Право выбирать

      В позднее, вечернее время отворилась дверь одного из домов Токио. В эту секунду отворилась не только она: тысячи, миллионы дверей отворились в эту минуту, но это — последнее, о чём бы он подумал теперь. Каждый вышедший или вошедший сейчас в Токио думал о самом разном, это могли быть будничные, простые мысли, вроде усталости после работы или учебных факультативов, это могли быть мысли о свадьбе или разводе, могли быть и криминальные мысли, тогда вошедший в дом собирался совершить ужасное, безумное, нечто такое, что навсегда уничтожило бы всякий покой и уют в избранном им доме. В этой семье. Множество самых разных людей в эту минуту делали тоже, что и он, но они не были похожи, всё остальное у них, с колоссальным процентом вероятности, было различным, иным.       Его причины выхода в столь поздний час объяснялись тривиально, что значит, обыденно. Выход его не значил ровным счётом ничего, ни для кого. Простая причина, свойственная многим, может быть даже тем незнакомцам, что всего секунду назад делали тоже, что и он.       Обыденная, простая причина.       — Курой, пошли, чего ты стоишь? — пёс внимательно обнюхал дверь, огляделся по сторонам. Это был серьёзный и недобрый пёс. Он не любил детей, никто в семье не позволил бы каким бы то ни было детям подходить к нему, трепать его за шерсть, прикасаться к морде. Он был спокоен и уравновешен, но всякого проказника легко мог оттолкнуть головой, а то и ударить лапой, тяжёлой, крепкой. Впрочем, удар головой тоже был действенным и удобным средством устранить всякое желание ребёнка подходить к нему. Он был сосредоточен и внимателен, шалости с собой позволял редко, в сложной, своеобразной манере. Ему не требовался повод и ошейник, чтобы вести и направлять его, но правила требовали их наличия.       К слову, о направлении, было бы ошибкой предположить, что вёл его тот самый юноша, окликнувший его всего пару секунд назад. Не человек, — сам пёс, Курой, задавал направление и указывал путь.       Осмотрев открытый коридор, что вёл на площадку шести квартир, он направился вниз. Спуск по лестнице неудобен и неприятен для собак, этот этап Курой пробегал быстро, шедший за ним ускорил свой шаг, почти что перешёл в бег. Попыток выправить сложный характер пса он никогда не предпринимал, это было бессмысленно.       — Порой у меня возникает ощущение, что все мои тренировки нужны были лишь за тем, чтобы я не запыхался, пока бегу за тобой. Неужели нельзя пройти по лестнице медленнее? Хотя бы немного. Ладно, пошли, веди меня. У нас с тобой полно времени, ты же знаешь.       Уши пса шевелились, он слушал слова, обращённые к нему. Понимал их суть — доброжелательно-нейтральный характер слов, к нему, про него. Но и только. Интонационное наполнение слов не указывало на просьбу и уж тем более не означало приказ. Идущий с ним только рассуждал, как всегда бывало в их прогулки. Это не раздражало, не отвлекало.       Курой вёл его по направлению к парку.       — Что, снова в этот парк? Мы же вчера были там. Сходили бы в новое место, погуляли. Брат сказал, что вроде там тоже собак немного.       Пёс фыркнул и повёл дальше. Нет, уши его навострились при обозначении хозяина, но поняв, что речь, в общем-то, не о нём, не прореагировал.       — Двоюродная сестра хотела приехать, с детьми, но…       — Фурихата! Вечер добрый. Ты снова с Куроем.       — О, Кога, — на лице Фурихаты было радостное и доброе выражение. — Нам с тобой суждено постоянно сталкиваться, — засмеялся Фурихата, Коганеи подошёл ближе, со стороны свободной руки Фурихаты. Курой остановился.       — Есть такое. Вы, как я понимаю, собираетесь на прогулку в ваш излюбленный парк?       Фурихата кивнул, попутно озвучивая утвердительный ответ.       — Сестра отправила меня в магазин, приехали наши родственники, а я забыл сегодня сходить днём. Знаешь, как мне попало… — он потёр рукой затылок, тут же становилось ясно, как именно ему «влетело». — Ну, повезло ещё, кое-что было в холодильнике. Не все мои родственники живут в городе, нам частенько привозят различные овощи, соленья тоже. Ещё какое-то жуткое саке, запах такой крепкий, но всем вроде нравится. В общем, кое-что было, но мясо я не купил, да и другие продукты…       — У тебя же рядом с домом есть магазин.       — Почему мы остановились, пойдёмте, мне же по пути с вами.       — А. Курой, пойдём-пойдём, всё в порядке, — Курой продолжил движение, к Коганею он особых чувств не испытывал, собственно, ему было безразлично, идёт он рядом с ними или нет.       — Так вот, ты спросил — сестра не признаёт этот магазин. Нет, ну как, конечно, мы в основном там всё и покупаем, но раз сегодня такой торжественный момент, родственники… Надо всё купить получше. Мясо хорошее. В общем, главное, за чем меня послали, так это за ним. Знаешь же, чтобы купить хорошее мясо надо раскошелиться, обычное, дешёвое, малость напоминает резину, да и безвкусное какое-то. Мы покупаем для себя немногим лучше, но мама с папой хорошо готовят, умудряются из него сделать нечто невероятно вкусное. Я думал, так и сегодня будет, ну, раз уж я не купил, но сестра, — голос его понизился, — но она всё равно отправила меня! Да в такой час!       Фурихата смеялся, кивая. Коганеи верно истолковывал это как «Да, они такие, эти старшие братья и сёстры».       — Кстати, почему вечером гуляешь только ты с Куроем? Твой брат же вроде должен был вернуться. Ну, по крайней мере, когда мы говорили с тобой в прошлый раз ты упомянул, что он как раз в этом время возвращается с работы.       — И очень устаёт. Брат… В общем, сказал погулять мне. Утром и днём гуляет он. В основном. Когда бывает дома. Утром — всегда он, несколько часов гуляют, чуть ли не весь город обходят. Днём, бывает, что и я, это как получится. Всё зависит от наличия у меня тренировок, домашнего. По-разному бывает.       — Вот ты упомянул про баскетбол и я вспомнил. Ему же вроде не нравится факт твоего занятия баскетболом — посерьёзнел Коганеи.       — Он рассчитывал, что это моё временное увлечение, причина-то у меня была так себе. Вот он и решил, что всё это не более, чем ребячество, глупости, «пройдёт».       — На самом деле, — Коганеи смотрел себе под ноги, он шагал широко и бодро, ему бы хотелось идти медленнее, как того требовал разговор, но необходимость прийти домой как можно скорее не позволяла ему осуществить задуманное, — я понимаю его логику. Это совсем не сложно, она понятна, обычно ведь так и бывает. Мне тоже, если честно — усмехнулся, — жутко не понравилась твоя причина. Зато хоть какая-то, у меня-то её и вовсе не было, в смысле, такой, определённой. Мне просто понравился баскетбол.       — А это не весомая причина? — с оттенком лукавства посмотрел на него Фурихата, изогнув бровь. — По-моему, это самая правильная, самая верная причина.       — Скажешь тоже — потёр он затылок, в смущении, но довольный, — поэтому понятно, почем брат твой так думал. О, погоди, дай угадаю, он был уверен, раз это, прости, ну… своего рода, «прихоть», то она точно также быстро исчерпает себя, да?       — Ты прямо как в воду глядишь, — улыбнулся Фурихата, но иначе, чем прежде. — Давай не будем об этом. Не люблю эту тему, совершенно не люблю. Мой брат очень серьёзный человек, он считает, баскетболом, да и любым другим спортом, имеет смысл заниматься только если человек собирается связать свою жизнь с ним. Стать профессиональным спортсменом. Как говорит мой брат, «занятие спортом должно быть трудовой функцией спортсмена, иначе — его работой», оно, как и всякая работа, должно приносить доход, заработок. Только в этом случае, если ты зарабатываешь этим, только тогда имеет смысл серьёзно заниматься спортом, участвовать в соревнованиях. — засмеявшись, Коки запустил пальцы в чёлку, ероша её. Не смотря на довольно прохладный ветер, в воздухе ощущалась ещё недавно царившая ужасная жара, мучившая его весь день и всё утро. Чёлка была влажной, растрепав её, он явственно почувствовал, как прохладный, но лёгкий ветер взъерошил её вновь. Приятное ощущение довольно свободного, а главное — прохладного вечера, услаждало его мысли, создавало впечатление удачного завершения дня, — я уже наизусть выучил его слова.       — Что, он так часто это говорит? Честно говоря, я впервые слышу такой аргумент, твой брат действительно взрослый. Взрослый аргумент, серьёзный, с перспективой в будущее. Но, Фури… Наверняка ты говорил ему свои собственные ощущения на этот счёт, неужели он их совершенно не принимает во внимание?       — Я уже говорил. Мой брат очень серьёзный человек.       — Он не слушает тебя? Ему без разницы, что ли? — Коганеи почувствовал злость, с каждым словом Фурихаты он всё больше представлял себе реально сложившиеся отношения между Фурихатой и его старшим братом. Понимание его было столь сильным, а раздражение столь острым, что хотелось сейчас же высказать всё этому человеку в лицо. Человеку, смеющему навязывать итак не особо уверенному в себе Фурихате, что делать и как ему жить.       В точности улавливая оттенки, бывшего между Фурихатой и его братом, сложного разговора, Коганеи не смог удержаться от продолжения, едкой фразы, что возникла в его сознании и требовала воспроизведения. — Да что он за брат такой? Я, конечно, помню его слова тогда по телефону, но я-то подумал, что он был не в духе или ещё чего в этом роде, но если он каждый раз, раз за разом повторяет тебе одно и то же... Знаешь, это просто омерзительно. По-моему, даже если он против, ему бы поддержать тебя, помочь тебе советом, ты ведь, в конце-концов, как это… занимаешься общественно одобряемой деятельностью, вот. Блин, — он снова коснулся ладонью своего затылка, но в этот раз жест его носил характер раздражения, недовольства, — я вообще не понимаю такого отношения.       Фурихата вздохнул, — Мне тоже это неприятно, но ты, Коганеи, не ненавидь его, он же… Он думает обо мне — и добавил, посчитав необходимым, — в своей манере.       — Ну да. Думает. Ладно, я не буду о нём говорить, но всякий раз, когда я слышу про такое отношение родственников, друзей… меня прямо раздражает всё! Я даже вспомнил сейчас до того отчётливо наш разговор по телефону, теперь он для меня совсем в другом свете предстаёт. Так вот. Помнишь, у нас разговор как-то по телефону был? Да вот, теперь уже давненько, мы обсуждали как раз предстоящий тогда какой-то там матч, из Межшкольного этапа. Не помню точно какой.       — Я помню. Но было немного не так, это в принципе были предстоящие матчи. Тогда ещё ни один не прошёл.       — О. Вот. Круто, ты помнишь, вот. Мы обсуждали, говорили о них, ты говорил, что хотел бы выйти на площадку, а после я услышал голос твоего брата. Я дословно помню, что он сказал тогда. Он сказал…       — Пожалуйста, не надо. Не напоминай — виновато улыбнувшись, Коки поджал губы. Зачем ему слышать в который раз об этом, брат ему твердит примерно тоже всякий раз, как речь зайдёт о его, Коки, будущем.       — Блин, я серьёзно не понимаю: как такое можно говорить человеку, что всеми силами стремится добиться большего, старается. Да ещё и перед ответственными и важными матчами? Не имеет значения, что тогда ещё прошло совсем немного времени с тех пор, как ты записался в баскетбольный клуб. Ты серьёзно работал уже тогда. Знаешь, твой брат тиран, ты уж прости меня. Это жестоко, говорить так, к тому же, он старше, опытнее... Именно поэтому он должен понимать, как много это может значить для человека. Должен понимать, что слова способны причинять боль. Особенно, если это говорят близкие, а он твой родственник, он… от него ожидаешь услышать поддержку, но уж точно не это. Нет, моя сестра тоже не всегда меня поддерживает, даже напротив, но, тем не менее, она никогда не говорит столь жестоких слов, как твой брат. Да что там, сестра вообще не говорит мне таких слов. У нас поддержка в семье — главное.       Прости меня, я разошёлся. Тебе-то он брат, конечно. Слышать, когда ругают твоего родственника, да и просто близкого человека, неприятно и гадко, хоть сколько ты думай также, но когда это озвучивает другой, всё иначе.       — Я не сержусь, понимаю. Когда он гово… сказал это — Коганеи посмотрел на Коки. Конечно же он понял разницу, между почти озвученным «говорит» и «сказал». «Так значит, он постоянно ему твердит это? Как вообще можно жить с таким человеком. Коки, вообще не представляю, что за атмосфера царит в вашем доме».       Посмотрев на Куроя, бодро идущего впереди, он додумал свою мысль:       «Я бы тоже стремился от такого сбежать». — …то мне было столь же неприятно, как ты сейчас и говоришь. Поэтому, ничего. Всё так, это действительно очень грубо и жестоко с его стороны.       — Стоим. Сейчас загорится красный, подождём. Подумать только, когда-то были времена, когда поздним вечером машин не было, а сейчас — посмотри, сколько их. И куда все они направляются в это время?       — Было время, когда их вообще не было — усмехнулся Коки, Курой терпеливо ждал.       — Всё… наконец, этот светофор ужасно долгий.       — Нам уже недолго идти до парка. Ты после магазина сразу же домой? — «Глупый вопрос, конечно же он сразу пойдёт домой. Он же сказал уже, у них гости, он спешит. Зачем спрашивать то, о чём уже знаешь?».       — Да-а. Увы, мне бы не хотелось, если честно. Хотя, насколько я знаю, должны дети приехать, наиграюсь с ними, они хорошенькие.       — А разве не поздно?       — Блин, точно. Ну, завтра тогда. Они у нас на пару дней, переезжают, буквально на дней пять. Решили тоже в Токио жить, место уже выбрали, квартиру приобрели. Решают вопросы с переездом.       — Тоже про переезд. Моя семья думает переехать, нет-нет, не далёко! — спешно добавил Фурихата, увидев, как напряглись плечи Коганея, как нахмурились его брови — в обычный дом, частный. Свой дом. Брат хочет выделить Курою как можно больше места. Дома ему порой жарко, особенно сейчас, видишь, какая густая шерсть. Вычёсываем постоянно. Да и места ему недостаточно много. Может и переедем. Брат может это устроить.       «А сам он от вас переезжать не собирается?» — хотел произнести Коганеи, но вовремя остановил себя.       — Ну, а ты что про всё это думаешь?       — Я… я бы хотел остаться здесь. Да и не сказал бы, что Курою дома места мало. У нас не так много вещей, чтобы прям не продохнуть было. В кухне, да, маловато, но в других комнатах нормально. А чтобы бегать, гулять, — я довольно часто и подолгу гуляю с ним. Ну и брат, конечно, тоже. Обычно по два часа гуляем. — Фурихата вздохнул, повёл плечами, отгоняя тоску и прочие неприятные мысли, добавил — Мне нравится здесь.       — Та-ак, я вижу магазин. Всё, побегу туда, сестра говорила, акция есть. Куплю, а ты, Фури, — Коганеи на шагу развернулся в сторону Фурихаты, сейчас смотрящего прямо на него, но тут же взгляд его метнулся вниз, когда Курой ткнул его носом в бедро.        — Кога, погоди, я сейчас — спешно повернувшись к Курою, Фурихата присел пред ним, отстегнул поводок от ошейника, пёс почти сразу неспешно побежал в своём направлении, — Что?       — Подожди меня здесь, далеко не уходи. Я хотел бы ещё пару слов сказать тебе.       — Конечно, Кога. Мы будем здесь — улыбнулся Фурихата, взглядом приискивая себе скамейку и, обнаружив её, пошёл к ней, но обернулся, посчитав необходимым добавить — я буду ждать тебя.       — Отлично! — взмахнув рукой в жесте восклицания, Коганеи вошёл в магазин.       — Э-эх.– опустившись на скамейку, Фурихата поставил локти на свои колени, сейчас широко расставленные.       «Не нравится мне, какое впечатление у него сложилось о моём брате. С другой стороны, если так подумать, в этом нет ничего удивительного, всякий раз он слышал упоминание о нём в негативном контексте. Почему-то всегда бывает именно так. Я бы даже сказал, только так в основном и бывает. Не мудрено, что Кога проникся такой неприязнью к брату, но я бы не хотел, чтобы он видел его только таким.       Он лучше, чем Коганеи думает о нём».       Фурихата смотрел на Куроя, с интересом обнюхивающего кусты, такого красивого, крепкого, сейчас почти что совершенно чёрного, беспородного пса, что он когда-то нашёл, будучи на первом году средней школы. Он выходил его, очистил его шёрстку, накормил, мучительно долго упрашивал родителей оставить щенка дома.       «Блин, ну почему мне вспоминается сейчас только плохое? Вот сейчас я вспомнил, что брат был против. Нужно перестать думать так, чёрт возьми. Хватит демонизировать его».       — Курой! Не ходи туда! — пёс повёл ушами, но слов не ослушался, ушёл.       «Повезло, хотя бы слушает. Здесь же выгуливают собак, какому мерзавцу пришло в голову здесь бить бутылки? Ещё не убрали, недавно, значит». — Фурихата подошёл к разбитой бутылке, присел, резкий запах алкоголя раздражал его ноздри, морщась от неприятного запаха, он принялся аккуратно собирать в руку осколки, с выражением лёгкой брезгливости в лице. Он не любил запах пива, да и вообще к алкоголю был равнодушен, у него не возникало особого желания выпить. А здесь он наблюдал не только остатки пива, но и слюней или что там ещё это могло быть, что-то неприятное, до чего уж точно не хотелось касаться руками. Благо, он видел, где стекло было испачкано этой мутной жижей, и в тех местах не касался стекла. Аккуратно собрав пару осколков и поместив их в наиболее большие, вроде дна бутылки, он отнёс всё к контейнерам с мусором, что стояли рядом с магазином.       