Попытайся разбить алмазное сердце...

Если кто-нибудь узнает, кто я, думаю, меня застрелят, как Кеннеди... И, не смотря на бессмысленность извинений, мне хотелось бы извиниться. Просто когда я сажусь за написание голова становится пустой как шарик, руки ломит, а мысли в ужасе разбегаются. Но, так и быть, я дам намек на то, как меня найти - это первый мой студенческий год в роли филолога. Да. Фольклор умеет возвращать на стезю написания фанфикшена. Такие дела. И (огосподипроститеменяпожалуйста - мой Муз с дулом у виска) я люблю калибр 12, 7. _просто на будущее_ Утяжелите мою голову, может, немного мозгов прибавится. Рядом сидит мой кот и грызет мои пальцы. Думаю, он тоже недоволен и с радостью станет вашим сообщником. И... пишите мне. Я все-таки хочу попросить прощения.

Эпиграф первый: «Ты слишком красив», - забавно слышать подобное от бога. Если с тобой, то исправно в вересковый мёд дорога. (из тайных записок одной модели) Эпиграф второй: Sic itur ad astra. Так идут к звёздам.

Он проснулся от резкой боли в руках. Простонав что-то сквозь сухие и неплотно сжатые губы, Тсунаеши попытался приподнять тяжелые веки. Да и тело было таким же тяжелым, непослушным, будто чугунным. - Не поднимайся. Я вправил тебе плечо и зашил, перевязал ладони, но для тебя лучшее сейчас - это отдых. - Раздалось откуда-то неподалеку. Услышав голос Кёи так близко, Савада даже не вздрогнул и не удивился. Наверное, за то время, что его доставали эти двое - Хибари и Мукуро - он уже успел привыкнуть к тому, что они всегда рядом. Надо же. Под затылок легла осторожная прохладная рука, но Тсуна и вздрогнуть не смог. Поморгав, он устало посмотрел на бокал перед носом и слегка приподнялся, так как без воды, кажется, он бы тут же потерял сознание. Обычная вода показалась настолько вкусной, что мальчишка потянулся за чужой рукой с пустым бокалом и замычал. - Нельзя. - Кёя легко улыбнулся и позволил себе лишнюю приятную мелочь - самыми кончиками пальцев огладил горячую кожу, массируя и расслабляя. Жгучая золотая медь переливалась и ластилась к пальцам, будто созданная лишь для ласки. - Поспи еще. Немного смутившись, Тсуна исподтишка огляделся, стараясь не встречаться взглядом с моделью, и произнес хрипло: - Не хочу. Раздался шумный и будто отчаянный вздох, а у Тсунаеши вдруг расширились в ужасе глаза - осознав, как приятно становится от касаний и поглаживаний прохладной ладони, у него чаще забилось сердце. ДА ОНО БУХАЛО ТАК, ЧТО ПОЛПЛАНЕТЫ СЛЫШАТЬ ДОЛЖНО! Попытавшись вывернуться из недообъятий Хибари, юноша заметался, не зная куда деться. "Только бы он не узнал! - Савада скинул с себя душное покрывало и постарался отползти к другой стороне широкой кровати, - Странно, странно, странно... почему я разволновался как влюбленная девица?! Ха?!" Кёя больше не улыбался. Посчитав себя виноватым, он осторожно и медленно отстранился, поднялся, глядя на возлюбленного такими глазами, что кажется, грусть всей вселенной поселилась именно в них! Как тяжело, как мучительно и тепло он смотрел - как не хотелось видеть этот взгляд!.. - Я принесу сменную одежду. - И брюнет, двигаясь, как обычно, грациозно и почти соблазнительно, покинул чужую для рыжего комнату. Этот дом вызывал странное и весьма стойкое ощущение чуждости. Помещение, в котором он проснулся, не было ни просторным, ни богато украшенным - но в каждой детали, в каждом мелочи словно сквозило что-то. Это что-то будто кричало: "Я - из дома Хибари Кёи! Во мне есть вкус!" И Тсунаеши, который в подобных вещах неплохо разбирался, отчаянно пытался подавить в себе уважение и почти понимание. Если