***
Сегодняшнее утро Акира ненавидел изо всех сил. Да, в последнее время он просыпался в ужасном настроении, но сегодня было даже хуже. В компании, в которой он работал уже шесть лет, намечалось важное мероприятие. Очень ответственное и серьёзное. Как ведущий экономист отдела, он обязан был отвечать за всё лично. За документальное обеспечение — настойчиво поговорить с главой отдела оформления документов, проследить за тщательным исполнением ими всех формальностей. В его же непосредственную обязанность входило лично проверить все расчёты и, при необходимости, появиться на встрече. Акира хорошо знал свои обязанности, они не волновали его. Его бесила суета вокруг персон, собственно, формирующих всё мероприятие. В эту самую минуту он стоял в метро, и чья-то сумка настойчиво давила ему в бок. Очень тесно и страшно неудобно. Глянув на своё отражение в стёклах метро, Акира удивился, насколько невыразительно его лицо. Ни единой эмоции, даже мелкой, самой незначительной черты, отражавшей его реальное настроение, его реальное состояние — а ведь он чувствовал себя так паршиво. Злость, раздражение, но на лице — ничего. Усмехнувшись про себя, Акира ко всему собственному сумбуру чувств ощутил ещё одно — легкое тепло внутри. Чувство удовольствия. Он ощущал это ровно до той секунды, пока его плечо не сдавила чья-то рука. Метнув взгляд в сторону, Акира увидел и обладателя руки. Старый знакомый. «Какая… приятная неожиданность».***
Наверное, Коки мог бы назвать сегодняшнее утро относительно... неплохим. В общем-то, Коки и не рассчитывал на большее, заранее предполагая самое неприятное — ведь сегодня была японская литература, некогда один из самых любимых его предметов. Ещё месяц назад он ни за что не ассоциировал бы японскую литературу с чем-то неприятным. Да что там, даже неделю назад подобных мыслей в его уме не возникло бы. Но теперь… Следующий урок был биологией и Коки мысленно давал себе указание успокоиться. Всё было бы даже хорошо, если бы не угнетённое состояние, вызванное тем, как проходил урок литературы. Преподаватель игнорировал его. Фурихата был готов, хотел отвечать, обсуждаемая сегодня тема была ему хорошо известна. Он очень хотел ответить сегодня и узнать мнение преподавателя по ряду интересующих его вопросов. Это не было попыткой оправдаться, как и попыткой перевести ситуацию в более комфортное русло. Подобные мысли даже не посещали его; у Фурихаты была особенность: он порой не мог удержаться от ответа, особенно в те минуты, когда обсуждаемая тема была ему интересна и у него были ответы. Тецуя смотрел на Фурихату исподлобья, подперев кулаком щёку. Ему было одновременно и жаль и досадно, поскольку ситуация для него была видна, что называется, как на ладони. Фурихата раз за разом в расстройстве опускал руку, задетый откровенным игнорированием преподавателя, а Куроко мысленно негодовал, сколько ещё раз Фурихата будет продолжать свои тщетные попытки. Это было действительно тщетно. И это было совершенно очевидно. «Но он, похоже, не понимает или слишком сильно надеется». Как только прозвенел звонок, Куроко поднялся. Парень, сидящий перед Фурихатой, всегда вскакивал как только звенел звонок, он встречался с кем-то из другого класса и каждый раз на перемене отсутствовал. Он был безразличен Тецуе, а что действительно интересовало — так это незанятый никем стул, стоящий прямо перед партой Фурихаты, на который очень удобно сесть, перекинув ногу через сидение, спинка стула в этом случае оказывалась впереди. Опустившись на стул, Куроко произнёс: — Фури, любишь ты изводить себя. — Почему? — насуплено произнёс Фурихата, уткнувшись носом в свои руки, сложенные на столе. Он прекрасно понимал, о чём Тецуя, но так бывает: задаёшь бессмысленные вопросы, зная ответ наперёд. — Ты же видишь, что он тебя не спросит, зачем тянешь руку? — Я… хотел ответить. — Ты ведь понимаешь, он спросит тебя только, когда ты будешь не готов. — Я понимаю это. Просто мне очень обидно. И я действительно… мне правда очень хотелось ответить. Отвернувшись в сторону, Куроко произнёс: — Я бы предложил тебе сделать вид, будто бы ты не готов и не хочешь отвечать, но знаю, ты не умеешь делать вид. — Это плохо, я знаю, — протянул Коки, вытягивая руки вперёд, по бокам от рук Куроко. — Плохо? — Куроко чуть поёрзал, — разве плохо? Тебе кто-то сказал об этом? — Да-а… и довольно часто. Говорят. — Кто? — Ну, — произнёс Коки, отворачиваясь, — это не ва… — А. Ясно. Ты не хочешь говорить. Неловкость разом поднялась в Коки и захватила все его ощущения. Он остро почувствовал, будто бы обидел Куроко и это чувство было сильным — он совсем не хотел обижать Куроко. Желая разъяснить всё, Фурихата потянулся вперёд и, захватив большим с указательным пальцами рукав Куроко, Фурихата произнёс, глядя Куроко прямо в глаза: — Нет, я вовсе не то имел в… — Фури, — произнёс Куроко, чуть нахмурившись. «Если таким растерянным и смущенным взглядом он смотрит на меня, то каким, должно быть, взглядом он смотрит на Акаши, если панически боится его? Фурихата… Интересно, понимаешь ли ты, насколько небезопасно такое твоё поведение?». Куроко ясно помнил, каким взглядом Сейджуро смотрел на Фурихату. Куроко помнил характер Сейджуро вполне отчётливо. В какой-то миг ему пришла идея предупредить Фурихату о его поведении, предостеречь, но в то же самое мгновение он понял — если это Фурихата, объяснения бессмысленны. Он не манипулятор, не лжец, ему не свойственна изворотливость, Коки не способен быть неискренним. Малейшая собственная ложь вызывает у него сильное угнетение духа, он очень корит себя за подобное поведение. Если его черты заметил даже такой невнимательный к другим людям человек, как Аомине, то о внимательном Куроко и речи не шло. Характер Коки, его робость, он понял вскоре после их встречи. На самом деле, ему довольно редко встречались настолько робкие люди. Привыкший к окружению всегда уверенных в своих способностях игроках Поколения чудес, к атмосфере, царившей вокруг них, он очень удивился, когда впервые увидел Фурихату воочию. Тецуя никогда не был чрезмерно резок и не судил по внешнему виду, поэтому, в отличие от Акаши, совершенно точно не принявшего бы в команду Фурихату, он был уверен в потенциале Фурихаты стать хорошим игроком, способным быть поддержкой, а в некоторых случаях — и реальной опорой для своей команды. Внутренне Куроко улыбнулся. «Если бы Коки учился в Ракузан, он даже не стал бы подавать заявление в клуб, одного только взгляда на Акаши было бы достаточно, чтобы он рванул оттуда стремглав. Впрочем, не знаю… Как повёл бы себя он? В любом случае, такое размышление пусть и любопытно, но отношения к реальной действительности не имеет. Они встретились иначе, при не менее любопытной обстановке. Помню, не мог даже сдержать улыбки, настолько это было забавно, видеть их на поле. Коки здорово разрядил обстановку своей реакцией, внимание каждого резко переключилось на него. И игра пошла по-другому. Нет, Фури», — думал Куроко, слушая рассказ Фурихаты о его старшем брате, недовольного неспособностью Коки сдерживать свои эмоции — «…бессмысленно предупреждать тебя, но я уверен, ты справишься». Куроко, слушая, понимал, — Фурихата не изменит своего поведения, не станет благоразумнее, и не станет подавлять свои эмоции. Характер — сфера личного пространства, менять что-либо в характере человека, значит посягать на его личность, самовольно решая за человека, каким ему быть и как ему жить, а это точно не назовёшь дружеской поддержкой и помощью. Конечно, если его не просили о совете. Но также Куроко и не хотелось вмешиваться. Он верил в способности Фурихаты и знал, он способен самостоятельно разобраться в ситуации, и если Куроко как-то и вмешался в начале, то не столько с конкретной целью, сколько из дружеского жеста. «Если бы никакого интереса не было, тогда они не провели бы столько времени вместе. Конечно, Акаши мог провести время с Фури из вежливости, он — мог. Но недолго. Другой ни за что не стал бы, но красноречивее всего говорит мне совсем не этот момент. Судя по сообщениям, которые Акаши прислал мне тогда, вечером… Я, в общем-то, ничего и не сделал. Всё было сделано до меня, на матче, когда Фури вышел опекать Акаши, только и всего. Можно сказать, всё сделала Рико. Она закрепила у Фури впечатление от первой встречи с Акаши. Так, собственно, и случается всегда. Одна единственная встреча может связать людей либо разрушить всё. И нужно дорожить такими моментами, однако, учитывая всё… Меня, всё же, беспокоит открытость Фурихаты. Как бы ни случилось чего другого. Сдаётся мне, Акаши заинтересован в Фури несколько иначе». — Хотя, я тогда, помню, ответил ему, что он тоже… не такой уж прямо безэмоциональный… «Что?» — Мы разговаривали с Касаматсу после матча, он подошёл ко мне. «Иначе? О чём это я сейчас подумал…» — Это был такой странный разговор, — улыбнулся, — я не ожидал, что он подойдёт ко мне. Он действительно пугающий. «Такого просто не может быть. Или — может?» — Эм… Ты же… — прикрыв ладонью рот, Коки произнёс, продолжая закрывать губы рукой, — не слушаешь, да? «Любопытно, что я вообще предположил… Мы ведь говорим не о Лео, о нём известно, а об Акаши. Акаши правильный, он не может…». — Фури, я сейчас