Silentium Amoris

Игорь с трудом прочистил горло, ощущая некий дискомфорт, будто оно чем забилось. Удивительная штука: когда он без конца трепался, связки болели ровно так же, как и сейчас, когда он вообще молчал. Логики во всем этом и не было, но факт оставался фактом. Казалось, если сейчас парень начнёт говорить, то хрипеть будет ужаснейшим образом. Всю среду Лавров провёл в своеобразном тлене. Он часто вздыхал, беспрестанно глядя на часы: всё больше и больше ему хотелось домой, ибо там уж куда проще. И вот он пережил первый трудный день из четырёх — да, уже четырёх, — и ждало его ещё три, что начинало казаться поистине пыткой. Четверг. Лавров не выспался, ибо серьёзно переживал за себя, но больше, конечно, за Стаса. Последнего, как он сообщил, хотели класть на дневной стационар, всё из-за того же сраного гастрита, однако это дело Конченковы благоговейно замяли, решив, что проходили подобное нередко, да и вполне знают, что делать. Сам Стас написал, что появится не раньше пятницы, а это означало, что Игорь вновь остался один. Утро четверга не задалось сразу. И это точно. Лавров чуть не проспал, и он бы забил, если бы отец не выпиздил его из дома, разве что веником не подгоняя. Отчего-то парень хотел сачкануть и вообще дома остаться, но зоркий глаз Лаврова-старшего хрен наебёшь. — Пиздуй в школу, Букварь! — кинул мужчина, и Игорь бы с радостью ответил ему, если бы мог говорить. К слову, вечером внезапную молчаливость вечно болтающего сына таки заметили. Игорь объяснил всё с помощью ручки и листка, на что отец его ответил, мол, наконец-то дома тихо будет. Вот она — семейная идиллия. И Лавров был отчасти рад этому, ибо лишние скандалы дома были ему ни к чему. Было видно, что мать его всё-таки немного волнуется, но железная непроницаемость отца победила. Впрочем, как и всегда. Так что Игорь попиздовал в школу, заблаговременно предвкушая всё то дерьмо, что ждёт его сегодня. Тоска его по-прежнему не отпустила, а лишь сильнее схватила, да так, что волком выть хотелось. Он бы попросил какого-нибудь совета у Стаса, но как-то не хотелось показаться перед ним слабаком, коим он, по сути, и являлся. Бить рожи, терпеть тиранию отца, химичку — как два пальца обоссать. Промолчать три дня — очень сложно, до свидания. И Игорь был уверен, что уныние ни хрена ничем не сменится. Он, как и прежде, слышал чужие сплетни, поражался тупости человеческой, а ещё еле сдерживал руки, чтобы не прибить Фадеева — да, ничего не изменилось. Хотя один пункт всё же слегка задело: странное желание увидеть еблет Конченкова возросло. И это парню не очень-то нравилось. И для Игоря это было удивительно, ибо он никогда ни по кому не скучал, а тут нате вам. Парень бесился, видя надоедливую ухмылку того же Фадеева, понимая, что на такую же, но ухмылку Стаса, реакция будет несколько иная. Да что уж там — совсем иная. Не будет подобной злости, зато появится желание поржать вместе с ним, ибо смех у Конченкова, хоть и дурацкий, но уж больно заразительный. Игорь вполне мог сказать, что с этим парнем у него душа отдыхает. Видимо, поэтому он уставал, как конь припаханный.

