Sometimes I feel like I trusted you too well Sometimes I just feel like screaming at myself Sometimes I'm in disbelief I didn't know Somehow I need to be alone. Иногда я чувствую, что слишком много доверял тебе. Иногда я хочу просто накричать на себя. Иногда я нахожусь в непонятном самому себе недоверии. Так или иначе, мне нужно побыть одному. Linkin Park — Don't Stay
Огни города, в который превратилась Коноха, были ей почти незнакомы. Сакура стояла у окна в своей комнате, наблюдая за освещёнными и отреставрированными лицами Хокаге, что в некотором роде духовно оберегали место, которое каждый бесстрашно защищал, а кто-то без лишних колебаний отдал жизнь за эту деревню, и всё ради безопасности и процветания будущих поколений. Этот монумент Харуно помнила иначе: дополнением было лицо Какаши-сенсея, что немного резало глаз, но — и в чём она неоднократно убедилась — ко всему можно привыкнуть. Однако в том, что Коноха уже не была той деревней, которую Сакура помнила до нападения Пейна и до начала войны, сомнений не было. Отличалось почти всё: от инноваций с дизайном ландшафта города и главной торговой улицы до мест, где раньше росли деревья. Даже Академия была построена в новом районе и визуально не напоминала то, что всплывало в детских воспоминаниях Харуно. Разумеется, это здание было большим, и одной из целей проекта было улучшение системы обучения будущих шиноби, а для этого требовались самые современные залы тренировок, но без того громадного дерева у входа, без тех старых качелей, на которых Узумаки… Нет, она не станет думать об этом — прошлое не изменить. Сжав пальцами правой руки локоть, Сакура отвернулась от ночного пейзажа, вспомнив, что в комнате она находилась не одна: на краю кровати сидела Ино, бесцеремонно рассматривая каждую вещь из гардероба, которым её подруга обзавелась в Суне. — И всё же мода у них не самая… — вздохнув и не завершив мысль, она бросила шаль на кровать, явно не отыскав в куче одежды что-то достойное восхищения. — Сплошь платки, майки, шорты… — Это пустыня, а не город модных бутиков, что ты ожидала? — хмыкнула Сакура. — Что-то интереснее пропитанных песком тряпок, — закатила глаза Яманака. — Но не будем о печальном, давай рассказывай, какая она — жизнь в чужой стране? Чуть вскинув бровь, Харуно присела на свободную часть кровати, взяв в руки ту самую шаль, которую отбросила Ино, и начала вдумчиво сжимать материю, наматывая её на руку, пока в голове всплывали разные, не похожие друг на друга ответы на вопрос. Самым правдивым было определение «иная», но Яманака не отстанет, ведь этого мало для удовлетворения её любопытства. Разумеется, ей, как лучшей подруге, не хотелось слушать о прорывах в медицине или о волонтёрстве, которым Сакура занималась в свободное время. Тут почти неуловимым подтекстом в вопросе был намёк на личную жизнь Харуно — глобальные и государственные проблемы никого не интересовали, ведь это дела Каге. И пока внизу на кухне, подобно пчёлке над праздничным ужином, трудилась Мебуки, а Шикамару достаточно громко обсуждал какую-то статью из последнего выпуска газеты с Кизаши, Ино решила первой узнать подробности о чём-то эксклюзивном, чтобы утолить жажду сплетен и перейти на новый уровень беседы — приступить к работе свахи, которой Яманака активно занималась последние годы, и отношения Нары и Темари были тому примером. Она хотела знать, были ли у Сакуры поклонники и, может, ответила ли её подруга в том провинциальном и пустынном месте кому-то взаимностью. С ответом на эти вопросы Ино предстояло вкусить немного горького разочарования, потому что Сакура, как настоящий трудоголик, занималась в Суне исключительно карьерой и миссией, с которой её туда отправили. Времени на личные отношения, даже если и возникали ситуации, что могли перерасти в нечто большее, чем просто дружба, у Харуно не было, точно как и желания. Наконец, она просто знала, что не сможет так легко забыть Учиху, и пока её внутренний мир