Больше, чем имя. История первая

Раны лишь лекарство для кармы, Если тебе не все равно, Если ты ищешь и ждешь давно, Просто не закрывай окно, дыши. И я пробьюсь к тебе сквозь лед. Animal ДжаZ

      Соби позволяет событиям идти своим чередом. Он не считает сколько прошло дней, недель или месяцев с момента его ухода от Рицки. Время перестает иметь значение. Одни поединки сменяются другими — то боевыми, то тренировочными. Не интересно: ни против кого, ни за что, ни с кем в паре. Он устанавливает связь, выходит на бой, произносит заклинания, иногда пропускает ответные, но никогда не проигрывает. Находиться в Системе — только это важно, только это помогает ждать. Иногда он забывает, чего именно. Временами он даже благодарен Сеймею за возможность забыть — так легче. Но память возвращается, и тогда Система превращается в клетку под высоким напряжением, а ожидание кажется бесполезным.       Нервы и связь с Сейем сдают все чаще, а моментов единства с Системой становится все меньше. Связь уже давно не течет между ним и старшим Аояги полноценным потоком, а беспорядочно конвульсирует, сбоит, каждый раз заставляя метку под кадыком кровить и воспаляться. Соби пока старается, чтобы очередной сбой не замечали, использует авторежим, чтобы сохранить у Сеймея иллюзию контроля. Но того обмануть невозможно. Он замечает. Пытается все восстановить. Перенастроить. К его досаде починенное работает недолго. Связь опять замыкает в самые неподходящие моменты, и каждое такое замыкание ударяет рикошетом по Жертве. Он воспринимает это как неудачу — неудачи выматывают. Раздражение Сеймея растет все больше и все чаще требует выхода.       Ему не улыбается каждый раз быть громоотводом и корчиться под оголенным проводом Связи с Соби. Он терпит только потому, что еще надеется использовать любимчика Рицу для инициации новой чистой Жертвы и создания уникальной пары с внешней меткой. Но каждая попытка заканчивается разочарованием. Сеймей лишний раз убеждается, что просчитался, и Соби больше не в состоянии генерировать долговременную связь. Ну ладно, зато кратковременная у него по-прежнему очень эффективна. ***       Соби с новой напарницей открывают Систему. Жертва стоит сзади, прижавшись всем телом. Соби спиной осязает мягкие, приятные округлости ее груди, ощущает напряжение бедер, горячую и влажную кожу ее ладони в своей руке, сбивающееся дыхание, запах возбуждения — все как обычно после установления Связи второго уровня. Они почти вместе, но до того безграничного единства, какое он ощущал с Рицкой, этой бабенке далеко. И от этого внезапно становится тоскливо.       Тонкая и гибкая, Жертва впервые участвует в поединке. Опасность ее пьянит, хождение по краю — очаровывает. Ее смуглая кожа становится желтоватой от экзальтации. Соби должна передаться ее эйфория, но он ничего не чувствует. Только усталость и желание остаться в Системе одному. Нора, так кажется ее зовут, продолжает стараться, льнет, демонстрирует преданность, отдавая все силы — у них с Сейем одинаковая техника имитации доверия. Соби устал от лжи, абьюза и постоянного желания Сеймея быть лучшим.       Он разбазаривает чужую силу впустую, создавая иллюзию новой Чистой пары, дает Сеймею понять, что не хватает самой малости для появления внешней метки. С мрачным удовольствием наблюдает, как тот клюет на обманку и подключается третьим. Попался. С мстительным наслаждением тянет из Аояги по яркой и тяжелой связи энергию, добавляя к иллюзии единства иллюзию слаженной работы. Ему интересно, когда Сей почувствует ложь, какой зазор личной свободы он ему предоставит, прежде чем наказать.       