отойду, ненадолго. Иначе не успею купить себе коктейль в автомате. Приду, и договорим, хорошо? — К-Конечно… — произнёс Коки, лоб его нахмурился, между бровей пролегла складка, а губы поджались, чуть смущенно. — Прости… что так подробно… Я понимаю, это не интересно… Никак не могу избавиться от привычки говорить так подробно. Куроко вышел из класса в тот момент, как Коки тихо забормотал, не услышав ни извинения Фурихаты, ни всей фразы в целом. Он размышлял, и предмет размышлений требовал ответов. Совершенно новый взгляд на проблему впечатлил и взбудоражил Куроко. «Хм. Почему я так решил? Разве я наблюдал у него склонности? Его адекватное отношение к этому вопросу, в отличие от Хьюги, например, не означает ничего особенного. Относиться доброжелательно-нейтрально к людям, предпочитающим в романтическом смысле свой же пол, вовсе не подразумевает наличие у кого-либо таких же черт. Но почему я так уверен в этом? Это может быть только дружба. Странная, конечно, ведь Фури так боится его, а Акаши, в этом уж я уверен, особенно тот… Даже нет, скорее всего только тот, испытывает наслаждение от поведения Фурихаты, я помню его характер. Ему важно чувствовать себя первым, сильнейшим. Всевластие ему приятно и реакции Фурихаты, безусловно, ему очень льстят. А может и нет? Может и не льстят, а воспринимаются, как само собой разумеющееся?» — Кагами, ты здесь. — Да, уже некоторое время. — Вот оно как, — коробочка с коктейлем ударилась о стенку автомата. Наклонившись и оттянув дверцу, Куроко вынул свой напиток. Оторвал трубочку от коробки, разорвал пакет с трубочкой зубами, скомкал пакет, вставил трубочку в отверстие коробки и сделал глоток. — Что будешь брать? — Я хотел поговорить. «Вовремя». Кивнул. — До урока осталось минуты три всего, а я хотел спросить. Фурихата же не списывал, да? Так почему… мне непонятно. Учитель всегда хорошо к нему относился и это… «Возможно, я предположил, потому что сам заинтересован… в этом же смысле. Вероятно, я проецирую собственные установки на них, а это может быть вовсе и не романтические чувства. Или ещё что подобное». — Но почему… я так уверен. — Что? Я не услышал. «А вот самого Акаши такое поведение Фури трогает иначе, он скорее расстраивается, что внушил ему столь сильное потрясение. Страх. Итак, я не решил. Почему я уверен, что со стороны Акаши это не дружба, а нечто совсем другого рода?» — Я не знаю, Кагами. Пока мне тоже не ясно, что послужило причиной. Куроко действительно совсем не думал о том, как ушёл из класса, и как это выглядело со стороны. Обычно ему не было свойственно такое поведение, однако сегодня был иной случай и он был в духе Куроко. Когда Тецуя узнавал что-то совершенно новое, когда к нему приходила новая идея, о которой он прежде не задумывался, абсолютно новый взгляд на привычные вещи — он настолько сильно погружался в изучаемую в эту минуту проблему, что мог полностью дистанцироваться ото всех. Тоже самое было у Коки, однажды они обсуждали это, весьма любопытное свойство их характеров, вместе, сидя в читальном клубе с кружками чая. В последнее время они общались всё ближе и чаще, общих тем, как оказывалось, было огромное множество, и однажды они даже разговорились в кафе до самого его закрытия, а кафе то работало до десяти часов вечера. Куроко, погружённый в свои размышления, тем не менее, ясно видел реакции Кагами. Видел, как его задевают скупые ответы Куроко, но в эту минуту Тецуя совсем не был настроен отвечать на какие бы то ни было вопросы Кагами. Они вошли в класс со звонком. Фурихата как всегда сидел на своём месте, изучал виды за окном, пальцы его растирали запястье. «След… прошёл». — Мысленно отметил Куроко, проследовав к своему месту. «А я ведь так и не спросил, откуда он вообще взялся. Но, в любом случае. Если бы что-то произошло… В таком роде… это было бы заметно по поведению Фурихаты. И, тем не менее, это наверняка дело рук Акаши».***
В богато обставленном кабинете руководителя работали кондиционеры. Поэтому, несмотря на жаркую, удушливую погоду, в кабинете было свежо. Владелец кабинета — руководитель компании Хасэгава, собственно, сам Хасэгава Мана, был человеком внушительных размеров. Он был высок, в нём были все двести десять сантиметров роста. Его кисти были очень тонкими, впрочем, как и сам он: Хасэгава был скорее худощав, нежели худой. Его совершенно точно нельзя было назвать просто худым, не прибавив этой подробности. Руки и ноги были даже слишком длинными, как и пальцы, коих у него было не десять, а двенадцать, по одному добавочному на каждой руке, между безымянным пальцем и мизинцем. Лицо овальной формы, с впалыми щеками, чётко очерченными скулами. Под глазами были большие темные пятна, которые, конечно, можно было назвать синяками, если бы не чрезвычайно сильная очерченность их. Когда Хасэгава ходил, то иногда горбился, а сидеть и вовсе предпочитал сильно согнувшись, выставив вперёд руки, так, что плечи выходили вперёд. Его глаза беспрестанно вращались, они всё время смотрели то в одну, то в другую сторону, как будто не зная, какую же именно сторону выбрать. Именно в таком виде он и встретил своих посетителей. Акаши Масаоми был наслышан о Хасэгаве Мана, именно поэтому внешний вид не смутил его внутренне, как непременно случилось бы, не изучи он возможного партнёра заранее. Конечно же, такого просто не могло случиться, Акаши всегда тщательно подходил к вопросу подбора персонала, сотрудников, партнёров. Друзей. — Рад нашей встрече, Хасэгава Мана. — Произнёс Масаоми, не закрыв за собой дверь. Следом за ним вошёл Сейджуро. Хасэгава взглянул на него вскользь, после вернулся взглядом обратно к Масаоми, но тут же вернулся взглядом обратно к Сейджуро, и теперь изучил и глаза, и расположение рук, и расстановку ног, и общий вид, костюм, после чего обратно вернулся к Масаоми. Но как-то… Да. Масаоми не показалось, глаза Хасэгавы не просто вращались как безумные, но ещё и косили. Это действительно напрягало. Привыкший к обществу руководителей без эмоций, хладнокровных, редко мигающих и редко меняющих позу, Масаоми никак не мог привыкнуть к этому руководителю, настолько неспокойному. Масаоми не сомневался в своих информаторах, и старался не давать впечатлению от внешности туманить свой разум. В его голове действительно с большим трудом умещалось поведение этого руководителя и та суровая информация о нём, которую Масаоми имел в своём распоряжении. Единственный вывод, который он непременно претворит в жизнь, как закончит свои дела здесь, — сделает строгий выговор информаторам за существенный пробел в предоставленной ими информации. Они не сообщили ему о поведении этого престранного человека. — Я вижу в вашем сыне задатки лидера, — кося левым глазом, произнёс Хасэгава, поднимаясь. — Задатки? — бесцветно проговорил Масаоми, подходя ближе. Хасэгава теперь совсем поднялся, он был выше Масаоми не менее, чем на голову, может, даже более. Казалось, в нём было гораздо более двух метров. Похоже, первая оценка роста оказалась неверной. — Сейджуро, подойди. Акаши взглянул на главу компании взглядом, не выражавшим никаких эмоций, исключая лишь перманентную уверенность Сейджуро. — Перед вами, — указал Масаоми рукой в сторону сына, — кандидатура на пост Императора в былые времена. Задатки лидера? Это и есть сама суть лидерства, если для кого и создавался данный термин, так это для представителей семьи Акаши, и мой сын по праву является наследником фамилии. Я бы посоветовал вам, — произнёс Масаоми, чуть прикрыв глаза, — подбирать ваши слова тщательнее. — Конечно, — произнёс глава, ничуть не смущаясь скрытой угрозы, — безусловно. Однако, — его голос звучал надтреснуто, как если бы он говорил впервые за весь день, — вы лучше меня знаете своего сына, не правда ли? Я ещё не видел его в деле, поэтому, — он вышел из-за стола и теперь встал прямо напротив, — «задатки» — уместное и тщательно подобранное слово. Вы же не рассчитываете, что я начну расхваливать вашего сына, только потому, что он Ваш сын? Позвольте представиться. Знаю, моё имя вам известно, как и ваши имена — мне. Но я предпочитаю представляться сам. Моё имя — Хасэгава Мана. Именно так, моё имя не Мичи, не Мэсса и не прочие имена. Именно Мана, да, это имя обычно дают людям женского пола, но меня зовут именно так. Мана. Я очень не люблю, когда моё имя пытаются исправить или переиначить или намеренно зовут только по фамилии, думая, что я смущаюсь своего имени. Это не так. И я многословен, я готов выплеснуть целое множество слов и предложений, чтобы донести до собеседника смысл моих слов. Меня зовут Хасэгава Мана. Рад встрече с вами. — Произнёс и протянул руку вперёд. «Шесть пальцев» — мысленно отметил Сейджуро и внутри ему вторил голос. — «И на каждом пальце по дополнительной фаланге». — Акаши Масаоми, — произнёс Масаоми, протягивая руку для рукопожатия. Его руки не были тонкими, они были весьма крепкими, совсем не холёными, даже незнающий человек сразу смекнул бы, три пальца на правой руки были ломаны и срослись не вполне удачно, чуть криво. Масаоми никогда не стеснялся своих рук, они не были изнеженными, но это были и не «рабочие» руки, словом, они были достаточно крепкими, но в этой здоровой руке его собственная рука будто утонула, чужие