You see the whole world burning

Они с Ратисом как раз сидели в малой библиотеке, за бодрящим топальским обсуждая поправки в последнем переиздании «Проповедей...», когда в комнату неожиданно ввалился Лларен. Именно что ввалился: виновник переполоха, казалось, с трудом стоял на ногах, и плечи его дрожали от прорывавшегося наружу хохота; он буквально звенел от смеха — всеми своими серёжками, подвесками и прочей мишурой, которой вечно обвешивался, точно бретонское майское древо. – И тебе доброго вечера, Тирано, – с притворной строгостью поприветствовала его Ишрун. – Ты что, наконец-то впервые разглядел себя в зеркало и понял, насколько нелепо выглядит этот твой золотой зуб? Чего ты так веселишься? Лларен с шумом приземлился на свободное кресло и уж открыл было рот, чтобы ответить… но очередной приступ ржания, устыдивший бы даже его небесного покровителя, не дал весельчаку вымолвить ни слова. Чтобы добиться ответа, Ишрун уже готова была применить меры порадикальнее, но, к счастью, Ратис её опередил, по своему обыкновению переходя сразу к сути. – Что за книга? – спросил он, отставив в сторону бокал, и Ишрун впервые обратила внимание на то, что Лларен заявился к ним не с пустыми руками — или, вернее, на то, что «содержимое» его щедро окольцованных рук было довольно-таки необычным. Ещё несколько лет назад Ишрун не упустила бы возможности сдержанно поинтересоваться, умеет ли Тирано вообще читать. Они не очень-то ладили поначалу, и юной орчанке потребовалось немало времени, чтобы понять, что этот мутный тип с повадками сороки и языком пьяного сапожника – отличный мер... и совсем не дурак. Ишрун привыкла видеть его то с кипами бумаг, то с толстыми бухгалтерскими книгами и обычно старательно не обращала на них внимания: финансы по-прежнему были для неё тёмным — грибным! — лесом, и заполнять этот пробел в своём образовании, провоцируя Лларена на очередной полубезумный разговор о числах, она не рвалась… Но нынешняя его добыча и правда была необычной: маленькой, тощей и в вырвиглазно-яркой обложке. И как только Ишрун этого не приметила? Лларен же, снова проигрывая битву со смехом, поднялся со своего места, дополз до Ратиса, сунул тому в руки открытую книгу и, тыкнув пальцем в какое-то место, полузадушенно прохрипел: – Читай! И Ратис невозмутимо взялся читать… и озвучил такое, что Ишрун даже перестала следить за Ллареновыми передвижениями: – Глубокий волнующий голос Пепельного Поэта играл на струнах моей души ничуть не менее искусно, чем его чуткие длинные пальцы ещё недавно играли струнами лютни. Новый его рассказ ошпарил мне сердце, словно кувшин кипятка. Каждое его слово всё глубже утягивало меня в Каирн Душ, пусть даже с самого первого взгляда я поняла, что этот мужчина был предназначен мне, как Массер – для Секунды. Ох, эти глаза цвета кровавого заката над Красной горой… глаза, от жара которых безудержно распустились цветы нашей страсти! Сколько же женщин прежде меня разрезали себе руки об эти острые, как серые скалы, скулы? А сколько – сломали неверные ноги, с размаху рухнув в фояду морщинки на благородном высоком лбу? Сколько сгоревших от страсти сердец окрасили пеплом эту атласную кожу? Сколько отчаянных взглядов запуталось в солнечной рыжине этих роскошных волос, нисколько, впрочем, не прячущих мужественный размах его по-эльфийски острых ушей? Мужественный размах ушей сразил даже Ратиса: он с шумом захлопнул книгу и глубоко вздохнул, словно бы пытаясь себя успокоить… но всё же не выдержал и, запрокинув голову, расхохотался. Ишрун, как ни постыдно было это признать, сдалась куда раньше — ещё на фояде морщинки, — и, впиваясь зубами в кулак, тщетно пыталась перебороть рвущийся из груди хохот. Лларен уже даже не смеялся — лишь всхлипывал и иногда подвывал, как хорошенько побитая жизнью собака. «Мужественный размах» лишил всех троих остатков самообладания. Ишрун совсем потеряла ход времени — время бессильно захлёбывалось в их дружном хохоте. Стоило кому-то из троицы хоть ненадолго вынырнуть из истерики, как остальные тут же снова затягивали его в пучину. Ишрун даже не подозревала, что смех бывает настолько заразен. Она успокоилась, только когда окончательно выдохлась: бессильно откинулась на спинку кресла, оттёрла проступившие от смеха слёзы, прикрыла глаза… – «Оттенки пепла 2: Страсть под двумя лунами», – задумчиво проговорил Ратис, и Ишрун была настолько измучена смехом, что даже не сразу поняла, что это – название злополучной книги. – Откуда она у тебя? – Посыльный принёс, – откликнулся Лларен. – Ещё с утра, вместе с морнхолдскими письмами и прочей хренью. Но я зашвырнул на стол и забыл: обычный серый пакет, даже без подписи. А вечером вскрыл наконец, а внутри – Это… И карточка, «Серджо Тирано от поклонницы», – не без гордости бросил он вслед. – Хорооошая поклонница, – протянул Ратис, – жаль, что анонимная. А в других местах всё так же… узнаваемо? – Угу. Даже слишком – не исключая и кое-каких деталей его биографии. Старым «Оттенкам» подобное и не снилось. Этот комментарий резко остудил обстановку. В разное время и в разных обстоятельствах, но всем троим доводилось читать оригинальные «Оттенки пепла» за авторством Э. Леонар — слишком заметную роль в судьбе дорогого им мера сыграла эта злосчастная книга. И то, что кто-то написал на него сатиру, щедро сдобрив её полуправдой и озаглавив «Оттенками пепла 2», по-настоящему тревожило. Ишрун ни за что бы в этом не призналась, но у неё самой была и другая — и очень личная! — причина для тревожной неловкости. Она слишком хорошо помнила, каково быть пятнадцатилетней влюблённой дурочкой; ей нравилось думать, что этот этап своей жизни она переросла, но ещё недавно Ишрун могла бы подписаться под каждой цветистой метафорой, зачитанной Ратисом. – И что теперь? – спросила она, нахмурившись. – Будем искать автора? – Неаккуратные поиски могут привлечь ненужное внимание, – не согласился Ратис. – Я бы предложил дождаться возвращения нашего Пепельного Поэта. Мне почему-то кажется, что он обязан что-то об этом знать. А пока… Ратис многозначительно замолчал, но тёмный блеск его глаз красноречиво напомнил Ишрун: да, она и правда живёт среди коварных и подлых тёмных эльфов, так и норовящих засадить своему ближнему нож в спину! Лларен тоже прекрасно понял это невысказанное предложение. – Открой-ка сначала «Сладкое блюдо страсти», – посоветовал он, сверкнув своим золотым зубом. – А дальше пойдём уж как карта ляжет, добра тут надолго хватит. Ратис без лишних слов зашелестел страницами, а Лларен тем временем нагло стащил у друга недопитый бокал и с комфортом устроился в своём кресле. Да, коварство и подлость сынов Морровинда воистину не знает пределов! Но Ишрун, замеревшая в предвкушении, была этим фактом более чем довольна... По возвращении «Пепельного Поэта» ждал воистину незабвенный приём.