Право выбирать

      «Почему ты недоволен?» — произносит голос, Акаши только ведет плечами. Он действительно ощущает острое чувство раздражения. Поддался. Не справился с ним. В который раз.       Он никогда не любил и не уважал спешку, ему не нравилось делать что-то наскоро, без должного изучения и анализа. Всю свою жизнь Акаши поступал исключительно логично, любое действие всегда шло после анализа и никогда иначе. Непродуманных поступков не было в его арсенале. Он не мог и не умел действовать спонтанно, всё, каждый его шаг был выверен и имел за собой целую цепочку предпосылок, следствий, умозаключений, выводов.       Так он жил, так он действовал, это было совершенной нормой и обыденностью для него.       Поэтому… да, он сердился, он был рассержен. Рассержен настолько, что чуть ли не челюсти сжимал от того, как все вышло в итоге.              Вздохнув, Акаши облокотился виском о стекло машины. Прикрыл глаза. Он слышал тихий шум дороги и стук клавиш — отец сидел слева от него, печатал что-то в ноутбуке, моментами мычал утвердительно или с порицанием, но, в общем-то, особых звуков не издавал и сегодня был особенно молчалив.       Впрочем, Акаши ни в один из моментов своей жизни не мог описать своего отца как «разговорчивого» человека. Акаши мог бы сказать про своего отца «он говорит ровно столько, сколько требует ситуация и порой даже менее того». В настоящий момент Акаши совершенно устраивало безмолвие, и он был бы даже рад побыть абсолютно один, но…       Когда он в последний раз был один?       А голос никак не унимался.       «Лучше сразу обозначить свои намерения, прежде чем…».       «Может я и хотел, но не так», — перебил его Акаши.       «Хм». — Акаши сложил руки крест-накрест, облокотился о спину, взглянул надменно — «Считаешь, я был поспешен?» — спросил он с неудовольствием в голосе.       Акаши не ответил. Всё их пространство заполнилось раздражением. Акаши действительно был крайне недоволен. «Не так, не таким образом, не столь поспешно, как несерьезно», — то и дело причитал он, от досады чуть ли не щёлкая языком.       Он не был согласен с Акаши. Поведение последнего раздражало, ему не хотелось предаваться объяснениям, почему он решил так сделать, почему смог управлять, почему воздействовал на руки, как заполнил своими мыслями голову Акаши, что тот и не смог воспротивиться, а впервые в своей жизни действовал без предварительного анализа и… поцеловал Коки.       Их пространство заполнилось раздражением обоих. Но Акаши не хотел продолжать это молчание, он хорошо понимал, что нерешенная проблема будет мешать в будущем — мешать в построении планов, в анализе, ведь от себя никуда не уйти и пока внутренние проблемы остры, давят и, да, угнетают — он не сможет оставаться беспристрастным, спокойным, хладнокровным и прочее, что там обычно о нём говорят. «Если ты не хотел, то к чему вообще вступал в споры со мной, к чему было воображать из себя заинтересованность, если…».       «Да, я хотел», — снова оборвал голос Акаши, с чисто читаемым раздражением в тоне. Вздохнув вслух, Акаши заговорил.       «Ты знаешь, я не люблю действовать поспешно». — Акаши увидели сразу, как на его вздох мгновенно среагировал отец и обратил взгляд к нему. — «И ты знал, что я хотел вчера узнать о нем больше». — Они оба посчитали возможным оставить этот жест отца без ответа и не обратили своего внимания на него, но Акаши знал, что Акаши недоволен этим вздохом, проявлением эмоций. — «Я прервал его, вырвал из домашней обстановки и наблюдал за реакциями: как отвечает, может ли ради меня нарушить правила и если нарушает, то как реагирует на это — безразлично или переживает о последствиях. Как он говорит и как жестикулирует при этом и жестикулирует ли; как смотрит; как слушает; как поведет себя в принципе при нашей второй личной встрече. Я хотел всё это увидеть, хотел узнать, потому что… Я его почти совсем не знаю. Я хочу быть уверен, что он именно тот человек, которого я хочу видеть подле себя. Я не хочу ошибок. Я осознаю свой возраст и понимаю, в моём возрасте обычно любые отношения временные, несерьёзные, они прекращаются сразу, как только сталкиваются с самыми банальными трудностями, а я — не хочу тратить время на всё это.       Да, я слышал про известное «без опыта отношения не строятся» и «отрицательный опыт тоже опыт», однако лично я предпочитаю заранее узнавать обо всём: из опыта других, из своих собственных познаний, из книг, из книг по психологии, из психологии социальных отношений и, наконец, личных ощущений, анализа, моего понимания проблем, чтобы сразу пресечь любые отношения, которые точно, по моим меркам, не выдержат никакой проверки. И да, если тебя интересует, я знаю, что думаю «слишком» наперёд, однако это-то тебя точно не может удивить, я всегда такой, во всём».       Акаши слушал. Конечно, он знал обо всем. Ведь он действовал совершенно также, но.       «Ты говоришь настолько банальные вещи. Будто бы я не знаю, каким образом ты принимаешь решения. Я вижу тебя наперёд».       «Да, ты в этом лучше, чем я. И это меня поражает, как ты, зная лучше меня, мог…».       «Поцеловать Коки раньше, чем ты бы решился на это?» — перебил его Акаши.       Речь в ответ последовала сразу после, в тоне читалась короткая вспышка возмущения, вспыхнувшая в Акаши после произнесенной им фразы. «Ты отказываешь мне в решимости? Мне?» — с особым выражением задал свой вопрос Акаши и ожидал ответа.       «Всё тебе нужно объяснять. Мне ли говорить тебе, что Коки был абсолютно не подготовлен к нашей встрече? Мне ли говорить тебе, что он видит в нас некоего нового, сложного, специфического знакомого. Он не видит в нас друга, боится и в его уме не возникало никаких романтических идей. Прежде чем пройдут бессмысленно годы, до того момента, как он поймёт, догадается, поверит в саму возможность… будет потеряно бесчисленное количество времени, а оно — бесценно. Я сразу, без лишних ожиданий, метаний подсказал ему, каким именно образом я заинтересовался им, с каким подтекстом. И теперь хочу увидеть его реакции в ответ.       И не строй из себя… во время поцелуя ты забрал инициативу и уже сам целовал его».       Акаши прикрыл рот рукой. Воспоминания вновь расцвели в его уме, раздражение ушло, он будто бы снова чувствовал прикосновение мягких губ Фурихаты, вдыхал приятный запах шоколада от его мягких волос цвета карамели. «Прекрасный», — произнёс Акаши, вспоминая.       Он почувствовал улыбку внутри.       «Это как кинуть мяч новому игроку и посмотреть, как он поведет себя с ним в руках».       Акаши не ответил, слова Акаши казались ему убедительными. Он обратил свой взгляд в окно. Бесцельно скользя взглядом по домам, машинам, людям, деревьями, он думал, — обо всём, что было вчера.        В один момент он даже накрыл ладонью уголок губ, то и дело норовивший поползти вверх.       Было семь часов утра, и они с отцом ехали подписывать договор поставки с компанией Хасегава. Пробыть в Токио они могли ещё два дня, однако они успели совершить все необходимые дела раньше времени, оставаться в Токио дольше не имело смысла.       «Очаровательный». — Произнёс Акаши, мягко прикрывая глаза.       

