в раскаленный эмоциями воздух: — Все. Закончили. Завтра все то же самое с Нагисой. Всем отдыхать. *** — Еще раз. — Рицу, это бесполезно. Ты понимаешь значения этого слова?! Это не Жертва, Рицу, это гора отходов. С чего ты взял, что там есть с чем работать? Ты просто потакаешь Соби. Ты всю жизнь потакаешь Соби. Остановись уже. Я больше в этом не участвую! — Нет, ты останешься, и вы попробуете еще раз. — Какая же ты упертая сука, Рицу. Иди сюда, Аояги. Ближе. Смотри мне в глаза. Не отводи взгляда. Важно не отводить взгляд. Ты должен дать мне разрешение, должен почувствовать, что мы становимся едины. Смотри. Я тебя пускаю. О боже, Рицу, он отводит глаза! Какая тут связь! Он на минимум не может открыться. Я не знаю, как твой Соби это сделал. Рицка выходит во двор и смотри на нежное прозрачное небо ноября. Он никак не может до конца поверить, что все закончилось неудачей. Сзади раздается скрипучий голос: — Завтра попробуем снова. Встанешь со мной в паре Бойцом. — Но я же Жертва. — Ты пока никто. Пустое место. Завтра в восемь утра, со мной. *** Рицу устает. Это видно по осанке, по сбивающемуся дыханию, по проступившим морщинам. Они в Системе против Зеро. Результат не лучше всех предыдущих. Связь есть, наконец-то есть. Но такая слабая и призрачная, что Минами не может держать и усиливать ее долго. Он снимает барьер и молча идет из спортзала, уже в дверях оборачивается и машет Рицке, заставляя следовать за собой. В кабинете он тяжело опускается в кресло и закуривает. Его голос звучит в полутьме, как из колодца: — У каждой связи есть якорь. — Что? — Якорь, — Минами затягивается и устало стягивает с носа очки. Рицка видит, как те сиротливо ложатся на безупречную поверхность стола и начинает волноваться. — Якорем может быть что угодно, — Минами поднимает на него черные провалы вместо глаз. — Слово, предмет, запах, воспоминание, место. Если хочешь, назови якорь талисманом, если хочешь — координатой зеро. Рицу трет переносицу и тушит сигарету. — Тебе надо настроиться. Не на Соби — на себя. Найти в себе связь и дать ей вырасти. Как с воспоминаниями. Надо дать связи потечь через тебя. Разрешить ей это. Минами идет к стенному шкафу, открывает створки, отодвигает фолиант с золотыми буквами и достает из ниши в стене черный футляр, инкрустированный перламутром. Тот кажется Рицке смутно знакомым. — Для меня все началось вот с этого. Рицка протягивает руку и, только дотронувшись до артефакта, бессильно опускается прямо на пол. Закрывает глаза. Его словно размазывает между прошлым и настоящим. Пол снова в пятках крови и отпечатках ног. Как в тот вечер, когда приходил Сэймей. Но Рицка знает, что это просто его связь с теми поворотными событиями. Это больно и это надо пережить. Боль — для Бойцов лекарство от кармы. Он должен терпеть. Без терпения нет ни одного шанса найти Соби. Вдруг перед глазами в разные стороны разбегаются яркие мерцающие нити, заполняют комнату, вьются плющом по пальцами — можно потянуть любую. — Я вижу связи. Но все это не то — не те нити:  — Я не вижу свою связь с Соби. — Увидишь. Тренировки будут каждый день. После занятий. Свободен. Теперь Рицка встает в шесть утра, с восьми и до четырех исправно записывает лекции, как машина, не вдаваясь в подробности, но и стараясь не пропустить ни слова. На столе у него теперь безупречный порядок, чтобы успокоить беспорядок в душе. После лекций он идет на спарринги. Возвращается в свою комнату, ест, не чувствуя вкуса и часто не сознавая что именно, просматривает принесенные из библиотеки книги, читает до тех пор, пока глаза сами не закрываются, видит странные сны, о которых не помнит ничего утром, встает в шесть часов, с восьми и до четырех исправно записывает лекции. Создается впечатление, что у него все нормально. Но это только впечатление. Рутина — единственное, на что еще может опереться Рицка, чтобы не упасть. В ней заключается его последний уцелевший ориентир, и он выжимает из нее максимум. Раз в семь-восемь дней с ним все-таки случаются кризисы. Какая-то неведомая часть его мозга включает красную лампочку тревоги. Тогда он просит освободить его от занятий и тренировок, закрывается в библиотеке, раскладывает перед собой тома учтенных заклинаний и манускрипты в переплетах, ищет в утробах пыльных монстров слова, составляет из них формулы, пишет, переписывает, читает нараспев, меняет ударения, слоги, языки, создает этакое чудовище, играется с ним до тех пор, пока под тяжестью абсурдности заклинание не разрушается изнутри. Иногда ему удается создать что-то жизнеспособное. Иногда оно не умирает, а начинает петь. Тогда Рицка представляет, как прочитал бы готовую формулу Соби. Слушает его голос с закрытыми глазами, до тех пор, пока у него не возникает уверенность, что Соби стоит рядом. Он еще несколько мгновений смакует этот момент, но как только эхо затихает, возвращается к занятиям. Рицу не задет вопросов. Рицка не отчитывается в своих действиях. Однажды ему на глаза попадается чужое заклинание: Я улицей этой шагаю, А звук шагов отдается Совсем на другом проспекте. И там Я слышу себя, Шагающего в ночи, Где Только туман настоящий.