удерживал тот искусственно созданный баланс, Сакура не собиралась что-то менять, даже для знатных женихов. Многие в Суне перешёптывались о том, что, возможно, сам Казекаге, который необычайно часто проводил с ней время, был заинтересован в иностранке. Сакура знала, что между ней и Гаарой никогда не было ни намёка на любовь, лишь взаимоуважение и понимание, так как гибель Наруто была для них одной болью на двоих. Ино подобных отношений не понять — сомнений не было, поэтому Харуно пыталась тщательно обдумать свой ответ, прежде чем сболтнуть нечто нелепое, за что в будущем будет неловко. — Хотя знаешь, давай потом об этом поговорим. Ты, несомненно, очень устала с дороги и хочешь отдохнуть, тем более твоя мама зовёт всех к столу, — внезапно сменила тему Яманака, поднявшись с кровати под звуки отдалённого голоса Мебуки. — Завтра мы идём на шоппинг, так что набирайся сил! Будем обновлять твой гардероб, а эти вот лохмотья в топку самолично выброшу… Продолжая тараторить, она направилась к двери, жестикулируя и размахивая длинными светлыми волосами, будто пыталась привлечь к ним внимание, в чём была вся Ино: видимо, их глупое детское соперничество никуда не делось. Покачав головой, Сакура последовала, совершенно не удивлённая поведением подруги, за исключением неожиданной смены темы разговора, и всё потому, что она слишком хорошо знала Яманаку: та явно пыталась не затрагивать деликатный предмет обсуждения, которым, очевидно, был Саске-кун. Сакура хоть и провела в Конохе после возвращения считанные часы, но уже успела заметить, что никто не спешил заполнять пробел о его судьбе, даже Ино, которая первой рассказала бы об Учихе всё, что знала. Подобного поведения стоило ждать от родителей, но не от лучшей подруги, поэтому Сакура подозревала, что на беседы о Саске-куне наложили табу, и узнавать всё придётся лично у Хокаге. Спускаясь по ступенькам, Харуно погрузилась в раздумья, мысленно распланировав свои дальнейшие действия, на пути которых был один и тот же пропускной пункт — Какаши-сенсей. Только после беседы с ним она сможет окончательно решить, что делать со своей жизнью, в какую сторону двигаться, чтобы не казаться опустошённой внутри куклой, которая носит маску вежливости изо дня в день. — Милая, ну что вы там спрятались, остынет же, — промолвила Мебуки, вытирая руки полотенцем. — Садитесь, девушки, садитесь, — подгоняла она, указывая на свободные места. — Всё выглядит очень аппетитно, Мебуки-сан! — потянув руку к ближайшему блюду, сказал Чоджи. — Я с этим ожиданием у ворот проголодался, да так, что готов быка сожрать. — В таких деталях мы, пожалуй, не нуждались, — вполголоса произнёс Шикамару. Заняв своё место, Сакура чуть растянула губы в усмешке, молча поддерживая светлый тон праздничного ужина и дружеских разговоров. Чета Харуно очень старалась украсить дом к возвращению единственной дочери, и, насколько Сакура поняла, Ино с ребятами помогали им в этом нелёгком деле, потому что на дальней стене висели огромные фиолетовые банты, что не были частью декораций Мебуки. Родные и друзья были искренне рады тому, что Сакура вернулась домой, — это было заметно по блеску в их глазах, по улыбкам, — вот только для самой виновницы торжества эта суматоха казалась лишней. Хотелось вернуться к себе в комнату и остаться в глухой тишине, к чему она привыкла за годы, проведённые в Суне. Не прошло ещё даже суток с момента её прибытия домой, а Сакура уже видела, что ей придётся буквально уживаться с родителями — дополнительная проблема, которой хотелось избежать. Она любила их, но сомневалась в том, что ей позволят свободно дышать и заниматься интересующим её делом. Хотя совершенно не исключено, что Кизаши и Мебуки также изменились, привыкшие к жизни без своего ребёнка. Возможно, они не станут вмешиваться в личную жизнь уже взрослой дочери, но лишь время покажет, которая из теорий в голове Сакуры окажется правильной. Встретив взгляд счастливой матери, она механически улыбнулась в ответ: может, не всё так плохо, как показалось.***