***

             Он плохо спал. Всю ночь ему снились вариации произошедшего, вводившие его сознание в странное забытье. Внизу живота, внутри нечто будто сворачивалось и тянуло, становилось жарко.       На самом деле, Игараши не был так уж не прав, называя его невинным. Коки действительно так ещё ни о ком не думал. Собственная сексуальность и желание у Фурихаты никогда не вызывали вопросов, не было и друзей, которым были интересны подобные темы, всё его окружение интересовалось баскетболом, школой, отношениями — отчасти, исключительно в дружеском или околодружеском контексте. Даже познакомившись с девушкой, Коки ни мгновения не думал о ней интимно. Может, держать за руку или обнять. Таких людей, как, например, Аомине, в ближайшем окружении Фурихаты не было.       Коки перевернулся на бок, распахиваясь и тут же сдвигая одеяло к ногам. Жарко. Душно.       До вчерашнего вечера его целовали только родители.       Надо сказать, и это было давно.       Во многих семьях приняты поцелуи и объятия между родственниками, но семья Фурихата не входила в число подобных семей. Объятия, может, и случались, но редко, крайне редко. Как мама, так и брат — они очень не любили телесную близость и злились, когда их касались. Нередко можно было получить весьма нелестную характеристику о себе, вот так, внезапно обняв их со спины. Будучи ребёнком, когда так произошло, Коки на всю жизнь запомнил — к брату лучше не подходить с объятиями и уж тем более — со спины. В тот день брат был впервые сильно отруган матерью, которую, Фурихата знал, брат очень уважал и ценил. Тогда Акира был страшно обижен на него, ведь отмахнуться локтем, и попасть им прямо в грудь младшего брата, не было самым страшным ударом и было вполне нормальной реакцией, да, может быть, он немного не рассчитал силу, и пришлось вести ребёнка на рентген, но ведь он не был виноват.       Коки помнил, он знал, и с тех пор к брату не лез. Как и к маме. Ему тогда досталось и от мамы тоже:       «– Коки, не думай, что если я отругала Акиру, то ты прав. Нельзя вторгаться в личное пространство человека, нельзя лезть к человеку, не спросив его. Это грубо. Никогда никого не обнимай, только по той единственной причине, что этого захотелось тебе. Необходимо обязательное согласие двух людей, если ты не хочешь причинить человеку дискомфорт.       Коки, ты понимаешь это?       — Д-да. — Всхлип. В груди страшная боль и дышать трудно. — Д-да, я-я больше, больше… не… Прости меня, мам, я больше не буду. Прости братик. — Взглянул в бок, Акира, до того с ненавистью глядевший на брата, резко изменил взгляд лишь на сердитый. Его манипуляции остались незамеченными. — Я н-не, не хотел, прости меня.       — Да. Ничего.       — Прости п-п-п-пож-… — грудь теснят слёзы и дышать становится тяжелее.       — Хватит, не трави себя. Не думай об этом. Сейчас приедем к врачу и проверим, почему тебе так больно. Ведь больно?       — Угу, — шмыг, ладонь, дрожа, чуть касается пальчиками груди, показывая, где. — Оч-чень.       — Лежи, не двигайся. Скоро приедем».       Коки не был избалован объятиями и ласками. Он редко с кем-то вступал в непосредственный физический контакт, в основном лишь в баскетболе — и только. Именно поэтому его настолько сильно взбудоражило произошедшее.Спал он тревожно, мозг обрабатывал новые ощущения, подкидывая Коки самые разнообразные сценарии произошедшего. Во сне ему привиделось даже, будто произошло всё непосредственно на поле во время Зимнего кубка. Вот он идёт прямо на Акаши, тот ухмыляется, смотрит прямо в глаза и Акаши, вместо того, чтобы обойти его и осуществить всё так, как было в реальности, продолжает идти вперёд, на него. Мяч падает и катится в сторону, его целуют, — но иначе. Руки Акаши не покойны, они настойчиво мнут талию, Фурихата вновь в полнейшем оцепенении, руки свободны, но недвижны. Сквозь оглушение лишь доносится голос Рико, настолько поразительный по смыслу, если задуматься. «Фурихата, ты должен победить его!», «дави своим напором», «целуй сильнее» — и прочее.       Коки даже не знал, что более ирреально. Тот сон или произошедшее наяву. В любом случае, его тело действительно сотрясалось дрожью, и уж это не было игрой воображения. Впервые кто-то вторгся в столь интимную сторону его жизни.       Когда Коки мысленно возвращался к произошедшему, то едва ли не сходил с ума. Они не перенеслись внезапно домой, всё не прекратилось внезапно. Акаши поцеловал его, и они по-прежнему продолжали стоять там, в парке. И Акаши всё также испытующе смотрел ему в глаза. Усмехнулся, огладил пальцем скулу и поцеловал снова, привлекая к себе левой рукой, удобно лежащей на талии Фурихаты. На этот раз он целовал его дольше, прижимался губами и рука — левая рука — продолжала мять талию, комкать его мешковатую футболку. Когда их губы разъединились, Акаши произнёс, не сводя своего взгляда с потрясённых глаз Коки:       — Подумай над этим. Таковы мои намерения, Фурихата.              Ни малейшего сомнения и робости в голосе. Ни на мгновение скулы Акаши, как и уши его, не окрасились даже в слабый оттенок розового, не говоря уже о красном. Совершенная уверенность в себе пребывала с ним и в эту минуту, будто бы всё происходило в порядке вещей.       Тело Фурихаты настолько одеревенело, что он даже не смог сбежать и действительно продолжил идти рядом, когда Акаши продолжил их неспешную прогулку. Мысли не носились в лихорадке, они исчезли совсем.       Не получалось всё обдумать. Позднее, уже на скамейке в парке, Акаши придвинулся ближе, задел своим коленом колено Коки. В ту минуту Фурихата сглотнул.       Он помнил это. Он помнил всё невероятно отчётливо.       Акаши большим и указательным пальцами взял Фурихату за подбородок, заставил Фурихату посмотреть ему в глаза.       «Я не смотрел, пусть я и поднял голову, но я тут же отвёл глаза в сторону».       И тогда Акаши поцеловал его в третий раз, и теперь уже целовал значительно дольше. Если бы Коки анализировал, он бы непременно пришёл к мысли, что Акаши никак не может насытиться им. Но анализ, привычный и присущий Коки всегда, отказал ему в ту минуту. Он был потрясён и обескуражен.       Все события после Коки помнил столь же отчётливо. В полной мере, до самого конца. Каждую малейшую деталь.       Акаши проводил его до дома. В пути они молчали, Акаши только периодически проверял, не слишком ли Фурихата отстал и перед самой лестницей на этаж, повторил:       — Подумай над этим, Фурихата. Мои намерения серьёзны.       Добавил потом ещё:       — И больше не игнорируй мои сообщения, теперь у тебя есть деньги на счету.              Коки ощущал своё сердцебиение так, будто сердце намеревалось выскочить. Он даже приложил ладонь к груди.       «Так сильно стучит». Сердце отбивало бешеный ритм, Коки испытал волнение — всё ли в порядке с ним? Так сильно бьется. «Всегда, когда я сталкиваюсь с Акаши или думаю о нём». Он помнил, как однажды Кавахара, будучи очень не уверен в своих знаниях по предмету… Коки не помнил, что это было. Японский язык, кажется. Или литература.Не суть, важно другое –он помнил, как Кавахара купил тогда для себя энергетик, чтобы не спать ночью, тщательно подготовиться к экзамену. Уже после экзамена он рассказывал о своих ощущениях, о том, как пожалел о покупке и постоянно повторял «это был последний раз, когда я принимал энергетик». Фурихата помнил, Кавахара тогда еще использовал хорошее сравнение, он рассказывал о своих ощущениях, говорил, его сердце после употребления энергетика колотилось так, словно оно было кулаком запертого в темнице человека, до безумия желавшего вырваться из плена. В настоящую минуту Фурихата вспомнил их прошлый диалог во всей полноте его образов. Это было так похоже на его ощущения теперь.       Одеяло скомкано, лежит в ногах. Чуть заторможено Фурихата завёл руку назад, нащупывая раскладушку. Нажал на кнопку отбоя, на внешнем экране отобразились цифровые часы «05:15».              Поднялся, надел тапочки и направился в ванную, но тут же остановился, не дойдя до двери своей комнаты и не открыв её.       «Я не посмотрел, сколько сейчас время. Нет, я смотрел, но не запомнил. Так…»       Прошаркал обратно к кровати, вынул раскладушку из-под подушки и на этот раз раскрыл её. «Хорошо, никаких новых сообщений. Хорошо.       Время… Вот это да. Я так рано проснулся. Может мне не просто почистить зубы и умыться, принять душ? Ммм, спать совсем не хочется. Да, я приму душ и после… после сделаю себе завтрак».       Отворив дверь своей комнаты, Фурихата тихо прикрыл дверь и зашагал, стараясь скользить тапками по полу как можно тише. Он слышал сопение Куроя из комнаты брата, в одно мгновение Коки остановился, не ступая, прислушиваясь, — но не услышал. Брат спал, Коки даже чуть выдохнул. В последнее время он ощущал странное напряжение при общении с братом. Пусть их общение всегда было холодным, лишённым поддержки и особой любви, в последнее время брат всё чаще «придирался» к нему. Ему всё не нравилось, и казалось… Коки было стыдно за такие мысли, но казалось, будто Акире страшно дискомфортно с ним и он испытывает раздражение, только завидев Коки.       — Умм. — Коротко промычал Фурихата, отгоняя неприятные и поспешные мысли. Он прошел дальше, стараясь при ходьбе не шаркать. Глянул коротко и быстро в приоткрытую дверь, его ум мгновенно считал два силуэта — родители были дома, спали. Поднимая ноги выше, Фурихата зашёл в ванную, теперь уже почти совсем не слышно. Избавиться от привычки шаркать не получалось, иначе ходить было неудобно.       «Вот я…» — с досадой начал Коки. — «Я не взял сменную одежду. И что, теперь обратно? Нет, не стоит, ещё разбужу своим хождением. Нет, просто вытрусь насухо и пройдусь в полотенце. Так и сделаем».       Раздеваясь, Фурихата старался не думать о произошедшем, очень страшась мыслей о нём.       Но не мог не подумать об этом в то мгновение, когда он, снимая белье, увидел, как белесая, чуть прозрачная нить потянулась от его тела к белью. Понимая, Коки почувствовал, как его щёки, скулы и даже уши зарделись. Прислонившись к зеркалу вот так, с наполовину снятым бельем, оставшимся где-то в районе колен, Коки чуть взвыл голосом, напоминавшим стон с оттенками хрипоты. Как же было тяжело осознавать, что произошедшее — не сон и впечатление, а реальность. Пугающая реальность, в которой Акаши заинтересовался им в романтическом смысле.       «Нет, Коки, не стоит об этом думать так легкомысленно», — говорил себе Фурихата назидательно, снимая белье и кладя его в корзину. «Нет, не надо в корзину… Надо сразу его постирать вручную, а потом уже в корзину. Так будет правильнее». Взяв белье, Коки высыпал в руку порошок для белья и стал стирать, тереть ткань о ткань, вымывая. От неловкости он переминался с ноги на ногу. «Почему я смущаюсь этого, в конце концов, это моё собственное бельё и я сам его стираю, всё в порядке вещей, ничего особенного…». Коки взглянул на себя в зеркало — его лицо казалось бы серьёзным, если бы не окрашенные в розовый цвет скулы, и брови, сведённые к переносице, поджатые в смущении губы. Собственный вид вызывал неловкость, Коки отвернулся от себя и продолжил тереть ткань о ткань, наконец, включил воду и смыл порошок — бельё казалось совсем чистым, Коки решил не класть его в корзину, а посчитал возможным сразу повесить его сушиться. «Хорошо, что брат вчера занимался стиркой, моё белье не будет висеть одним-единственным».       Коки чувствовал себя так, словно всё время размышлял о вещах неважных, бессмысленных, словно он намеренно отгонял мысли, требующие его внимания. «Не могу же я… Сейчас выйти будет неудобно, балкон выходит из гостиной, а сейчас все спят, я не хочу никого будить» — думал Коки и оставил бельё в раковине, прошёл к ванной, взял табурет и тяжело сел на него. «Перестань бежать от себя. Тебе надо подумать об этом». — Думал Коки, уперев ладони в колени. Он крепко зажал свои колени, борясь с самим собой. Он не взял гель для душа, как и мочалку. Взгляд Коки то и дело опускался ниже, между своих ног. Туда Коки смотрел редко, только в душе, может быть иногда и в туалете, но, честно сказать, там он себя не разглядывал. Отвлекаясь, Коки с удовольствием прошелся рукой по животу, прессу. «Крепкий». — От удовлетворения он даже хмыкнул одобрительно. — «Достаточно крепкий».       «О, а руки?» — Коки тут же коснулся правой рукой своего предплечья. Крепкие мышцы, сильные. На мгновение в уме Коки отобразилось событие из встречи с Акаши в Киото. Акаши крепко держит его за запястье, а Коки — не может даже двинуться. Губы Коки сложились в дугу, с концами вниз — «Крепкая, но могла бы быть и крепче.       Так, Фурихата Коки, давай подумаем наконец… о действительно важном. Вот Акаши… он. Он сказал, что заинтересовался мной в этом смысле». Коки размышлял и внутренне то и дело давал себе команду не выть, не стонать. «Да как нечто подобное вообще могло произойти? Никогда в мире не бывает так, чтобы богатый, властный мужчина признавался в своих чувствах и был о них совершенно серьёзен — к человеку без статуса. Без знатного имени, без богатства, без хоть сколько-нибудь равных навыков. Просто так не бывает, в книгах — да, в теории — да, но в реальности — давай будем честными, людей сковывают рамки обязательств — перед родителями, обществом, общественными ожиданиями, а этого уже много, этого достаточно для того, чтобы свести все сказанные ранее слова в шутку и мимолётное увлечение. Сказать нечто, вроде «поддался моменту» и «ты же понимаешь, это было не всерьёз». — Коки мысленно запнулся, вспоминая… «Но это… не похоже на Акаши. Всё, что я о нём знаю теперь и знал раньше. Всё это говорит о том, что Акаши не такой и не может поступить так жестоко, так легкомысленно. Нет, он жесток, но его жестокость имеет другой характер и потом — у него есть принципиальность в этом вопросе.       Он честен в своих намерениях и не может поступить с человеком так игры ради. В конце концов, для него это будет просто бесполезной тратой времени, а я знаю, Акаши ненавидит бестолково проводить время». Потянувшись за гелем для душа, Коки на мгновение задумался. Их было целых три вида — его любимый, с сильным запахом шоколада, потом был ещё с ароматом дыни и третий — с запахом свежести, с нотками грецких орехов и некой пряности. Последний остро напомнил ему об Акаши. Рука Коки уверенно потянулась к последнему. «Мм». — Коки чуть ошибся, не запах пряностей, а запах корицы. «Да, просто обычно булочки пахнут корицей, вот и подумалось про запах пряностей». Выдавив гель для душа на мочалку, Коки убрал гель обратно и принялся взбивать и ерошить мочалку, вспенивая ее. Прошелся мочалкой по груди, рукам, широким жестом провел мочалкой от плеча к руке, вспенивая и намыливая её. Шершавая мочалка даже чуть скребла кожу, но это ощущение всегда ему было приятно. Словно грязь сдирает с его тела изо всех сил.       Сильный запах нового для Коки геля для душа ударил в нос — насыщенный запах свежести, грецких орехов, корицы, он воздействовал на его обоняние, вызвав в уме целый ворох воспоминаний. Образы прошлой ночи вспыхнули в уме с новой силой. Он вспомнил, как Акаши обнял его, целуя. В ту минуту… не секрет, что Коки был парнем робким, боязливым. Он дрожал от волнения и его частенько сравнивали с милой собачкой, маленькая такая, известная порода чихуахуа. Это такая, маленькая собачка, на тоненьких ножках с большими глазами и они правда дрожат часто-часто. Сотрясаются всем телом, поджимая свой милый маленький хвостик между стройных тоненьких ног. Коки и сам, если честно, видело множество сходств между ним и этой породой. Поэтому, конечно его смущало такое сравнение, но в то же время Коки не мог не согласиться с ним, всё же оно было чрезвычайно точным.       Коки действительно часто чувствовал себя неуверенно, считал, что «мог бы и лучше» и многое его пугало. Он был не уверен в себе, и самобичевание было неотъемлемой его чертой. Многое пугало. «К сожалению, не все такие уверенные в себе… Я бы хотел чувствовать себя уверенно всегда, не терзаться мыслями «такой, как я» и «может быть это что-то, что даже я смогу сделать», а реально справляться, делать, не обвинять себя… Я хотел бы. И тогда… Когда Акаши… гмм… обнял меня, целуя… Я почувствовал запах его одеколона, даже распознал сквозь одеколон собственный запах Акаши. В ту минуту я чувствовал его сильные руки на своей талии и… было ощущение… я почувствовал… эдакое. гм, сложное и невероятное чувство, я бы назвал его… «абсолютная защита»? Да… Я вполне мог бы назвать это чувство так. Мне было страшно, но в то же самое время мне в его объятиях стало так… надежно?       Как это возможно? И ужас, и чувство совершенной защищённости одновременно».       — Ммм. — Промычал Коки, продолжая тереть грудь. «Так я еще об этом не… вернее, я думал, но скорее именно чувствовал, на уровне ощущения, не выражая своих чувств во вне, не облекая их в слова, не думая над ними отдельно, как сейчас. А теперь…». Коки крепко задумался.       Его будоражило, и пугало возникшее в нём желание почувствовать это ощущение снова.              

***

      

      — Сейджуро. — Произнёс отец, разрезая ножом говядину, политую кисло-сладким соусом.       — Да, отец? — Сейджуро расправился уже с доброй половиной отбивной и теперь собирался отпить сок.       — Как прошла прогулка?       — Отлично. — Произнёс Акаши, протыкая вилкой кусочек говядины и обмакивая его в соус. — Как видишь, я полностью выспался и совершенно собран. Тебе не о чем беспокоиться. — Вкус мяса был потрясающий, Акаши чувствовал себя голодным и сейчас с удовольствием ел.       Акаши улыбнулся.       «Чему?» — спросил Акаши, внешне оставаясь собранным и внимательным к словам отца.       — Значит, ничего особенного не произошло? –Масаоми хмурился.       — Только прогулка и не более того.«Будет весьма любопытно угостить Коки чем-то подобным и наблюдать за эмоциями в его лице». Акаши подавил внешнюю улыбку, но внутренне улыбнулся в ответ.       «Это так, в прошлый раз прогулка подарила множество милых моментов».       «Коки был очарователен. Я согласен с тобой», — произнёс он, вспоминая.       — Ясно. Сейчас, как позавтракаем, поедем на встречу к руководителю компании Шотогава.       «Надо бы узнать о Фурихате побольше, согласен?».       — Да отец. Ты говорил, днём будет встреча со всеми руководителями в японском ресторане. Какой там дресс-код?       «Тецуя в его окружении самый внимательный, он должен знать о Коки больше, чем другие».       «У него нет друзей больше?»       — Хмм. Времени на переодевания ни у кого не будет, поэтому надень строгий чёрный костюм. Чёрный жилет, белая рубашка, черный галстук — по классике.       Акаши кивнул, соглашаясь.       «Мне не известно. Когда мы присутствовали у Тецуи на Дне Рождении, Коки в один момент оказался рядом с двумя парнями повыше его, один с очень короткой стрижкой, у другого волосы подлиннее. Оба выше Коки. Но они особо не разговаривали, потом… потом ты предложил Коки сесть рядом, он всё никак не находил себе место». — Акаши усмехнулся про себя. Это было так забавно, он искренне забавлялся его реакциями в тот вечер.       «Одна из самых прелестных вещей, когда он боится и дрожит. Его лицо чрезвычайно… очаровательное. А когда при столкновении стаканами ты легонько коснулся его указательным пальцем».       «Ты наполнил наше пространство в ту минуту странными ощущениями» — укоризненно начал Акаши, — «мне хотелось испытать его и посмотреть, что получится». — Акаши улыбался про себя. — «Обычно мне такое не свойственно».       «Хоть чему-то ты должен был научиться от меня. Сколько можно быть слабаком».       Акаши внутри помрачнел. «Если ты думаешь, что можешь так называть меня…».       «Сейчас ты стал лучше».       «Мне кажется, ты сейчас добавишь своё излюбленное «но мог бы и получше».       Акаши усмехнулся.       «Да, ты стал лучше, но недостаточно». — Улыбнулся. — «Мог бы и получше».       Акаши улыбался в ответ улыбкой, с оттенками хитрости и самодовольства.       

***

      «Чёрт возьми». — Ругался он в который раз, восстанавливая файлы на телефоне. Пытаясь. «Это ж надо быть таким растяпой». — Сильно взвинченный, готовый сорваться на любого, кто только заговорит с ним, он периодически посматривал на часы. Он не смог сделать ни единой фотографии.       «Ну разве я не могу ему просто сообщить? Подумаешь, ерунда, ну нет фотографий, я ведь всегда могу просто разъяснить словами, обрисовать ситуацию.       Нет, ты чёртов идиот, просто не понимаешь, насколько Акаши подозрителен. Он ни за что не поверит простой информации, не подкреплённой фактами, он посмотрит на меня, как на самого тупого человека в мире и выпрет с этой работы, пусть даже не он мой непосредственный руководитель».       — О чёёёёрт… — взвыл он, посмотрев на наручные часы. Через двадцать пять минут Масаоми Акаши должен был встретиться с его руководителем. А значит — и с ним, как не встретиться с ведущим специалистом по продажам. «Вот какого чёрта я, почему я. Эх… Да, я сам в своё время вызвался, так что… что уж теперь…       Он ни за что не поверит, когда я скажу ему, что его наследник чёртов пидор. Ни за что не поверит».       Вытирая пот со лба, он ощущал злейшее бессилие, руки опускались, он уже готов был расплакаться.       «Что я ему скажу? Я так офигел, что выронил телефон из рук? А тот чудесным образом упал прямо на асфальт и больше не включается?       Да как он может не включаться, чёрт его дери. Всего лишь падение на асфальт, ну как же… Я просто не представляю». — Откинувшись на спинку стула, он в злости кинул телефон в стену. «Нахрен. Ну и к чёрту эту работу. Ну и пусть увольняет. Пусть.       А если я ему пригрожу, что про сына его сообщу всем?» Мысль, поначалу подарившая ему проблеск надежды, в следующее мгновение показалась ему смешной, он рассмеялся, но тут же помрачнел.       «Пуля в голову заставит тебя заткнуться навсегда, чёртов ты кретин.       Я должен попытаться объяснить. Где всё моё красноречие. Я смогу выдержать взгляд, полный презрения. Подумаешь». Вцепившись пальцами в волосы, он застонал, крепко сжимая кулаки в своих волосах.       — Чёрто-ов и-иди-ио-от…       

***

      

      Акира никогда не был в романтических отношениях. Если бы Коки спросили, нравился ли его брату хоть кто-нибудь, Коки не смог бы дать никакого ответа.       Но Коки не знал, что однажды была такая перспектива, но Акира, осознав вполне, к чему всё идет, немедленно прекратил всякие отношения с человеком, в очередной раз поступив жестоко.       Акира не считал свой поступок жестоким. Напротив, он считал свой поступок правильным во всех отношениях — он не испытывал чувства человека, не дарил ложных надежд, не затягивал с решением, он понял всё, осознал и пока ещё не было обидно терять: потраченное время, деньги, нервы, в конце концов, он прекратил отношения. А чтобы человек не пытался узнать, почему, из-за чего, что не так — он оборвал всё в жёсткой форме, сообщив о полном отсутствии интереса со своей стороны, ошибочным впечатлением, наконец, нежеланием создавать иллюзии комфорта.       Какое-то время он считал «мог бы и пожёстче», но тогда он так поступить не смог. Привыкший к полной логичности своих действий, он не был готов оборвать отношения, никак не объяснив своих действий. Поэтому, когда он прервал свои отношения вот так — он, в общем-то, был собой доволен и не считал свой поступок и себя — жестокими.       В общем-то, Акира никогда не считал себя жестоким, жёстким — да, но не жестоким. И свои поступки подлыми он также не находил. В ситуации с учителем он помог «другу», а учителю стоило бы быть осмотрительнее, оставляя свои вещи на столе в учительской. Мало ли. Да даже ветер. Или другой учитель — разве зависть стала встречаться реже? Конечно нет.       Акира даже считал, учителю стоит быть благодарным — он подарил ему бесценный опыт. Он научил его быть серьёзнее, ответственное, он закалил его характер. Разве все эти качества в реальной жизни не полезны? То-то же.       А в ситуации с братом? Он хотел добиться тех же целей. Исправить слабовольный, изнеженный характер младшего брата, чуть-чуть напугав его. Правда… не только это двигало им, на самом деле.       Акира перевернулся во сне. Обычно он никогда не спал долго и просыпался вторым — после мамы. Иногда перед ней и тогда готовил ей завтрак и бенто на обед.       Если бы Коки спросили, кого любит брат, Коки бы задумался на мгновение и ответил с уверенностью — маму.       Акира натянул одеяло до подбородка. Несмотря на сильный характер, его тело не всегда отражало в полной мере силу характера, даже хоть сколько-нибудь близкую часть его. По утрам он обыкновенно мёрз, несмотря на духоту майских дней. В последнее время сон его был плох. Он с трудом засыпал и часто просыпался, но сегодня, впервые за последние три месяца, он выспался. Даже удивительно шумный Курой не разбудил его.       Кровать чуть слышно скрипнула с глухим звуком. Сухой тёплый нос на мгновение коснулся щеки, а после, по-видимому, покрутившись в поисках удобного места, что-то — не иначе, Курой, тяжело легло на кровать, спиной уткнувшись в грудь и ноги хозяина, спавшего на боку.       Запустив ладони в шерсть пса, Акира придвинулся ближе, обнимая Куроя. Уткнувшись носом ему в шею, Акира снова погрузился в сон.       Он не слышал, как Коки тревожно ходил по комнате, как дважды вернулся, забыв то сумку, то телефон, а потом ушёл… и вернулся через полчаса, забыв бенто.       Курой недовольно вурчал, слыша шум из коридора и кухни, Акира накрылся одеялом выше. Услышав шелест одеяла, Курой повёл ушами, взглядом проследив за хозяином.Ткнулся носом в щёку и придвинулся поближе. Акира, обнимая Куроя, уснул окончательно. Он не помнил, что было ночью, утром, его сон был крепким, без единого сновидения.              

