Silentium Amoris

Если вы видите различие между психиатром и психологом — прискорбно. Как правило, люди зачастую путают первое со вторым, однако за неграмотностью скрывается лишь то, что называется «здоровый разум». Сталкиваться с этим мало кому хочется, и, соответственно, мало кто с этим дело и имеет. И если с психиатром дело обстоит так, что от него сложно куда-либо деться — как-никак он врач, в отличие от психолога, так что, в случае болезни, необходимо лечиться. С психологом же куда интереснее: людям куда проще выплакаться товарищу, раскатав на двоих бутылку беленькой, чем платить кому-то деньги. Однако нынче время моды и маркетинга. На короткое «Что делаешь?» Стас ответил прямо — мол, я у мозгоправа. Игорь на это прислал пару ебанутых смайлов, после чего добавил: «Крепись». Действительно, более ему ничего и не оставалось. Так уж вышло, что парню с его заёбами будет крайне сложно поступить в университет, даже с учётом того, что мозг у него рабочий. Справка от психиатра, которая сто процентов необходима при поступлении, — а точнее, справка о том, что он этого самого психиатра никогда не посещал, что само по себе идиотизм, — несомненно, сыграет со Стасом в злую игру. Он-то у этого самого психиатра был. И если уж врача он посещал, то на крайний случай могут обратить внимание на графу, в которой должно быть указано «здоров». К слову, дядя-доктор ещё тогда уведомил его родителей, что он именно здоров, а молчание — очередной подростковый заёб. Но университет — не школа. Если в школе примут любой твой закидон, ибо они попросту права не имеют выгонять ученика лишь из-за такой херни, то в универе никого не держат: хочешь качать права — качай их дома мамке с папкой. Там за тебя не будут держаться, даже учитывая нынешнее положение с «толерантностью». Здоров психически — либо веди себя соответственно, либо катись к ебеням. И вот чета Конченковых решила, что сына надо лечить. Психиатр, поняв ситуацию, дал им номер «неплохого психолога», к которому Стас ходил уже месяца четыре. Мария Сергеевна всеми силами тянула из парня правду и слова, пока он сам меланхолично вздыхал, пялясь то на неё, то на стол, то на пол. А вот сейчас, например, в телефон. — Стас, дорогой, — «дорогой»… Женщина всегда говорила медленно, своими щупальцами проникая ему в мозг, однако натыкаясь на прочную стену ещё где-то в среднем ухе. Стас на мгновение оторвался от экрана телефона и взглянул на неё, тяжело выдыхая. — Твои родители стараются, тратят много денег, а ты не можешь даже слова сказать? Хотя бы ради них… Стас эти приемчики знал великолепно, так что лишь пожал плечами, мол, ну вот так. Он смотрел на неё ещё с секунду, пока не вернулся обратно в диалог. Там-то куда интереснее. Сотни людей пытались вытащить из него одно-единственное слово. Сотни внимали к его разуму и чувствам, дабы понять, почему. Они упорно старались, и Стас, правда, ценил это, но по-прежнему не видел в этом смысла. Слова — не нужны. Они могут лишь приносить вред. Они яд, травящий душу и рушащий всякие надежды. Они режут воздух, заполняют пустоту, однако, как только их звук и след простыл, пустота оказывается размером куда больше, чем до этого. И удивительно, ведь Стас, чему он сам искренне поражался, позволял себе высказаться лишь одному человеку. Реально, удивительно. Впервые за три безмолвных года парень открыл для себя новый мир, однако по-прежнему молчал. Скоро и с ним слова потеряют всякий смысл. И, казалось бы, Игорь ничем особо не выделялся, будучи парнем простым, но в этом и была вся прелесть: он не прошёл мимо однажды, он помог, а потом принял его, как своего. Как такого же простого, ничем не примечательного десятиклассника. Лавров видел в нём друга, равного, а не забавную игрушку, не пытался лезть в душу, принимая даже этот странный заёб и нисколько не смеясь над ним из злобных целей. Стас, естественно, понимал причину своего «недуга», однако слабо понимал, к чему это ведёт. Он пребывал в странном состоянии, хоть и осознавал, что когда-нибудь раскрыть рот придётся. Но вопрос — когда? Возможно, он сам запутался. Возможно, он когда-нибудь и заговорит, но всё, что он сейчас хотел, — это закрыть глаза и окунуться в тишину. Слова ему по-прежнему не нужны — не озвученные вслух. Несомненно, словами Стас пользовался, но, во-первых, школа не считается, ибо молчаливый парень — куда ни шло, а молчаливый дебил — вообще пиздец. Ну, а во-вторых, свои тексты он писал для себя, совершенно не собираясь их кому-либо показывать — да даже элементарно знать о них никто не должен. И вновь всё ведётся к Игорю. И, возможно, в этом и была проблема: Лавров знал его тайну, хоть и пообещал молчать об этом, Лавров был тем, кто его более-менее понимает, при этом именно Лавров и не должен был проникать в эту структуру. Это слишком личное, слишком интимное. В какой-то момент, следя за читающим его тексты Игорем, Стас вдруг почувствовал себя совсем голым и раскрытым. А ведь нельзя так легко кому-либо доверять. Конченков до безумия хотел вырвать тетрадь из его рук, но потом осознал, что это будет странно выглядеть, ведь Лавров уже знает об этом, он уже видел это, так что прятаться нет смысла. И Стас, до дрожи сжимая кулаки, смотрел на него, чувствуя, будто его душа сейчас из груди вырвется и отберёт эту злосчастную тетрадь. Но всё прошло более чем хорошо: Игорь, поняв, что на свет эти работы не выйдут, за молчанье попросил иногда посвящать его в новые. Конченков отчего-то согласился, хотя не очень-то хотелось. Но ведь это Лавров, а с ним многое иначе. И вот Стас остался как бы голый, но нагота его была доступна лишь Игорю. Как будто у того премиум-подписка на вуайеризм. Конченков понимал, что к этому привыкнуть будет крайне сложно, но этот человек уже ворвался в его мир. Как говорят французы, такова жизнь. И находиться у психолога было невыносимо. Стас считал минуты, пока в кармане не отдалось вибрацией, а потом он уже нагло зависал в сетях, иногда прерываясь на трёп Марии Сергеевны. Та не смела его отчитывать — неэтично, так что парень ощущал некую свободу. «Когда освободишься?» — получил он после очередного ряда тупых смайлов. «Минут через тридцать» — прикинул Стас. «Прошвырнемся?» «Базара нет». На том и порешили.