Вечер поглотил мир неожиданно. Хатаке не успел поднять голову, чтобы отвлечься от работы над документами, как за окном небосвод приобрёл сумеречные оттенки — оранжевый, плавно переходящий в тёмно-фиолетовый, а после и вовсе ночь в мгновение ока окутала Коноху. Огни города виднелись из окна его кабинета в резиденции, напоминая своим тусклым светом о том, что пора заканчивать рабочий день и отправляться на заслуженный отдых. Вот только взглянув на календарь, что был на столе, и увидев сегодняшнюю дату, обведённую двумя разными цветами, Какаши вспомнил, что на этой усталой ноте его задания на день не заканчивались. Кроме возвращения Сакуры, на фоне которого он мимолётно показался, и нескольких совещаний, а после планировки весеннего фестиваля, оставался ещё визит в тюрьму Конохи. Этот поход был в своём роде обязательным, так как Хатаке, отметившись, писал краткий отчёт по Учихе, рассылая его остальным Каге, но с другой стороны, Какаши сам хотел проведывать бывшего ученика. В данном желании не было сентиментальности, просто он считал, что для них обоих подобные встречи были чем-то отличающимся от их привычных реалий, эдакий перерыв в приевшейся рутине. Поэтому, немного поправив бардак на столе, Хатаке направился к выходу из кабинета, чтобы поставить в последнем задании на день мысленную галочку и наконец отправиться спать. Он неспешно передвигался освещённой фонарями улицей в сторону огромного кирпичного здания, которое находилось неподалёку и своим строгим очертанием, а также решётками на окнах отпугивало жителей. Скорее, они предпочитали не замечать тот факт, что проходили мимо высоких каменных стен тюрьмы; скрытая за огромными деревьями, она не сразу бросалась в глаза, и это было чуть ли не самым важным во время дизайна и постройки, ведь многие люди неоднократно высказывались о том, что размещение тюрьмы на территории Листа — это плохая идея. Они не хотели, чтобы преступников держали так близко к их детям, особенно такого человека, как Саске. Хатаке это понимал, но поступил вопреки мнению жителей, так как видел в возведении этого здания не только политическую выгоду, но и, что скрывать, личный интерес. За пределами Конохи он не смог бы контролировать содержание Учихи, не смог бы так часто лично наведываться к нему, чтобы составлять те нелепые отчёты для остальных Каге. Они были важными — тут ничего не попишешь, ведь подтверждали послушание Саске, а значит, могли быть использованы в повторном суде как доказательства. Разум Какаши всё ещё вертел эту идею об апелляции, но уже не так рьяно: занятый другими делами, требующими незамедлительного разрешения, он не мог акцентировать своё внимание на Учихе. Но надежду и планы он не оставлял, ведь всему своё время. Остановившись у огромных закрытых металлических дверей, он осмотрел каменную стену, что возвышалась над прохожими, и надпись, сообщающую, что в этом закрытом секторе работали агенты АНБУ, специально собранные для охраны и соблюдения порядка в тюрьме. Посторонним вход в это место был запрещён, обычный гражданин мог войти на территорию лишь с разрешением от Хокаге. Но так как Хатаке подобное официальное одобрение от самого себя не требовалось, он смело подошёл к дверям, постучав пару раз, чтобы охрана по ту сторону услышала и пропустила его внутрь. Откидное окошко на мгновение открылось, а затем захлопнулось, но послышался скрежет металла, после чего немного приоткрылись двери — достаточно, чтобы пропустить внутрь человека. Какаши прошёл, соблюдая абсолютное спокойствие. О его визите охрана всегда знала заранее, поэтому возглавляющий ночную смену не был удивлён — напротив, скорее всего, дожидался прихода Хокаге весь день. Осмотрев небольшой двор, Хатаке успел заметить слой лепестков сакуры на брусчатке, который сюда из-за стены занесло ветром. Навстречу уже шёл командир отряда охраны, которым обычно был кто-то из АНБУ. Его