***

             Как я могу опаздывать, если проснулся раньше положенного на два часа?! — Восклицал Коки, мчась изо всех сил. Он бежал так быстро, как мог до самой школы, до шкафчиков с обувью, где скоро переобулся, и помчался дальше, но внезапно на втором этаже замер, развернулся, сбежал вниз по лестнице и да — шкафчик закрыт не был. Сердясь на себя, Фурихата закрыл его, перепроверил «Да, закрыл» — и рванул обратно, наверх, в класс, вбегая в него вместе со звонком.       Сел за парту и принялся выкладывать на стол тетради, учебник, пенал. Повесил сумку на крючок парты, лег руками на стол и дышал.Учитель задерживался. Кагами не обратил на него особого внимания, продолжая дремать на своих скрещенных руках. Куроко с интересом наблюдал за Фурихатой. Дело в том, что обычно Фурихата не опаздывал, даже в те моменты, когда поздно ложился. Он не позволял себе дремать на уроке, даже в те случаи, когда жутко хотелось спать, даже после матча. Куроко тогда сидел на другом месте, да и Кагами тоже, и Куроко со своего места мог хорошо видеть Коки, заставлявшего себя иметь вид бодрый, державшегося изо всех сил.       — Фури. — Тихо зовёт Куроко, пальцами постукивая по спине Фурихаты. — Учитель идёт.       Фурихата не реагирует, в ответ он только дышит, сопит.       — Фури. — Зовёт Куроко чуть громче.       Фурихата не отзывается, но дыхание его уже почти выровнялось.       — Фури. — Зовёт Куроко, постукивая по спине ощутимее. — Учитель пришёл.       Фурихата резко поднимается и восклицает нечто среднее между вопросом и утверждением «Да?» Но учитель к нему не обращался. Учитель имеет вид очень удивлённый, класс откровенно веселится. Учитель чуть кивает головой, не моргая, он настолько не выспался и так хорошо в это утро понимает своих учеников, творивших что-то безумное с утра, что реагирует чрезвычайно равнодушно. Он махает ученику ладошкой «Понял, понял, можешь сесть» — в его жесте также чувствуется тон понимания. Но тут, внезапно для чрезвычайно сонного учителя, поднимается весь класс в приветствии.       Подавив вздох, он приветствует учеников в ответ, в ту же самую минуту нечто как будто поразило его ум, некая идея, хорошая такая идея, особенно сейчас. Оглядев состав класса и их настроение, учитель прикидывал, получится ли или нет. Он уже заранее обдумывал кое-какую мысль, пока шёл в класс, но позабыл её, завидев странную реакцию, видимо тоже не выспавшегося, ученика. А теперь вспомнил её вновь. «Почва» для его идеи особенно благоприятствовала.       — Садитесь. Дети, что вы думаете о самостоятельной работе? Мне нужно поучаствовать в работе школьного совета.       «Самостоятельная работа… это хорошо… я думаю? Или нет? Я сейчас очень рассеян, признаю. Никак не могу включиться в урок. Впрочем, урок же только начался. Но всё равно, чувствую, моё сознание уплывает совсем в другую сторону».       Голоса одноклассников слились в единый фоновой шум, общий тон звучал положительно. Похоже, класс совсем не был против самостоятельной работы. Учитель разъяснял классу, что необходимо будет подготовить к следующему занятию — Коки старался внимательно записывать, не погружаясь в себя. «Интересно, Акаши сейчас, должно быть, тоже пишет». Коки вывел цифру два и повёл описание следующего пункта домашней работы, которую необходимо будет подготовить к следующему занятию. «Нет-нет, он же сейчас вместе с отцом, он рассказывал мне, отец представляет его руководителям.       Это было так… Его лицо было таким забавным. «Забавным?» ну правда!.. Когда я не удовлетворился его скупым ответом на мой повторный вопрос «почему вы с папой сейчас в Токио?» Он даже сделал паузу тогда, а его лицо было таким выразительным. Он улыбнулся мне». Коки улыбался образу Акаши в ответ. «Какой же он удивительный. И его жизнь. Он кажется мне невероятным. Он поражает меня, он столького достиг к своим годам».       Учитель уже ушёл из класса, гораздо быстрее, чем до того вошёл в него. Коки обернулся к Куроко и тут же дважды моргнул — Куроко смотрел на него, не мигая. «Ну…» — начал Коки объяснять себе — «Куроко обычно редко моргает, так что нечего удивляться и так реагировать». В удивлении он чуть было не позабыл свой вопрос.       — Куроко, помнишь, ты рассказывал мне однажды, что Акаши воспитывали достаточно строго с самых ранних лет?       — Помню. Тебя интересует, откуда я об этом знаю?       — Эм… нет, я не думал об этом, но я хотел узнать — насколько строго?       — Хм.       — Или… Ох, может быть, я тебя отвлекаю? Может быть ты собирался сейчас заниматься?       «А ты нет?» — думал Куроко, но вслух произнёс. — Я достаточно подготовлен. Что касается Акаши… Подробностей я и сам не знаю, предположения. Акаши об этом в прошлом не особо распространялся, а потом мы и не общались. Знаю только по итогам — Акаши хорошо играет на скрипке, говорил, в детстве учился. А также на фортепиано. Прекрасно играет в сёги, у него сильный английский, у него сто баллов по всем предметам, а в Тейко у него были баллы всегда выше девяноста. Тоже по всем предметам. Он умеет ездить на лошадях, он…       «Ты слишком болтлив, Тецуя»— внезапно возникла фраза Акаши из недавнего прошлого. Куроко усмехнулся про себя. «Тебе же на пользу». — Мысленно ответил Куроко, продолжая.       — …обладает базовыми знаниями по живописи: построение тела, он сразу очень хорошо понял принцип построения перспективы. И это всё его навыки, не говоря о баскетболе. Анализируя это, его возраст и мои скупые знания о его семье, могу сделать вывод, который, как мне кажется, если не является реальностью, то очень близок к реальности — в детстве Акаши особо не отдыхал, и каждый его день был наполнен занятиями в огромном количестве.       Коки слушал Куроко с невыразимым вниманием. Он не мигал, слушая, и казалось, был погружён в образы Акаши из прошлого. Между его бровей пролегла складка, всё лицо приобрело сосредоточенный вид. Брови были сведены к переносице и чуть вверх — из выражения Коки Куроко чисто читал — Коки было больно за Акаши из прошлого. Он ему остро сопереживает и сострадает ему. То была такая чистая эмоция, что Куроко даже не прокомментировал её никак ни вслух, ни внутри, только возникло ощущение, будто он подсмотрел что-то личное. Настолько то была честная и, прямо сказать, личная эмоция. Куроко стало чуть не по себе. Если бы Куроко не был собой, он, возможно, испытал бы даже вину перед Акаши, что не сопереживал ему даже хоть чуточку так, как теперь сопереживал ему Коки.       «Какое… странное чувство». Фурихата не смотрел ему в глаза, теперь он смотрел в стол и Куроко заметил, как глаза Фурихаты обрели больше бликов, а губы сжались сильнее. Куроко посмотрел внимательнее. Глаза Фурихаты, такие большие, подёрнулись мутной пеленой от слёз. Цвет глаз приобрел более нежный оттенок, как это часто бывает у людей, когда в их глазах стоят слёзы.       Внутри Куроко возникло знакомое чувство. Сколько он боролся с ним, но так ничего и не смог поделать. Наверное, он недостаточно хотел, наверное внутренне он находил больше преимуществ от своего поведения, нежели моральных причин «нельзя», чтобы реально исправить свою черту характера. А дело обстояло так: Куроко, видя в человеке некую сильную эмоцию, вызванную его словами или действиями либо словами или действиями других, желая узнать больше о человеке, о его реакциях, поведении, отношении… произносил фразу, словами надавливая на болезненные эмоции, заставляя человека раскрыть себя больше. Чувство возникало не всегда, но Куроко знал за собой эту черту.       Так он поступал с Кагами, выжимая его ярость до конца, разъяряя его сильнее; так он поступал с Кисе, проявляя бóльшую видимую холодность и невнимание, прекрасно зная, как Кисе расстраивается из-за подобного отношения; так он поступал с Мидоримой, раздражая его. На самом деле, Мидорима ему просто не особо нравился и порой Куроко, не сдерживая себя, выражал свои истинные чувства к нему. В такие минуты Куроко испытывал странные ощущения и к Такао. Сами чувства Такао к Мидориме Куроко понимал, логика поступков Такао была очевидна, но вот принять обстоятельство, сам факт возможности для такого человека, как Мидорима быть кому-то реально интересным и может даже привлекательным, этого уж Куроко принять никак не мог.        Точно так же он поступал с Аомине, пренебрегая им и моментами сводя к минимуму значимость для Куроко знакомства с последним.       Так он намерен был поступить сейчас в Фурихатой, желая увидеть и узнать больше.       — Помню, когда мы учились в Тейко, дни Акаши были полностью заполнены занятиями и отдыхал он только на баскетболе. Но потом… потом у нас сменился тренер, много там было разных вещей, на самом деле… Наша команда стала работать только на победу. Целью была исключительно одна лишь она. Тогда Акаши перестал относиться к баскетболу как к месту, где он мог бы весело провести время, он целенаправленно вёл команду к победам, к статусу сильнейшей из команд.       Я думаю… Давление со всех сторон — со стороны семьи, усилившееся после смерти матери Акаши… — глаза Коки в ужасе расширились, Куроко продолжал, –…руководства школы, сокомандников…       Перед глазами Куроко встал тот злополучный день, когда всё стало чудовищно. Когда он не смог вернуть Аомине, когда солгал Момои и довёл её до слёз, когда… узнал от Кисе о матче один на один Мурасакибары и Акаши. Куроко ненавидел тот день, когда он вспоминал его, то ненавидел и себя, но больше всего ненавидел Мурасакибару. Куроко продолжал, не сдерживая себя, уходя воспоминаниями в прошлое.       –Однажды в нашей команде произошёл разлад. В целом, если кратко… Каждый игрок «Поколения Чудес» чувствовал, как его сила возрастает, победы давались легко, подходящих соперников не было. Так они ощущали. Первым, кто почувствовал это всепоглощающее ощущение превосходства, стал Аомине. Проблемы накапливались, наш тренер, который хорошо понимал настрой команды и улавливал все новые настроения, понимал, куда нужно нас вести, чтобы не допустить неизбежного.Но… Как оказалось, он долгое время болел и внезапно для каждого из нас его состояние ухудшилось, он лёг в больницу. Тренер больше не вернулся к нам, на его место пришла замена. Новый для нас тренер не знал команду и допустил серьёзную ошибку, ставшую роковой. Он сказал Аомине, уже в то время терзавшегося внутренними противоречиями и не знавшего, как поступить… он сказал, что Аомине может не приходить на тренировки, главное, чтобы он приносил победу. Как я узнал позднее, Мурасакибара, узнав слова тренера, тоже захотел воспользоваться этой новой возможностью, но Акаши запретил ему и тогда… Мурасакибара сказал, что не станет подчиняться тому, кто слабее него, имея ввиду Акаши. — Коки резко выдохнул, поднимая взгляд. Куроко не смотрел на него, погружённый в прошлое.       — Акаши… победил.       После этого дня… нет, после этой победы… Акаши изменился. Изменился до неузнаваемости, но это заметили только мы — члены команды. Перемену не заметила школа, ведь, в общем-то, вне клубной деятельности Акаши оставался будто бы таким же. Они не видели… С того момента он стал получать только и исключительно сто баллов по каждому из предметов, а победа стала смыслом и целью существования нашего баскетбольного клуба. Вскоре после этого… — Куроко закусил нижнюю губу, вспоминая прошлое во всём богатстве его красок. — После этого произошёл матч… Конечно, то была серия матчей, но я имею ввиду один-единственный… матч. Чудовищный матч. На предыдущем матче я получил травму и не смог участвовать в последнем, решающем матче. Я очень хотел, но мне не позволили. — Куроко коснулся своей головы, ровно в том месте, куда ему прилетело мячом уже почти два года назад.       — После этой… «победы» я возненавидел баскетбол и не хотел им больше заниматься. Я думал, если баскетбол выглядит так — я не хочу в нём принимать участие… — Куроко моргнул, сделал долгую паузу. «Забылся.       Просто я… я никогда никому об этом не говорил. Даже Огиваре. Никому». — Куроко сглотнул ком в горле. Поднял глаза на Фурихату, он не обомлел, когда увидел его лицо. Коки держался обеими руками за голову и смотрел в стол, глаза Фурихаты в ужасе и боли смотрели в стол, слёзы капали на парту. Тецуя коротко оглянул класс и заметил, что некоторые одноклассники наблюдают за ними. По-видимому, они стали наблюдать недавно, Куроко видел, что они не понимали причин слёз Фурихаты, но кто-то смотрел на Куроко поражённо. Куроко отчётливо распознал в этом взгляде обвинение. Словно Куроко произнёс или сделал Фурихате нечто болезненное. Схватив Фурихату за руку, Куроко быстро повёл его из класса, на ходу придумывая, куда — в туалетную комнату, умыться и привести его в чувства. Куроко крепко сжимал руку Фурихаты в своей, всё ещё погружённый в прошлое.       Он помнил, как в тот дождливый день пришёл в зал, в котором находился один только Акаши. Акаши стоял один в совершенно пустом спортивном зале, повёрнутый спиной к двери.       «– Акаши».       «– Ты опоздал… Все уже давно ушли. Держи, вытрись, а то заболеешь» — Акаши обернулся. Произнёс. — Судя по выражению на твоём лице, тебе не удалось переубедить Аомине».       «– …Да».       «– …Тогда больше уже ничего не поможет.       Забудь про Аомине».       «– …Что?       Но ведь именно Акаши послал меня за ним…».       «– Верно… И это был его последний шанс. Тарелка, в которой однажды появились трещины, уже никогда не будет целой. Однако, если ты её починишь, ты сможешь снова ею пользоваться, и, если бы это было действительно необходимо, я бы потратил на это своё время, но…       В этом нет необходимости. Аомине спокойно можно использовать в таком состоянии.       Хорошо поработал».       «– Акаши…       …Как это понимать?       Нет…       Кто… ты… такой?»       Куроко помнил тот день от начала его и до самого завершения его. Он, впоследствии, множество раз вспоминал тот злополучный день, и пусть с тех пор всё переменилось, сейчас, рассказывая Фурихате о прошлом, он чувствовал себя так, будто бы он снова оказался один на один с собой под проливным дождём в тот злосчастный вечер.       Куроко стоял, облокотившись о стену, он почти не смотрел на Фурихату, стискивавшего руками края раковины, сгорбившегося над нею.       — П-Прости меня. — Судорожно произносит Фурихата, стискивая руками края раковины. — Прости, что заставил вспомнить, прости, что снова своими вопросами погрузил тебя в прошлое… Прости меня. Прости, пожалуйста, прости меня. — Слёзы падали в раковину, Фурихата даже не вытирал их рукой, сейчас это не помогло бы ему. Грудь теснила дикая боль.       Он почти физически ощущал, каково было Акаши.       — Я не знаю, что за семья у Акаши,. — произнёс Куроко, глядя на Фурихату, — …но я уверен, что ни за что не хотел бы себе такой же.       Фурихата судорожно дышал, сотрясаясь всем телом. Он плакал так искренне и так нестерпимо, что взгляд Куроко потеплел. «Мне кажется… словно ты плачешь не только за Акаши, но и за меня, за всё, что тогда было. Выражаешь ту нашу боль, которую мы не могли позволить себе выразить». Легко оттолкнувшись от стены, Куроко подошёл к Фурихате. Приобнял его рукой за плечи, чуть сжимая.       — Ты видел, как всё изменилось с тех пор. Это прошлое, Фури.       — Просто… просто… — Фурихата поднял глаза, полные слёз и, не выдерживая силы образов — он видел решительно всё: и пустой зал, в котором стоял Акаши после матча, изменившего его личность; и Куроко, потерянного и разбитого чередой «побед» команды Тейко. Фурихата чувствовал это, эту гнетущую атмосферу и боль распирала его грудь. Плечи Фурихаты сотрясались в беззвучных рыданиях. Фурихата развернулся, прижимаясь к груди Куроко и почувствовал, как рука крепко обнимает его за плечи в ответ, поддерживая.       «Я поражаюсь тебе, Фури. Как кто-то может так сопереживать чужой боли, чужой ситуации… Как ты можешь так остро это понимать. Я поражаюсь тебе, Фурихата. Поражаюсь настолько… И очень благодарен тебе». — Думал Куроко, обнимая Фурихату. Его левая рука чуть похлопывала Фурихату по спине, словно в жесте повторяя недавно произнесённые слова «всё изменилось с тех пор», «это уже стало прошлым».       Они стояли так до самого конца урока. Куроко в тот день несколько раз ловил странные, даже чуть обвиняющие взгляды одноклассников, но Куроко не сердился на них.       Он ощущал лёгкость, словно кто-то забрал боль, долгое время не дававшую ему покоя.              