***

Дима уткнулся лбом в парту и припадочно трясся, в то время как сам Лавров попросту качал головой. Ну, обознался он — с кем не бывает? — Я, может, что-то про вас не знаю? — сквозь слёзы спросил Фадеев. Он вытер глаза тыльной стороной ладони, а после продолжил: — Может, вы больше, чем друзья? Дима определённо сделал акцент на слове «больше», и Игорь прямо-таки захотел ему втащить. Вообще Лавров знал, что ему на это ответить, только вот опять не мог. — Поэтому ты с ним стал больше времени проводить? Конфетно-букетный ещё не прошли? Игорь бы пояснил за конфетно-букетный Фадеева и его так называемого «братишки» Максима, однако вновь промолчал. А ведь тогда Лавров был на все двести процентов уверен, что увидел Стаса. Даже на двести пятьдесят. Лысая башня выделялась среди толпы тем, что её обладатель был метра под два. И, естественно, парень подорвался, норовя догнать Конченкова, который внезапно оказался чьим-то сорокалетним папашей. И если Фадееву было ой как весело, то Игорь взгрустнул ещё сильнее. — Да придёт твоя принцесса — куда он денется, — решил Дима. — Чего ты вообще так переживаешь? А вот здесь, да, он ответить не мог даже себе. Но слова про «принцессу» ему явно понравились. Он мог бы отвлечь себя чем угодно — благо, подобного было предостаточно, однако он будто сам не хотел. И забавно, но лишь сейчас Игорь осознал, что попытки разговорить Конченкова были довольно глупыми, как и попытки стебать его из-за вечного молчания. Многое познается лишь на личном опыте, и, кажется, это как раз было из данной оперы. Но, в отличие от среды, четверг тянулся не столь медленно. Первые два урока парень проспал, потом боролся с желанием уснуть на остальных. Физкультура так вообще не являлась для него проблемой, так что пережить её он не боялся, хотя продолжал стремиться домой. Игорь бы сказал, что дома куда проще уйти в себя, однако он был опять-таки уверен, что, придя домой, займётся обратным и сядет играть или ещё что. И это не менее точно. Голова и без того гудела, а горло не переставало болеть, постоянно давая о себе знать. Пожалуй, да, после такого опыта хрипеть он будет сильно. Однако из всей этой кучи «уверен» парень забыл пару моментов: например, забыл то, что сегодня им придётся задержаться после уроков из-за предстоящей новогодней ёлки (да, звучало по-детсадовски, но именно так это все и называли), забыл про зачёт, про бал и то, что обещал какой-то девке сходить с ней. Он много чего забыл. Но всё это существовало и имело место быть, так что свалилось всё одним махом, нагружая и без того уставшие плечи. Игорю вновь захотелось волком выть. В итоге домой он пришёл ближе к шести. Уставший, до одури вымотанный. Лавров, даже не ужиная, попросту упал на постель лицом в подушку и громко простонал. Хотелось уйти в окно, да вот только отец тогда пизды даст. Игорь пролежал таким образом минут пятнадцать, пока его телефон не завибрировал. Он медленно повернул голову, косясь на оный, лишь после беря его в руку. То было уведомление из контача, да ещё и от того, кого ему сейчас так не хватало. И Лавров лишь сейчас понял, что не писал Стасу весь день. Идиота кусок. Конченков редко писал сам, однако это таки свершилось. Игорь радовался, но внутри, ибо тело его отказывалось хоть как-то реагировать. С трепетом в душе парень перевернулся на спину и взял телефон в руку, быстро читая полученные сообщения. Он еле сдержался, чтобы не выронить его из руки прямо себе на лицо — пожалуй, устал он даже слишком сильно. Они, впрочем как и всегда, недолго переписывались, и главным оказалось одно: Стас сообщил, что всё пиздец и что не придёт он и завтра. Игорь, незаметно для себя, сильно ударил в кровать пяткой. Да какого хрена вообще? Он так старался, боролся с собой и столько терпел ради этого ублюдка, а он так вовремя заболел! «Ты охуел, что ли?» — быстро накатал Лавров, таки ощущая некую обиду. В кой-то веке парень познал, что такое «обижаться из-за хуйни». «Ну, чувак, оно бывает иногда». Игорь не был любителем преуменьшать, но сейчас он считал, что немного злится. И если прошлые свои поступки, вроде попыток разговорить Стаса, он считал чуточку глупыми, то сейчас, злясь на парня из-за того, в чём Конченков, по сути, не был виноват, Лавров решил, что он баклан полный. Однако это не мешало ему продолжать кипеть. И здесь Игорь решил, что разговор закончен, что, продолжи они его, станет лишь хуже. Он понимал всё, одновременно совершенно ни во что не вдупляя. Да, возможно, он таки тот ещё баклан.

***

Стас прикрыл глаза, полностью концентрируясь на кончике носа. Он ровно дышал, перемещая все ощущения в небольшой участок тела, позволяя мысли уйти. Да, так он чувствовал куда меньше боли. Живот больно скручивало, да и таблетки помогали херово, зато стоило подключить вот такие недомедитации, как становилось легче. Он не помнил, откуда конкретно взял эти странные методики, однако практиковал их нередко. Достаточно было сконцентрироваться, как течение мыслей замедлялось. К слову, отчасти именно так парень и писал свои работы. Так он отвлекал себя от боли физической, порой отгонял боль и душевную. Говорят, что боль физическая легко заглушает боль душевную, но это всё пиздеж и провокация. Подростки, режущие себя — этот ебучий селфхарм — Стас считал это идиотизмом полным. Куда действеннее было попросту переключиться мозгом, что он, как правило, и делал. Лучший отдых — смена деятельности. С головой это работает вполне так же. И Конченков не считал себя депрессивным парнем, хоть проблем и было выше крыши. Не считал, возможно, именно из-за этого. Умение переключать мысли — штука полезная, но для неё нужно уметь хотя бы эти мысли контролировать. И контролировать оные Стас всегда мог. Парень легко погружался в состояние безмятежности, однако в последнее время, что удивительно, это делать было всё сложнее. Теперь он уже быстро терял контроль над своим миром, всего лишь поддаваясь моменту, элементарно не чувствуя тот самый поток мыслей. Он пропизделся однажды, и теперь уже не мог вернуть прежний контроль. Желудок по-прежнему болел. Концентрироваться было всё сложнее. Вот и сейчас, максимально сосредотачиваясь на кончике носа, Стас отбрасывал мысли, и в новообразованную пустоту поступали новые. Вместо звенящей тишины там оказалась чужая улыбка и думы о том, как он, Конченков, смог умудриться и просрать столь важные в школе дни. Ему было бы плевать, пропусти он зачёты, проболей каникулы, но проёбывать дни молчания Игоря ой как не хотелось. «Блять…» Он вновь оттолкнул себя, заметив в голове ненужное. Мотнул головой, начал заново. Стас прикрыл глаза, фокусируя ощущения на складке над губой. Пустота. Тишина. Искрящийся взгляд голубых глаз. Парень громко простонал, понимая, что уж больно это напоминает пытки. Хилые попытки самоистязания. Конченков повернулся на бок, едва не молясь, чтобы этот пиздец прошёл. Чёрт, он впервые так сильно желает пойти в школу — дурдом какой-то! Он в который раз опускает веки, но всё повторяется вновь. Тогда Стас решил отбросить попытки. Он быстро открыл приложение, тыкая в один из трёх существующих диалогов, после чего самостоятельно написал ему: нечто сумбурное, но написал. Ответ последовал почти сразу, хоть Игорь и не был в сети. Они переписывались минут пять, а после, когда Лавров решил оставить последнее слово за Конченковым, а уведомления утихли, Стас попытался опять. Конечно же, вновь бессмысленно.