бы он был Кёей, он бы тоже создал это место таким, таким и никаким другим. Кроме кровати, рассчитанной, похоже, (мальчик покраснел), на оргию, зеркала и двери в гардеробную здесь ничего не было. Из открытого окна лился свет, нежный и немного сиреневатый - выглянув на улицу, Дечимо понял, что окно являлось не окном, а аркой, ведущей на балкон, а балкон, в свою очередь, укрыт от неба фиалкового цвета витражами. Балкон выходил в маленький внутренний дворик, и когда Тсунаеши, сверкая зачарованной улыбкой от открывшейся красоты, замер - нежная ткань занавесок мазнула по щекам - Хибари решил не беспокоить его. Последний долго стоял в дверях и смотрел на полуголого, измученного мальчишку. Фигуру Савады-Примо окутывало сапфирно-солнечное сияние, а в яркой шевелюре будто поселились огоньки фей - так вспыхивали и переливались пряди. Кёя отвел взгляд, потому что сердце вдруг сжало отчаянной хваткой горячая ладонь: красивый и чужой. "Всегда не мой". - Сядь, пожалуйста. Я помогу переодеться. - Мальчик вздрогнул, резко обернувшись, и залился краской. Он замотал было головой и забормотал "Не стоит, я сам", как модель стремительно подошла, схватив его за подбородок, и, впиваясь прямо в глаза своими грозовыми глазами, отчеканила: - У тебя ожоги второй степени, пулевое ранение и вправленное плечо. Ты сейчас так же слаб, как новорожденный котенок. Ни одеться, ни умыться, ни поесть ты не сможешь сам. - Они и стояли так - на ширине ладони, соприкасаясь руками и почти смешивая дыхание друг друга; и, не тая греха, Тсуну подобное неожиданно разволновало. - Я помогу тебе, поэтому, прошу, не отказывайся и будь послушным. Большой палец необдуманно начал поглаживать чуть остренький подбородок, и зрачки Савады расширились. Как загипнотизированный он кивнул. И необычайно нежные, такие же прохладные ладони заскользили по его коже. Вроде бы не гладили и не ласкали, но опустивший взор мальчишка ощущал, как они касались. Как пробирались под кожу. Как били током и уносили боль. Как добирались до сердца. Как любили его от макушки до каждого дрожащего волоска. ... остервенелое чувство предательства разливалось в груди оттого лишь, что Тсуна забывал с этими руками их же давнюю грубость; "лишь себя не предавайте" - и Савада остро понимает, что заповедь нарушена, и тот выстрел на самом деле с ним что-то сделал. Кёя не был больше чужим, и просто так не отмахнуться... - Посмотри на меня. - Савада вздохнул, впившись больными ладонями в ставшую жесткой кровать. - Тсунаеши, подними веки и посмотри на меня. Ну же. - Мягкий, почти что шелковистый голос обволакивал и по бережности не уступал рукам их обладателя. Как некстати вспомнилось собственное, данное еще в начале этого сложного пути, обещание не сдаваться и быть храбрым, быть сильным. Недомолвки никогда не обретут силы настоящих слов. Недомолвками этого давнего клубка проблем не расплести. Тсу еще раз глубоко вздохнул и открыл глаза - но не утонул. Тонут от любви или ненависти, тонут во взоре. Тсуну пронзило чем-то горячим и, кажется, электрическим, под самое сердце. Хибари заговорил, уронив руки по бокам от сидящего мальчишки, и он заглядывал снизу вверх в карий, как плавленый шоколад, взгляд: - Ты не будешь смущаться и шарахаться от меня, как от монстра. Я уже знаю все твое тело. - Тсунаеши дернулся, заалев с быстротой взрыва. Но не отвернулся, поскольку сказанное было правдой - ужасной, томительной и уже давно осознанной правдой. - Я переодену тебя. Я накормлю тебя. Я помою и перевяжу тебя. Я выслушаю и буду честен с тобой, и мы сядем и поговорим - просто и без