Выбросив осколки разбитой бутылки, все её части в контейнер для соответствующего мусора — стекла и прочего в том роде, он чуть было непроизвольно не вытер руки о свои штаны, но тут же пресёк всякую попытку. С брезгливостью в лице, он оглядел свои руки, поднёс к лицу, вдохнул их запах и тут же отвёл их от себя.       «Надеюсь, у Коги будут салфетки какие-нибудь или мелочь какая, я завтра вернул бы ему на тренировке.       Нет, я не брезгливый. Это вполне нормальная реакция, разве нет?».              — Фурихата! Фури-и?       — Здесь я, здесь. Руки запачкал, видишь? У тебя нет никаких салфеток? Или ещё чего в это роде, не знаю.       — О, конечно. А я уж было подумал, ты так меня ждал, что аж к магазину подошёл. Эх, мечты — засмеялся Коганеи, потянувшись в пакет за салфетками — но они не влажные, ничего?       — На самом деле… Лучше влажные. Эта гадость высохла, мне даже кажется, что она впиталась. Липкая.       — Тогда подожди, куплю.       — Я тебе верну завтра! — вдогонку воскликнул Фурихата, на что Коганеи махнул рукой, вновь скрывшись за дверью. Пакет остался стоять на полу, Фурихата подошёл ближе, так, чтобы пакет оказался меж его ног, не падал, но тот всё же накренился, тогда Фурихата подхватил пакет за ручки мизинцем, что не был испачкан. «О, тяжёлый».       Облокотившись о стену, он поставил пакет обратно на асфальт между своих ног, мизинцем придерживая ручки пакета, дабы тот сохранял определённое положение.        Коганеи вернулся скоро, тут же открыл упаковку и протянул было Фурихате салфетки, но, увидев Фурихату, засмеялся. Давясь смехом, взял пакет, Коки смущённо улыбнулся, принимая салфетки из рук, Коганеи мотал головой, выражая своё удивление.       — Ну, Фурихата, теперь мне пора идти — кивнув в сторону Куроя, он посмотрел на Коки — Вы долго ещё будете?       — Ещё полтора часа где-то. — произнёс он, вытирая салфеткой пальцы, ладони, — Но погоди, ты хотел мне что-то сказать.       — А, да я передумал. Пока ходил по магазину, знаешь, не моё это дело. Я хотел только сказать, что тебе не везёт, — засмеявшись, он, припоминая забавные моменты, стал легко раскачивать пакет — тебе везёт встречаться с тиранами. Брат твой, да ещё и на поле попался похожий на него, тоже со странностями. Ты уж прости.       — Ты о ком? Про Касаматсу? Он, вроде, обычный. Нет, сильный игрок, конечно, но вроде он и мой брат не совсем похожи. Даже совсем нет.       — Конечно я не о Касаматсу. Я про Акаши из Ракузана.       — А. — жилы на шее Фурихаты дёрнулись, как и кадык. Даже плечи. — А-а. Он. Гм.       — Что-о? Ты всё ещё цепенеешь перед ним? — Коганеи развернулся в сторону Фурихаты теперь полностью — вы же нормально сидели вместе на Дне Рождения Тецуи? Разве нет? Вы даже разговаривали о чём-то, чокались. Я видел.       «Но ты же не знаешь, как при этом я боролся внутри с дрожью. Конечно я заметил, что он изменился, стал вновь собой, как говорят, но это вовсе не означает, что всё увиденное мной ранее ему больше не свойственно. Может быть как раз наоборот».       — Я-я. Он… Кхм. У м-меня нет страха. Мы нормально сидели вместе, н-но это не значит, не значит… — Фурихата как-то рывком вдохнул воздух, перед глазами пронеслись события, когда он видел Акаши. Да, они сидели вместе, разговаривали, разговор даже начал не он, но Коки не мог забыть то, как смотрят красные глаза Акаши. Тогда они смотрели просто, без того жесточайшего бешенства, что было во время игры, но взгляд был всё также пристален, он почти не мог смотреть ему в глаза, а улыбка Акаши не вызывала желания улыбнуться в ответ. Она казалось то насмешливой, то доброй, но прошлый опыт общения с ним создавал совершенно определённое желание находиться, хотя бы чуточку, но подальше. Да, ему было интересно слушать его, сам он говорил почти спокойно. «Почти» про себя нервно добавил Фурихата, вспоминая, как он ответил Акаши на предложение встретиться снова. Фурихата припоминал, что он даже мог отвечать ему, пусть и так, но от того не становилось легче. Акаши вызывал волнение и дрожь внутри, руки его цепенели. Как он мог назвать это? Почему именно на него так оказало воздействие силы глаз Акаши?       «А может и не глаз вовсе, а сама аура, бывает же такое, что человек как будто источает уверенность, надменность, вот… Здесь тоже. Даже не сам взгляд, то, как он держится. Как говорит. Всё. Вот сейчас стал думать и как будто снова рядом с ним сижу, всем существом ощущаю его присутствие рядом, дышу через раз». Мысли его полностью углубились в воспоминания о прошлом, настолько, что он не сразу одёрнул себя, чтобы дать, наконец, ответ, закончить мысль, — …это не значит, что мы стали п-приятелями.       