пальцы достали ему до самого запястья, чуть зажав его между средним и указательным пальцами. Непривычное и новое ощущение, никогда не возникающее от рукопожатия, удивило. Масаоми взглянул на руки. Действительно, пальцы не просто дотянулись, но и обхватили кисть. Акаши посмотрел в глаза Хасэгавы. Два чёрных глаза без зрачков смотрели прямо на него, раскрыв веки чрезвычайно широко. Хасэгава повторил. — Рад познакомиться с вами. — Это, — Акаши сжал чужую ладонь чуть сильнее, — абсолютно взаимно. — Надеюсь, что так. — Произнёс Хасэгава, улыбнувшись углом губ. — А вы, — произнёс, отпуская руку Масаоми, но не протягивая руки снова. — Акаши Сейджуро. — Вот оно что. Хорошо, что вы тоже посетили нас. — Произнёс Хасэгава, протягивая руку для рукопожатия. — Рад познакомиться и с вами. Протянув руку в ответ, Акаши произнёс, твёрдо, с учтивым спокойствием и уверенностью. — Здравствуйте. Приятно познакомиться с вами. «Он столь же высок и широкоплеч, как Мурасакибара» — произнёс Акаши про себя, отмечая черты главы компании, запоминая его. — «Даже выше». Одновременно в его сознании прозвучала иная мысль, сказанная не им: «Думаешь, сможешь сломать меня внешним давлением? Ацуши тоже так думал, прежде чем не поплатился за это. Теперь он прибегает по одному только моему слову. Хочешь сказать, жаждешь тоже испытать, каково это?» «Перестань говорить о моих друзьях в таком тоне». «Друзьях? Ты такой жалкий. Он был последней каплей, породившей раскол в твоей личности, ты должен ненавидеть его или хотя бы недолюбливать. Хотя, если рассуждать точно так, мне следовало бы чувствовать благодарность к нему, ведь именно благодаря его прессингу, наконец, вышел я. Однако ничего похожего на это ничтожное чувство я не ощущаю. Неудивительно, оно удел таких слабаков, как ты. Друзья. Поразительно, насколько же ты…». «Повторишь это слово вновь, и я приложу все свои способности, чтобы ты не встретился сегодня с ним. Впрочем, ты и без того не заговоришь с Фурихатой». «Хмм. Поверь, ничто не способно остановить меня, когда дело касается меня и моих целей». «Я сильнее». «Знал бы ты, как забавно слышать это от тебя». Акаши, не мигая, чуть подняв голову, без малейшей тени неловкости или смущения смотрел на Главу компании. Сейджуро был совершенно спокоен как внешне, так и внутренне, ничуть не введённый в замешательство значительной разницей в росте человека, стоявшего напротив него. Статус человека также не производил на Сейджуро никакого гнетущего впечатления. Сейджуро, сокрытый от глаз, улыбался, довольный своим наблюдением — смятение в глазах Главы компании скользнуло секундно, но вполне отчётливо.***
«Он действительно…» — Вы разговаривали после матча? — Да… Фурихата ясно помнил, как это было. «Эй! Фурихата, кажется? — Д-да, Кас, Касаматсу. — произнёс Коки, разворачиваясь в сторону говорящего. — Что такое? — Касаматсу. — Что? — Я Ка-са-ма-тсу, — говорил Юкио, подходя всё ближе. — Я т-так и… — Нет, у тебя какой-то Каскасаматсу получился. Фурихата отвернулся чуть в сторону, неуверенно оглядываясь по сторонам, выискивая свою команду, как спасение. Касаматсу заметил это. — Потом подойдёшь к своей команде, — произнёс он, остановившись возле Коки. Взгляд Юкио был прямой и решительный, он не сводил своего пристального взгляда с Коки, который действительно теперь был удивлён. Коки произнёс, желая прояснить для себя ситуацию: — Ты… ты что-то хотел, правильно? — Да. Робость во время игры, как и чрезмерная эмоциональность, очень вредны на поле, если ты хочешь реально развиваться, ты должен стать увереннее. — Я… Я знаю, Касаматсу. Но… Однако, разве эмоциональность может сильно вредить? Я бы не сказал, например, что Кагами холоден, всю свою эмоциональность он направляет в игру. Да и про тебя, ты ведь тоже, не лишён эмоций. Касаматсу усмехнулся. — Когда я сказал о чрезмерной эмоциональности, то имел в виду другое. Волнение, страх, беспокойство — я имел в виду именно это. Я и не говорил тебе о необходимости устранить эмоции. Это глупо, они нужны. Избавиться тебе нужно от чрезмерного волнения. — Я стараюсь, но у меня… — Хреново у тебя получается, — произнёс Касаматсу тут же, нисколько не стесняешь выражения. — Э-эм… Наверное, — улыбаясь смущённо, произнёс Коки, растирая свой затылок ладонью. — Наверное, ты прав. — Я подошёл к тебе не за тем, чтобы доказать свою правоту. Если ты не изменишь своего отношения, ты подведёшь команду. Либо относись серьёзно, либо уходи из баскетбола. Последняя фраза больно саданула Фурихату изнутри, и Касаматсу понял это по выражению лица Фурихаты, тут же попытавшегося улыбнуться, но неловко. Юкио, будучи довольно жёстким по своей натуре, не испытал чувства вины, он лишь сказал настойчиво, но, всё же, мягче, чем до того: — Восприми это не в обиду, а серьёзно. Ты должен понять, я говорю это без цели тебя задеть. Я вижу в тебе определенный потенциал и вижу, что мешает тебе. Работай над собой, в отличие от остальных, довольно уверенных в себе, тебе нужно работать вдвойне, ещё и над своим отношением. Сегодня ты упустил мяч, когда вёл его, хотя позднее показал себя очень даже неплохо. Работай над этим. — Развернувшись, Касаматсу уже хотел уйти, как Фурихата произнёс в ответ: — Спасибо. Я буду очень стараться, спасибо тебе за твою поддержку и наставление, Касаматсу. — Я… — отвернувшись, Касаматсу дёрнул себя за майку, произнося чуть более низким и сдавленным голосом, — не поддерживал тебя. Фурихата улыбнулся. Выпрямляясь, он взглядом проводил капитана Кайджо. В это же самое мгновение он сцепил взглядом Тайгу и всю свою команду, но взгляд снова вернулся к фигуре капитана школы Кайджо. Коки прошептал совсем неслышно: — Спасибо». Выслушав рассказ Фурихаты, Куроко произнёс, с лёгкой улыбкой на губах. — Вот оно что. Но в одном Касаматсу заблуждается. — Хмм? — Ты никогда не доставлял нам неприятностей своей игрой, Фурихата. Ты часть нашей команды. — Неправда… — произнёс Коки упавшим голосом, устремляя взгляд в спинку стула впереди его парты, ниже уровня глаз Куроко, — я недолго играл против Акаши, я не смог выстоять против него. — К слову, о нём, — произнёс Куроко и Фурихата обмер. «Сам себя в ловушку загнал. Я же… но с другой стороны, я же могу теперь спросить у него… Погоди. Слишком часто, я спрашивал только вчера и до того ещё, он подумает, что меня это очень волнует, а… Разве это проблема? Ведь лучше же знать, разве нет?» — вы на моём Дне Рождения общались вполне неплохо. «Мне кажется, тоже самое мне однажды говорил Коганей». — Но… я ведь говорил с другим Акаши… — Хм. — Произнёс Куроко, посмотрев на Фурихату пристальнее. — Как ты думаешь, когда ты говоришь с ним, слышит ли вас второй? Фурихата помнил отчётливо момент, когда Акаши прижимал ладонь к своему левому глазу. Радужка глаза не сменила своего цвета, но сам жест. Коки помнил, как моментами ощущал себя особенно жутко, как периодами сильнейшее волнение и даже ужас охватывали его сердце, и взгляд Акаши казался настолько цепким, пронизывающим. Коки кивнул слабо, но утвердительно. Неопределённо взглянув на Фурихату, а после на его запястье, Куроко, вначале решивший промолчать, всё же, произнёс. Желание узнать оказалось сильнее: — Ты чётко различаешь, когда перед тобой один, а когда — второй? Кивок Коки в этот раз был увереннее. «Любопытно». — Насколько? — Ближе к завершению нашей прогулки… Стал замечать… Почти мгновенно. — Тебя не удивляет это? Ведь такое почти не встречается в реальности. — Я бы сказал, такое вообще никогда не встречается, если бы не знал Ака… Кхм, не то, я же не знаю Акаши, я хотел сказать, если бы я не был знаком с Акаши. Вот. — Ты наверняка с ним познакомился ближе. Больше, чем на моём дне рождения. — Это да… Но, всё равно я не могу сказать, что знаю его. — Ты бы хотел встретиться с ним снова? Фурихата остро ощутил волнение внутри. Он думал об этом и представлял, как поведёт себя при встрече, как будет говорить и как не будет доставлять проблем, как наденет нормальные шорты и не будет постоянно поправлять их, как не будет забываться и болтать без умолку, как сможет вести себя уверенно, как… Да, он представлял, он думал об этом почти каждый день. По дороге в магазин или в школу, по дороге к репетитору, лёжа на кровати с книгой, гуляя с Куроем, стоя под душем в ванной — он представлял снова и снова, как будет вести себя, как будет говорить, как Акаши будет отвечать ему. Он представлял и всякий раз очень волновался внутри. Эти мысли будоражили его, волновали и их настойчивость и ирреальная достоверность пугали. Акаши снился ему чуть ли не ежедневно, в основном те или иные, видоизменённые эпизоды из встречи. Но добавлялись декорации, добавлялись разные неловкие ситуации, фразы, которых в действительности не было произнесено. Он ловил себя на мысли, что сидя на уроке думает о том, как ответил бы на этот вопрос Акаши. А в магазине спорит с собой, ходит ли Акаши по магазинам или нет. Принимая душ, он думает о том, что у Акаши дома наверняка есть джакузи или ещё что подобное, намыливая свой живот и ниже он мельком пробегает по мысли, а есть ли у Акаши такие же проблемы, как и у него, но тут же отгоняет их и очень, очень досадует на себя за них, как и за хорошее воображение. Акаши снова не выходил из головы и теперь Фурихата совсем не был уверен в том, что сможет перестать думать о нём. Спасительный звонок на урок и Фурихата выдыхает спокойнее, но Куроко не поднимается. Он ждёт ответа. — Хотел бы? Коки не выдерживает выжидательный, пристальный взгляд синих глаз и отводит глаза в сторону, вниз. Сглатывает. Перед глазами — Акаши. Прогулка в парке. Разговор на скамейке у пруда. И постоянное чувство внутри, такое сильное. И волнение без всякой меры. Его ответ без слов. Прикрывает глаза, чуть кивнув головой. И Куроко поднимается, поднимается именно в тот момент, как в дверях появился хозяин парты, поднимается и проходя рядом с Фурихатой, похлопывает по его плечу рукой. Фурихата до безумия смущён и кажется, что не озвученное желание встретиться, получив «словесное» выражение, сдавило все его существо изнутри. Он совершенно не представлял, как ему теперь вести себя и в который раз мысленно произнёс сам себе. «Как хорошо, что Акаши живёт в Киото».***