***

      — Доброе утро. — Произнёс Акира. Сегодня был относительно необычный день. Как правило, он вставал рано утром, делал завтрак, бенто на обед, шёл гулять с Куроем, но не в это утро. Сегодняшнее утро началось с пробуждения в девять часов в чрезвычайно тёплой кровати — Курой лежал с ним до самого пробуждения Акиры и наконец удивительные события заканчивались нахождением мамы дома. Обычно Акира её дома в это время не заставал.       — Доброе утро. — Произнесла в ответ Фурихата Кэйташи, указывая в сторону кофе-машины. — Я приготовила нам с тобой кофе. Крепкий. Очень насыщенный вкус.       — О. — Вздохнул Акира приятно удивлённый. Акира обошёл маму, подошёл к кофемашине, взял вторую и последнюю кружку с готовым кофе.       Запах у кофе был просто поразительный — насыщенный, глубокий. Акира отпил — и на вкус также. Густой вкус. Акира сел за стол, на столе в блюдце лежал чёрный горький шоколад, поделённый на дольки. Даже без упаковки, Акира точно знал — то была шоколадка с семьюдесятью процентами шоколада. Всё как они с мамой любили. Он отломил себе дольку, утопая в наслаждении. Именно такое утро Акира желал себе.       «Поразительно…» — думал Акира, отпивая напиток и глядя на маму сбоку, — «…несмотря на свою занятость, мама умудряется помнить мой вкус».       — Расскажи мне, что у вас здесь было, пока нас не было. То занятость на работе, то мои родители пригласили нас домой — на самом деле и вас тоже, но я разъяснила им: у Коки школа, у Акиры — серьёзная работа, вам никак невозможно уехать. И после нашего приезда с Тсутому — работа. Почти не вижу вас. — Отпивая кофе, Кэйташи выжидающе смотрела на сына.       — По работе — всё идёт в порядке. К нам на днях приезжал серьёзный руководитель из Киото.       Левая бровь Фурихаты Кэйташи дёрнулась вверх, безмолвно вопрошая «Киото?». В основном все компании вели свой бизнес именно в Токио. «Киото… сомнительное решение».       — …всё завершилось благополучно, руководитель Хасэгава Мана сообщил, что мы будем теперь взаимодействовать с их компанией. Так что работы, конечно, стало больше. Сейчас происходит расширение штата.       Фурихата Кэйташи невесело усмехнулась. Акира хорошо читал в этой реакции «И у тебя работы поприбавится значительно».       — …К сожалению, я на встрече не присутствовал. Планировалось, что буду, но требовалось срочно решить вопрос с нашим отделом продаж, не мог поручить это своим подчинённым. Согласовал с руководителем, передал ему всё необходимое — документы, расчёты, отчёты. И ушёл. Так что наших новых партнёров я не застал. Но то ли ещё будет, застану. Их экономиста уже знаю, у нас начался режим взаимодействия, регулярно созваниваемся через рабочий компьютер по видеосвязи. Вчера на работе почти весь день сидел в наушниках.       Акира мог позволить себе говорить такие вещи свободно, ведь его мама была руководительницей юридического отдела в той же компании. Но отделы между собой в этом смысле не взаимодействовали, юристы и экономисты в компании в своей работе не пересекались, а обширные совещания руководитель компании проводил только с руководителями департаментов — крупных структурных подразделений внутри самой компании. Работа была построена нетипичным образом. Каждый департамент в компании отвечал за конкретную задачу, в каждом из них были свои руководители юридических отделов, экономических отделов, отделов продаж, отделов колл-центров, отделов по работе с гражданами, отделовпо анализу финансовых рисков и прочих. Каждый департамент контролировал свой руководитель. На совещания вызывались именно они, руководители департаментов. У самого Хасэгавы Мана был свой финансовый аналитик, свой экономист, юрист и другие специалисты. Можно сказать, руководитель Хасэгава Мана олицетворял собой имя и вершину компании. Акира, передавая документы за своего руководителя, на самом деле нарушал субординацию, но руководитель департамента в тот день не мог присутствовать, он сам отправился по важному поручению руководителя Компании, поэтому передать лично документы, он, конечно, не мог. Руководитель Компании знал обо всём, но дополнительно на документах Акиры стояла резолюция, подтверждающая полномочия Акиры на передачу документов.       — Хмм. Единственное не понимаю, почему руководитель Хасэгава Мана желал твоего личного присутствия?       — Новая Компания, с которой мы теперь будем взаимодействовать, по своей сути относится именно к нашему департаменту. Их цели, задачи компании, это наш профиль, мы занимаемся ровно тем же.       Фурихата Кэйташи кивнула. Никаких вопросов не было, ответ резонный.       — Там была какая-то странная история… — начал Акира, но прервался, отламывая дольку шоколада. Он никак не хотел ломаться. Наконец, отломив дольку, Акира продолжил. — Обычно руководители к нам приезжают со своими экономистами, юристами, финансовыми аналитиками… Этот руководитель приезжал с сыном. Более того, как мне говорили, его сын возраста брата.       — Хм? Действительно странная история. Должно быть, выдающийся сын.       — Должно быть.       — Раз уж заговорили, как там Коки?       — Да… — произнёс Акира, махнув рукой.       — Что, проблемы с учёбой?       Акира звучно вздохнул. — Сейчас он справляется. Я ему, конечно, репетитора нанял, но скорее для поддержания его уровня. Игараши сейчас занимается с ним, график свободный, у Игараши сейчас обычно вечер не занят, так что брат приходит к нему, как они согласуют.       — Неудобно это. Я поговорю с Коки, такой подход к расписанию плох. Никогда не понимала людей, которые так пренебрежительно относятся к своему времени и я, конечно, сейчас говорю об Игараши. С Коки всё понятно — он после уроков обычно всегда занимается клубной деятельностью, баскетболом. Уже потом звонит Игараши… — Фурихата Кэйташи медленно кивнула головой, удостоверяясь у Акиры, правильно ли она понимает. Акира коротко утвердительно кивнул с прикрытием глаз, Кэйташи продолжила. — Занимается с ним час — полтора…       — Сейчас час.       — …Час. Идёт домой, ужинает, делает домашнее. Его график заполнен вполне. Он молодец, что занимается баскетболом. Спорт укрепляет физически, формирует дисциплинированность. Наконец, позволяет обрести знакомства, общение. До занятия баскетболом у него и друзей-то не было. А теперь.       Хорошо, что он способен всё это совмещать. Вы молодцы. А с Игараши поговори, пусть установит адекватное расписание. Двух — трёх занятий в неделю будет достаточно. И лучше, чтобы выходные Коки были свободны. Исключительно одна только учёба пусть и держит в тонусе, но всем необходимо время на собственное развитие. Свои занятия. Так что по возможности пусть Игараши задействует именно рабочую неделю.       — Хорошо. Я понимаю.       — А с Коки я поговорю, он не должен допускать попустительское отношение других людей к своему времени. — Поднимаясь из-за стола, добавила Кэйташи тише, словно «про себя», но озвучивая вслух.       — Ма-ам. — Протянул Акира вопросительно. Кэйташи развернулась в сторону Акиры. — Я беспокоюсь, что занятия баскетболом могли отрицательно сказаться на успеваемости брата и тот эпизод с экзаменом по химии был вызван именно баскетболом.       — На данный момент как у него дела с химией?       — Сейчас… сейчас не знаю.       — У людей обычно так и бывает, какие-то предметы даются легче, какие-то труднее. Не стоит всё завязывать на баскетболе. Факторов может быть множество. Пусть занимается, в сравнении с прошлым, до занятий баскетболом, Коки стал лучше. Мотивированней, характер стал сильнее, размышления глубже. Пусть занимается.       — Да.       — Ты молодец, что беспокоишься о нём. И, — произнесла Кэйташи, отворачиваясь от Акиры. — …не забудь поговорить с Игараши.       — Да. Я поговорю. — Произнёс Акира, уперев тяжёлый взгляд в стол. Подняв голову, выдохнул и потянулся к кружке. Кофе плескалось на дне, Акира одним глотком допил его.       Вкус показался не таким приятным, как был в начале.              

***

             — Куда вы выходили? — произнёс Кагами, обращаясь к Куроко. В последнее время Куроко игнорировал его вне баскетбола. Это раздражало.       — Да… — Куроко не хотел делиться с Кагами произошедшим. «Придётся снова всё объяснять, погружаться в прошлое, а на сегодня мне этого определённо достаточно.       Но и лгать… не хочется». — Ничего такого.       Внутри Кагами разлилось раздражение. Несмотря на присутствовавшее у него стойкое ощущение, что дело не в их с Куроко взаимоотношениях, а в чём-то другом, отличном, он злился, действительно злился и все эти скупые ответы совершенно точно не обнуляли его вскипающую ярость.       — Куроко, — начал Кагами твёрдо, схватив его за плечо и разворачивая к себе. — В последнее время ты постоянно так делаешь. В чём дело?       Куроко смотрел раздражённо, Кагами хорошо распознавал эмоции Куроко. Для других выражение лица Куроко означало лишь «спокойное» либо «равнодушное», может даже «серьёзное» и «сосредоточенное», но не для Кагами, хорошо изучившего Куроко за последний год, даже больше.       — Кагами, я не люблю, когда меня так разворачивают. — Произнёс Куроко, стискивая руку Кагами.       — Ты постоянно уходишь от ответов! Я хочу знать, в чём дело. — Не убирая руки и не обращая внимания на взгляды других, произнёс Кагами раздражённо.       Поджав губы, Куроко выдохнул. Поднял взгляд на Кагами.       — Хорошо. Давай поговорим обо всём. Но на обеде. — Сердитость ушла из взгляда Куроко.       — На обеде ты не станешь говорить, потому что к нам присоединятся остальные. — Вторил Кагами, голос его был полон раздражения.       — Нет. Я держу своё слово.       — Тогда где?       — На крыше.       — Мы там и обедаем обычно с остальными.       — С другой стороны стены, с теневой стороны. Там и обсудим.       Кагами убрал руку. — Куроко, это что-то серьёзное?       «И да,.. и нет».       — Я расскажу, а ты уже сам решишь, серьёзно это или нет.       — Всегда ты такой.              

***

             Листая в смартфоне ленту контактов, Акира остановил свой взгляд на одном.       «Зачем он заговорил со мной?» — размышлял Акира, всматриваясь в имя контакта. «Он напротив должен всячески избегать общения со мной, после всего».       «Не забудь поговорить с Игараши» — возникла фраза матери в голове у Акиры, и он ввёл в окошко с поиском имя контакта «Игараши Итиро».       Нужный номер возник мгновенно. Акира нажал на сенсорную кнопку «вызов». Приложил смартфон к уху, стал слушать. Гудки быстро прервались голосом абонента.       «– Ооо, Акира? Нечасто ты мне сам звонишь».       «– В последнее время относительно часто».       «– Ну, тогда было по делу».       «– Как и сейчас. Вы с братом сейчас занимаетесь?»       Игараши усмехнулся в трубку. «– Чем?»       Акира не любил пошлые шутки, намёки на эротику в юморе и серьёзных разговорах. Обычно он это оставлял без внимания — не откликался на них ни эмоционально, ни словесно, но так происходило не всегда. В те моменты, когда Акира намеревался поговорить с человеком о серьёзных вещах, он подобные обороты речи и примечания собеседника оценивал как признаки исключительной тупости. И в настоящую минуту Акира испытал аналогичное чувство.       Он негромко, но отчётливо и с эмоцией вздохнул, достаточная громкость, чтобы не показаться манерным и достаточная для того, чтобы Итиро услышал его реакцию на очень незатейливый юмор собеседника.       «– Эх, Акира», — начал Итиро, всегда болезненно реагирующий на подобные реакции Акиры. — «Не понимаешь ты юмора. А ты не хочешь встретиться у меня дома?»       Итиро не видел, но выражение лица Акиры было изумительно. Он чуть приподнял обе брови, глаза остались покойны. Вид его можно было обозначить «да ладно, теперь он говорит в аналогичном ключе обо мне?».       «– Эй, я сейчас без намёка!» — воскликнул Итиро, вполне правильно расценивший тишину со стороны собеседника. «Ты уже вечность не бывал у меня дома, не всё же мне к тебе приходить».       Акира повёл глазами вбок. «– Разве тебя это обычно не устраивает? Всегда есть возможность полюбоваться предметом твоего вожделения».       Итиро закашлялся. «– Скажешь тоже… Я не вожделею твоего брата».       Выражение лица Акиры вполне выразительно в эту минуту показывало, насколько он верит фразе Итиро и во сколько оценивает её честность.       «– Я совершенно серьёзно. Он же значительно младше меня».       «И когда это тебя останавливало» — думал Акира, но озвучил другое.       «– Хорошо, встретимся. Во сколько тебе было бы удобнее? Мне взять что-нибудь к чаю?»       «– Время… Да приходи во сколько хочешь, для тебя у меня всегда время найдётся».       «Вот об этом я и хочу поговорить с тобой» — мысленно прокомментировал Акира, продолжая вслух. «– Недавно видел в продаже печенье «Орео» с клубничным вкусом. Интересует?»       «– Да!» — Совершенно искренне и очень быстро ответил Итиро. — « Очень интересует! И если будут, возьми ещё пирожных в магазинчике возле парка, где вы обычно с Куроем гуляете. Эклеров с банановой начинкой, я ещё вчера хотел купить, но забыл».       «– Ты, пирожные и «забыл купить»? Должно быть, что-то серьёзное произошло».       «– Да… Ты помнишь… Мэдоку?».       «Ооо». — Мысленно протянул Акира. Картинка стала складываться. — «Встретился со мной, вспомнил внезапно при Итиро. Ему снова что-то нужно? Хм. Похоже, мне придётся сегодня созвониться с ещё одним моим знакомым».       «– Конечно я помню. Мэдока. Как он там?».       «– У него, как всегда, проблемы. Он там… делов наделал, знаешь… Всё в его духе. Вчера приходил ко мне. Обсудили. Если бы ты мне сейчас не позвонил, я сам бы позвонил тебе, уж будь уверен».       «– Расскажешь при встрече, в таком случае. Я приду вечером».       «– А занятия с твоим братом?»       «– Хм. Отложим нашу встречу тогда? Думаю, на…»       «– Нет-нет-нет! Что ты. Конечно нет. Я отменю занятие с ним, отправлю смс».       «– Уверен?»       «– Конечно. Встреча с тобой для меня всегда важнее».       «Льстец». — Подумал Акира. Вслух, однако же, он произнёс совсем другое.       «– Тогда до вечера. Приду к шести часам».       «– Буду смиренно ждать!»       «– Пока». — Произнёс Акира и положил трубку.       Постукивая смартфоном по губам, Акира размышлял. Тени прошлого преследовали его. Досадно было: предприятие у него не удалось тогда, ничего поменять и изменить не получилось, а последствия настигали снова и снова. Досадно.              