Коганеи внимательно смотрел на него, но после, широко улыбнувшись, отвернулся.       — Немного удивительно, что общаясь с таким жёстким человеком, как твой брат, ты способен испытывать столь сильный страх перед кем-то. Ну, в общем, про это я и хотел сказать — Больше уверенности в себе, Фури! — произнёс Коганеи, развернувшись по направлению к дому — Пока! Рад был тебя видеть — помахал рукой, не оборачиваясь и только кивнул, когда Фурихата попрощался с ним в ответ.       Мысли настойчиво возвращали его к воспоминаниям. «Коганеи, ну зачем ты упомянул его, я только перестал думать о нём. Как же стыдно, ты не представляешь, как невыносимо стыдно мне каждый раз, но я ничего не могу поделать. Страх пробирает до самых костей.       Хватит-хватит. Ты так только больше терзаешь себя. Всё в порядке. Он живёт далеко, он живёт в Киото, ему совершенно незачем приезжать в Токио среди учебного года. Да, даже если бы и каникулы, всё равно. Нет, может какой тренировочный матч вместе, но то было исключением, удачным совпадением, так бывает нечасто. Да хватит думать о нём!» — Фурихата вновь перешёл дорогу от магазина к обширному парку, он периодически поглядывал на Куроя, высматривая его и, обнаруживая, вновь погружался в себя. «В прошлый раз я думал о нём каждый день после матча. А после, как отошёл, каждый день после Дня Рождения Тецуи. Мысли о нём изводят меня, ну почему у меня не получается забыть тот матч, его подробности, моё жалкое поведение, почему я постоянно, всякий раз, как вижу его, лишаюсь чувств?» — вновь тяжело вздохнув, Фурихата отвёл взгляд, всмотрелся в даль внимательнее. «Довольно. Я тогда думал точно тоже самое. Я ни к чему не пришёл, всякий раз объясняя себе причины моей реакции, я так и не пришёл ни к какому реальному результату. Тогда ведь, после матча, я тоже дал себе слово, больше не трусить перед ним. Я был уверен, увижу Акаши, отреагирую спокойно и взвешенно, подойду, как к равному» — он засмеялся. Тихим, но едким, обидным для самого себя смехом. «Говорил себе, что буду смотреть уверенно, буду, буду… и что? Тогда, открыв дверь, как я отреагировал? В его имени запинался, ноги дрожали, да так, что только совершенно незрячий не увидел бы, но, может быть, да нет, наверно, уж точно услышал бы, как кости ходили ходуном, а после ещё чуть ли не в фальцет ударился. О-о» — закрыв лицо ладонями, Фурихата опустил голову на колени. Уши, скулы, щёки — всё горело, он был уверен, что покраснел от стыда и смущения. Не выдерживая внутреннего колоссального давления собственных мыслей, он застонал. «Чувств лишился тогда, меня Мурасакибара держал, дабы я не упал. О, чёрт, какой сты-ыд. Блин, ну спасибо тебе, Коганеи, мне как раз не хватало воспоминаний об Акаши, чтобы жить совсем приятно стало. То брат, то, теперь, опять Акаши…».       «– Привет, ты, наверное, Фурихата?»       «Отстань, пожалуйста… Хватит думать. Хватит. Господи, ну за что. Почему воспоминания о тебе никак не покинут меня, я больше не могу думать об этом. Я, чёрт возьми, даже помню, как стучало у меня сердце, как высохло горло, как дёргался кадык. Как по спине тёк холодный пот, я-я…». Сглотнув, он резко поднялся, Курой, серьёзный, большой, носился по парку, в диком желании бежать, сколько есть сил. Он бежал быстро, его крепкие лапы преодолевали в жалкие мгновения значительные расстояния. Если бы Айда увидела его, она наверняка попросила бы Коки привести Куроя на тренировку по бегу. Поработать над их выносливостью.       В уставшей от суматошных мыслей голове, пронеслась мысль, фраза, сказанная им ранее. Но переосмысленная, иная.       «А может быть, Курою действительно нужно больше места?».       — Курой.       Пёс остановился не сразу, не прекращая бег, он лишь перешёл на более медленный темп, подбежал ближе. Фурихата тяжело осел, почти как тогда, но иначе. «Тогда было стократ хуже». Не смотря на суровый нрав пса, Коки обнял его за шею, уткнулся носом в густую шерсть. Пёс не рычал, стоял спокойно. Вздохнул.       