Сеймей так хочет, чтобы все получилось, что вкладывается не думая, растрачивает себя. Много. Долго. Когда наконец замечает подвох — бледнеет. Он никогда не ошибается. Почему сейчас не заметил? Разрывает связь, освобождается от Соби, как от балласта. До Жертвы слишком медленно доходит, что они остались совершенно беспомощны перед стоящим против них Нисеем — каждый за себя — они пропускают удар на поражение — у Нисея приказ «убить», а он никогда не сомневается в приказах. Соби слишком поздно понимает, что Нора его прикрывает и принимает на себя смертельный удар — такой ей дан приказ: «защитить Бойца любой ценой», — и она тоже не сомневается в приказах. Сомневается только Соби. Но его мнение никому не интересно. Заклинание, несмотря на жертву Норы, задевает и подбрасывает вверх. Соби с удовольствием закрывает глаза. Теперь его оставят в покое до следующего кандидата в идеальную пару. Удара о землю он уже не чувствует. ***        Отдых длится недолго. Соби ставят на ноги быстрее, чем тот рассчитывал. Представляя нового кандидата, Сеймей делает что-то неуловимое, и на секунду становится похож на Рицку. То ли поворотом головы, то ли взглядом, то ли движением руки. То ли что-то до боли знакомое звучит в его голосе. Желание увидеть Рицку настоящего вырывается наружу, и Соби спрашивает, как там брат. Думает, что секундная слабость будет стоить дорого. Но Сей внимательно смотрит и неожиданно отвечает:       — Нормально. Не переживай. Он с Юико. Она не такая раззява, как ты. Она заставит его вспомнить, кто он такой. Привяжет к себе. Аффективный шантаж очень полезная вещь. Крепкая. А про тебя Рицка и думать забыл. Давно. Но спасибо, что спросил. Мило с твоей стороны.       В самом ответе Соби чувствует подвох. Он помнит Юико — рослую девочку с большой грудью, длинными волосами и тонкой, как у грифа, шеей — одноклассница — пока не появились Зеро, все время вилась неподалеку. Рицка считал ее своей подругой. Но, судя по тому, как произнес ее имя Сеймей — это уже в прошлом. В настоящем что-то идет не так и заставляет Аояги лгать. Странно, а мог бы просто сказать, что это не его, Соби, дело. Агацума на мгновение приподнимает уголки губ в усмешке:       — Про тебя он забыл еще раньше. Не боишься, что эта Юико обведет тебя вокруг пальца? Последнее время ты постоянно ошибаешься, Сеймей.       Пощечина вместо ответа — злая, через висок к щеке. Но этого мало. Не задумываясь, Сей сгибает ногу в колене, молниеносно бьет в живот. Соби соскальзывает по стене и тщетно пытается перевести дух. Вытирает ладонью кровь из прикушенной губы и мысленно усмехается снова. С тех пор, как появился Нисей, Аояги ни разу не замарал об него рук. Предпочитал наблюдать. Сегодня первое исключение из правил. Значит, слова ударили по больному, по личному, по тому, за что руками Нисея не отомстить. Значит, Рицка для Сеймея потерян и никакая Юико не сможет этого изменить. Надо ждать дальше. ***       Соби отстраненно наблюдает, как пальцы Сеймея выталкивают пуговицу из петли джинс, как ремень летит на пол, за ним следуют брюки и нижнее белье. Гусиная кожа, первые признаки возбуждения, потные ладони. И дело даже не в том, что Сей знает, где и как прикасаться, как сделать максимально приятно, какой сосок начать накручивать первым, когда укусить за мочку, когда потянуть за волосы на затылке. Дело в том, что Соби не может сопротивляться. Шрам пульсирует на горле и парализует волю.       Сеймей умело заставляет тело Соби отвечать на ласку рваными, механическими движениями, пускает в ход пальцы, засовывает их глубоко, сгибает и водит по кругу, играет ими там, где нащупывается простата. Другой рукой дрочит член. Соби больше не владеет собой, он презирает свою оболочку, но контролировать ее не в состоянии — метка исключает даже малейшее неповиновение. Сей не дает ему кончить. На самом пике возбуждения убирает пальцы, выпускает член. Поворачивается спиной. Соби смотрит на эту спину глазами цвета высветленного кислотой металла. У самой двери Аояги лениво бросает:       — Не трогать себя. Сейчас приведут твою новую Жертву. Инициируешь его. И проследи, чтобы он пережил пробуждение метки. На все про все — ночь. Смотри не запори мне все дело в очередной раз. Он не из наших. Еле смог вывезти пацана из Вильнюса. Завтра у вас бой. Официальный. Занесен в латовский регистрационный журнал. Если подведешь — убью.       