обиняков выскажем все и все обсудим, хорошо? Отвернувшись, Савада немного погодя кивнул. Шорохом по комнате прокатилось тихое "спасибо". Так в этот день они впервые пришли к соглашению. Помогая одеть на себя рубашку, Тсуна усиленно хмурился и пытался построить план, по которому нужно беседовать с Хибари. Пока получалось что-то вроде "Спросить о состоянии здоровья - узнать, как там остальные - вычислить, когда меня отвезут в Токио - и, что сомнительно, попросить у Кёи прощение за все эти мафиозные делишки". Но на последнем мысли спотыкались. Гиперинтуиция давно говорила своему обладателю, что Реборн - не обычный магнат и гений модельной индустрии, но верить в подобное не хотелось до последнего, ведь Реборн все еще оставался его отцом. Хотя все уже зашло чересчур далеко - пострадали люди, которые оказались случайными свидетелями, обычными людьми. Теперь Тсунаеши знал, что по возвращении первым делом серьезно переговорит с отцом. Это больше не пугало, и Савадой с удивительной ясностью осознавалась собственная ожившая решительность. Кёя поднялся, и они молча пошли на первый этаж обедать. Перед Примо легла тарелка с горячей, исходящей паром овсянкой, и молодой Вонгола неприязненно и неосознанно скривился. - Сок, молоко, чай? - Высокая и статная фигура брюнета казалась неожиданно гармоничной на фоне кухни. Савада прикинул, как это круто, когда о тебе заботится кто-то вот такой, могучий, сильный и красивый, и когда смотрит вот так каждый раз. Юноша смутился от подобных мыслей и тихо ответил: - Сок. - Легкий стук бокала о стол, а потом перед сутулым и уставшим рыжим парнем появились еще бутерброды и какой-то аппетитный салат с водорослями. Дечимо попытался осторожно и быстро избавиться от овсянки, но перемотанные ладони - словно специально замотанные наглухо - не дали и шанса. Хибари с легкой и смешливой улыбкой смотрел за потугами рыжего зверька, сейчас очень похожего на бурундука или хомяка. Тот поднял карий взгляд, замер и смутился. И в груди у обоих разлилось разной степени тепло. Они почти не говорили, и один явно избегал встречи взглядов. Но от мысли, что в доме они одни и у них есть еще полдня и ночь - Кёя ощущал себя почти преступно счастливым. Он подавил дрожащий вздох и подошел к уставившемуся в стол парню; Саваду хотелось смутить еще сильнее и не смущать совсем. Но в модели, будто уже привыкшей чувствовать себя виноватой, взыграл здравый смысл, и Хибари не стал подходить к Тсуне со спины и кормить, изредка прижимаясь всем телом... Брюнет присел ближе к углу, сбоку, осторожно взял ложку и зачерпнул каши. Каша же полезна для больных. Если он начнет игру под названием "Скажи "А-а-а", то разговора начистоту потом скорее всего не получится... а покормить Саваду с ложечки хочется до томительного сладостного меда на языке - и Хибари сдерживается, без слов поднося ложку к чужому рту. Он долго и внимательно смотрит на мягкие и чуть пухлые губы малыша. И Тсунаеши чувствует это, прячет взгляд, старается не двигать челюстью, но раз от раза только натыкается глазами на белоснежное запястье с часами и почти незаметным легчайшим загаром. Никогда раньше он не задумывался, насколько нежная кожа у его работника. "Когда-нибудь, когда-нибудь уж точно..." - боясь выдать сокровенные мысли, Кёя произносит совсем другое, почти не осознавая смысла слов и будто медитируя на одном виде мальчишеских губ: - Потом нужно поменять повязки, а перед этим, желательно, сходить в душ. Савада замер с открытым ртом и во все свои невозможные глаза уставился на Хранителя: - Н-нет! Кёя зачерпнул еще овсянки и сдержал понимающую