лицо скрывала маска, но экипировка отличалась от типичной для его ранга, больше напоминая обычную одежду полевого шиноби. За спиной виднелась рукоятка катаны, и Какаши надеялся, что такой боевой настрой здесь соблюдали всегда, а не только в дни его запланированных визитов. Надо бы заявиться без предупреждения, чтобы полюбоваться суматохой, и, усмехнувшись под маской от собственной глупой идеи, Хатаке ступил вперёд. — Добрый вечер, Хокаге-сама, — обратился к нему мужчина в маске. — Мы ждали вашего прихода чуть раньше. — Так уж получилось, ребята, замотался с работой. — Понимаю, вам сюда. — Это я знаю, спасибо, — ещё раз улыбнувшись, он направился к восточному крылу тюрьмы. Дорогу к камере, в которой держали Саске, он знал наизусть. Временами казалось, что Хатаке мог даже во сне пройти все те коридоры и остановиться у той единственной, изолированной от остальной тюрьмы, комнаты. Такое размещение вносило немного спокойствия в работу персонала, так как многие опасались Учихи, что было неудивительно. Они считали, что печати, которые Каге наложили на тело Саске, не влияли на его Кеккей Генкай, а посему он мог свободно пользоваться своим Шаринганом или Риннеганом, чтобы подчинять слабых духом шиноби, помещать их в иллюзии и заставлять делать недопустимые вещи, точно прислуживать ему. Всё это было абсурдом, но суеверных людей переубедить было сложно, и самым лучшим способом оказалась полная изоляция камеры Саске от остальных заключённых. Даже охрана предпочитала не показываться в этом крыле чаще, чем того требовал устав и приказы командира. Они делали обход по расписанию, но дежурить у двери соглашались немногие шиноби, так как страх зачастую пересиливал, особенно когда была альтернатива — установить камеры наблюдения в коридоре. За записью было намного легче следить, чем стоять в пустом проходе, прислушиваясь к глухой тишине или отдалённым голосам бушующих от скуки заключённых. Какаши считал такой подход не шибко ответственным, но пока что молчал, ведь Саске держал слово, вёл себя образцово и не создавал проблем. — У вас ключ с собой? — обратился к нему человек в маске. — Разумеется, — спокойно ответил Какаши, засунув руку во внутренний карман жилета и достав оттуда ключ от двери камеры Учихи; второй хранился у начальника тюрьмы, и им пользовались только во время кормёжки заключённых, чтобы просовывать еду внутрь. Хатаке считал такой подход большой глупостью, особенно — если все эти молодые шиноби опасались за свои жизни при встрече с Саске. Он и без чакры мог одной рукой свернуть дежурному шею, если бы захотел, и то, что он этого за два года не сделал, доказывало его полное сотрудничество с альянсом и подчинение приговору суда. Обыкновенное окошко в двери разрешило бы проблему, но, к сожалению, в Стране Огня царила не диктатура, и Какаши не мог свободно указывать каждому, что и как делать. Человек, что был назначен советом Пяти Каге начальником тюрьмы, был родом из Кумо, а значит, в его же интересах было спровоцировать Саске на неверный шаг. Хатаке не мог оспорить это решение своим аргументом, мол, раз тюрьма в Конохе, то и персонал должен быть набран исключительно из шиноби этой деревни. Райкаге такие намерения показались слишком скрытными, точно Какаши пытался что-то провернуть за спинами остальных членов Союза Шиноби. Поэтому, в отличие от суда, это голосование не пошло на пользу Конохи, и Каге пришли к соглашению, что представители каждой страны будут занимать ту или иную позицию в руководстве тюрьмы. Так уж получилось, что сотрудник из Кумо был назначен начальником, а всё ради того, чтобы Эй меньше совал свой нос в дела Листа. Пока что они с этим Кииоши Вада уживались неплохо, без инцидентов, хоть Какаши и был проинформирован о том, что именно пытался сделать Кииоши под предлогом задержки с доставкой новой двери для камеры Учихи. Всё это было хитрой уловкой, на которую Саске было приказано не попадаться, ведь один неверный шаг — и его