Соби стискивает зубы, чтобы не завыть, послушно ждет, изнемогает от судорог внизу живота и ломоты в яичках. От него не требуется согласие. От него требуется безотказность. ***       Пара напротив с почти первобытной жестокостью бросает заклинания, но метка нового напарника дает столько энергии, что удары пульверизуются, не пролетев и половины пути до цели. Как зовут парнишку с рыжими, мелким бесом вьющимися волосами, Соби не запомнил. За все это время таких сменилось столько, что ему уже не то, что запоминать их имена, — давать им номера стало неинтересно.       Может имя этого надо было запомнить? С этим все получается. Система снова поет и принимает. Может быть потому, что волосы парня вьются и пахнут морем, как у Рицки. И ростом он не вышел, как Рицка, — едва достает Соби до груди. И рука, которая сейчас обнимает его за талию, один в один как у Рицки.       Соби кладет свою ладонь поверх веснушчатой кожи и прижимает. Позабытое ощущение мощи и вседозволенности наполняет тело и мутит разум. Он едва произносит несколько слов, как Боец противников обмякает бесформенным кульком на бетонном полу. Жертва противников — почти ребенок — еще стоит на ногах, делает неловкую попытку касанием передать остатки Связи и привести в сознание отключившегося партнера. Но, второпях, не рассчитывает силу передачи. Раздается хлопок, в ноздри забивается запах горелого мяса. Их жаль. Соби видит, как мальчик—Жертва делает еще пару безнадежных дерганных движений, без прежней грации, падает лицом вниз и не шевелится. Победа. Интересно, какой у них сейчас рейтинг в реестре поединков? И какое у его новой пары имя? Наверное уже не LOVELESS.        — Добей! — доносится до него, как с другого конца пустого трубопровода. Это Сеймей. Связь с ним за это время превратилась в гангренозную пуповину, смердящую, болезненную для них обоих. Но Сей ее не перерезает.       Соби поворачивает голову в его сторону. После боя и смещения реальности внутри Системы, все кажется ненастоящим — Сей словно парит высоко над землей. Или правда наблюдает за поединком с возвышения? Соби трудно понять из-за искажений Системы.       — Что? — Соби переспрашивает автоматически.       — Добей! — эти слова втекают в ухо сдавленным сладострастным шепотом. Так же, как втекали ночью прерывистые и искренние «твой», «только твой». То же придыхание, та же отработанная интонация.       Соби разжимает пальцы, тонкая ладонь рыжего медленно скользит вниз, остается в одиночестве. Агацума мрачно и отчетливо отвечает в повисшей тишине:       — Они уже достаточно ослаблены, они уже мертвы для Системы, у них пропала метка, зачем добивать?       — Соби, не перечь мне. Мне нужна внешняя метка, черт тебя побери, не победа, а метка. А у вас ее до сих пор нет. Эмоциональное единение не достигнуто! Вам надо превзойти себя. Переступить через правила. Сделайте, то что я приказываю! Соби, сукин сын, если ты не … Прикажи ему, ты! Как тебя там! Прикажи!       Соби открывает в себе упрямство. Помнит, что уходя обещал сам себе остаться таким, каким хочет его видеть Рицка, а не каким хочет иметь его Сеймей. «Делай только то, после чего ты сможешь вернуться». Рицке не нужен убийца. Если он сейчас выполнит приказ — он предаст Рицку, и тогда уже некуда будет возвращаться, некого будет ждать. Соби оглядывается и удивленно смотрит в яркие, как пластиковая бирюза, глаза литовца. Как он мог принять его за Рицку? Как хорошо, что не запомнил его имени. Не надо будет забывать.       — Это приказ! — мальчишка надрывается в самое ухо. Соби широко улыбается в ответ. Нити ночной связи истлевают изнутри — только сохраняют видимость прочности. Приказ больше ничего не значит. Сеймей этого не видит и не решается приказать сам — боится перебить новорожденную Связь старой. Соби улыбается шире:       — Не понял приказа, — он выговаривает каждое слово аккуратно, скрепляя их паузами, так, чтобы все вместе превратилось в глухую стену между ним и остальными. Ждет, когда окончательно рассыплется в прах ночной обман.       