Положив свою руку на подлокотник кресла, Масаоми продолжил речь — Очень важно быть корректным, понимаете? Кресла стояли перед столом руководителя и располагались на расстоянии друг от друга, с расчётом на удобство посетителей. Хасэгава сидел за своим столом, перебирал бумаги, расчёты. Он слушал своего собеседника, и после долгой паузы, когда ему стало ясно, что фраза была произнесена полностью, он продолжил, не отвечая на неё. — Хорошо, что мы понимаем это. Теперь, когда мы узнали, с кем имеем дело, приступим к работе. Предлагаю осмотреться, пройтись по этажам, проверить работу отделов. Что думаете об этом? Масаоми Акаши уже заметил эту особенность руководителя компании Хасэгава. Он часто игнорировал вопросы, в начале Масаоми думал — намеренно, но после двух часов разговора, он понял, что это скорее его манера ведения любых разговоров. Он будто забывает вопрос или же отвечает на него мысленно или же ответ ему кажется настолько очевидным, что он не озвучивает его. И переходит тут же к следующей теме. Хотя, признаться честно, Акаши раздражала эта его особенность. — Это своевременное предложение. — В таком случае… — Хасэгава поднялся, но тут же, поднявшись — зажал пальцами левой руки пальцы правой — выгнув кисть и пальцы правой руки захрустели, он тут же повторил движение для левой кисти и под конец, расцепив замок рук, сделал резкое движение большими пальцами вперёд, хрустнув и ими. Расправил плечи, чуть прогибаясь в спине. — Пойдёмте. — Не дожидаясь, пока его посетители поднимутся, Хасэгава прошёл к двери, раскрыл её, жестом руки пригласил пройти. Когда Масаоми проходил возле дверей, Хасэгава произнёс: — Надеюсь, решение о сотрудничестве будет сделано в нашу пользу. — В данном случае всё зависит исключительно от вас, — произнёс Масаоми, не прерывая своего шага. Сейджуро вышел следом за отцом. Отец привычно шёл впереди. Сколько раз уже бывало так — он шёл и спина отца была единственным, что мог увидеть его взгляд. Он помнил, когда начались их совместные посещения различных руководителей — средняя школа стала отправным пунктом. Сейджуро никогда не анализировал своих чувств к отцу, но если бы вдруг попробовал изучить своё отношение, то осознал бы — уважение, но не любовь. Долг, но не привязанность, — таковы были его истинные чувства к собственному отцу. Но Сейджуро не анализировал их, тщательно выдрессированный не подвергать сомнению слова отца. И всё же, с каждым днём он чувствовал, как всё сложнее им находить общий язык. Как раздражают и злят распоряжения отца, но не яростная, не жгучая злость — лёд, настолько холодный, что вызывает обморожение рук. Странное чувство поселилось в его груди. Оно рвалось и металось; втиснутый в жёсткие рамки, он не чувствовал, не осознавал, но — сопротивлялся им изо всех сил. И эта борьба, не ясная, не понятная, абсолютно не обдуманная, не проанализированная, минутами чрезвычайно сильно угнетала его. Он всё понимал и в то же самое время — не понимал ничего. Взгляд считывал информацию вокруг, подмечал расположение офисов, людей, количество входов и выходов, наличие охраны и охранных систем, слушал подробную речь Главы компании и ответы, вопросы своего отца и в это же самое время его ум был занят чем-то совершенно иным. И Сейджуро лишь качал головой, предчувствуя и понимая.***
— Ну что, Коки, идём? — произнёс Фукуда, за его спиной стоял Кавахара. Плотно прижавшись лопатками к стене, он смотрел под ноги, не выглядывая и не зовя Фурихату, как делал это по своему обыкновению. — Конечно! А где Куроко и Кагами? — произнёс Фурихата, спешно собирая сумку, на ходу поправляя тетради в сумке, застёгивая её. — Они уже в зале, — произнёс Кавахара. Коки показалось, чуть насуплено. — Что такое, Кавахара? — произнёс Фурихата, поравнявшись с друзьями, сумка била его по бедру и, не смотря на свой быстрый шаг, Фурихата всё равно не поспевал за шагом Кавахары. Фукуда тоже торопился, не желая отставать. Коки не замечал растерянного взгляда Фукуды и лёгкий оттенок недовольства в его лице. В эту самую минуту он лишь пытался поспеть за другом, который шёл слишком быстро. — Ничего, но если мы не поспешим, будет всем очень так себе. Я видел тренера сегодня, она не в духе. Фурихата не заметил, как Фукуда, шедший левее Кавахары, ткнул последнего локтём в бок и Кавахара не произнёс мысль, которую, по-видимому, непременно произнёс бы, не вмешайся Фукуда. — Тогда давайте поспешим, лучше пробежаться сейчас, чем наматывать дополнительные десять кругов за опоздание, — произнёс Фурихата. Они рванули вперёд, но внутри у Коки остался сильный осадок от общения с друзьями. Будто бы осталась некая недоговорённость, что-то важное не было спрошено и не было сказано. Ощущение было неприятным, как только они переоделись в форму и зашнуровали свои кроссовки, Фурихата подошёл ближе к Кавахаре и хотел было уже спросить у него, как раздался свисток Рико и тренер скомандовала всем строиться. Начиналась тренировка, а это значило, поговорить с Кавахарой он сможет только после неё. Главное, не забыть об этом.***
Дальнейший разговор Акаши не слышал. Зацепившись мысленно за нелицеприятную фразу, брошенную его сознанием о бывшем сокоманднике, Сейджуро вступил в дальнейшее разбирательство. Порой он сам не замечал, как уходит, когда голос становился всё громче и сильнее. «Замолкни» — грубо оборвал незаконченную фразу Акаши. — «Сказал, заткнись!» — с раздражением повторил, когда Акаши не послушал его снова. Сейджуро будто бы видел, как он же, но со значительно более коротко выстриженной чёлкой, в мутном тёмном фоне развернулся в сторону их отца, Масаоми. Раздражённый, Акаши развернулся в ту же сторону, но не сразу. — «Ты…» — не закончив фразы, Акаши услышал. И услышанное не понравилось ему с первого мгновения. — Вы думаете, это плохо? Так бывает, ты ещё не слышишь фразу, не слышишь разговора, но уже уверенно догадываешься с точностью до последнего слова, о чём будет разговор. Не услышав, даже без намёков, именно знание. — В целом, вряд ли можно назвать подобное целесообразным. — Конечно, я тоже всегда так считал. Хотя, знаете, дети сейчас подвержены разным разлагающим вещам, поэтому иногда хочется перестраховаться, понимаете? — Думаю, обручение вряд ли изменит что-то, необходимо должное воспитание, только тогда можно быть действительно уверенным. — А если чувства, случайная какая ненужная встреча? Каждый раз, когда думаю об этом… — Вы думаете, они первые такие? Так бывало всегда и наоборот, вступление в брак при наличии взаимных чувств было редкостью, обычно всё решала семья. И ненужные чувства отбрасывались. — Да, вы правы, — произнёс Хасэгава, растирая подбородок большим и указательными пальцами. — Что касается детей руководителей… — Масаоми сделал паузу, — то предполагаю важным отметить, они должны сначала получить должное образование. — Хм… — И я не считаю брак цельным, если образование имеет лишь один супруг. Мне всегда была противна позиция, когда мужчина несёт всё на себе. «Он же не о себе?» — Акаши давно заметил, он был нетерпим, когда дело касалось заслуг отца, Акаши Масаоми. По какой-то странной, невыносимо не ясной причине он не терпел упоминаний о заслугах отца, когда они приводились в сравнении с заслугами его матери в делах семьи. «Это очевидно, почему так. Ты думаешь, я не слышу твоих мыслей? Ты действительно не понимаешь?» «Это из-за того, что отец подавляет тебя? Или потому, что он забывает о вкладе мамы в положение семьи Акаши?» «Тебе доставляет некое удовольствие воспроизводить всем очевидные вещи. Ты как всегда ошибаешься в формулировках, во-первых, не подавляет, а всего-навсего — смеет — мне указывать. Второе — да». «Всё наше состояние зависит от него, если бы не он… Мы обязаны ему всем». «Я сейчас выскажу всё, что думаю о тебе, если продолжишь в том же духе». «Ты как всегда безупречно терпелив». — Всё предрешено. Мой сын прежде отучится в ВУЗе, потом найдёт работу, а уже позднее мы будем решать вопрос его супружества. «И ты всё ещё не испытываешь ни малейшей злости?» Акаши промолчал.***