казнят без разбирательств. Победа в суде не значила, что его оставят в покое. — О длительности визита вы знаете, Хокаге-сама, — будто между прочим промолвил шиноби в маске. — Отчего же не знать, — хмыкнул в ответ Хатаке, в очередной раз удивляясь, что некоторые личности, работающие здесь, были ещё способны найти к чему придраться, даже в беседе со всезнающим Хокаге. — В таком случае я вернусь через час. Указав жестом на дверь, за которой находилась камера Учихи, он развернулся и неспешно направился в сторону развилки коридора. Хатаке мысленно посчитал до пяти, еле заметно пожав плечами, а затем вставил ключ в замочную скважину, повернув несколько раз, чтобы открыть проход в изолированную комнату. В кромешной тьме не было видно совершенно ничего, но это нисколько не пугало Какаши. Он закрыл за собой дверь, спрятав ключ в карман, и прошёл немного вглубь помещения, присматриваясь к кровати, что стояла в углу. Лунный свет, что фактически не пробивался в камеру Саске, освещал лишь нечёткую тень, сидящую у дальней кирпичной стены. По неизвестной причине Учиха предпочитал вечерами не зажигать лампу. Если подумать, то во время каждого визита Какаши он неподвижно сидел на одном месте, изредка переводя пустой взгляд на посетителя. Они почти не разговаривали, точнее краткий монолог Хатаке было сложно назвать полноценной беседой, ведь Саске предпочитал отмалчиваться. Он не возражал этим редким встречам, но и не рвался с диалогами, не расспрашивал о жизни бывших друзей или о переменах в деревне, в мире. Какаши не был удивлён: в конечном итоге за стенами этой комнаты у Саске никого не осталось. Ни родных, ни лучшего друга, а те, кому он был хоть немного небезразличен, были связаны по рукам, сделали для него всё, что могли, на том верховном суде. Ожидать большего он не мог, так зачем интересоваться тем, чего никогда не увидишь, что не станет частью твоей жизни? — Доброй ночи, Саске. Голос Какаши прозвучал в гробовой тишине как-то непривычно: спокойные нотки резали слух, но он знал, что через несколько минут привыкнет. Из-за того, что его камера была в отдалённом крыле тюрьмы, Учиха нечасто слышал полноценную речь, лишь обрывки разговоров охраны, когда ему приносили завтрак и ужин. Поэтому монолог Хатаке служил неплохим напоминанием, чтобы не казаться диким зверем, услышь он человеческую речь, скажем, в день повторного суда или во время визита медкомиссии Союза Шиноби, члены которой раз в год осматривали печати Каге. Его единственный посетитель подошёл ещё ближе, держа руки в карманах штанов. Саске пристально наблюдал за ним, присматриваясь к каждой детали, потому что знал, что очень скоро его взору придётся вновь изучать лишь окрашенные в серый цвет кирпичи. Хатаке остановился посреди помещения, взглянув на окно, расположенное почти под потолком. За два года в роли Хокаге он внешне почти не изменился, разве что тёмные круги под глазами выдавали настоящее положение вещей. Рутина буквально высасывала всю жизненную энергию: Какаши убивался от количества работы, а Саске пытался не сходить с ума в клетке. Определённо, поворотами, которые сделали их судьбы после войны, они оба не были довольны, вот только у Хатаке было больше шансов изменить свою повседневность, в то время как Саске для перемен в своей придётся разрушить хрупкий мир и спокойствие, образовавшиеся между странами за последние пару лет. — Решил проведать тебя и заодно взглянуть, как тут обстоят дела, — вполголоса продолжил Хатаке после длительного молчания. — Стабильно, — сорвалось с губ Учихи, чему он сам был удивлён. — Вада по-прежнему пытается спровоцировать тебя? В ответ последовало лишь молчание, и Какаши мог смело рассматривать это как «да». Саске не был многословен, и то, что он что-то произнёс, вовсе было приятной неожиданностью, которую Хатаке рассматривал, как воспламенившийся внутри непоколебимой душевной пустоты Учихи фитилёк. Несомненно, произошло нечто, что задело интерес Саске, раз