***

             Отзвенел звонок с урока. Урок был интересным, достаточно информативным, по эмоциональному настроению — нейтрально-доброжелательный. Фурихата даже что-то умудрился записать. Но, в общем-то, тетрадь его была скорее пуста, нежели заполнена записями.       Фурихата вышел из класса, желая пройтись. Прошёл к дальней угловой стене, где располагалось окно. Облокотился руками о небольшой подоконник, почти полностью ложась грудью на него. Уткнулся лицом в скрещенные руки.       Он и подумать не мог, что с Акаши происходило подобное.       Фурихата был добрым, полным эмпатии парнем, способным к развитию, самоанализу. Он действительно многое переосмыслил за прошедшее время. Как, например, один… значительный на самом деле момент. Однажды, после Дня Рождения Куроко Фурихата, полный самых разнообразных впечатлений, захотел поделиться ими с матерью. Они общались редко, и поэтому в тот вечер Фурихата был особенно воодушевлён. Он рассказывал маме о Куроко, о Кагами, о Фукуде, Кавахаре, АйдоРико, Хьюге, восхищался юмором Изуки, с интересом рассказывал о нём как о личности, приводил примеры его шуток, в ту минуту казавшихся такими нелепо-смешными, он говорил обо всём и обо всех. О Такао, о Мидориме, о Химуро и Мурасакибаре, он рассказывал обо всех забавных и просто интересных для него моментов, бывших в тот день, преимущественно вечер, деликатно и тонко избегнув при этом упоминания об Акаши, его встречи с Акаши и всём, что было связано с Акаши в тот день.       Он не говорил тогда, так как был уверен, что не сможет сдержаться и потом, в те дни он так много думал об Акаши, что… Хотелось просто отдохнуть от мыслей о нём.       Разговаривая с матерью, он, говоря об Аомине, рассказывал, на что в первую очередь обратил тот внимание, оказавшись дома у Кагами. И тогда…       Фурихата вспомнил об Аомине уже почти в конце своего рассказа, когда ему на ум пришёл забавный момент из диалога Кагами и Аомине. Желая матери прояснить, кто такой этот Аомине, что он собой представляет, Фурихата, привыкший говорить очень подробно, скороговоркой, вернулся к началу, и рассказал матери о том инциденте с журналом характерного содержания, который Аомине искал в доме Кагами и не нашёл.       После упомянутой детали, разговор их с матерью пошёл в совершенно другую, абсолютно новую для Коки сторону. Мать, вздохнув, с серьёзным, даже немного расстроенным видом. — Коки тогда это очень больно задевало, ведь он понимал, причина этого расстройства — он. Что-то сказанное им. А когда вы очень уважаете человека, цените общение с ним, а общения с ним у вас итак очень немного, то расстраивать этого человека вам хочется в самую последнюю очередь. Даже иначе сказать — совсем-совсем не хочется. Она задала ему вопрос о его отношении к журналу, содержанию журнала, о его мыслях обо всём подобном. Фурихате было неловко, но он ответил. И тогда мама рассказала ему, что представляет собой журнал с обнажёнными женщинами.       Он узнал тогда от матери о сексуальном траффикинге, порно-индустрии. Узнал историю подобных снимков. Он смотрел тогда на мать, а в голове его никак не укладывалось то радостное и смешное и пошлое отношение его одноклассников к теме, и том ужасе, скрывавшемся за снимками обнажённых девушек. Он замер всем телом, сердце его тяжело ухало в груди, жила на шее дёргалась.       Он чувствовал себя чудовищем, ведь он тоже видел, тоже смотрел. С каждым новым фактом, с каждой новой судьбой женщины, уничтоженной машиной порно-индустрии, он всё больше погружался в мир, представлявший собой ад на земле. Он узнавал о том, каким образом женщины оказываются в мире проституции, как уходят оттуда и могут ли уйти, как встречают каждый свой день, как потребляют алкоголь и наркотики, желая забыться и не чувствовать, что с ними делают, не осознавать, что это — их жизнь. Какие пути ухода существуют и тогда узнал о существовании снафф-порно, а когда узнал всё вполне, слёзы, уже до того стоявшие в его глазах, скатились по щекам, не останавливаясь.       Всю ночь после разговора с матерью Коки искал в компьютере информацию о сексуальном траффикинге, торговле людьми с целью сексуальной эксплуатации, узнавал об отношении проституторов к женщинам, читал их комментарии о женщинах, об их претензиях к женщинам за недостаточно качественное обслуживание, за то, что им было больно, и они просили не делать, не… Коки тогда увидел в полной мере всю омерзительность и чудовищность людей. Полное отсутствие эмпатии, сострадания, сопереживания. Абсолютное отсутствие вовлечённости в судьбу и жизнь человека. Отношение к нему исключительно как к вещи, именно и только вещи.       Коки казалось тогда, словно каждый из комментаторов, каждый из проституторов представляет собой нечто абсолютно мерзкое, отвратительное, не достойное жить, он даже уже был почти уверен, что у этих людей одно лицо, но за фотографиями пользователей скрывались обычные люди, с обычной, ничем не примечательной внешностью. Это были и юноши и взрослые мужчины, даже были мужчины очень и очень привлекательной наружности, были люди семейные, были люди с детьми и когда Коки прочёл очередной полный безумия комментарий под страшной новостью об изнасиловании женщины…       Его стошнило, он лишь в последний момент смог отодвинуться на стуле назад, чтобы не запачкать ни стол, ни одежду, но конечно, запачкал и стол, и одежду, и пол. Ему было так плохо. В ту минуту он осознавал, насколько скупым и поверхностным было его понимание людей и мира. Он осознал, насколько глубока степень человеческого падения, как лицемерны и отвратительны могут быть люди. Его голова страшно раскалывалась, он не мог больше читать всех этих историй, полных невыносимой боли. Всё это обилие фотографий, все эти смеющиеся лица мужчин рядом с изувеченными женщинами, весь этот «юмор» и их дикий, дикий смех…       Он ненавидел их и ненавидел себя, он ненавидел себя за то, что сам был подобен им, пытался смотреть журнал, а как он тогда впечатлился фотографией в телефоне Кагами с изображением Александры Гарсия, обнажённой, в онсене…       Тогда Коки переосмыслил себя и своё собственное отношение. Ему стало глубоко омерзительно его поведение в прошлом, когда он, познакомившись с наставницей, Рико Айда, с удивлением отметил её пол, в соотношении с тренерским статусом. Разговор с матерью изменил его. Будучи человеком думающим, способным к анализу и не жестоким ни в какой мере, он внимательно и подробно изучал самого себя, свои мысли, свои чувства, свои реакции и воспитывал в себе человека.       Эмпатия и способность к пониманию боли другого человека, способность к понимаю личной истории человека и учёта всех сопутствующих факторов, которые непременно могли быть в той или иной истории, всего этого уже было достаточно для того, чтобы Коки погрузился в историю Акаши, но в данном случае дело было даже не в них. Он проникся его историей глубже, чем это было обыкновенно по той простой причине, что после личного знакомства с Акаши, их первой прогулки в Киото, Акаши раскрылся Коки с новых и неожиданных сторон. Он был не столь ужасающий, а его мысли были интересными, глубокими, он явно понимал вещи глубже, чем другие — и это чувствовалось. Он не проходился «по верхам», каждую тему он умудрялся вывернуть с новых сторон, он словно считывал канву идеи, некую основу. Слушая Акаши, Фурихата ощущал чувство погружения в пучину. Способность видеть картину так подробно и так точно поражала Фурихату, он даже терялся.       Осознание выдающихся способностей Акаши к анализу не только в баскетболе, но и во всех других вещах взбудоражили Фурихату, он ощущал восторг перед Акаши, перед его способностями, но теперь ко всему прочему он чувствовал и боль от осознания, как много он испытал, чтобы прийти к своему настоящему образу.       Уперев подбородок в руки, Фурихата смотрел перед собой. Ему пришла на ум забавная и милая ассоциация себя с собакой — Курой также любил так делать, правда, лапы он не складывал накрест, но тоже вот так опускал голову на пол, вровень со своими лапами и сопел — сопел — сопел, изучая своими умными чёрными глазами пространство перед собой.       «Наверное, в такие минуты он тоже просто созерцает… Мир перед ним.       Наверное…». — Думал Коки поворачивая голову на бок и прикрывая глаза. Был обед, но ему совсем не хотелось есть. Он видел, как Кагами и Куроко собирались на обед и шли вместе, видел, как Кавахара шёл вместе с Фукудой, как при этом Кавахара глянул на него, Фурихату, смерив странным, полным обиды и какого-то непонимания, напополам с презрением взглядом, и отвернулся от него, ничего не сказав. И, — Фурихата был уверен, — не сообщив ничего Фукуде о стоявшем позади Фурихате.       Но прямо сейчас… Прямо сейчас Фурихате это было безразлично. Так бывало у него, после долгих слёз, тяжелого размышления он какое-то время пребывал в состоянии апатичном, в некой прострации даже. Сейчас он думал об Акаши.       «Между нами и нашими жизнями настоящая пропасть. А Акаши… он сказал, что заинтересован мной в романтическом смысле.       Акаши, как это возможно? Когда? Ведь ты знаешь обо мне так немного. У нас была одна только встреча… И пусть она длилась более пяти часов, но всё же. Разве этого достаточно?       Может быть… может быть Акаши смог «считать» обо мне больше, чем я думаю. Он же такой внимательный, умный. Он мог из этой встречи вынести гораздо больше, чем мне кажется.       Интересно, но я даже не рассматриваю вариант, что он относится к этому поверхностно, просто отношений ради.       Почему, Коки. Ничего удивительного в этом нет. Ты же вполне адекватно понимаешь, что представляет собой Акаши. Он не стал бы вступать в отношения просто для того, чтобы они наличествовали. Поверь, у Акаши достаточно занятий и я уверен, он испытывает скорее нехватку времени, чем его избыток».       — Хмм…       «Мне всё ещё интересно узнать, как так вышло, что мы встретились с Акаши. Я хочу узнать об этом. И раз Куроко… уходит от ответа, я спрошу… Я спрошу у Акаши». — Вынув телефон из кармана школьных брюк, Фурихата раскрыл его. Держа телефон в одной руке, он сохранял свою лежащую на подоконнике позу. Лицо Фурихаты в это мгновение не выражало особых чувств и эмоций, оно было покойно. Нажав на клавишу «Контакты», Фурихата увидел внесенные на сим-карту и в телефон контакты в небольшом количестве — семья, баскетбольный клуб, Такао из Шутоку, репетитор Игараши и, наконец, Акаши. Фурихата недолго листал контакты и вскоре нашёл знакомое имя «Акаши Сейджуро».       В обычном своём состоянии Фурихата дрожал бы и страшно нервничал, но сейчас, в настоящем состоянии он ощущал спокойствие и не думал о таких вещах. Подобное состояние у него бывало чрезвычайно редко.       Нажав на имя контакта, Фурихата нажал на клавишу для вызова меню, в отобразившемся списке функций нажал «Отправить сообщение». Сохраняя позу, Фурихата стал методично вводить одним большим пальцем текст сообщения.       «– Добрый день, Акаши. Я надеюсь, что не отвлекаю тебя, но если я пишу тебе в ту минуту, когда ты занят, то хочу заранее попросить за это прощения и уточнить — я буду ждать твоего ответа, в любое время, когда у тебя появится свободное время и возможность ответить мне».       «Хм… Да. Такое начало подходящее. Я достаточно хорошо сформулировал. Продолжим. Сам вопрос».       «– Я думаю над тем, что ты сказал мне вчера».       «Нет, лучше «о том, что», а не «над тем, что». Исправлю».       «– Я думаю о том, что ты сказал мне вчера».       «Нет, лучше «я думаю о сказанном тобой вчера». Да, так определённо лучше».       «– Я думаю о сказанном тобой вчера. Я, честно говоря, не понимаю. Я не хочу сказать, что не верю тебе, ты человек, который не станет поступать необдуманно, без должного анализа. Но я не понимаю, как ты мог почувствовать ко мне романтическую заинтересованность, учитывая всё. Я имею ввиду, ведь ты меня знаешь совсем немного.       И ещё…».       «Нет, уберём точки».       »…И ещё я не понимаю, как так вышло, что мы встретились с тобой тогда в Киото? Почему ты захотел со мной встретиться тогда? Я несколько раз пробовал узнать у Куроко причину, но он не отвечает мне, каждый раз уходит от ответа.       Прости меня, Акаши. Я не хочу показаться недоверчивым или нечто подобное, но мне правда непонятно. Если ты не против, я хотел бы узнать о твоих чувствах больше».       Коки усмехнулся про себя, внешне его губы растянулись в улыбку. Он добавил в конце, после абзаца.       «Фурихата Коки».       Перечитав всё ещё раз, Фурихата нажал на кнопку посередине, отправляя сообщение. Сообщение само по себе разбилось по количеству знаков на несколько отдельных сообщений, отправлялось порционно. Но Фурихата знал, когда сообщение отправляется, плата идёт за каждую часть отдельно, но сам текст сообщения Акаши увидит целиком.       «Отправилось».       Вздохнув, Фурихата ещё какое-то время смотрел в экран, рассматривая имя Акаши. Он представлял себе, как это будет, когда Акаши получит сообщение. Он смотрел на имя получателя и буквально видел самого человека, адресата.       Прикрыв глаза, Фурихата позволил себе ещё раз мысленно обратиться к воспоминаниям, зная, что в таком состоянии он сможет посмотреть на всё более трезво. И пока было так, он обратился воспоминаниями к ночи, в которой они гуляли вместе с Акаши.       В которой Акаши поцеловал его.              