Наступил вечер, когда Акаши наконец освободился. Сидя на заднем сидении машины, он смотрел в окно, попутно слушая голос отца. Масаоми говорил по телефону, как всегда спокойным голосом, с преимущественно строгими низкими интонациями. На сегодня все встречи были закончены, и теперь они направлялись в гостиницу. Так, по крайней мере, рассчитывал Масаоми. У Сейджуро были иные планы. Откинувшись на спинку сидения, Акаши прикрыл глаза, изучая виды за окном. — Отец, я собираюсь сейчас пройтись. Масаоми хмыкнул, взглянул в окно, отражающее их силуэты из-за темноты позднего вечера, проверил часы на руке — и снова взглянул на сына. Сейджуро не видел манипуляций отца, но представил столь ясно, будто наблюдал воочию. Он продолжил: — Вряд ли у меня будет возможность сделать это завтра. В таком случае, хотя бы сегодня. Я не вижу в этом проблемы. — Знаешь… — произнёс Масаоми, всматриваясь в спину шофёра, бесцельно вперив взгляд перед собой. — Помнишь, когда глава компании Хасэгава сообщил о своём намерении уплотнить наше знакомство, что я ответил на это? Сейджуро следил за пальцами отца, отбивающими нервный стук по дверце машины. Дело было в недавнем происшествии, которое, Сейджуро знал совершенно, сильно задело отца. Под самый конец встречи, когда они уже завершали свои обсуждения, обошли всю компанию и познакомились, — бегло, конечно, — с работой отделов, Хасэгава внезапно прыснул, — а после засмеялся, схватившись своей шестипалой ладонью за живот. Это было поразительно, внезапно, словом, совершенно неожиданно. Масаоми ничего не понимал. Хасэгава тут же прояснил, не смотря на отсутствие вопрошающих вопросов: — Я вспомнил, как напыщенно вы говорили, — смеясь, говорил Хасэгава, его губы неестественно широко разъехались в стороны. Сейджуро вспомнил разыгрывающего академии Тоо — тот улыбался схожим образом. «Как его… Имаёши Шоичи, да. Припоминаю». — Напыщенно? — произнёс Масаоми прежним тоном. Хасэгава решил продекламировать: — «Перед вами, — кандидатура на пост Императора в былые времена». — Трескучий смех резал уши, но вместе с тем Сейджуро ощущал, что иного смеха он и не ожидал услышать от этого человека. Хасэгава создавал такое впечатление, казалось, будто этот человек может смеяться только так и этот смех — самое логичное и последовательное продолжение его личности. А между тем, Хасэгава не закончил, — «для кого и создавался данный термин, так это для представителей семьи Акаши, и мой сын по праву является наследником фамилии». Это звучит так невероятно напыщенно, словно вы герой манги или ещё что в таком роде. Герой дорамы. Я поражён, мне всегда казалось, лаконичные и сухие формулировки — вот он ваш предел, а это какое-то… — Хасэгава закончил фразу смехом. Веки Сейджуро чуть прикрылись. Внутри поднималась злость. Акаши произнёс: — Да, я помню. — Мысленно возвращаясь к теме настоящей беседы, произнёс Акаши. Сейджуро его предостерёг: «Сейчас ты услышишь кое-что очень приятное». Акаши не ответил, он только слушал. — Он говорил с намерением, ты понимаешь? — У него есть дочь моего возраста. — Верно. — Масаоми Акаши взглянул в окно, продолжая говорить. — Я повторюсь и на этот раз изложу своё мнение подробнее. — Перестав отбивать неровный ритм, пальцы Масаоми переплелись в замок, плотно сомкнувшись. — Я категорически против ранних браков. В принципе, а в нашей семье — особенно. Семья и семейный быт, как ты ни старайся, а влияют, если только не взять во внимание вариант, когда оставляют отношения и воспитание в семье на волю случая. Это вредное и совершенно ничтожное занятие. Семьёй важно и нужно заниматься, если не желаешь в будущем каких-либо неприятных неожиданностей. «Я прям вижу, как он занимался семьёй» — с усмешкой произнёс Акаши. Акаши подавил смешок, но стало невозможно смешно. — Другое дело, времени на семью обычно не бывает, если занят серьёзной работой. К тому же, не хочу, чтобы ты повторил мою ошибку. Лучше, когда и муж, и жена оба занимаются работой, нежели то, как было у нас. Возможно, это и подорвало здоровье твоей матери. Отсутствие занятий, предоставление самой себе, занятие ребёнком, бытом… — Возможно ли, что ты упускаешь факт ведения матерью всех внутренних дел семьи? — Что? — Масаоми оторвался от созерцания видов за окном. Испытующе взглянул на сына. — Дел семьи? — Внутренних. Именно она решала вопросы, связанные с назначением персонала дома, общалась со всеми ветвями семьи, назначала встречи и решала, кому на них быть. Именно мать контролировала всю бухгалтерию семьи, всевозможные отчисления и прочее. Находила новых контрагентов, а ты знаешь, у матери был сильный анализаторский ум, невыразимый потенциал. «Просто ты стал воспринимать всё это как должное, не так ли? А какой ещё быть представительнице дома Акаши? Свёл всю её работу и жизнь до домработницы, — хотя я ни за что не скажу, будто бы работа в доме является простой, — присвоил все её заслуги себе. Кем бы ты стал, если бы не Шиори Акаши?» — презрительно твердил голос внутри, раздражённо. Масаоми замолчал. Чуть нахмурив брови, он хотел зажать пальцами подбородок, но не позволил себе показать жест. Акаши распознал его и усмехнулся. «Повтори снова. Он уходит в себя. Повтори своё намерение». — Отец. — Выразительно произнёс Акаши. — Нет. — Масаоми взглянул на сына, чуть сощурив глаза. — Нет. — Повторил он, с нажимом. Акаши не сводил взгляд с отца. — Это не только прогулка, так? Я знаю, чем занимаются школьники старших классов, если в позднее время собираются выйти на прогулку. Я не против связей, отношений, если они не окажут никакого вреда тебе в дальнейшем. Однако я читаю твой характер, — произнёс Масаоми. — И понимаю, это не просто связь ради развлечения. Мне рассказали, ты приобретал на прошлой неделе билет для человека как раз именно из Токио в Киото. И обратно. И теперь мы снова в Токио и ты желаешь выйти на прогулку. Вечером. — Справедливо полагая, что завтра у меня такой возможности не будет, учитывая построенный тобой график. — Придёт время, — Масаоми смотрел сыну в глаза, выдерживая точно такой же взгляд в ответ, — и мы решим вопрос, связанный с отношениями. Это будет после университета, когда ты начнёшь работать. Я позволил бы тебе посторонние связи, если бы видел твоё отношение к ним, как развлечение, своего рода, досуг. Однако твоё отношение совсем другое и мне не нужно это. К тому же, — произнёс Масаоми и остановился, мгновенно смекнув. — Впрочем… иди. Возможно, этот разговор был преждевременным… Акаши почувствовал, как внутри него всё замерло в понимании. Масаоми нажал на кнопку, сигнализирующую водителю. Плотное стекло, отделяющее водителя от пассажиров, опустилось. — Останови машину возле парка за поворотом. Сейджуро выходит. — Сделаем. — Произнёс водитель. Когда они выехали за поворот, остановившись как раз возле парка, Масаоми всмотрелся в лицо сына. Акаши, перехватив взгляд, произнёс. — Я знаю, где находится гостиница. Можете меня не забирать. — Не забывай, у нас завтра встреча рано утром. Ты должен быть готов к ней и про наш разговор, — взгляд Масаоми был тяжел и жёсток, — помни. — Я буду на встрече выглядеть должным образом. До свидания, отец. — Да. Поехали, — обратился Масаоми к водителю, когда Акаши закрыл дверь. Он не видел, как Масаоми тут же, взяв в руки свой смартфон, стал листать список контактов и, наконец, выискав нужный, позвонил. Не заметил он и человека, отделившегося из множества полуночников, гулявших по парку с собаками. Надев поводок на свою собаку, незнакомец неспешно продолжил прогулку, когда Акаши уже заходил за поворот. Он шёл прогулочным шагом, то и дело что-то сообщал своей собаке, наблюдая за её ушами и реакциями хвоста на свою речь. Временами он бросал взгляд вперёд, всматривался, изучал, иногда после такого наблюдения чуть ускорял шаг. «Его дом… Так». «Нас высадили в какой-то дыре. Ты мог назвать отцу более конкретное место». «Конечно, и тогда он бы проследил маршрут» «Если ему будет надо, он в любом случае его узнает». Акаши остановился. «Ты считаешь?..» «Конечно». «И сейчас?» «Именно сейчас, с чего бы, по-твоему, ему прервать так разговор?» Акаши всё больше сбавлял свой шаг. «Чего шаг сбавил? Просто иди быстрее. И по возможности сворачивай чаще». Когда Акаши исчез за очередным поворотом, идущий за ним остановился. Кратко поразмыслив, он повернул назад, огибая предыдущий дом, следуя вдоль узкого пространства между домов. Прошёл чуть дальше, но теперь уже внимательно осматриваясь. Наконец, он заметил. Скользнув рукой в карман, нащупал корпус своего смартфона. «Только не говори, что не подумал об этом». «Нет…» — шаг возобновился, — «Я думал. Но теперь это выглядит реально». «Да, в перспективе думать сложнее». «Что важнее — как часто в Токио встречаются магазины с округлыми дверьми и надстройками над входом, в виде арок?» «Вижу». Акаши ускорил шаг. «И округлые вывески с изображением пирожных». «Надо было тогда конкретный адрес спросить. Теперь добираемся, как полоумные». «Применяй подобные характеристики к себе. Ты только представь, как он отреагировал бы, спроси я его домашний адрес». «Между друзьями это обыденная практика». «Первое — откуда тебе знать, второе — это было бы актуально, будь этим другом некто, вроде тех двух парней, которые часто ошиваются возле Коки». «Посмотри вперёд, он говорил про автомат с напитками, я уже отсюда вижу этикетку с его любимым вкусом. А про тех его друзей… это надо обдумать. Они постоянно возле него, двое». «Не подбрасывай мне в голову эти беспочвенные, глупые подозрения». «У нас с тобой очень разные взгляды на отношения». «И это различие — последнее, о чём я хочу говорить с тобой» — произнёс Акаши, всматриваясь в даль. Глаза пристально смотрели на дом, полностью подходящий под описание Фурихаты. Более того, наклейка на окне в виде баскетбольного мяча, имевшаяся на одном из окон второго этажа, заставила взгляд Акаши окаменеть. Акаши мысленно произнёс, в размышлении договаривая свою мысль, когда в озвучивании её уже не было нужды: «Отлично. По описанию это действительно он, Коки позднее ещё сказал, что живёт на втором этаже». «Теперь пиши ему».***
