Neons

Вибрация. Вибрация. Вибрация. Одним движением он сбрасывает звонок и тем самым разбивает чужое сердце. Плевать. Сизый дым как туман, который скрывает его от чужих глаз. Ветер треплет листы бумаги. Старый изношенный блокнот с чернильными записями лежит на подоконнике и обижается. В нем все тайны и немыслимые загадки мира одного юноши. До Кенсу. Непутевый парень. Который ищет. А в следующий момент и не ищет. Неоновое небо смотрит на него, поглощая все его мечты и раздумья. Кенсу любит это – неба в Токио почти не видно. Только если отъехать на окраину. Город светится настолько, что создает купол, сквозь который трудно что-то разглядеть. Но если вглядеться, то можно различить созвездия, но у него с детства астигматизм, так что не хочется даже тратить силы на это. Ветерок уносит опадающий пепел в небо. Выдох. Устал. Он тушит окурок сигареты и закрывает окно. Острое одиночество металлической проволокой обвивает его сердце, кровь очередным потоком пачкает душу. Никому не нужный. Никем не вспоминаемый. Правда. Вибрация. Вибрация. Вибрация. - Кенсу, почему не отвечал? – недовольный голос кричит равнодушием в ушах Кенсу, но это уже так привычно. - Я был занят, Сехун, чего тебе? - Чего мне? Чего? – истерика не была свойственна Сехуну, и Кенсу ухмыляется. – Кенсу, я ничего не понимаю уже, объясни мне! Я пытался отнестись понимающе, когда ты рванул в Токио без предупреждения. Я даже в университете тебя прикрыл. Чего мне? - Ты слишком близко воспринимаешь к сердцу. Считай, что у меня каникулы. - А меня ты не включил в свои каникулы? – почти кричит парень по ту сторону. Кенсу выключает свет, и огни становятся ярче. Мрак и неон. - Сехун, чего ты от меня хочешь? Внезапный вопрос заставляет О замолчать. - Я… я хочу, чтобы ты объяснил мне свое поведение! Что с тобой происходит? Внезапная дрожь начинает трясти его руки, и он долго глядит на них. - Тебе не кажется, что эти спектакли ни к чему? – прерывает тишину Кенсу. – Мы оба знаем, что нам обоим все равно. А тебе уж подавно. - О чем ты? Глупый вопрос. Но необходимый, чтобы поставить точку раз и навсегда. - Я все знаю. Этого достаточно. Кенсу выдыхает и чувствует, как с дыханием уходит последняя искра. На самом деле уже давно было все равно. Просто оба не хотели этого признавать. Кенсу слышит, как Сехун судорожно вдыхает и выдыхает. И он улыбается. - Будь счастлив с ним, Сехун. Объяснения уже давно исчерпали свою необходимость. Кенсу сбрасывает вызов, но уже в последний раз. Усталость вырывается из-под полуоткрытых век. Он прикрывает глаза тыльной стороной ладони, чтобы окончательно не ослепнуть. Сквозь закрытые глаза он все еще видит яркие всполохи ночного города. Они играют с ним, с его волосами, со складками его рубашки. Кенсу с ног до головы изрисован тенями и полосками света. Как будто человек-раскраска, которого недокрасили, потому что фломастеры высохли. Совсем неожиданно для всех До Кенсу нашелся в Токио. Одинокий. Потерянный. Сам не свой. Не своим он был уже давно. Но не потерянным. Кенсу лежал и размышлял. Как пролетела его жизнь. Сколько ошибок он наделал. Сколько остановок он пропустил. Скольких людей обидел. В его ушах все еще звучали те ноты обиды и потерянной любви. Известный пианист, хороший певец, действительно ли? И Ким Чонин. Единственный, кто ловил каждую ноту. Единственный, кто мог разгадать его. Единственный… кого он потерял. По своей вине. Кенсу заплакал. Он держал свою дрожащую руку и не мог посмотреть на нее. Навсегда потерянный человек. С навсегда потерянной рукой. С навсегда