***

             — То есть… — Продолжал Кагами, потрясённо. — О… Честно, не нахожу слов. Я не думал, что такой, как Акаши может иметь интересы.       — У Акаши много интересов… — Начал Куроко, прекрасно понимая, что имеет ввиду Кагами, но из вредности желая услышать фразу исключительно прямо и точно.       — Интересы к людям, дружеские интересы. Вообще дружба, интерес к прогулкам и прочее. И как так вышло, что Фурихата? Его впечатлила тогда игра, вернее, — замотал Кагами рукой, подбирая более точное слово, — эмоции Фури в отношении него?       Куроко улыбнулся коротко.       — Такие реакции могли кого угодно впечатлить.       — Ну… это да. Это правда. Хммм. О, вспомнил, они же и на твоём Дне Рождения вместе сидели!       — Да-а. Сидели. В общем, вот так это было. Я тоже удивлён…       — Мне кажется, ты мне чего-то не договариваешь. — Произнёс Кагами, всматриваясь в лицо Куроко.       Куроко улыбался.       «Не знаю, сказал бы я тебе, если бы знал точно, но сейчас, только лишь предполагая, я тебе определённо ничего не расскажу».       — Да-а, — протянул Кагами, подхватывая палочками ролл из омлета. Жуя, он продолжил свою мысль. — Фурихата, должно быть, страшно потрясён.       — Да… думаю, достаточно.       — От меня ускользнуло, а как вообще так вышло, что они встретились?       — А… Здесь такое дело, на самом деле всё было весьма тривиально.       — Я готов узнать, внимаю. — Произнёс Кагами, с удовольствием переходя к онигири с тунцом, уплетая их с явным аппетитом.       — Да нечего рассказывать на самом деле… Ну что ж, — произнёс Куроко, отпивая молочный шейк, — …мы переписывались с Акаши и…              

***

      Акаши внимательно, уже в пятый раз, перечитывал сообщение Фурихаты.       Что-то никак не увязывалось в представлениях Акаши, в его представлениях о Фурихате и его характере.       «Не слишком ли спокойно оно написано?» — думал Акаши, также внимательно читая сообщение.       «Да… Что-то не так».       — Хмм. — Акаши сидел на кровати в номере отеля. Следующая встреча должна была произойти в три часа, через два часа с небольшим. В эту минуту его время было свободно.       Взглянув на часы в смартфоне, Акаши отметил. «Время почти час. Сейчас у него обеденная перемена, если я отправлю ему сообщение, он наверняка сможет мне ответить сразу либо вскоре».       «Лучше позвонить».       — Эм… — «Это может сильно встревожить его, он может потерять самообладание, наконец, ему ещё весь день учиться, а если разговор окажется для него чрезмерно волнующим…».       «Я бы с тобой может быть и согласился, конечно, малодушно ты рассуждаешь, впрочем, как всегда, это свойство твоей личности».       Акаши поджал губы, взгляд его отяжелел. «Но прямо сейчас не думаю, что Коки почувствует себя так. Судя по всему, его настоящее состояние таково — он переживать чрез меры, как это всегда бывает по его обыкновению, не будет. А пока ты будешь в смартфоне набивать, как всё было, ты потратишь куда больше времени, да и вообще я предпочитаю разговор лично, без мессенджеров. Ещё лучше, конечно, встретиться лицом к лицу, но прямо сейчас на это времени действительно нет. Поэтому так».       «Я думаю, что лучше напечатать, так он не поймёт сообщение превратно, всё хорошо услышит, сможет перечесть при необходимости, если подзабыл, как это было».       «Нет. Ты не видишь разницы между направлением сообщения для контрагента и для человека, с которым собираешься строить отношения».       «Почему это не вижу…» — начал Акаши с возмущением, но Акаши продолжал.       «Когда ты пишешь сообщение в текстовом варианте ты, конечно, можешь осветить больше тем, структурировать мысль удачнее, точнее, выверить текст по его содержанию и прочее. Однако в этом тексте не будет эмоций, будет непонятно, с каким настроением ты писал сообщение, если, конечно, ты не используешь обилие эмодзи и разных других стикеров…». — Оба Акаши скривились. Они не любили подобное. «Соответственно, собеседник, скорее всего, будет читать твоё сообщение так, будто бы оно было написано холодно, спокойно, взвешенно. Знаешь, формально. Он не уловит настроений и потом…       Он может в принципе понять что-то абсолютно неправильно. Может в оборот речи вложить совершенно чуждый смысл, даже противоположный заложенному. Даже тот, которого нет вовсе. И здесь нет никакой взаимосвязи с чувствительностью человека, с его недалёкостью или чем-то подобным. Всё прозрачно — люди пишут и читают сообщения чрез призму их восприятия. Их понимания вещей, ситуации. Настроений.       Собственных страхов. Им может даже показаться, что в какой-то фразе есть некий «намёк», а там его совсем не намечалось даже. Просто потому, что человек в том конкретном вопросе, например, испытывает особую чувствительность. Либо его настроение само по себе чрезвычайно поникшее. Здесь непомерное количество причин может быть, все описывать не буду, да и смысла в том нет.       Чувствую, ты уловил мою идею».       «Да. Вполне».       — Хмм. — Акаши нажал пальцем на меню с вводом сообщений, быстро набрал короткий текст.       «– Я собираюсь позвонить тебе. Тебе удобно это?»       Через минуту он получил ответ.       «– Я зашёл в комнату для самостоятельной подготовки, здесь сейчас никого нет.       Я готов».       «Что-то действительно не так».       «И сейчас мы узнаем, что».              

***

      — Эмм. Фури. — Начал Фукуда, открывая дверь кабинета для самостоятельной подготовки школьников. — Я хотел поговорить с тобой.       — Ох. — С оттенком досады начал Фурихата. — Прости, Фукуда, я бы очень хотел поговорить с тобой, но прямо сейчас…       Телефон Фурихаты завибрировал. Рука Фурихаты чуть заметно дрожала.       — Прости, но прямо сейчас я действительно не могу… Давай попозже, пожалуйста?       — Хм… А у тебя вообще есть время на своих друзей, Фурихата? — Произнёс Фукуда с обидой, чуть подождал, но в возникшую между ними паузу Фурихата ничего не произнёс, и тогда Фукуда закрыл дверь за собой, громче, чем следовало.       «Ну что такое…». — Произнёс Коки про себя. Телефон продолжал вибрировать.       Чувство вины понемногу заполняло его ум, плавно растекаясь по всем мыслям и чувствам. «Нет, прекрати. Остановись. Сейчас это важнее. Сейчас Акаши важнее, потом я поговорю с Фукудой, Кавахарой и мы всё решим. Но сейчас важнее всего Акаши».       Рассудив так, Фурихата поднёс телефон к уху, предварительно нажав на клавишу принятия вызова.       «– Алло!»       «– Доброго дня, Фурихата».       Фурихата был очень рад своему настоящему состоянию, ведь при ином раскладе, при обычных его чувствах и эмоциях Фурихата ни за что не смог бы так поговорить с Акаши. Но сейчас, пусть его ноги и слабели, руки дрожали, но он мог говорить с Акаши. Сев на стул, Фурихата произнёс.       «– Прости, я, должно быть, отвлёк тебя, но… Я просто никак не могу понять. А при нашей встрече в Киото, а потом и в Токио… Гмм, я не мог об этом спросить, потому что, если честно, вопрос совершенно вылетал из моей головы, я абсолютно не помнил о нём, а вспоминал уже много позже, когда спрашивать было поздно».       «– Так бывает. Ты хотел узнать… Как так вышло, что мы встретились тогда в Киото?»       «– Д-да… Мм. Если… если можно. Понимаешь, я просто… Просто. Просто, когда я думаю о том, какой ты и что собой представляю я… Я испытываю чувство… я не понимаю».       «Проясняется».       «– Тогда я расскажу тебе. Расскажу подробно. У тебя есть время?»       «– К-конечно! Да даже если я немного задержусь, я… очень, я правда хочу узнать. Поэтому, учитывая всё, это совсем-совсем не страшно, если я немного задержусь».       Акаши улыбнулся. Но дальше продолжил без улыбки в голосе.       «– Чуть более недели назад Куроко сообщил мне о готовности фотографий с его Дня Рождения. Он спросил, когда я могу забрать их?»       «– О». — Выдохнул Коки. Он забыл про фотографии. А ведь у него всё ещё их не было… Стало досадно, что Куроко не сообщил ему.       «– Он получил их от вашего тренера, насколько мне известно».       «О. Тренер Рико… Хм, тогда всё совершенно в порядке, она же уезжала на неделю на семинар, ей разрешила школа. Все тренера уезжали, она вот, всего как два дня приехала. Не мудрено, что она успела отдать их имениннику только… Хотя Куроко обращался к Акаши…ммм».       Акаши продолжал, не зная мыслительной цепочки Фурихаты, но вполне догадываясь о ней. Он продолжал говорить, с учётом возможных мыслей Фурихаты по поводу сказанного им.       «– Куроко предупредил меня, что фотографии у него не все, но вскоре они будут готовы. Он хотел заранее узнать, когда я смогу их забрать. Спрашивал, может быть мне удобнее будет получить их по почте. Мы решали этот вопрос.       И тогда Куроко стал рассказывать мне о том, насколько удачными вышли снимки, сообщил, что на фотографиях достаточно много кадров со мной и тобой, Фурихата».       «– Ох, мной?!». — Воскликнул Коки. Сердце его билось учащённо, а настрой равнодушия и прострации растворялся всё сильнее. Коки не мог насильно задержать такое хорошее и необходимое чувство, он теперь всё больше и больше робел. «У меня будет фотография, где я с Акаши…». — Думал Коки, отчего-то очень радуясь новой мысли.       «– Да. Ты их ещё не получил, насколько я понимаю?»       «– Нет, ещё пока нет, но я… я могу сообщить тебе, если ты захочешь… Если тебе будет интересно».       «– Да, сообщи. И передашь тогда при личной встрече».       После этих слов Коки обомлел, а его состояние покоя полностью растворилось. У него даже возникло робкое чувство. «Как неловко… я так сурово начал наш разговор, с таким, даже как… как напором? Как стыдно, мне так стыдно… Нужно держать свои эмоции при себе, как я так…».       Коки взвыл бы, если бы в эту минуту Акаши не слышал каждое его слово так отчётливо, словно они находились в одной комнате.       «– Фурихата?»       «– Д-да! К-Конечно…».       «Хм».       «– Упомянув нас, меня и тебя…».       «Нас». — Повторил Фурихата за Акаши, поджимая в смущении губы.       «– …Куроко произнёс фразу, смысл её был примерно следующий: «видишь, Акаши, ты вполне можешь общаться, твои «переживания» чрезмерны, помнишь, как Фурихата страшно боялся тебя и даже потерял сознание, как тебя увидел?»       «Мннннн. Акаши, когда ты говоришь об этом, не смотря на то, что всё так и было, я чувствую себя так, так… я очень хочу стать кротом в эти минуты и зарыться в землю как можно дальше. Ты бы знал, насколько мне неловко, как мне стыдно… А-а-а-а-а. Акаши-и-и-и».       Акаши продолжал, почти дословно цитируя слова Куроко. «– И несмотря на «такое» впечатление, на всё твоё, Акаши, поведение на матче, Фурихата вполне хорошо мог общаться с тобой, он мог даже сидеть рядом с тобой и потом, позднее, когда вы брали в руки конфетти, он также был рядом с тобой, а не убежал стремглав как можно дальше при первой возможности. Ты можешь общаться, люди способны принять тебя.       Тогда я сказал, что ты — я говорил о тебе, Фурихата, — не знаешь меня в полной мере, что это было лишь одно событие, а согласиться на моё предложение о повторной встрече ты мог не из-за внезапно возникшей заинтересованности во мне и прочем в таком роде, а исключительно из одной только вежливости, страха. Также я говорил, что в конечном итоге произошедшее, — я говорил об отношении людей ко мне после всего, — нельзя исправить так просто.       И Тецуя предложил встретиться нам. Мне и тебе, Коки». — Фурихата после последней фразы стиснул своё колено изо всех сил. Акаши продолжал. «– Убеждён, сейчас ты думаешь об искусственности нашей встречи. Хочу обратить твоё внимание на важное обстоятельство. Долгое время у меня не было друзей, не было знакомых, с которыми я мог бы провести время». — Продолжал Акаши раздражённо. «– Перемена во мне была столь разительна и продлилась столь долго, что всё моё окружение испытывало передо мной страх, ужас, ненависть, зависть и прочие чувства не вполне дружеского толка.       За это время я потерял друзей, если, конечно, они успели у меня появиться.       Я считал, отношение людей будет невозможно исправить и их страх, их отторжение передо мной останутся навсегда.       Но Тецуя сказал — Коки отличается. Он другой и я это вижу. Он узнал тебя изначально именно «таким» и всё равно, несмотря на весь свой страх, мог общаться с тобой, даже сидеть рядом. Соответственно — подытоживал Тецуя тогда, — ты не прав в своих оценках. Если ты встретишься с Коки, ты сам сможешь убедиться в том.       Однако я сказал ему…» — Снова с оттенком раздражения продолжал Акаши. — «…что он не прав. Неточен. И Фурихата не захочет встретиться со мной после всего и тогда, — повторил я снова, –Фурихата ответил мне согласием по причине своего волнения и страха.       Фурихата, ты слушаешь?»       «– Д-да! Я слушаю. Я просто… заворожен, если честно».– В смущении произнёс Коки, в эту минуту его голос звучал приглушённо. Прикрывая ладонью рот, Коки продолжал. «– Ты редко рассуждаешь столь подробно, я обычно не слышу твоих рассуждений, в прошлый вечер ты чаще задавал вопросы, как и на нашей совместной прогулке у тебя ты тоже больше интересовался мной, моими чувствами, так что я много-много говорил, мне казалось, тебе это просто обязано было наскучить, но… ты спрашивал меня снова и снова… А сейчас я слышу тебя.       Нет, гм. Я слышу вас». — Произнёс Коки, теребя край штанов. Он совсем забыл про Фукуду, про время, он забыл обо всём. В эту минуту существовал только их с Акаши разговор и ничего больше.       Фурихата услышал, как Акаши коротко выдохнул в трубку. «Кто из них?» — думал Коки, вполне удовлетворённый ответом Акаши. Всё было проще, чем он думал и лучше, чем он думал. То была обыденная причина, но у Фурихаты оставался один вопрос.       «– А… могу я ещё спросить?» — Начал Коки, играясь с замком на воротнике своего школьного пиджака.       «– Ты можешь». — Произнёс Акаши.«– Ты можешь спрашивать о чём угодно, Фурихата».       Улыбнувшись, Коки тихо пробормотал. «– Спасибо». Он был уверен, что Акаши не услышал, Фурихата не хотел быть услышанным.       «– Тебе не стоит благодарить меня за это, Коки».       «– Ах! Акаши… гм… Я думал, думал я сказал это почти как про себя и вы не услышите…».       «– Почему «вы»?»       «– Ну, п-потому что…». — Руки дрожали отчётливо, ноги разъезжались в стороны, не способные удерживать ровное положение. Даже по телефону, даже сквозь расстояние, даже без прямого контакта, каждый раз, когда говорил он, Фурихата чувствовал подавляющую ауру, и тело его слабело совершенно. Он сильно робел и не мог скрыть дребезжание своего голоса.       «– Просто… Просто я же говорю с вами двумя. Вас двое и я слышу вас. Слышу, когда говоришь ты, и когда говорит другой Акаши. Я слышу вас».       «– Ммм». — Протянул Акаши звук, напоминавший нечто среднее между «О», «У» и «М». «– Задавай свой вопрос, Коки. Я хочу услышать его».       «– Охх… Ммм. М-Мой вопрос… он… Гмм».       «– Ты был так уверен, когда начинал этот диалог. Что теперь?».       «– Ах, это! Просто я… Просто… Просто сегодня, сегодня мы говорили с Куроко, после нашей прогулки с тобой я, я… ммм… у меня было много мыслей, много вопросов, я хотел узнать, понять. Эхх… И так вышло, что занятие первое у нас, по сути, было посвящено самостоятельной работе. Учителю нужно было куда-то выйти, он спросил у нас, не против ли мы самостоятельной работы. Тогда, после, когда учитель ушёл, я обернулся к Куроко. А, ты, наверное, не знаешь, Куроко сидит прямо позади меня. Вот. Гмм. И я обернулся к Куроко, я спросил у него… Спросил. Гм.       Я… не помню точно, но я спросил, в общем… Я спросил, как так вышло, что к своему нынешнему моменту ты знаешь так много. Я имел в виду, навыки, хобби. Я говорил о том, что ты умеешь, знаешь. Ведь этого так много. Я спросил у Куроко об этом… Гмм.       Ты не против, что я спросил у него такие вещи? Я просто не знал, я знал так мало…».       «– Не против. И потом?»       «– Куроко… рассказал мне о своих предположениях и том дне, когда он впервые увидел тебя.Свои чувства… как это было. Как вы побеждали другие команды, как… Чувства Куроко обо всём этом».       «– Ты был разочарован?»       «– Нет! Абсолютно нет! Мне было… мне было так больно за тебя. За то, что ты пережил, за нагрузку, за…».       «– Меня не инт… Спасибо тебе, Фурихата. Узнав обо всём, в точности или в предположениях ты чувствовал себя подавленно?»       «Что хотел сказать Акаши? Почему Акаши прервал его? Что он хотел произнести?       Что-то обидное? Я обидел его? Мои слова были плохими?»       «– Я… мне было очень. Я чувствовал себя… Д-Да. Но… спустя время, мои ощущения выровнялись и как будто «ушли», стали тише, я чувствовал себя иначе. Спокойнее, чем обычно. И тогда я вспомнил вопрос, который всё никак не мог узнать у Куроко, но хотел узнать».       «Будешь прерывать меня так, пожалеешь».       «– Хм. А твой вопрос? У тебя возник недавно новый».       «Ты хотел сказать ему грубость».       «Не грубость, это истина, которую он обязан знать. Невозможно общение, если он будет видеть в моей личности некие нежные и ласковые тона, характерные для таких ничтожеств, как ты. Я не такой и он должен быть осведомлён об этом.       Ты слишком мягок».       «– Да… Я хотел узнать, как так вышло, что вы перешли на эту тему? О дружбе, об отношении к тебе. Мне показалось, я могу быть неправым, что здесь есть некая предыстория, в которой вы когда-то поднимали эту тему…».       «О. Он достаточно внимателен». – Произнёс Акаши, позволяя Фурихате говорить.       «– Предыстория?» — Произнёс Акаши с непониманием.       Акаши вздохнул. «Он спрашивает нас, как так вышло, что Тецуя вообще заговорил с нами на тему дружбы. Видимо был повод».       «– Да… Я, я имею ввиду, мм… видимо, была причина. Может быть, после всего у тебя были сложности в построении дружеских отношений… Это только моё предположение, конечно…».       Он спрашивает, были ли у нас проблемы с этим, раз Тецуя был так обеспокоен».       «Я всё ещё не вполне понимаю. Да, был такой диалог, я не понимаю, почему это интересует его».       «До чего ты недалёкий», — произнёс Акаши, с особой жёсткостью выталкивая Акаши из пространства. Он был рассержен исключительной тупостью своего второго «Я». «Твоя тупость и нежность осточертели мне. Говорить с ним буду я».       «– Да, Коки. Твои рассуждения верны».       «Он! Я узнаю! Что сказал не так».       «– Акаши, ты о чём-то говорил до этого, ты что-то хотел сказать, я не договорил… Я…».       «Не смей ему грубить!» — воскликнул Акаши, не в силах сдвинуть Акаши из их пространства.       «Я скажу ему правду».       «– Ты рассуждал о своих чувствах, ощущениях. О твоей боли за моё прошлое. Мне, Коки, отвратительна жалость в любом её проявлении, не смей когда-либо снова высказывать такие настроения».       «Какой ты…». — Со злостью протянул Акаши.       «– Ох…». — Расстроенно выдохнул Коки, обомлев.       «– И наконец, твой вопрос. У меня, после того дня, о котором тебе поведал Тецуя, полностью пресеклись все дружеские и около-дружеские отношения. «Меня» это никогда не беспокоило, но «его» — его беспокоило. Ты ещё увидишь разницу между нами».       «Я уже её… вижу».       «– Тецуя обращался в первую очередь к «нему», но я также принимал участие в разговоре. Если «он» действительно хотел «наладить» — произнёс Акаши с особым выражением, явно выражавшим всё презрение Акаши к подобным чувствам и подходу, — «то мне было интересно ещё раз увидеть щенка, не побоявшегося выступить передо львом. Который, не смотря на весь свой ужас выступил и пытался «опекать» меня. Конечно, то была глупая и ничтожная стратегия», — продолжал Акаши надменно, — «…но качества того щенка я оценил вполне. Я хотел увидеть тебя, Коки. Посмотреть, что ты собой представляешь при личной встрече, каков ты.       Вот она, «моя» истинная причина». — Завершил Акаши свой монолог. Внезапно продолжив. «– Наши дела с отцом в Токио сегодня закончатся. Последняя встреча завершится около шести или полседьмого. Ваша клубная деятельность в это время должна завершиться.       Будешь ли ты готов снова встретиться со мной?» — произнёс Акаши, желая получить лишь один ответ.       Звонок на урок звенел громко, но Фурихата не торопился. Его ум пребывал в потрясении, никогда прежде в своей жизни он не встречал таких людей, как Акаши. Даже на прогулке тогда, в Киото, Акаши не показывал себя и они почти не говорили друг с другом, но теперь.       Акаши переворачивал его сознания и чувства, приводил в полнейшее смятение весь его опыт и внутренний мир.       «Но… Я хочу… У меня столько вопросов, я правда, я хочу знать, я хочу понимать больше. Я…».       «– Да! Я хочу встретиться. Я правда хочу встретиться…».       Акаши усмехнулся и теперь Коки распознал, как это делает он. «– Тогда я зайду за тобой после школы. Будешь готов?»       «– Ах, сразу после школы? Ох, но я буду только после тренировки и…».       «– В наших школах есть душевые». — Произнёс Акаши. — «Или тебя волнует нечто другое?»       «– Гм… Нет, я хочу. Я… я готов. Я буду готов».       «– Хорошо, Коки. Напиши мне сразу, как освободишься. Я подойду к тебе».       «– Э-эм! Акаши!» — воскликнул Коки, желая успеть сказать прежде, чем их разговор прервётся.       «– Что?»       «– Спасибо тебе за то… спасибо тебе за то, что встретился со мной. Что ответил, что… спасибо, я действительно, я всем сердцем, я…»       Акаши слушал с лёгкой улыбкой.       «– …я очень благодарен тебе. С-Спасибо». — Договорил Коки дребезжащим голосом, от избытка чувств и напряжения его подбородок дрожал, он кусал губы, пытаясь успокоиться, уже давно измял пальцами ткань возле замка на школьном пиджаке, как и ткань брюк, особенно возле колен.       «– Спасибо вам… спасибо тебе».       Акаши коротко выдохнул. Фурихате в этом вздохе показалось нечто насмешливое, но по-доброму насмешливое.       «– До встречи, Коки».              Фурихата ещё пятнадцать минут сидел в классе, всматриваясь в свои школьные туфли. Его сердце билось учащённо, Фурихате казалось, сегодняшний день ценный сам по себе и не важно, что он, судя по всему, опоздал на занятие, не важно, что его не понимают друзья, всё это не важно.       Он встретился с человеком, который… Который удивительным образом будоражит всё его сознание и порождает в нём нечто такое… Нечто совершенно поразительное.       Фурихата не понимал, как это, почему так, но общение с Акаши странным образом выталкивало все прочие факторы из его головы, всё остальное оказывалось не важным, не существенным. Прижав колени к себе, Фурихата сидел так до самого конца урока, погружённый в размышления.       