«Алло». «Привет, Игараши. Занят?» «Не особо». «Разные пошлости?» «Не совсем». «Ладно, не суть. Знаешь же, ты просил меня найти для тебя информацию». «Мм… не помню, какую?» «Ты заставляешь меня озвучивать это?» «Я пока не нахожусь на прослушке, и запись телефонных переговоров компании хранят максимум три недели, поэтому, говорю свободно». «Осведомлён. Откуда знаешь?» «Акира разбирается». «А, это верно. У него же там следователь есть, помню». «Про это уже я не в курсе, знаешь же, он довольно молчалив в этом смысле». «Ты-то и не в курсе. Ладно. Как проходит обучение его братика?» «Твоими молитвами». «Что за тон? Я всего лишь спросил. Он был прекрасен». «Ой, заткнись. Подумаешь, в метро его потрогал. У меня сейчас нечто большее вырисовывается». «Подумаешь, в метро его потрогал»? Да он теперь на них боится ездить! Хотя чёрт знает сколько времени прошло, ещё в младшей школе было». «Это радует, теперь он не в твоём вкусе…» «С чего взял?» «Надо это с ним обговорить… Любопытно. Если ты так по мне соскучился, то зашёл бы, что ли. Я не особенно люблю говорить по телефонам, вообще к технике равнодушен». «В общем, так. Возвращаемся к нашему первому разговору, я тебе не за тем же звонил… Посмотрел я сегодня за ним, он сидит возле окна, первый ряд от окна, третья парта. Фотки перешлю, потом, дальше. Учитель вёл себя именно так, как ты говорил…» Игараши усмехнулся и про себя добавил: «Ещё бы». »…После уроков обычно сразу идёт в баскетбольный клуб. На обеде он и ещё пара детишек были на крыше, разговаривали. Фотки все есть». «Отлично. С меня причитается». «Мне понравилось, как он выглядел в школьной форме. Мы могли бы с тобой вместе попробовать что-нибудь с ним… Ну, знаешь, ты же его репетитор, почему бы тебе не угостить его чаем. Это займёт не больше двух часов. Блин, говорю, а у меня уже эта картинка перед глазами. Почему нет?» «Мы это не будем обсуждать по телефону. Заходи ко мне завтра утром. Обсудим». «Итак, как до тебя добраться? Только учитывай время, пожалуйста». «Такси?» «Ты разоришь меня». Игараши рассмеялся.***
Была поздняя ночь, когда Коки получил сообщение. На его счету вот уже как пару дней закончились деньги и ему регулярно, в конце каждого дня оператор напоминал, что пора бы. Проигнорировав очередное сообщение, Коки лишь засучил рукава, подобрал под себя ноги. В предвкушении облизнул губы. Он наконец открыл свою подборку с разыгрывающими, каждая папка на компьютере называлась соответствующе: «Ракузан», «Шутоку», «Тоо» — и прочие. В настоящий момент компьютер был единственным источником света в комнате. Забравшись с ногами на стул, и натянув свою просторную футболку на ноги по самые щиколотки, Коки пристально смотрел в экран. На экране во всё разрешение монитора отображался лишь один человек — разыгрывающий игрок команды Ракузан под номером «четыре». Конкретно сейчас на видеозаписи он вёл мяч. В папке было порядка двухсот видеозаписей с четвертым номером, всё записи с Зимних игр, со всех матчей Ракузан. Сакурай, Такао, Химуро, Касаматсу — каждый из них внёс вклад в его коллекцию. Конечно, немаловажный вклад внесла и Рико, правда, сама того не зная. Коки скопировал информацию с дисков, флэшек, съемных жёстких дисков, всё, где была хоть какая-то информация об игре разыгрывающих разных школ. Все носители информации принадлежали Рико, а значит, их команде. Воспроизводимая на экране видеозапись была особенная. Чем ценны подобные видео? Просматривая раз за разом, так или иначе запоминаешь моменты, способы, варианты. Запоминаешь поведение и реакции игрока, манеру ведения мяча, способы ухода. Запоминаешь не только достоинства, но и недостатки, ищешь их в себе. Искореняешь. Но у этого игрока недостатков не было. И запомнить его ведение мяча крайне сложно. И повторить непросто. Ну и, конечно, не было никакого смысла показывать игрока по грудь. Обычно на видеозаписях игроки засняты в полный рост, вдалеке, на поле, с соответствующего ракурса зрителя, сверху вниз. На этой видеозаписи всё было совсем не так. Лицо игрока Ракузан очень часто показывалось крупным планом, огромное множество кадров вблизи, настолько, что Коки даже мог различить черты его лица в высокой резкости. «Касаматсу сказал, запись предоставили девушки из фан-клуба Кисе. Интересно… Почему, тогда Акаши так часто снят крупным планом, его лицо? А существует ли фан-клуб Акаши? Может быть. Почему нет? Он пугающий, но на расстоянии… быть может, это не заметно». Телефон снова завибрировал и Коки с недовольством поставил видеозапись на паузу с твёрдым намерением отключить вибрацию на телефоне. «В самом деле, я только сел…» — на внешней стороне телефона светился маленький прямоугольный экран с текущим временем. 00 часов 44 минуты. Раскрыв крышку большим пальцем, Коки мгновенно обомлел, только лишь его взгляд скользнул по экрану. «Акаши… Акаши Сейджуро… о, как же быть. Я же… Неужели?» — Спешно сбросив окошко с сообщением, Коки в пару нажатий перешёл в меню сообщений. Конечно. Три непрочитанных сообщения и каждое — от Акаши. — Я-я-я… я же не, не знал… мы же не общались… мы же не… Гм, как же, — открыв первое сообщение, Коки прочёл: «— Коки, добрый вечер. Ты сейчас занят?» Его прошиб холодный пот. «Час назад. Неужели ты всерьёз думал, что оператор будет писать тебе так часто? Да, может, два сообщения возможны. Впрочем, и три возможны… Одно сообщение о том, что у меня закончились средства, второе сообщение, что я могу вернуться на связь, если внесу плату и третье сообщение… о погоде, например. Сейчас с каждым днём всё жарче…». Коки раскрыл второе сообщение: «— Ты находишься дома?». — Гм. Ох… мм — жуя нижнюю губу, Фурихата настороженно смотрел в экран, вновь и вновь перечитывая имя отправителя и строки. Взяв телефон в руку чуть устойчивее, он набрал сообщение в ответ, пальцы его, как бы он ни старался унять дрожь, продолжали подрагивать. «— Добрый вечер, Акаши, нет, я сейчас совсем не занят». И тут же последовало второе сообщение «— Я совсем не ожидал, что ты мне напишешь, я очень удивлён». И третье: «— Я дома». «Конечно, я дома, где мне быть, так поздно» — думал Коки, набирая четвёртое сообщение: «— Прости пожалуйста, я не знал, что это ты, я думал, это оператор, понимаешь, у меня…» «Как? У меня же закончились деньги, как я отправляю ему сообщения? Как, мне никто…». Телефон завибрировал, на этот раз сообщение было действительно от оператора, и Коки лишь увидел сообщение, как догадался — «На ваш счёт была зачислена сумма три тысячи йен, благодарим за плату, разговаривайте свободно, всегда ваш…». Две последующие мысли пришли разом: «Сколько?!» и «Это точно Акаши». Вскоре ему пришло сообщение в ответ: « — Ты можешь сейчас выйти на улицу?» Сердце Коки забилось быстрее. «Не понимаю. Что это значит…» — размышлял Коки, и тут же подошёл к своему работающему компьютеру, дёрнул мышкой. На часах чётко выводилось «00:46». Нахмурившись, Фурихата, по-прежнему растрёпанный после душа, со всё ещё влажными волосами, одетый в простую, домашнюю одежду, лежащую на нём свободно и не облегая, в домашних тёплых тапках, прошёл быстро к окну. Его кровать стояла непосредственно возле окна, и ему пришлось забраться на кровать, прежде чем он смог одёрнуть штору и взглянуть в окно. Было темно. Ещё более озадаченный, Коки опустился на кровать, набрал сообщение: «— Выйти на улицу? Но сейчас же очень поздно, почти час ночи». «— Я могу подняться к тебе?» В это мгновение Коки опешил совершенно. «Что это значит? Как это — подняться ко мне? Он… Ох, нет…», встав на колени, Коки взглянул в окно, но на этот раз всё же догадался взглянуть вниз. Он обомлел. Красные глаза смотрели прямо на него, Акаши, одетый в строгий деловой костюм, в черном пиджаке, брюках, туфлях, в белой рубашке, в чёрном галстуке, со смартфоном в одной руке, где ясно видно было открытое окно сообщений с Фурихатой. Коки сглотнул с усилием и волнением, пальцы его дрожали сильно и очень отчётливо. Коки уставился на Акаши в совершенном смятении, настолько явном и открытом, что Акаши, незаметно для Коки, чуть дёрнул плечом. Он смотрел, не мигая, и губы Коки задрожали от сильнейшего волнения. «Как же мне быть, сейчас ночь, родители дома, брат дома, все дома. Вот если бы раньше, когда только брат был, но теперь никак, совершенно точно никак. Но, может, тихонько… Совсем тихо». Акаши, стоящий за окном, сильно волновал Коки, и он хотел было сказать, но губы в волнении дрожали, Коки поднёс телефон к самому лицу, вводя сообщение, совершенно не заметив сбивчивость текста, впрочем, сейчас полностью