улыбку чеширского кота. Вновь поднял взор, второй раз остановившийся на губах. - Хорошо. Просто перевязка. "Когда-нибудь я закусаю эти губы до крови. Когда-нибудь, уж точно, я буду целовать их до нехватки воздуха, до стонов и мольбы. Долго. Раз за разом, проникая языком так глубоко, как только смогу. И он не будет против". Удовлетворенный собственными мыслями, брюнет продолжил свое нелегкое дело, раз за разом прикидывая, каков на вкус может быть Тсунаеши сейчас. Не тогда, в прошлом, когда на языке тлел вкус похоти и боли, а ныне. Карамельный и тягучий, с остринкой, чем-то цитрусовым и медовым, может быть с... - Давай поговорим сейчас? - Отодвинув от себя тарелку, Савада строго и почти сурово посмотрел куда-то в лицо Кёе, но не встречаясь с ним взглядом. Аппетит пропал при одной мысли о том, что случилось перед пробуждением и перед тем, как его ударил Реборн. Ками-сама, да ему плечо продырявили! И как, КАК только он мог сражаться так, будто всю жизнь в боксерский клуб ходил?! Хибари, конечно, не даст ответов на все вопросы, но хоть что-то он же должен знать?.. - Согласен, но у меня условие. - Положив руки на прохладную поверхность стола, модель бегло оглядела интерьер и прислушалась к себе: тихое умиротворенное озеро внутреннего мира вдруг возмутило что-то. - Не избегай разговоров о нас. Обо мне и тебе, Тсуна. - Карий против серого - извечная борьба двух врагов и друзей, когда один катастрофически contra, а другой до крайности pro. Савада слегка поморщился – не неприязненно, не болезненно, а просто от прозвучавшего «нас». Отлично, теперь ему от угрызений совести не сбежать и когда-нибудь все равно придется поговорить с внутренним «я» начистоту о том, что Кёя больше не чужой. Сверх того, он будто стал его – Тсуны – частью. Волнительно-неожиданно-горячо-томительно. - Хорошо. – Савада согласился тихо и краем глаза заметил еле заметную в уголках глаз (о боже, какими глубокими они становились при взгляде на него – обычного мальчишку!) и губ. Губы у Хибари были тонкими и красиво, вовсе не хищно вылепленными. Но они изгибались в усмешке и кривились от ненависти, как изгибается натягиваемый для выстрела лук. Неожиданно подобное пришлось Тсунаеши очень по душе. <О.Черт.> Все-таки мотнув головой, и оттого не заметив легкого понимания во взгляде модели, мальчишка задал первый вопрос: - Ты знал про связь моего отца с мафией? - Нет. – Хибари вздохнул, прекрасно сознавая, что ложь на данном этапе их отношений только все разрушит, и быстро прикидывая в голове менее болезненный для Тсуны путь. Совсем немного недосказанности, но честность в каждом произнесенном слове – едва ли подберешь сейчас выход получше. – Ходили, конечно, слухи, но они всегда есть вокруг успешных и известных. Даже про меня некоторое время назад говорили, будто я тайный киллер, скрывающийся за красивым личиком. Только после появления Бьякурана я впервые услышал про то, что Реборн-сан является главой мафиозной семьи. Ты п… - Главой мафиозной семьи? – Подбородок Савады странно дернулся, и стул с громким звуком упал на пол. – ГЛАВОЙ МАФИОЗНОЙ СЕМЬИ?! – Рыжий вскочил, ударив ладонями по столу, качнулся вперед, глядя перед собой гневными, но вместе с тем пораженными глазами. Пальцы его рук подрагивали, то и дело норовя сжаться в кулак, но лишь чуть-чуть подаваясь, ужасно ноя – их будто окунули в кислоту, и повязки совсем не помогали. Он одновременно смотрел на Хибари и вместе с тем, совсем не видел его. Тсуна просто не знал, что сделать и как себя вести. <Замечательно>. Кёя поджал свои красивые губы, в доли секунды оценивая ситуацию, а