Когда Сей наконец понимает, что происходит — уже поздно. Ему ничего не остается как вымещать свою беспомощность на окружающих. Его накрывает самая опасная истерика — тихая, граничащая с безумием. Он подходит так спокойно, что становится не по себе:       — Врешь. Ты все понял.       Соби отступает и упирается спиной в Нисея, чувствует, как ему заламывают руку и разводят пальцы, понимает, что сейчас произойдет, пробует сжать их в кулак, но у Нисея сильная хватка: резкое крутящее движение — щелчок. И ничего. Боль не оказывает никакого действия. Реакция Соби сродни кататонии.       — Я ведь даже объяснил. Дело не в непонимании, даже этот сосунок понял, — Сэм тычет в рыжего мальчишку. — Дело в тебе. Ты сейчас сознательно игнорировал меня. Так не пойдет, Соби. И я тебе покажу, до какой степени я в тебе разочарован.       Нисей держит крепко, Аояги хватает Соби за забранные в низкий хвост волосы, дергает на себя, разворачивая голову Бойца к себе — глаза в глаза — и спокойно продолжает:       — Мне нужен чистый Боец не для прогулок под луной, — это уже в прошлом — а для создания непобедимой пары. Моей пары. Непобедимой, значит устрашающей. Если ты не убиваешь, ты никому не страшен. Не боятся тебя — не боятся и меня. Ты что, сукин сын, думаешь я с тобой шутки шучу? Что если на тебе моя метка, то тебе все сойдет с рук? Что и кому ты хочешь доказать? Если ты не можешь выполнить простой приказ, ты мне больше не нужен. Ты перестаешь быть полезным, Соби. Я предлагаю тебе это обдумать. Скажем, неделю-другую. Надеюсь «холодная» изменит твое поведение.       Сей хочет сказать что-то еще, но вместо этого концентрирует свой взгляд на росчерках шрама. Соби заходится кашлем — сильным, судорожным, который долго не может побороть, задыхается все больше. Внезапно все прекращается. — Нисей, кнут, — голос Аояги наполнен неутоленной кровожадностью.       Это уже не наказание за непослушание — это экзекуция. Соби не защищается и не отбивается, прекрасно понимая, что будет только хуже — любая эмоциональная включенность будет только подпитывать метку и усиливать боль. Он закрывает лицо руками и подставляет спину, считает удары и ждет, когда мир погаснет. В мозгу что-то переключается, и он перестает понимать когда он и где. На вилле в горах или в кабинете Рицу в свои четырнадцать лет.       Нисей наклоняется над ним, смотрит и выносит вердикт:       — Хватит.       — Оттащи его в подвал. Вода и сухари. Пусть хорошенько запомнит, что значит пытаться найти лазейку в моих приказах. ***       Дверь за Нисеем и бугаем из ближнего круга Сеймея закрывается. Соби прислушивается и насчитывает пятнадцать шагов прежде, чем шум и шарканье перестают доноситься из коридора. Он с трудом садится на каменном полу, поджав под себя ноги, и осторожно вправляет вывихнутые пальцы. Ждет, пока пройдет приступ боли, здоровой рукой нащупывает брошенный рядом плед, отгрызает кромку, рвет длинный лоскут, фиксирует суставы. Осматривается. Грязно, сумеречно, голо. Матрац, жестянка с сухарями в одном углу, ведро — в другом. Под самым потолком небольшое зарешеченное окно, под ним десятилитровая бутыль с водой. С той стороны окна доносится шум мотора. Он где-то под домом, ниже уровня гаража. В комнате, о существовании которой, он не догадывался. Не курорт, конечно, но ждать можно.       