передававшего его чувства. «— Акаши, я сейчас, я только переоденусь, я скоро, я, ты только, я, подожди немного». И Коки тут же взглянул на Акаши за окном. Прочитав, он кивнул Коки, как показалось Фурихате — с насмешливым выражением. Возможно, никогда прежде он не одевался столь быстро. Стянув домашние штаны, он поспешил надеть шорты, единственные, бывшие у него сейчас под рукой, не в комоде. Комод скрипел, и Коки не стал искать иную одежду, хотя после встречи с Акаши и своего волнения от коротких шорт он зарёкся надевать их снова. Но случай был исключительный и Коки, надев их с кратким и мгновенным недовольством, спешно стал искать футболку, однотонная футболка чёрного цвета без рукавов, носки. Коки даже тапки с собой не взял, ведь он прекрасно был осведомлён о своём обыкновении шаркать в них. Взяв ключи, Коки, ещё раз взглянув на часы, попутно приглаживая влажные волосы ладонью, ещё раз растёр их полотенцем и снова пригладил. Тихо приоткрыл дверь своей комнаты. Столь же тихо он прошёл вдоль по коридору, а когда проходил рядом с аркой, ведущей в гостиную, сбавил шаг и стал идти как можно бесшумнее. Глаза всматривались в темноту и не находили. Коки вздохнул с облегчением. «Курой с братом». Комната брата была следующей на его пути и Коки, волнуясь, чувствуя, как сердце стучит в груди изо всех сил, прошёл комнату брата. Уже на порожке он взял свои кроссовки, ослабил шнуровку, так, чтобы нога максимально легко скользнула в кроссовок. Брать ложку он не смел. Она бы обязательно звякнула, задев металлом о что-нибудь и, Коки был уверен, он не выдержал бы этого. Когда он уже был у двери, когда он аккуратно и тихо открыл замок, кто-то низко заворчал. Пёс стоял возле двери брата и приближался к Коки медленно, тихо. В нём было что-то волчье. — Пожалуйста, тихо, — прошептал Коки, приоткрывая дверь. Пёс оскалил зубы, демонстрируя дёсна. Кожа на носу сморщилась. — Пожалуйста, Курой… — Коки ступил назад, в приоткрытую дверь. Пёс отметил это взглядом. Рычание стало громче. — Курой… зачем ты, я же скоро, я ненадолго, я… — бормотал Коки, ступая назад, испытывая чрезвычайно сильный страх. Коки знал, Курою стоит сделать лишь один прыжок и всё разрешится. Ему стоит лишь один раз залаять и всё, и свет в комнате брата загорится и всё закончится. Для Коки всё закончится. «Нет. Я не могу этого допустить. Я обязан, я должен, быстро» — в одно мгновение решилось всё. Коки стремительно и резко раскрыл дверь, пёс присел на передние лапы, готовясь, и Коки выбежал, затворив за собой дверь, прижал ее телом. Всё было почти бесшумно и беззвучно, но сердце билось оглушительно громко, кровь стучала в ушах. Поднеся ключ от двери к замку, Коки дрожащей рукой вставил ключ в замочную скважину. Продолжая придавливать дверь своим телом, он тихо, аккуратно, медленно проворачивал ключ до тех пор, пока замок не провернул два оборота. Столь же медленно Коки вынул ключ и обернулся. Спешно засеменил ногами в сторону лестницы и сбежал по ней, остановившись за поворотом. Приложив ладонь к сердцу, Коки старался успокоить себя. «Я ведь не сбежал сейчас? Я только вышел, ко мне пришёл… друг… принести что-нибудь, домашнее, например. И я вышел. А поздно, и поэтому я старался бесшумно… Оох…». Коки не заметил, что прямо за углом его ждал Акаши, именно поэтому, когда он сделал всего пару шагов, то столкнулся с Акаши, буквально, лицом к лицу. Пальцы Коки, державшие ключ, разжались, и ключ упал бы, громко звякнув при падении на асфальт, но Акаши, быстро и резко двинув левой рукой вперёд, подхватил ключ именно в то мгновение, когда пальцы Коки разжались, таким образом, зажав ладонь Коки вместе с ключом, сдавив её. — Ты ведь хотел быть бесшумным? — произнёс Акаши, как казалось Коки, оглушающе громко. Кадык Фурихаты дёрнулся. Шумно сглотнув, он всё же сделал шаг назад, и сделал бы ещё, не будь его отступы назад такими заметными. — Я… Я… Гм, я… — Что? — Ты с-сказ-зал… я… я, гм, я в-в-выш… Я… — глаза Акаши смотрят неотрывно и прямо, и Коки то и дело отводил взгляд в сторону, не в силах выдерживать его взгляд. — В-в-вот. Акаши молчал, и это молчание давило на Фурихату. Рука не исчезла, как и соприкосновение — не ушло. От волнения Фурихата, вконец обессилев, сделал шаг назад и в бок, к спасительной стене, иллюзии опоры. Так казалось ему, ровно до того момента, как Акаши точно так не сделал шаг вперёд. — А… А-… Ак-к-а-аши-и. — Произнёс Коки сипло, вжимаясь плечами в стену. Его пальцы дрожали. — Ты очень дрожишь. Тебе страшно? — Я… я вышел… я… — Я вижу, — улыбнулся и взгляд Акаши вскользь прошёл по одежде Коки, — в прошлый раз тебя очень смущали эти шорты, не думал, что ты снова их наденешь. — Просто других под рукой не было, у меня комод скрипит, я не мог его отодвинуть, ведь все спят, а так поздно выходить мне…– быстро проговорил Коки, не глядя Акаши в глаза, и резко запнулся, когда в них, всё-таки, взглянул. Сипло договорил: — …нельзя. — Нельзя? — Выхо… выходить поздно… нельзя. Разжав пальцы на ладони Коки, Акаши уже было собирался убрать её совсем, как рука, двинувшись вперёд, кончиками среднего и указательного пальцев очертила контур лица Коки от виска и до подбородка. Акаши произнёс, будто и не он вовсе: — Ты сделал довольно смелый поступок, не думал, что решишься. Коки показалось, что он сглотнул слишком громко, сам он услышал это чрезвычайно отчётливо. Поджав губы, Коки взглянул вниз, и в бок, ищущий взгляд нашёл зацепку для темы. — Т-такв-в-вот он… так-к-кой, зн-значит, у тебя т-телефон, — сбиваясь и заикаясь, проговорил Коки, прижимаясь к стене. От рук и лица отхлынула кровь. Взгляд Акаши ощущался тяжело, как безупречно отточенный нож гильотины. Пальцы перестали касаться лица Коки. — Да, верно, — произнёс Акаши, делая шаг в бок, — значит, ты живёшь в пятой квартире от лестницы. — Д-да, ты просчитал… исходя из расположения окна? — Коки попытался сделать шаг в противоположную сторону, пока Акаши не смотрел на него, но отвечая, он вернул взгляд обратно: — Да. Попытка выровнять дистанцию оказалась безуспешной. — Акаши, ну, ты… ты попр… сказал, чтобы я вышел. — Мы с отцом здесь по делам, я решил проведать тебя. — Произнёс Акаши, отходя дальше, рукой он сделал движение, требовавшее подойти ближе. Акаши собирался пройти дальше, как остановился. — Ты не собираешься завязать шнурки? — О… А! Точно, я… — присев, Фурихата дрожащими пальцами подхватил завязки, в его поле зрения то и дело входили вычищенные туфли Акаши. Завязки шнуровались плохо. Акаши сделал шаг вперёд, Коки видел лишь его туфли. Волос на затылке коснулись пальцы. Завязки оказались зажатыми в кулаках Коки, который всеми силами старался не вздрогнуть. — Ты принимал душ, когда я писал первое сообщение? Оно было отправлено мною час назад. Коки предпринял попытку вновь завязать шнурки, у него получилось, но требовалось поменять ноги, чтобы завязать и второй кроссовок. Рука не уходила. — Я… не знаю, — на самом деле знал, но думать не получалось. Все мысли вылетели из головы, кроме, разве что, одной — очень хотелось, чтобы рука перестала касаться его волос на затылке. «Почему я так боюсь, он же ничего особенного не делает, это же не тот. Это Акаши, обычный Акаши, которого знали в Тейко, просто Акаши, просто». Фурихата переменил ноги. — Акаши, ты хотел… — «Получается, голос не дрожит. Вот, так лучше, пусть так, пожалуйста, пусть он продолжает звучать ровно» — ты хотел… может быть, передать мне что-то? — Хм. Нет. «Я закончил. Мне бы подняться». — Ты собирался спать? — Нет, я не спал, я смотрел… — отвечая, Фурихата непроизвольно взглянул вверх, на Акаши, и договорил свою фразу уже гораздо тише, — видео… с Зимних игр. — Вот оно как. Ты говорил, у вас рядом с домом красивый парк, не покажешь мне? — Я бы… я бы… показал, но… «Да поднимайся ты уже». Поднявшись, Коки поставил ноги так, чтобы, поднявшись, встать дальше, — именно это он и осуществил, как только зашнуровал кроссовки. — Семья будет против? — произнёс Акаши и Коки надеялся, что Сейджуро не заметил его манипуляций. — Я не отпрашивался, а выходить так поздно мне обычно нельзя… Может быть, мне бы разрешили, но у меня никогда не возникало необходимости отпрашиваться на поздние прогулки. — Вот оно что. — А ты… — произнёс Фурихата, когда Акаши отвернулся в предположительную сторону парка, — в такое позднее время… ты сможешь добраться до дома? Уже очень поздно. — Забавно, что ты заботишься обо мне. «Когда так сильно боишься». «Не понимаю, почему тебя это так беспокоит». «Я не хочу, чтобы он боялся меня». «В таком случае…» «Что? Заканчивай мысль. Ты собираешься её заканчивать?» — Просто позднее время, такси… может быть сложно поймать. В ответ не последовало никаких фраз, Акаши медленным шагом шёл вперёд, за дом, ближе к ветвистым деревьям. Коки следовал за ним. — Прости, если тебе это не нравится… Я знаю, мне говорят, я слишком докучливый, слишком забочусь, слишком… — Значит, ты заботишься о людях довольно часто? — Не знаю, так само по себе получается. — А точнее? — Я-я… н… не знаю. — Может быть, мы всё же пройдёмся или так и продолжим стоять здесь, возле твоего дома? Ты сможешь уделить мне минут тридцать, Фурихата? — Н-Нет, я… — Коки сглотнул, — нет, я смогу. Улыбнувшись одними уголками