разбитым сердцем. Эй, Кенсу! Мы поставим свой номер? Я буду танцевать, а ты будешь петь и играть! – вшептывают губы в его губы. Любовь отпечатком оставляет на них свой след. Все что угодно, Чонин, - улыбается он, заглядывая в родные смеющиеся глаза. Они стоят посреди тренировочного зала в полной темноте, потому что Кенсу так легче. Их любовь слишком яркая, слишком горячая, чтобы делиться ею с окружающими. Руки скользят по спине, копчику, бедрам, сжимая талию так сильно, невольно вырывая вздох. Чонин сжимает его в своих объятиях, мурлыча от такой редкой ласки от хена. - Нас запомнят, и нам будут завидовать. Мы будем самыми лучшими, а потом я буду любить тебя, - последние слова он уже шепчет в предплечье Кенсу, вызывая дрожь. Кого тут обманывать, он плавился и таял в руках Чонина. Руках, которые он знает с самого детства. Не было никакого «навсегда», «навечно», «только вместе». Были лишь они спиной о спину, где они прикрывали друг друга, где они поддерживали друг друга, молча понимая без слов. Вместо слов были их руки, взгляды, поддержка. Пока Чонин не решил пойти в академию, а Кенсу не бросил все ради музыки. Бросил родителей ради Чонина, бросил университет ради Чонина… Один неверный шаг, немного времени без Чонина и теперь он у краю моста рядом с Сехуном без Чонина, который лишь молча стоял на кухне и смотрел. Море слез и непонимания. Мост превращается в целый океан. Ноты превращаются в третью октаву, теряясь в ре миноре и игнорируя такт для гранд плие. Музыка теряет свой смысл, потому что он ошибочно когда-то решил, что вся его музыка принадлежала лишь одному человеку. Его растащили, разобрали на части, его октавы украли, а пальцы заменили на резину. С тех пор он играл на автомате, не обращая внимание на боль. Людишкам это нравилось. Они ни черта не смыслили в музыке. Они лишь видели инструмент и человека, сидящим за ним. А его сердце тем временем покрывалось гноем. Он умирал изнутри, прикрываясь Сехуном. Он и Сехун… грустная история с заранее известным концом. Разбитая губа и ссадины на его коже выглядели очень красиво. Его лицо было слишком идеальным до невозможности, жаль, что Чонин и ему не оставил на лице свои отпечатки крови. Возможно, маска бы спала. Кенсу встает и снова берет одну сигарету, открывая окно. Кожа сразу же покрывается мурашками от холода, и он вздрагивает. Не от слез, а от страха. Что так навсегда останется пустым. Улицы не греют его своей приветливостью. Словно фальшивые фасады пустых домов, они так же фальшиво улыбаются ему, пропуская его вперед. Кенсу прячет нос в шерстяном шарфе, скрывая лицо в складках ткани. Ему не холодно. Но почему-то совсем не хочется смотреть на темные дома. Он поворачивает, проходит несколько кварталов, совсем не боясь ночного просыпающегося зла (совсем бесстрашный, хен, сколько можно повторять, что в этом мире зла больше, чем ты думаешь! – возмущенно восклицает Чонин, сажая его в такси, когда они сталкиваются вечером после трудного учебного дня) и тянется к красной улице. Людей уже не так много, как днем, но он почти не обращает внимания. У Кенсу особое отношение к неоновому свету Токио. Он считает, что они могут нашептать ему ответы на все вопросы. Потому что они могут красить небо, они посылают сообщения людей в космос, так почему они не могут пообщаться с ним? Кенсу видит в огнях не только вывески и фонари. Он видит в них истории. Он ощущает, как они шепчат ему последовательную цепочку нот, складывающиеся в целую мелодию. Парень проходит мимо толпы, толкаясь плечами. Город начинает оживать.