***

             Фукуда Хироши ожидал Фурихату после урока. Он хотел дождаться, пока Фурихата поговорит, но когда его разговор с кем-то затянулся более чем на пять минут, его терпение иссякло, он направился в свой класс.       Однако желание узнать причину и выяснить всё как есть, было сильнее, Фукуда вернулся к классу Фурихаты, но не застал его там после урока. Поздоровался с Куроко, Кагами. Но они также ответили, что Фурихата в класс после обеда не возвращался.       Нетипичное и странное поведение друга вызывало волнение. Будто с ним что-то не так, что-то происходит. Может брат, может в семье что-то, но вот… то этот эпизод со списыванием по любимому предмету Фурихаты, в котором он был изумительно хорош, то откровенное игнорирование. Отказывался проводить время с друзьями и прочее… Поначалу он считал, что Кавахара преувеличивает, что у всех могут быть их личные занятия, в конечном итоге, Фукуда помнил немного о брате Фурихаты, он помнил, его брат был чрезвычайно строг к нему.       И, тем не менее, он считал, хотя бы пары слов для своих друзей у Фурихаты, за последнюю неделю точно нашлось бы. Но он пребывал в каком-то странном забытье, будто не в себе и Фукуда, вначале только считавший Кавахару чрезмерно волнующимся, действительно стал серьёзно переживать за друга.       Собственная гордость говорила ему, причитала даже — не смей идти в его класс, если ему нужно, он сам найдёт вас и обсудит с вами проблемы, ситуацию. А раз он не идёт, значит ему это не нужно. Значит не так уж вы дороги ему — говорил этот противный, но такой проникновенный голос. Фукуда сам не понимал, не хотел, но уже поддался этому голосу, голосу его друга Кавахары и теперь, ожидая Фурихату возле класса, после урока, он надеялся, что на этот раз Фурихату точно застанет, а если нет, то пусть тот пеняет на себя.       Подпирая своей спиной стену возле дверей в класс, Фукуда осматривался, преимущественно глядя в одну сторону, откуда должен был выйти Фурихата, если всё то время, пока он не был на уроке, находился в классе для самоподготовки.       Так и случилось, глядя себе под ноги Фурихата шёл по направлению к классу.       — Фурихата! — Воскликнул Фукуда, отрываясь от стены. — Я ждал тебя!       — А. — Коротко произнёс Фурихата, словно вырываясь из своих мыслей. — Фукуда. Привет. — Лёгкая улыбка легла на губы Фурихаты.       «Вежливая, формальная улыбка. И это такой эмоции заслуживает друг, столько тебя ожидавший?» — В раздражении подумал Фукуда, и произнёс вслух.       — Вот же… Бывает же… Вот тебе не надо, — начал Фукуда со злобой, ударив при этом ладонью Фурихату в грудь. Фурихата отшатнулся. — …Вот тебе не надо это, да?! Я ждал, столько времени ждал! А ты… Такое отношение!.. Да пошёл ты к чёрту! — Вспылил Фукуда, при этом крепко задев Фурихату плечом, уходя. Не подготовленный к такому резкому порыву, он чуть было не упал, но устоял. Проводив Фукуду взглядом, Фурихата поймал себя на странном чувстве, что «не чувствует себя поступившим плохо». И это чувство не позволило ему догнать Фукуду, объясниться с ним. Фурихата только развернулся и зашёл в класс, сел на своё место, коротко улыбнувшись и Кагами и Куроко, смотревших на Фурихату с некоторым пониманием. У каждого — своим. Отодвинув стул, Фурихата сел за парту, взял свою сумку и принялся складывать в неё учебники с урока, бывшего до обеда. Предстоял урок физики.       Фурихата мысленно отметил. — «Любимый предмет Фукуды». — Но больше ничего про себя о Фукуде не добавил.       Сейчас он думал о том, как встретится с Акаши, как это будет.       Было нечто странное в его рассуждениях об Акаши, но Коки пока не понимал, от чего и чем была вызвана эта странность. Что такое важное он пропускает, думая об Акаши.              Кагами смотрел на Фурихату в пол оборота, переглянулся с Куроко, одарившего Кагами непонятным взглядом.       «Что-то мне Куроко не договаривает. Если их встреча произошла больше недели назад, то такая реакция, при том, что три дня назад, да даже два дня назад Фурихата вёл себя иначе… Судя по всему, либо Куроко что-то утаивает от меня, либо сам не знает о чём-то. Но так не пойдёт. Если ситуация не изменится, у нас появятся проблемы.       И я сейчас не только о баскетболе». — Думал Кагами, поднимаясь в приветственном поклоне перед учителем.       «Фурихата тоже поднялся, но его глаза как стеклянные. Он явно не здесь сейчас. Если с ним не поговорит Куроко, то, думаю… Мм. Я немного грубоват для таких разговоров. Но поговорить с Куроко о поведении Фурихаты определённо стоит». — Думал Кагами, опуская взгляд в тетрадь и теперь действительно переключаясь на предмет и слова учителя.              

***

      