Агацума подтягивает матрац, ложится на него животом и закрывает глаза…       Когда он их разлепляет, то первым делом чувствует, как дергает и тянет исполосованную спину. Привстает на локте и оглядывается. Волосы присохли к рассеченной коже, шея затекла и поворот головы превращается в изощренную пытку. Лицо горит, горло дерет от жажды. Соби выцепляет взглядом бутыль. Расстояние до нее кажется непреодолимым. Он вдыхает через рот. Затхлый запах проникает в легкие. Агацума заставляет себя подняться на ноги через «не хочу», кое-как доковыляв до бутыли, присаживается рядом, нагибает, жадно пьет, толкает бутыль ближе к лежанке, расплескав часть на пол. Но лучше так, зато в следующий раз не вставать. Его клонит в сон, голова кружится, и кажется поднимается температура. Он садится на тюфяк, стягивает с себя рубашку, — все равно от нее нет никакого проку — чтобы больше не тревожить спину, подвязывает волосы оторванным от нее подолом, делает еще несколько глотков. Надо бы промыть раны, но неизвестно сколько его здесь продержат, а воды в обрез. Ладно, он привычный, все будет нормально. Соби снова падает на матрац лицом вниз. В мозгу крутятся неизвестно откуда прилетевшие слова: «Любить и помнить разные искусства». Разные, соглашается про себя Соби, и тут же теряет ясность мысли.       По ощущением он в подвале около трех дней, спину дергает все сильнее. Агацума пытается дотянуться до отметин хлыста — под пальцами мокнет и жжет. Надо было промыть, но теперь уже поздно. Метка выжигает горло каленым железом и протолкнуть даже размоченный в воде сухарь невозможно. Голова тяжелая и постоянно хочется спать. Где-то на четвертые сутки лихорадка скручивает его как мокрую тряпку. Соби пытается позвать охранника — наверняка за дверью кто-то есть. Язык шершавый и сухой, как все во рту, ворочается еле-еле, но никакого звука, кроме шипения, издать не получается. Тогда он ползет к двери и стучит. Должны услышать. Долгая тишина в ответ убеждает, что там никого нет. Может быть, и к лучшему. Он так устал. Соби в полузабытьи возвращается на жесткий тюфяк и на этот раз окончательно теряет счет времени. Между бредом и явью он видит себя стоящим в саду перед створчатым окном в облезлой деревянной раме. Осень. Ногам тепло и немного мокро. Они утопают в сливовой падалице и жухлых листьях. Моросит, словно с неба сыпет бриллиантовая мишура. Кажется, он стоит так уже давно, ноги подгибаются и хочется присесть. Но он почему-то продолжает стоять и ждать. За окном, в доме, в круглой зале, увешенной зеркалами, горят факелы. Тишина и никого нет. Соби смаргивает, и посреди факелов появляется Рицка, идет от зеркала к зеркалу, трогает рамы. Соби зовет, кричит, старается, чтобы Рицка заметил, хотя бы просто прошел мимо. Кажется, тот слышит. Ускоряет шаг, бежит по зале в его сторону. Сердце Соби лихорадочно бьется. Но Рицка пробегает мимо окна, и тогда Агацума кажется, что он умирает. Он не может ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни услышать стук своего сердца. А потом Рицка вдруг возникает в окне и смотрит ему прямо в глаза.       Очнувшись, Соби лежит, отстраненно разглядывая трещины на бетонной стене. Это явное помешательство. Ничего удивительного. Смрад, лихорадка, голод. В добавок, ему как будто слышится голос Рицки, или мерещится, что тот где-то рядом.       Лихорадка не спадает, бредит Соби все чаще, в моментами просветления, не знает, день сейчас или ночь. Ему все чаще слышится голос Рицки, он каждый раз привстает, ищет его глазами в тенях, понимает, что это просто шум пульсирующей крови в ушах. Он один — рядом только утренний холод и морок. Никто не идет к нему между мирами, а звонкий голос, читающий нараспев в его голове — очередная галлюцинация. Не первая, но если так пойдет и дальше — то, вполне возможно, последняя. Соби невесело усмехается. Почему бы и нет? И роняет голову на промокший и набитый опилками матрац. ***       Рицка тянет дверь на себя. Она открывается бесшумно — между пространствами не бывает трения, иначе бы люди, а особенно коты, никогда бы не смогли спать спокойно. За дверью затянутая серой паутиной чернота, под ногами стелется туман. Рицка делает шаг вперед. Уши закладывает тишиной, а перед глазами начинают лопаться красно-желтые круги — по одному на каждый удар сердца. Еще один шаг между натянутыми звенящими нитями. Туман сгущается, начинает приобретать очертания, обрастать деталями, становиться довольно большой комнатой, холодной и мрачной, с низким потолком и подслеповатым окном, похожим на обсосанный до прозрачности леденец, но даже на этом обмылке поставлена решетка с толстыми прутьями, которые в сыром воздухе обросли коконами пыли и ржавчины.       