Внутри у Фурихаты потеплело. «Такое чувство, Курой, что я как неразумное дитя, да? А ты, вроде, меня старше. По твоим годам. Даже если это не так, Курой… спасибо, что не отталкиваешь. Господи, как же я жалок сейчас». В его уме вновь пронеслись события матча, слова Акаши, да и в целом, он вновь видел всё поле, но теперь оно было совершенно размытым, всё, кроме лица Акаши, кроме его глаз, их выражения. Вспомнил собственную обиду, когда не удалось снова выйти на поле. Когда вообще не смог подняться, ноги словно отказали ему. Все чувства, что были тогда, но теперь преуменьшенные, вновь охватили его. В носу защипало.       «О, только этого не хватало» — уткнувшись в шерсть Куроя, он нахмурил брови и лоб. Поджал губы. Это помогало не заплакать.       Курой снова вздохнул, но теперь уже по-другому. Находясь в плену собственных воспоминаний, чувств, он обнял Куроя крепче и услышал, как где-то внутри пса завурчало раздражение. Фурихата разжал объятия, поднялся, Курой смотрел на него серьёзно.       — Прости, Курой — волна стыда вновь накрыла его. «Чуть не расплакался, искал утешение в собаке, господи, да будет ли предел этому?». — Ты будешь дальше гулять здесь или пойдём в другое место?       Конечно, таких фраз Курой не понимал, тогда Фурихата показал ему поводок и корпусом тела подался назад, как если бы собирался уходить, — Пойдём в другое место?       Какое-то время Курой смотрел на него. Фыркнул, подошёл ближе, позволил пристегнуть поводок к ошейнику.       — Пойдём. Пойдём, Курой… И хватит уже вздыхать. — обидчиво поджав губы и нахмурив брови, произнёс он, обращаясь к собаке. — Я вроде тебя вообще ничего делать не заставлял. Обращаюсь с тобой ласково. Да я с тобой как с королём обращаюсь, а ты. Даже обнять себя не дал — ворчливо, но тихо пробубнил про себя окончание фразы Фурихата.       Пёс снова вздохнул.       Фурихата отвернулся от него. «Ну тебя».       «Если у тебя изначально был такой характер, а с годами только углублялся, то не мудрено, что выбрал ты моего брата».

***

             — Мы дома! — произнёс Фурихата, расстегивая ошейник на шее Куроя. — Брат, вытрешь ему лапы?       — Я же говорил тебе не водить его гулять там, где грязно, — донеслось тут же ему в ответ холодным, но несколько раздражённым голосом. Вскоре и сам обладатель голоса вышел ему навстречу, в руках у него была тряпка, пока ещё сухая. Хвост Куроя завилял, уши навострились. — Я тоже рад тебя видеть, Курой. Хорошо погуляли? Погоди немного, я намочу тряпку. Некоторые личности просто не способны держать тебя в чистоте, да, Курой?       Ты собираешься разуваться или так и будешь стоять? — произнёс в пол-оборота, Коки казалось, что даже пёс смотрит на него с раздражением.       — Конечно же я собираюсь разуваться. Но дверь-то закрыть надо. — произнёс, не смотря на провокацию, совершенно нейтральным голосом, уж чего ему не хотелось, так это ругаться с братом. Он слышал, как зашумела вода, слышал, как громко стучал хвост пса о пол, как тот поднялся на все четыре лапы, когда вода перестала шуметь, и послышался звук шагов брата — его хозяина.       Расшнуровав свои кроссовки, Фурихата поставил их к остальной обуви, достал свои стоптанные тапки с полки, постарался пройти в коридоре, не задев ни брата, ни его собаки.       Рука резко преградила ему путь, уперевшись в стену, не давая пройти.       — Брат?       — Иди в мою комнату. Надо поговорить.       — Пожалуйста, давай не сегодня. Я не хочу снова говорить об этом.       — Как будто меня волнуют твои насущные потребности. Курой, дай-ка заднюю свою лапу. Повернись. Та-ак. Отлично. Ого, сколько грязи.       — Меня — волнуют. Давай не…       — Вторую лапу… Молодец.       — …не будем портить друг-другу настроение, мы столько раз уже говорили об этом, ничего же не меняется от этих разговоров, только тошно.       — Тошно? Чудесно. Не зря я говорил, что баскетбол лишь во вред идёт. Ты вот уже как заговорил.       — Да у кого хочешь будет такая реакция, если его каждый день заставлять слушать что-то столь же гадкое! Ты заботишься не обо мне, а..а... — Акира поднялся, наклонил голову, Курой стоял тут же, завурчал низко, утробно. Фурихата был уверен, стоит брату сказать, Курой вцепиться ему в ногу, в руку, а то и в горло, а если нужно — насмерть.       — Продолжай.       — Хватит. Почему ты всегда так? Ты не был против, когда я пошёл на баскетбол, так почему теперь тебя это так волнует?       