губ, Акаши продолжил идти. Не смотря на, казалось бы, крайне неудобную одежду для подобной погоды, ткань костюма Акаши: рубашки, брюк, пиджака, даже носков — была чрезвычайно лёгкого материала, не просвечивающего, но не тёплого, ему если и было дискомфортно в такой одежде, то совсем немного. Фурихата чувствовал дикий дискомфорт. Костюм может быть уместен всегда, особенно, когда человек, надевший его, выглядит и ведёт себя уверенно. Акаши был именно таков, но Фурихата чувствовал себя невыносимо. Он прекрасно понимал, что не смог бы надеть более длинные шорты, да и выйти в своих домашних штанах было бы плохо, неуместно, они были заношены и Фурихата не мог даже показаться в таком виде перед Акаши, не то, что пройтись вместе с ним. Но идти вот так, в коротких шортах, в футболке без рукавов, он действительно рассчитывал выйти ненадолго, он и не думал идти в парк. Но теперь они шли, и дом Фурихаты оказывался всё дальше за спиной. «У нас нет и года разницы, а такая колоссальная разница в статусах». — Акаши привычно шёл впереди, Фурихата шёл следом. Акаши молчал, но Фурихата не замечал этого. Взгляд Коки то и дело скользил по одежде, по белоснежным воротничкам рубашки, по чёрному костюму без единого постороннего волоса и зацепки, никаких лишних ниточек, идеальный покрой. Он не преминул скользнуть и по рукам, кисть украшали увесистые, тяжёлые часы. «На видеозаписи казалось, будто его запястья тонкие, но сейчас они совсем наоборот… такие крепкие. Он совершенно другой. Он уверен, он знает, что его ждёт, к чему он стремится, его знания в предметах прочные, он безупречен в баскетболе, он…» Фурихата действительно не замечал ни улыбки Акаши, чуть-чуть приподнявшей уголки его губ, ни взгляда, периодически бросаемого им назад. Сглотнув, Коки посмотрел на свои кроссовки с зацепками. И на несколько изношенную футболку. «Я не думал, что выйду надолго. Где-то внутри я успел подумать, что это временно, что он передаст мне какую-то вещь и всё, и на этом…». Потрепав свой затылок, Коки с силой прошёлся ногтями у самой кромки волос, расцарапав кожу. «Что я делаю здесь, рядом с ним? Мне здесь не место, это ясно совершенно точно». — Ты не замёрз? — взглянув сбоку на Коки, Акаши остановился. — О чём думаешь? — Да… Да я… так, это… «Он буквально прожигает меня взглядом». — Я-я-я… п-просто… «Вот чёрт, я снова заикаюсь. Ненавижу, почему я так волнуюсь, перестань же! Да ответь ты уже». — П-пр-… Прости. — Остановившись, Фурихата взглянул на Акаши украдкой, только на незначительное мгновение приподняв голову, взглянул и тут же отвёл взгляд. «Действительно, смотрит. Сколько он ещё так…» — руки комкали и мяли край футболки, он покачался на ногах, завёл руки за спину, левая рука вцепилась в локоть правой руки, сжала его сильно, сдавив. Два шага между ними Акаши пересёк словно в замедленной съёмке. «Зачем он подходит?» Образ вспыхнул сам собой. «Когда я стоял у стены, о чём я думал? Когда он подошёл ко мне, о чём я думал?» — Не… н-не… — Что? «Мне некомфортно, когда так близко» — У-уж-же очень поздно. — Мы решили посвятить полчаса прогулке. Разве нет? Ты неожиданно вспомнил, что тебе завтра рано вставать? — Нет, но почему… — сглотнул. «Мне кажется, даже Акаши видит, как я сглатываю. Мне кажется, он всё видит» — ты… ты приехал… — Мы приехали с отцом по работе. Я говорил. — Нет, я не о том! Я вовсе не хотел сказать, что против, что б ты приезжал, я только… Я только… Я не думал, что ты придёшь сюда. Вот. Прости, я совсем не хотел обидеть тебя. — Ты говорил, что я вызываю у тебя меньший страх, нежели я — другой. Но ты продолжаешь прятать от меня взгляд. Если ты думаешь, что я нахожусь в той траве, куда смотрят твои глаза, то ты несколько ошибаешься. — Я сам не знаю, почему так боюсь тебя. Я думаю… если анализировать, то когда я приехал на встречу, ну, — Коки сжимал и растягивал пальцы рук, — в Киото, когда я приехал, то я был готов увидеть тебя, я… Я же и ехал за тем, собственно… — А сейчас ты не ожидал меня увидеть и поэтому никак не можешь собраться с мыслями? — Да… прости. — Начнём с того, — Акаши развернулся, возобновил шаг, впереди, прямо за густо посаженными деревьями, виднелся светофор, — что я тебя предупредил. — Угу, — Коки кивнул. — И, не получив от тебя ответного сообщения, предположил, что денег на твоём счёте нет. Положил тебе сумму, написал второе сообщение. Взгляд Коки уставился вниз, под ноги. — Ответа не последовало, я отправил следующее сообщение. — Пожалуйста, прости меня, я понимаю, я просто, я думал, я думал это оператор, что у меня денег нет и…. и спасибо тебе огромное! — воскликнул Коки, подняв взгляд на Акаши. Лицо Акаши выражало неясную эмоцию, казалось, он был удивлён. — Я не ожидал, ты так много… я потом, я разберусь, я отправлю тебе обратно часть, я… — Так. Речь Фурихаты оборвалась. Они перешли пространство дороги и находились непосредственно в парке. Акаши сделал жест рукой, означавший «Показывай путь». Но Коки не продолжил идти, фраза Акаши заставила его остановиться. — Если я решил отправить, значит это решено однозначно и бесповоротно. Или ты сомневаешься в моих действиях? — Н-Нет… Нет, я нисколько не сомневаюсь, просто мне… Это же… слишком. — Слишком? — Ммм… Куда ты бы… хотел пойти? Акаши наблюдал за выражениями лица Фурихаты с насмешливым выражением, безусловно, сменить тему у Фурихаты вышло крайне неловко и Акаши своим молчанием заострил на данном факте невыразимо большое внимание. Щёки Фурихаты заалели, как и уши. Он был сильно смущён, взгляд Акаши однозначно был направлен именно на его лицо, красные глаза изучали и рассматривали. Акаши сделал шаг вперёд. «В который уже раз, почему каждый раз получается так, что он оказывается прямо напротив меня?» Листва и ветви деревьев шумели, слабый ветер трепал листья, заставляя шелестеть их. Приятная тёплая погода, без излишней жары, один из лучших вечеров за последнее время. В такую погоду было приятно спать, не жарко, он мог бы даже укрыться одеялом. Но Акаши как будто не мигал. «Может, я уже придумываю, и он давно не смотрит. Так ведь бывало ни раз, кажется, человек смотрит, а на деле вообще в противоположную сторону ушёл, может и здесь…» Взгляд красных глаз словно придавил его к полу. — И ты не ответил ни на один мой вопрос. «Что?» — «Ты спал?», «Ты не замёрз?», «О чём думаешь?», «Тебе завтра рано вставать?» — Я не получил ответа ни на один из своих вопросов, Фурихата. Ты не находишь это невежливым? Коки остолбенел. «Он ведь молчал… Он же ничего не говорил, я бы услышал». В голове во всей яркости красок возник недавний момент со школы, когда преподаватель неоднократно звал Фурихату на уроке, обращался к нему громко, а он и не слышал совершенно. «Как такое возможно… Я так глубоко задумался, я так… я даже не думал, и всё ещё, я очень… Но когда? Ох. Когда я шёл за ним следом, ещё до светофора, когда я думал над нашей разницей в положениях, в способностях, во внешности, во всём. Похоже, тогда он что-то говорил мне». От смущения на лбу Фурихаты выступила испарина. Его уши горели от стыда. «Как стыдно. Я мог… я мог обидеть его». — Прости м-еня… пожалуйста, прости. Взглянув на Акаши, Коки не смог отвести глаз. Между бровей Сейджуро пролегла складка, губы в раздражении поджались. Глаза сощурились. Совсем немного. Но Коки запомнил, как они выглядят обычно и теперь остро заметил разницу. В носу защипало. «Я обидел его» — сделал Коки вывод и губы задрожали, — «я не хотел, я честно. Я совсем не хотел». Его дыхание сбилось, подбородок дважды дёрнулся. В груди сдавило. Акаши смотрел. В горле встал ком, и даже дышать стало тяжелее. — Фурихата. Слеза соскользнула слишком отчётливо, чтобы отрицать. Губы дрожали, и подбородок ходил, Коки заговорил, и тогда уже вторая слеза скатилась следом. Голос его дрожал. — П-П-Прости, А-Ака-ши… Я совсем н-не, не хотел обидеть, я-я не хотел. Я даже не… не думал, я не… — Тогда подойди ко мне. Сам. Фурихата неустойчиво, будто только-только вставший на лапы щенок, сделал шаг вперёд. Его руки сильно дрожали. И было безумно стыдно показаться перед Акаши таким. Он всё пытался быть уверенным и так позорно расплакался перед ним, но что страшнее, — слёзы не думали уходить, он кусал нижнюю губу, надеясь прервать это ужасное ощущение, но не мог, Акаши продолжал смотреть. — Ближе. Он подошёл. Подошёл близко, как на матче, когда опекал Акаши, когда вышел прямо напротив него. Рука поднялась, Фурихата не смотрел на неё. Глаза Акаши приковали его взгляд к себе. Рука двинулась к лицу Коки. «Если я проиграю, я вырву свои глаза» «Он говорил так… или как-то… вроде того. Он же не, он же…» Ладонь Сейджуро прижалась к щеке Коки. Фурихата вздохнул, это было хорошо слышно и — заметно. Большой палец очертил линию от уголка до середины линии губ. Надавил посередине. — Не кусай свои губы. Палец второй руки проследовал путь слезы, от глаза к подбородку и скользнул обратно вверх. К скуле. Приблизился к глазу. Но не коснулся. — Ты не должен бояться меня. — Я… — Потому что это совсем не то чувство, которое я хотел бы взрастить в тебе. Акаши наклонился к его лицу, Коки почувствовал, как губы Сейджуро прижались к его собственным губам. Наблюдавший выронил телефон из рук, не сделав самой важной фотографии.