* Он читает несколько раз, а потом слова сами собой складываются в голове, и он наскоро записывает на полях конспекта свою формулу. Проверить он ее не может. Но запоминает. А во сне к нему приходит Соби. Сон такой же реальный, как сон с Сеймеем. В нем Рицка один в огромной комнате с факелами, на стенах вместо картин висят зеркала, факельный свет отражается в них, множится, гипнотизирует. Рицка подходит к одному из зеркал. Переходит у другому — они все похожи, один в один дубликат, реплика. Рицка ускоряет шаг, переходит на бег, торопится разглядеть все зеркала. Почему-то это очень важно — найти одно, единственное в этом зале. Отличающееся от остальных. Подлинное. Словно от этого зависит чья-то жизнь, только он не может вспомнить, чья именно. Не то, не то, не то. Все подделки. Он скользит пальцами по медным рамам, завитки цветочного декора ощущаются под ними завихрениями времени, враждебными и отталкивающими. Все бесполезно. Все напрасно. Вдруг под пальцами становится тепло. Рицка останавливается, возвращается назад, снова проводит рукой по медному узору. Не показалось. Он смотрит на свое отражение — его нет, за отражающей поверхностью ничего, кроме бесконечной черной ночи, которая как колодец затягивает в себя. Рицка смотрит в темноту до рези в глазах, он точно не знает зачем, но смотрит и ждет. До тех пор, пока из темноты не появляется Соби. Он так близко, только протяни руку, но ладонь скользят по ртутной глади. Не открыть, не войти в сумеречную зону. Река длинных волос привычно собрана в низкий хвост, только теперь волосы кажутся не светлыми, а белыми. Рицка просыпается в холодном поту и со слезами на глазах. Сон повторяется. Рицка начинает его видеть каждую ночь, всегда один и тот же. Соби смотрит на него из тени бездонными глазами, пытливыми, как крюк вопросительного знака. Стоит и терпеливо ждет его на границе между прошлым и будущем. Рицка стесняется этого сна. Он каждый раз просыпается от него мокрым — от слез, от желания, от пота. С натянутым до судорог животом, с рукой на члене, с удушающем желанием. Он жалок и ничего не может с этим поделать. В несколько движений о завершает то, что начал еще с закрытыми глазами, и давится скулежом, пряча лицо во влажную от рыданий подушку. Но после каждого сна едва заметное тусклое мерцание связи на уровне солнечного сплетения разгорается сильнее, тоненькая струна закручивается в спираль, словно маленькая галактика. Однажды в начале декабря, забежав на несколько минут к себе в промежутке между очередным спаррингом и библиотекой, Рицка прислоняется в изнеможении к дверному косяку, чтобы перевести дух. Вспоминает невзначай, что Соби любил стоять так, курить и смотреть на закат. Иногда, очень редко, прижимал его к себе, наклонялся, и тогда голова у Рицки начинала кружиться под пронзительным взглядом, опасным и неудобным, как консервный нож. В такие моменты, словно загипнотизированный, Рицка словно перемещался в иное пространство, оказывался посреди странного многоцветного мира, ощущал на своих губах сухие, как осенние листья, прикосновения. Как он мог забыть это? Как он мог предположить, что Соби в чем-то виноват перед ним? Как он мог подумать, что он променял его на Сэймея? Почему же он все это время проходил мимо очевидного — настоящей взаимной любви? Неожиданное воспоминание становится таким реальным, что впервые за все эти месяцы Рицка расслабляется, улыбается и пробегает пальцами по связи, ощущает завихрения времени, разглаживает их. Опускает глаза. Скрученная струна связи натянута до предела, она поет под его рукой. Вот она — Связь с Соби. Ее не надо искать, она не оборвана, она всегда с ним — его неотъемлемая часть. «Надо позволить ей течь». Как крови, как времени, как жизни. Пройти по ней оставшуюся часть пути до встречи с Бойцом. Уцепившись за эту мысль, Рицка дает связи заполнить себя как воде, как свету, как песку. Он вглядывается в воспоминание, в стоящего перед ним Соби, в его улыбку. Соби — тоже его часть, его живая часть. Где он? Как до него добраться? Медленно Рицка переводит глаза на дверь за спиной Агацума. Взгляд блуждает по ней, собирает в одну точку полутень и полусвет. Рицка прищуривается. Дверь теперь кажется ему сделанной из матового стекла, с вырезанными по центру глубокими линиями, переплетающимися, завязывающимися в клубок. От линий невозможно отвести глаз, они начинает занимать все мысли, на их гранях поблескивает и искрит. Краем сознания Рицка отмечает, что его пальцы ощущают эти искры и откликаются на каждую нервной дрожью. Возбуждение поднимается в нем от поясницы все выше и выше. Клубок линий на двери превращается в их с Соби имена. Рицка боится дышать и спугнуть видение. В голове нет ни одного сомнения, пальцы сами тянуться навстречу нитям, перед глазами разворачивается записанная недавно формула, Рицка произносит ее как сомнамбула: «Не слышит ночь горящих фонарей, Воспоминание не заменяет чувство, Любить и помнить — разные искусства, Не видит суета бегущих дней». Словно потревоженная, материя в ответ неохотно мерцает, изменяя свою собственную вековую дисциплину, ворочается, как старое и обленившееся животное. В этот момент один Рицка, тот, которого знали Сэймей или Рицу, или Юйко, перестает существовать, от него остается только цель — она там, за дверью. Вместо старого Рицки появляется новый, тот, которого разглядел Соби. Трансформация занимает всего пару секунд — ровно столько уходит на то, чтобы дотронутся до стекла, заставить нить принять форму ручки, схватиться за нее с такой силой, чтобы вдруг костяшки засветились изнутри, как новогодние огни, потянуть на себя и открыть дверь…