Насмешливо фыркнув, Акира сощурил глаза. — Это выглядело как жалкое ребячество. Девушка сказала, что бросит, если не пойду. Кого вообще подобная чушь может замотивировать? Прихоть не заслуживает внимания, а теперь я вижу, это стало чем-то иным. Сомневаюсь, что дело в девушке. Я не видел её с тобой в последние несколько месяцев.       «Как точно догадался Коганеи, даже удивительно. И вовсе они не похожи, вряд ли Акаши стал бы говорить такие жестокие слова.       Нет… стал бы. Куроко же рассказывал… про того парня, что играл в Тейко до Кисе. И тогда, на матче, я помню, что кричал Акаши в адрес Куроко. Это была жестокая, злая фраза.       Хватит, Фурихата… Перестань думать об этом, перестань. Акаши наверняка изменился, должен был, да даже если и нет, это не имеет никакого значения.       Повезло, что он живёт в Киото».       Фурихата не ответил на фразу брата, полностью погрузившись в свои собственные, куда более угнетающие мысли.       — Ты, вижу, не слышишь меня.       — Как и ты, — посмотрев на брата, произнёс он более низким голосом, — Ты тоже не особо слушаешь меня. Может моя причина и была жалкой, но мне понравилось играть в баскетбол. Я говорил тебе, что играю, потому что мне нравится играть в баскетбол. Нравится, понимаешь?       — Пойдём в зал, поговорим.       — Неужели ты хочешь вовлечь в разговор ещё и родителей? — произнёс Фурихата, следуя за братом.       — Что это за тон?       — Мне… мне просто надоело слушать каждый раз одно и тоже. Я тебе всякий раз объясняю, но ты словно нарочно игнорируешь меня.       — Давай ещё раз всё расставим по местам — произнёс Акира, опускаясь на диван. Коки хотел было сесть рядом, но брат пальцем указал ему на подушку для сидения, что лежала на полу. Хмурясь, Коки всё же сел на неё. Недовольно и вопросительно взглянул на брата, тот нашёл нужным прокомментировать.       — Мне удобнее так говорить с людьми.       — Глядя сверху-вниз? — с богатым интонационным выражением произнёс он исчерпывающую себя фразу.       «…тебе везёт встречаться с тиранами. Брат твой, да ещё и на поле попался похожий на него, тоже со странностями…       –…Я про Акаши из Ракузана».       «Вот уж точно… сейчас… прямо к месту. Акаши, смотрел на меня точно так… Нет. Иначе». В сознании его снова предстали образы, воспоминания, он словно вновь оказался там, снова видел выдающихся игроков, именуемых гениями, нет… он не видел их, видел силуэты их, слышал обрывки их фраз, слов, какие-то звуки фоном и — Акаши.       Свет падал со спины, высвечивая контур его лица, но затемняя само лицо, он не видел его, лишь слышал голос, звучный, не низкий, как предполагал вначале, он даже удивился себе тогда — «я предполагал? Когда? Я же даже не думал о нём никогда», но после уверился, поняв — мысленно, далеко, словно фоном, в сознании его пронеслась мысль о том, что «…у него наверняка должен быть низкий, командный голос, как следует тренеру, капитану команды…» и удивление, незаметное, лёгкое, тогда совершенно неважное, «его голос выше, чем я думал». Доминирующим чувством уже тогда стал страх, даже ужас. Всё его существо дрожало от ужаса пред ним, ноги его словно одеревенели, они не могли сделать и шагу.       Жесточайшее ощущение полного подчинения, совершенного, безумного страха охватило его в ту минуту столь глубоко, что даже теперь он не мог избавиться от него. Оно словно цепями, крепчайшими металлическими оковами сковало всё его тело, не позволяя двинуться, даже дышать становилось тяжело.       «Нет, они не похожи, они совершенно не похожи, нет… Мой брат другой, он, он серьёзен, порой жёсток и насмешлив, но он не вызывает страха и уж тем более — ужаса.       Их нельзя сравнивать.       Даже чуть-чуть, даже немного… нельзя. Они не похожи.       Он что-то говорит?» — Фурихата смотрел, как двигаются губы брата, как обнажаются зубы, когда он произносил что-то более жёстко, но совершенно не слышал его.       «Он говорит?       Что он говорит?.. Почему ты так раздражён? Ты как будто кричишь, но я не…       Сознание его меркло, брат его словно в тумане, что-то говорил ему, привстал, подошёл ближе, близко, но он не становился заметнее, отчётливее. Вскоре совершенно чёрный туман поглотил его.       И лишь красные глаза ярко обозначились в кромешной темноте, глаза и голос, звучный, совсем иной, нежели он представлял, голос, он говорил…              «– Привет, ты, наверное, Фурихата?»              …А-Акаши».