Храни тебя Господь, ублюдок.

Прохладный весенний вечер на одиноких улицах Мадрида. По шершавому, серому и пыльному асфальту тяжелой поступью — по большей части из-за, кажется, свинцовой усталости во всем теле — идет парень. В зеленых глазах, цвета благородных изумрудов, виден блеск и озорной огонек, присущий всем юношам его возраста. И это несмотря на то, что искра была на втором плане, по причине отягощающей сонливости и слабости в ногах. Опьяненный сладким желанием, что мотивирующие и ободряюще стучит в пустой голове, говоря, что еще чуть-чуть, и скоро можно будет беспрепятственно улечься в теплую, белоснежную и мягкую постель, окунуться в царство Морфея и грянуть в небытие, парень, кажется, прибавил шагу. Он довольно много работал за эту последнюю неделю, и недосыпание, легкие стрессы и головные боли накапливались, сплетаясь в один большой комок, который с удивительной ловкостью ударяет даже по самым железным и прочным нервам. А если к тебе прицепился в качестве так называемого Ангела Хранителя надоедливый, вредный и наглый парень... — Антонио, сволочь, купи мне пиццу! который считает своим долгом всегда командовать и кричать... — Идиот, купи сейчас же! а еще постоянно обзываться... — Балбес, не игнорируй меня! то тогда навряд ли кто-то может называть такую жизнь идеальной. — Карьедо! — донесся до Антонио недовольный возглас, который отдался легким звоном в ушах. Голос его спутника был не такой тихий и мелодичный, какой можно было бы пожелать. — Ловино, у меня нету денег, и ты это прекрасно знаешь, — устало ответил парень, в неудачной попытке хоть как-то осадить идущего рядом с ним юношу, что нагло и совершенно беспричинно прожигает Тони злым взглядом, в котором он и не пытается скрыть вселенское недовольство, а ведь оно так открыто читается в глазах цвета миндаля. — Конечно, ты же редкостный кретин, каких один на миллион. И именно по этой причине ты даже не можешь элементарно заработать денег, — бесстрастно возразил Ловино, засунув руки в карманы потрепанных джинс, всем своим видом говоря, как он разочарован в испанце. Раздражение, с которым Антонио передернул плечами, парень даже не попытался скрыть, элементарно не замечая, как с легким скрежетом сжимаются его зубы, отчего скулы стали выделяться еще более отчетливо. Он слишком устал, слишком сильно хочет домой и не имеет ни малейшего желания выслушивать упреки в свой адрес, которые и так сыпятся на него ежедневно. — Вот свалился же ты на мою голову! — со скользящим в голосе неодобрением по этому поводу воскликнул Карьедо. И как раз оба юношей в этот момент прошли мимо тускло освещающего улицу фонаря, стоящего недалеко от скамейки, света которого хватало, чтобы Лови заметил какую-то необъяснимую тоску в еще молодом лице своего спутника. Длинные, белые крылья Хранителя едва заметно дрогнули. Только непонятно почему, толе из-за легкого порыва ветра, что понес с собой по воздуху уже зеленые весенние листья, или может по совсем иной причине. — Я думал, тебе будет приятно, если ты увидишь своего Ангела Хранителя, — протянул Ловино, слегка надув щеки, демонстративно отвернувшись, показывая то, как он смертельно обиделся на такую, как ему кажется, бестактность со стороны Антонио. — О да, я просто счастлив, разве не заметно? — разведя руки в стороны поинтересовался испанец у парня, чем заслужил удивленные взгляды со стороны молодой влюбленной парочки, что в этот момент проходила мимо. В отличие от Тони, они не могли лицезреть вредного Ловино, что в этот момент издал нечто вроде возмущенно выдоха. Однако этим парень ограничился и воздержался, принципиально не отвечая Антонио всю последующую дорогу до дома. Небольшая двухкомнатная квартира не в самом лучшем районе Мадрида — это все, что имел Антонио. Жил парень один (если не учитывать его новоиспеченного сожителя в лице Ловино) и его это вполне устраивало. Единственное, что казалось юноше проблемой, так это работа. А работал испанец в одном непримечательном кафе официантом, где платили сущие гроши, из-за чего приходилось ограничивать себя буквально во всем: в еде, одежде и досуге, так как большая часть заработка уходила за плату коммунальных услуг. А тут еще и появился Ловино, что без угрызения совести требует съесть чего-нибудь вкусненького, так еще и по несколько раз на дню. Вдобавок, приходилось терпеть выходки дерзкого юноши, которые раздражали и словно кислотой капали на прочное, железное терпение Антонио, которое обещало рано или поздно дать трещину и вдребезги сломаться, прожженное дерзостью обнаглевшего Ангела. Пройдя мимо старенького телевизора, стоящего напротив небольшого потрепанного дивана в не очень просторной гостиной, половину которой занимал один лишь деревянный комод, Тони прошел в свою комнату, тут же тяжело опускаясь на двуспальную кровать, стоящую вплотную к стенке. Парень даже не заглянул на кухню, потому что прекрасно знал, что кроме надоевших полуфабрикатов, с которыми так лень возиться, ничего нет. Вдобавок усталость не желала выпускать Карьедо из теплых, удушающих объятий. Поэтому юноша, плотно задернув шторку на окне, чтобы не мешал свет уличных фонарей и не бил в лицо, в одежде лег на просторной кровати, зарываясь лицом в подушку, стараясь не обращать внимание на гневные возгласы Ловино за стенкой. Послышалось топанье, а следом загремела посуда и захлопала дверка холодильника. Значит, парень решил поужинать, в отличие от Антонио, которому очень мешал шум. Лови явно старался греметь посудой погромче, и голову Фернандеса в который раз за две недели посетила одна и та же мысль: «Свалился же на мою голову». Эта преследующая его мысль понесла за собой воспоминание о событиях, что произошли не так дано. О том, как же обычный работящий парень Антонио Фернандес Карьедо встретился со своим Ангелом Хранителем, что назвал себя просто Ловино.