Тяжелый запах протухшей плоти заполняет легкие. Рицка зажимает нос рукой, старается задержать дыхание и снова осматривает подвальное помещение. Свет извне практически не проникает, и то, что находится по сторонам, рассмотреть невозможно. Да и самих углов не видно. Однако глаза начинают привыкать к темноте. В углу что-то набросано, кажется одежда, перевернута жестянка с сухарями, громоздится строительный мусор. Рицка переставляет ногу, аккуратно двигаясь вперед. Подошвы шаркают по бетону. Он замечает у стены не резкое колыхание сумрака, скорее догадывается по очертаниям, чем видит, как там на полу медленно и тяжело ворочается человек. Рицка приближается вплотную. Связь сходит с ума, заставляя сердце отчаянно колотится. Перед глазами возникает прямоугольник худой спины, по ней расползлась бурая беспорядочная сетка полос. Волосы, длинные и свалявшиеся, больше не собраны в высокий хвост, но неряшливо разбросаны по плечам пожухлой травой. До слуха долетает неровное дыхание и вдруг прерывается.       — Соби… — в горле пересыхает и язык не слушается. Хочется бежать отсюда прочь, но Рицка протягивает руку, решается коснуться горячих белесо-рваных рубцов с запекшейся в гное грязью — каждое касание лечит. Нагибается ниже, осторожно дотрагивается губами до незаживающих ран, его едва не выворачивет от сладковатого на вкус рубца — но поцелуй восстанавливает быстрее. Мышцы под его касаниями напрягаются, как от удара. И тут же расслабляются. Рицка говорит:       — Прости, что так поздно.       Соби неуклюже разворачивается и садится, заваливаясь набок. В темноте прямо перед юной Жертвой возникает бледное и худое лицо с впалыми глазами.       — Соби, это я. Я сейчас все поправлю. Сейчас будет не больно, — Рицка плохо понимает, что говорит, сознание туманится от смрада, от ломоты и жара в теле Соби, от жалости и злости. Он путается в ощущениях, перестает различать где его чувства, а где чувства Бойца. Старается сохранять самообладание, сжимает посеревшее горячечное лицо Соби в своих ладонях.       — Рицка? — Соби не называл его по имени так давно, что Рицка почти забыл, как правильно и красиво оно звучит. —  Это правда ты?       — А ты ждал кто-то еще? Сколько у нас времени, чтобы привести тебя в порядок?       — Придут разве что проверить, когда я сдохну.       Рицка на коленях заползает за Соби, садится спиной к стене, мостится поудобнее, поглубже, так, чтобы можно было работать Жертвой долго. Слегка обнимает Соби за плечи, тянет на себя. Тот послушно приваливается и закрывает глаза.       —  Ты же мог восстановить связь в любой момент и позвать. Почему не сделал? — Рицка спрашивает последнее, что тревожит. Не может отложить на потом, так этот вопрос его мучит.       — Я уже видел однажды твои глаза, полные жалости. Я не такой сильный, малыш, чтобы увидеть это еще раз. И потом, звать бесполезно. Ты должен был захотеть вернуться по собственной воле.       — Я захотел, Соби. А теперь очень сильно хочу вернуться вместе с тобой.       Рицка крепко обнимает своего Бойца, кладет руки на исхудалые плечи и тоже закрывает глаза. В подушечках пальцев рождаются электрические покалывания, кожа начинает светиться изнутри. Материя вокруг меняется местами со временем, замещая поврежденные ткани, перешивая реальность на новый манер, исцеляя и восстанавливая. Говорить больше не имеет смысла. Речь слишком медленна и ограничена, чтобы передать хоть что-то, любое слово — ложь. Молчание вмещает в себя сотни прожитых страниц. Они оба просто счастливы, как дети, которые не замечают, как все прошлые и будущие несчастья проходят сквозь них.