после вдруг растворяясь в воздухе. Конечно, он просто двигался настолько быстро, что у Тсунаеши в его состоянии всего лишь не было возможности уследить за перемещениями брюнета. И из яростной прострации Тсуну вывело именно это неожиданное ощущение – когда к твоей спине прижимаются, нет, КОГДА В ТЕБЯ ВЖИМАЮТСЯ, когда прохладные ладони скользят по твоим предплечьям и рукам, чужой подбородок еле задевает чувствительное плечо и влажное, безумно горячее дыхание прямо в ухо, в ставшее вмиг чувствительным ухо… - Успокойся. – Почти по слогам. Тсунаеши вздрогнул. Тсунаеши неосознанно выгнулся. Тсунаеши, пытаясь избежать касания, непроизвольно вжался в чужие бедра. <О. Черт. О, БОГИ, ОН - ИДИОТ>. - Успокойся. – «Еще одно мгновение, - захлебнувшись вздохом, подумал Хибари, - только мгновение, не больше». – Сядь, пожалуйста. Я все тебе расскажу, и потом – уже после – ты будешь крушить и ломать, и яростно кричать, и тревожить ожоги на руках. Но только – потом. Замерев, Савада низко опустил голову – Хибари видел часть заалевших щек – и как-то сдавленно кивнул. Потянув носом сливочный мед медных волос, модель резко отстранилась. Нехорошо. В груди от сладости слишком болезненно ныло и, стекая дрожью куда-то вниз, скручивалось в обжигающий, перехватывающий дыхание комок. - Насколько я понял, твой отец только лишь пытался тебя уберечь, оттого и молчал. – Хибари, не отводя медленно потухающего взгляда от зверька, вернулся на свое место, - Но мне больше ничего не известно про твою семью. В этом я честен. Савада еще сильнее навалился на поверхность стола, на ноющие руки, еще ниже склонил голову. Он почти прошептал: - А Бьякуран? Ты ведь узнал его… - Он однажды назначил мне встречу и рассказал, что Реборн Примо… кто он такой. Он также указал на то, что ты – его наследник, пусть и не кровный, и он приехал в Японию взглянуть на тебя. Через пять минут молчания Тсу разбито кивнул. - А Емитцу? Кёя вздохнул, ощущая глубокую ненависть к Внешнему советнику. - О нем мне известно еще, пожалуй, меньше тебя. О его связи с семьей я не знал, и о его знакомстве с твоим отцом – тоже. Савада опустил лицо в ладони, сгорбившись. Хранителю до тянущей под ложечкой жути захотелось его обнять, сжать, укусить. Но он позволил себе лишь легко погладить мальчишку по рыжей голове и на выдохе произнести: - С отцом ты поговоришь завтра. А сейчас пойдем в душ. – Улыбка. Плечи Тсунаеши вздрогнули, и тихое, с только зарождающимся протестом, отрывистое «Нет» потонуло в ладонях. - Да. Тсуна мотнул головой, не отрывая лица от бинтов. - Да. – Немного более настойчиво и улыбчиво. - Нет. – Громче. - Ничего не знаю. - Нет! – Тсунаеши резко вскинулся, рассержено посмотрев прямо на Кёю. И у Хибари перехватило дыхание от такого открытого, смущенного Савады, от его поджатых соблазнительных губ, чуть прищуренных, с огоньками детского недовольства глаз, от упрямо обозначившейся линии скул. Хотелось впиться в эти губы и искусать их. Нельзя, чтобы у кого-то был такой рот. Рот, который хотелось поглотить, в котором нужно тонуть и давиться сладостью. Глаза Тсунаеши расширились. Он заметил голодный этот взгляд. <Ну. Уж. Нет>. Савада нахмурился еще сильнее и твердо произнес: - Нет. Никакого душа. Мы договаривались! - Но раз уж разговор о нас мы оставляем на потом, то нужно же чем-то заняться. – Хибари открыто улыбался, и Савада заметил, что очень редко видел на лице своей модели такую открытую и по-доброму насмешливую улыбку. – А если ты не хочешь в душ, (будто кот, который боится воды), то заставь меня передумать. Тсунаеши стал еще мрачнее и отвернулся.