      Помещение было обставлено дорого и со вкусом. Низкий стол из чёрного дерева, подушки — бархатные, с идеальным и ровным пошивом, даже вытканным золотым ручным узором, в виде разнообразных ветвистых деревьев. Помещение само выполнено в традиционном японском стиле. Раздвижные двери выполнены из черного дерева, на полу постелены татами традиционно бежево-коричневого цвета. Раздвижные двери располагалась по одной стороне, с другой стороны располагалось окно от пола до потолка, закруглённое по бокам, так что оно казалось круглым. Ресторан размещался у реки, каждая такая относительно просторная комната располагалась отдельно, звукоизоляция присутствовала. Конечно, в центре Токио таких помещений не наблюдалось, им пришлось уехать из центра, чтобы встретиться в обозначенном месте.       Акаши отмечал хороший вкус владельца ресторана. Подвесные светильники из золота органично вписывались в интерьер. Боковые стены цвета слоновой кости, переходившие в раздвижные двери из чёрного дерева с одной стороны и переходившие в роскошное окно, также в обрамлении черного цвета — сочетание органичное; кроме того, по всей центральной стене цвета слоновой кости величественно раскинулся черный дракон с золотыми глазами. В целом, помещение выглядело утончённо и изящно.       В помещении работали кондиционеры, поставленные таким образом, что их наличие нисколько не смущало, достижения современной техники тонко вписались в традиционный японский стиль. В помещении не было душно, воздух не лишён свежести, журчание ручья приятно услаждало слух.       Акаши любил подобный минимализм в обстановке, нахождение в комнате оказывало благоприятное впечатление на его утончённый, требовательный вкус.       Акаши сидел по правую руку от отца. Каждый руководитель был одет в строгий чёрный костюм. «Конечно», — думал Акаши, — «традиционное японское кимоно подошло бы к обстановке много больше, но соблюсти все нюансы сегодня было бы крайне затруднительно. У каждого человека, сидящего здесь, достаточно дел и после встречи, достаточно дел было и до встречи. Надевать кимоно было бы просто нецелесообразно». Наблюдая за присутствовавшими, Акаши подмечал черты каждого человека, чрез которые прослеживал и их взаимоотношения друг с другом и их намерения.       За столом сидели все руководители, с которыми Акаши довелось встретиться в этот день. То было семь человек, не считая его и отца.       Блюда были расставлены, перед каждым располагалась пустая тарелка, вымытая до блеска. Края их были обрамлены черным узором, посуда имела бело-бежевый цвет. Весь стол был обильно заставлен разнообразными видами суши. Рыба выглядела исключительно свежей, Акаши был доволен, официанты не забыли о его вкусах, суши, стоящие перед ним, были лишены даже намёка на водоросли. Это был только липкий белый рис, ломоть сырой рыбы разного свойства, вида. Роллы, присутствовавшие в небольшом количестве, удерживались не водорослью, а угрём, рыбой. Внешний вид роллов был изумительным. Наконец, официанты расставили последние виды суш, разнообразие их было великолепное. Суши ещё тёплые, восхитительно нежные.       После слов отца они приступили к трапезе. Отец запивал суши саке, Акаши в силу возраста не мог пить саке, однако он в том не ощущал никакой потребности. Акаши пил воду, по его мнению, вода являлась напитком, идеально подходившим к трапезе, при которой, не желая перебить вкус нежной рыбы в сочетании с рисом, икры в сочетании с рисом и других сырых продуктов, можно было в полной мере насладиться сочетанием вкусов разных продуктов. Акаши чаще всего предпочитал нейтральный по вкусовым качествам напиток.       Встреча завершала собой цикл необходимых для Компании Акаши встреч, настоящее посещение ресторана было лишь завершающей формальностью, совершаемой в приятной обстановке. Акаши слушал, подмечал, делал краткие выводы — словом, формировал своё собственное впечатление о каждом из руководителей и, без сомнений, о своём отце.       При такой обстановке Акаши чувствовал себя легко, он вполне успешно контролировал ситуацию, она была, безусловно, проще, чем все встречи, бывшие у Акаши в эти два дня. Он чувствовал себя настолько расслабленно, что позволил себе мысленно предаться более серьёзным рассуждениям. Ситуация позволяла поступить ему таким образом.       «Мне показалось твоё предложение о встрече с Коки спонтанным. Ты не торопишься? Не хочешь дать ему время на принятие и размышление?» — подхватив палочками сушу, Акаши поднёс её ко рту, надкусывая. Его вкусовые рецепторы испытывали наслаждение. Восхитительно нежная рыба, без чрезмерной соли, была совершенно идеальна. Акаши не стал окунать её в соус, желая насладиться вкусом нежнейшей рыбы и риса, во всём богатстве вкусовых ощущений, от чудесного сочетания их. «Нет, не считаю. Видишь, сколько у него набралось вопросов за одну только ночь. Он даже, не выдержав, обратился к Тецуе, желая узнать обо всём как можно раньше. И потом, он всё это время неоднократно — прошу заметить, обращался к Тецуе же, задавая ему один и тот же вопрос. Как же так вышло, что «мы» захотели встретиться с ним. Узнали мы с тобой об этом мыслительном процессе Коки совершенно случайно. Если бы не его сегодняшнее состояние, он бы ещё долго обдумывал и обогащал этот вопрос. Встреча при таком раскладе необходима».       «Положим да, твои рассуждения разумны. Но в дальнейшем? Я думаю, не стоит слишком торопить его. В конечном счёте, он очень робок, ему может быть психологически тяжело общаться с нами столь часто».       «Выжидать паузы при настоящем раскладе — крайне непредусмотрительно».       «Говоря о настоящем раскладе, ты имеешь в виду, что у него остаётся множество вопросов? Что он не уверен в себе и не понимает, как так может быть, чтобы я заинтересовался им? И потом! Ты сегодня своим речевым оборотом отобразил ситуацию так, словно ты один заинтересован в нём в определённом смысле, а я только проверяю, может ли он общаться со мной дружески после всего».       «Разве я был не прав? Ты думал о чём-то большем, когда говорил с Тецуей? Не зли меня, я помню твои настроения. Из нас двоих им заинтересовался я. А ты уже проникся им во время прогулки, когда раскрывал его характер лучше и лучше».       «Почему частые встречи сейчас необходимы? Я считаю, ему наоборот необходимо время на обдумывание».       «Коки достаточно сообразительный, но в нём существует чрезвычайно глубокое чувство «самобичевания». Это заставляет его каждый раз твердить, что невозможно нам иметь к нему интересы. Что это мы только играемся. Потом вступает в разговор, убеждён, его рациональная составляющая, как это было сегодня. Он объясняет своему чувству самобичевания, что я не играюсь чувствами людей, так как мне это просто не выгодно, бессмысленно. Хотя бы поэтому».       «И ты полагаешь, ему нужно больше информации о нас, чтобы в его уме не возникало странных идей и предположений? Чтобы он начал обдумывать это как что-то серьёзное?»       «Наконец-то. Да. Сегодняшний разговор показал мне, что Коки… не понимает. Он, я бы даже сказал, не смотря на мой жест, поцелуй, вполне конкретный жест, с конкретным посылом, не смотря на это не думает о нас в романтическом толке. То есть, он вообще не думает о романтической составляющей, он погружён в размышления о нашем характере, статусе и невозможности.       Коки даже не допускает мысли о том, чтобы ответить на чувство, потому что ему всё кажется абсолютно ирреальным, он, не смотря на всю свою рациональность, не верит нам. Такие глубокие убеждения, я бы сказал, заблуждения, невозможно, если мы не хотим укоренить его в этом чувстве, оставить без внимания».       «Хмм… Я тоже сегодня, когда мы говорили, чувствовал это. Он не думает о нас так. Он даже не вдаётся в риторику о гомосексуальности, о невозможности, о своём отношении к подобным отношениям и прочее».       «Да. Потому что не воспринимает всерьёз».       «На это потребуется время. Но как мы будем видеться с ним? В силу расстояния, я думаю… самым адекватным будет общение по смс и телефонным звонкам»       «Да, действительно», — насмешливо протянул Акаши, — «…для «общения» этого, может быть и достаточно, но не для «отношений».       «Что ты имеешь ввиду под «общением» и «отношениями»? Ты явно разграничиваешь эти понятия».       «Да. Я разграничиваю. «Общение» у тебя складывается с сокомандниками, бывшими сокомандниками-соперниками, с Коки — на данный момент.       А «отношения» у тебя с отцом — отчасти, со мной и с тем же Коки — отчасти».       «Я пока ещё не понял твою мысль, но улавливаю общий посыл. Ты хочешь сказать, что общения по смс и телефонным звонкам недостаточно для отношений. При этом, я думаю, что ты заблуждаешься. Мы можем переписываться с Фурихатой достаточно часто, подробно. Разве этого не будет достаточно, при условии реального отсутствия возможности для общения лицом к лицу?»       Акаши смотрел на него с характерно изогнутой бровью. «Конечно. Ты действительно так считаешь?» — Протянул Акаши последнюю фразу с особым выражением, сарказмом и вопросом одновременно. Он продолжал. — «И что ты, таким образом, построишь? Какое чувство ты собираешься взращивать при подобном подходе?»       «Разве непонятно?» — Начал Акаши с раздражением. Сегодня он постоянно его злил! То постоянно врывался в разговор с Фурихатой, то вовсе приложил все свои усилия и не просто ворвался разговор с Фурихатой, а всецело вытеснил его, Акаши, в сторону и не дал более вернуться в разговор. Все эти комментарии последних дней о его уме, мыслительных способностях. Акаши злился, действительно злился. Ощущение, словно его принимают за кого-то наивного, слабого, жалкого даже — постоянные подтексты, сквозившие в тоне Акаши при обращении к нему либо просто при упоминании о нём — это ощущение было по-настоящему раздражающим.       И в настоящую минуту, у него снова возникло чувство, будто его принимают за кого-то чрезвычайно сильно обделённого рассудком.       «Да, непонятно». — Ответил он. Акаши сердился.       Сердил факт: когда он говорит, что ему что-то непонятно, то это каждый раз звучит весомо, не возникает и тени сомнения в мыслительных способностях Акаши, возникает ощущение, что это ему, Акаши, какой-то собеседник разъяснил неправильно, неточно, нелогично и это именно данному собеседнику требуется тщательнее выбирать выражения, не создавая из информации сгусток информационного хаоса. Не возникало и тени ощущения, что это именно Акаши что-то не понял.       Акаши действительно моментами это страшно сердило. Словно его слова обладали некой вшитой весомостью, силой.       Но Акаши продолжал. — «Если ты полагаешь, что этого «общения» – произнёс Акаши последнее слово с особым отвращением, — «достаточно для отношений, то ты настолько же не сведущ и наивен в этом, сколь был слаб в игре с Ацуши «один на один». — Внутри Акаши разлилось чувство злобы и досады, даже стыда, когда Акаши воскресил в их памяти событие прошлого, тот злосчастный постыдный эпизод. Сравнение было как нельзя точным, болезненным. Акаши не стал ничего отвечать, но он продолжил. — «Отношения по переписке — бумажные, электронные, аудио- и видео- звонки, это всё «общение посредством прибора», но никак не «отношения». Через такое общение ты не получишь информации о собеседнике во всей её полноте. Твоё представление о нём будет даже идеализированным в некоей мере. Ваше общение будет проходить исключительно с одной, только интеллектуальной, умозрительной стороны. Но это — не «отношения» и «это» никогда ими не станет.       В твоей голове сложится лишь образ, как и в его — о тебе.       Для отношений необходимы встречи и реальное общение, узнавание вкусов, привычек, границ друг друга. Ощущений от тех или иных вещей, разницы подходов, базовых убеждений, эмоциональных реакций, выраженных во вне.       Ты никогда не увидишь по видео-связи, как он, после разговора с тобой пытается работать или уснуть, не увидишь, как он будет ходить по комнате, как будет всячески открывать и закрывать телефон. Ты не увидишь его «в быту», который показывает нам человека во всём его «великолепии». Ты из разговоров: смс, аудио, видео — не важно, сцепишь только лишь «кое-что», но этого будет катастрофически мало. Ничтожно мало. Это не будет выражать, фактически, ничего. Это как изучать актёра по роликам о нём в сети. Разве ты получишь представление о нём как о человеке? Нет. Ничего.       Или…» — продолжил Акаши рассерженно, — «…или тебе «этого», так называемого «общения» достаточно?»       «Нет. Мне… Мне недостаточно».       «И потом. Вот возьмём твоё общение с одноклассниками. Просто ради примера. Чтобы ты понял, как это работает.       Что ты знаешь о Лео? Кроме его навыков в баскетболе, любимых школьных предметов, ориентации?»       «Причём тут Мибучи?» — начал Акаши, но был грубо перебит резкой фразой.       «Говори!» — Произнес Акаши чуть ли не с рычанием в тоне.       «Я знаю, что он педантичен. Говоря о его манерах — Мибучи вежливый, обходительный. У него действительно утончённые манеры. Если подробнее о нём — он не любит чрезмерную суматоху, суету, шум. Хммм. Ещё… Он в своё время, однажды рассказывал… рассказывал…». — Акаши старался не хмуриться, но ему очень хотелось. Ему с трудом удавалось продолжать есть, и при этом не держать суши в соусе дольше необходимого. — «…рассказывал… что… занимался… учился… что-то про карты Таро. Гмм. Он любит… любит… он любит печь сладости!» — Заключил Акаши, немного довольный собой. — «Ещё он единственный ребёнок в семье».       «Мило. А его привычки?»       «Например?»       «Как он обращается со своими личными вещами? Как предпочитает завтракать? Что любит, как долго выбирает одежду, по каким критериям? Как обращается с одеждой, которую примерил и она не подошла? Повесит аккуратно обратно на плечики, передаст работнику магазина или бросит так? А в кафе с самообслуживанием — убирает за собой или оставляет всё на столе, за которым сидел? Как он выбирает книги, как подходит к их прочтению? Как обращается с книгой в процессе чтения? Облизывает ли палец, чтобы перелистнуть страницу, загибает ли уголки страниц, желая отметить, где закончил чтение, делает ли в книгах пометки: карандашом, ручкой, фломастером, текстовыделителем?       Есть ли у него гадкие привычки, вроде рыгания, чесания подмышек за столом, чесания в паху, ковыряния в носу и обмазывания наковыренным разных поверхностей? Прикрепление жвачек к разным предметам или выплёвывание их просто на асфальт? Может ли позволить себе пройти в дом в грязной обуви, может ли позволить себе выбрасывать мусор прямо на асфальт, может ли позволить себе выбросить бутылку, предварительно не рассортировав её составляющие на бумагу, пластик, другие компоненты?       Наконец, какое у него отношение к труду, чем он занимается в своё свободное время и прочее.       Взгляды, начитанность, разносторонность взглядов — что знает о политике, как говорит об этом? Если ему предмет не знаком, он будет пускаться в рассуждения о нём или предпочтёт вначале немного изучить предмет обсуждения, прежде чем вести беседу о нём?       Взгляды о поле, расе, национальности, ориентации? Как ведёт дискуссии и способен ли на них?       Увлечения? Есть ли они у него? Как относится к увлечениям других: с пониманием или считает, что человек обязан всё своё время проводить иначе, уделяя своё время семье, домашним делам и прочее?       Всё озвученное мной только лишь одни примеры, эпизоды, но они составляют нашу личность. И это не то, что ты узнаешь о человеке через все эти «приборы». Что из всего этого ты реально знаешь о нём? А сколько я ещё не перечислил, ты знаешь?       И заметь, в значительном количестве случаев ты можешь узнать всё это только находясь с ним рядом. Как он встречает тебя, как реагирует на тебя, когда ты сердит. Имеет ли терпение к отрицательным эмоциям, может ли оставить человека в покое, пока этот человек не придёт в себя и не будет способен говорить спокойно, или ему остро необходимо допытываться у человека об истинной причине расстройства, плохого настроения не медля ни минуты? Если произойдёт нечто неожиданное, может ли он позволить себе выругаться или даже в этом случае его речь останется культурной?       И потом, даже если не брать этого. Поговорим просто о физиологии.       От него может неприятно пахнуть, он может физически тебя отталкивать и наконец, может произойти так, что всё вместе, синтез его качеств для тебя будет отвратителен. Отвратителен настолько, что ты не захочешь не то, чтобы коснуться его, тебе будет омерзительно смотреть на него».       «Я… кажется я понял. Я понял совершенно».       «И если ты, как и я, заинтересован в познании Коки для «отношений», а не только для поверхностного сетевого общения, то тебе, «нам» необходимы личные и длительные встречи с ним. При ином раскладе можешь сразу бросить эту затею».       Размышляя над сказанным, Акаши продолжал озвученную мысль. — «И это ты ещё не брал романтическую составляющую. Интимную. Что ему нравится: асексуал он нет, аромантик или нет, сторонник полиамории или полигам, ревнив или нет, что нравится, как нравится… Может случиться так, что станет известно нечто, некий факт, обстоятельство, который скажет нам «Нет, этот человек нам не подходит».       Ты прав… Я согласен с тобой. Всегда необходимо в таких случаях проверять, не путаешь ли ты глубокие чувства с просто хорошим общением».       «Да. Наконец мы друг друга поняли. Поэтому, наша задача — рассудить, каким образом будет лучше всего простроить наши встречи. И ты понимаешь теперь, говоря о встречах я имею в виду только личные встречи, лицом к лицу».       «И продумать это нужно, не вовлекая в это отца».       «Хм. У меня есть некие соображения на этот счёт».       «Расскажешь?»       «Пока нет, я ещё размышляю о них. Но потом ты обо всём узнаешь».       Акаши во весь разговор продолжал наслаждаться вкусом суши, он уже почти наелся, когда в один момент Акаши произнёс. — «Я хочу попробовать ту рыбу, потянись за ней».       «Там водоросль внутри».       Акаши скривился. «Не вижу перед тобой ещё подобной рыбы. Закажи побольше, мне нравится этот вкус».       Потянувшись, Акаши нажал на аккуратную чёрную кнопку возле своего места, прямо под столом. Пришедший вскоре официант внимательно выслушал заказ Акаши, и, пообещав скоро всё приготовить, удалился.       Акаши не был единственным, кто приглашал официанта во время встречи — саке за разговорами заканчивалось быстро, при этом Акаши знал об особенности отца: Масаоми пил мало, но в компаниях у людей всегда создавалось впечатление, словно он пил столько же, сколько они. Может даже больше. Акаши всё ещё никак не мог разгадать этого хитрого приёма.       «Сейчас насытимся и Фурихата будет есть один. И не сможет, в прошлый раз в Киото он постоянно сверялся, ел ли я, столько же я заказал или нет».       Он усмехнулся. «У него не будет выбора, кроме как принять мои условия».        Акаши улыбнулся про себя в ответ.