***

Гулять со Стасом… странно? Да, пожалуй, эти слова в самый раз. Конченков молча пинает воздух, когда они идут, молча пинает воздух, когда сидят. Такие дела. Однако Игорю совершенно не скучно, а наоборот — как-то презабавно. Дома у него постоянно было шумно, так что со Стасом он, вроде как, отдыхал душой и телом. С ним очень комфортно. Гулять с Игорем… непривычно нормально? Скорее всего, да, именно так. Лавров много говорит, постоянно курит, матерится и ржёт, что-то неспешно обсуждая. И Стасу совсем не в тягость — ему это всё пиздец как нравится. Вне школы они встречались нередко, но и не так часто, как хотелось бы. Как однажды сказал Игорь, со Стасом не о чем говорить — то была хреновая шутка, но отчего-то Конченкова тогда хорошенько пробило минуты так на три. Обычно они шляются по городу, либо в торговых центрах, либо топают на тупой блокбастер в кино, а потом Игорь живо его обсуждает, следя за выражением лица Конченкова. И в этот раз они вновь топнули в кино, где, как ни странно, вновь шла какая-то параша. — Блять, в кино надо с девушкой ходить, а не с ебанутым другом, — решил Игорь, удобно усевшись. Стас благоговейно промолчал. — Хотя с девушкой на такое не сходишь — таких идеальных баб не существует. Стас, поставив все стаканчики по выемкам, привычно пожал плечами. — Слушай, а ведь я ни разу не видел тебя с девчонкой, — продолжил Лавров. Стас поджал губы, жадно вытягивая «Пепси».  — У тебя хоть был кто? Казалось, Игорь совершенно забыл про то, где они находятся, зато внезапно лишь сейчас вспомнил одну из строчек того стихотворения. Гулять со Стасом порой… неловко? И Конченков, естественно, жестом послал его, зато самому Игорю стало как-то некомфортно. Не вовремя это. Парень пытался сесть удобнее, однако ощущал на себе странный груз, причём как будто бы сбоку, со стороны Стаса. Фильм начался, и Лаврова по-прежнему не отпустило. Он ёрзал на месте, часто отвлекаясь и поглядывая на хмурое лицо Стаса. И ведь непонятно — собственно, а чего оно хмурое? Тогда Лавров решил сосредоточиться на фильме, но в голову всё-таки лезли дурацкие мысли. А что, если Стас из этих, и это следствие его молчания? Может, он любит какого-то парня, вот и замолчал? А когда он замолчал? Года три назад. То есть, тогда Стасу было лет четырнадцать, а значит, он страдает всё это время? А что, если и перевёлся он поэтому? Что, если все те охуенные песни Стас посвящал какому-то парню? В общем, в голове Игоря — компот из ерунды, которая вполне может быть правдой. На экране Джейсон Стэтхэм мудохает какого-то лоха, а Лавров за этим даже не следит, хотя пиздилки обожает жуть как. Ведь сейчас ему это неинтересно. Сейчас его заботит нечто иное. Стас и без того был одной сплошной загадкой, так вопросы не то чтобы не решались — их становилось больше. Куда легче для Игоря было решить весь задачник по ебаной химии, чем хотя бы один-единственный вопрос из «Цикла загадок Стаса Конченкова». Лавров никогда и не думал, что ему когда-либо придётся разгадывать человека, при том — самостоятельно. На экране — фееричное месиво. В голове Игоря — примерно что-то похожее. Лавров вновь посмотрел на Стаса, отмечая то, как забавно дёрнулась его бровь. Почему — хуй знает, ибо Игорь уже давно не следил за происходящим. Парень окинул взглядом лицо Конченкова, скользя от огромных глаз ниже — к носу, поджатым губам, а затем вниз по шее. Лавров закусил губу, словно ища что-то на его лице, однако совершенно точно ничего не находя. Под конец фильма Игорь перестал себя накручивать, раскручивать, а потом вновь накручивать. Пизда сраному йо-йо. Ему почему-то начало казаться, что Стас заметил его негодование, но специально не показывал виду. Он же тот ещё говнюк. Лавров более-менее втянулся в сюжет фильма для отвода глаз, ну и, конечно же, для успокоения собственной души. Вроде сработало. Он понял, что сюжет до ужаса классический, так что он легко сможет пересказать фильм, хотя большую его часть проебал. На выходе он всё так же обсуждал фильм, хотя менее активно, чем обычно. Фильм-то он толком и не видел. На выходе Стас всё так же молчал, иногда закатывая глаза на репликах Игоря. Фильм он так же частично пропустил.