он на секунду изменил себе, но выдавливать этот факт расспросами Какаши не хотелось. Каждый имел право на тайны, ведь кому будет приятно осознавать, что миру о нём известно абсолютно всё? Хатаке знал, что никто бы не захотел добровольно стать открытой книгой, посему клевать Учиху хитрыми уловками и вопросами не было смысла. Он имел право на приватность, даже если Какаши и было чересчур интересно, что же заставило его бывшего ученика интересоваться миром за пределами тюрьмы. Пораскинув уставшими мозгами, Хокаге попытался придумать тему разговора, которую можно было бы развить, а не превратить в очередной монолог. Из всего, что теоретически могло хоть как-то привлечь внимание Саске, было возвращение Сакуры в Коноху и новости из логова Орочимару. С какой темы начинать? Одна не лучше другой, и Хатаке на миг задумался о том, с каких слов завязать эту нетипичную беседу. Поток его мыслей прервал тихий и хриплый голос Учихи: — Слышал, Харуно вернулась в деревню. — Да, сегодня утром, — не удивлённый тем, что даже в камеру к Саске пробрались слухи, спокойно ответил Хатаке. — Держи её подальше от этого места. — Ты прекрасно знаешь, что никто, кроме меня, не может тебя навещать. Чтобы Сакуре разрешили приходить сюда… нужен весомый повод, причём такой, чтобы все Каге единогласно подписали разрешение. Как-то я не представляю, что должно произойти, чтобы Эй согласился впустить к тебе в камеру постороннего человека. Действительно, придумать такой сценарий даже если бы очень хотелось, сложно. Лорд Эй в своей позиции был непреклонным и непоколебимым, а без его подписи, если следовать всем формальностям, разрешение на вход в это помещение не получить. Какаши понимал, что Саске всё это знал, и, видимо, его просьба касалась не столько попытки добыть разрешение у Пяти Каге, сколько возможной попытки Сакуры найти окольные пути, лишь бы только увидеться с ним вопреки запрету суда. Да, Хатаке думал об этом и понимал, что Харуно, в зависимости от своих планов на будущее и степени решительности, могла кинуться воплощать в жизнь подобную авантюру, но пока Какаши с ней не поговорил, пока не убедился в своих домыслах — гарантировать именно такое развитие событий он не мог. Всё же утром Сакура показалась ему повзрослевшей, и он надеялся, что не только внешне. Она в прошлом продемонстрировала свою проницательность и способность сохранять ясность ума, так что сомневаться в ней не было причин. Хатаке верил, что, даже если такие мысли и промелькнут в голове Харуно, он сможет её образумить раньше, чем она наломает дров. Опять же, за два года могло произойти слишком много перемен, она могла вполне испытывать ненависть к Саске, и это будет приемлемо, это будет нормально. Вздохнув, Какаши поднял руку, потирая переносицу пальцами. Наверное, сегодняшний визит будет кратким, так как усталость брала верх и всё, чего ему хотелось — это распластаться на своей кровати. Отвернувшись, Хатаке сделал шаг в сторону запертой двери, нащупывая пальцами железный ключ в кармане. — Приближается следующий медосмотр, — точно забыв о таком важном событии, Какаши открыл дверь, придерживая край рукой. — Постарайся удовлетворить их требования. Этими словами он надеялся донести до Саске идею — старую, как противостояние между кланами Сенджу и Учиха: не показывать истинное положение вещей, особенно навязанным врачам, которые пойдут отчитываться остальным Каге. Им не обязательно видеть Саске в здоровом физическом состоянии, а он, если память Хатаке не изменяла, даже находясь в тюрьме, не позволял своему телу терять форму. И ещё один небольшой нюанс, который был Какаши очевиден, но ни он, ни Саске не решались затрагивать данную тему во время этих кратких встреч: Учиха давно нашёл способ, которым мог ослабить печати Каге. Вполне вероятно, что даже сейчас Саске находился перед ним в полной боевой готовности, но он выбирал мир — не очередную войну. Как долго он сможет держать себя в руках? Хатаке не знал, но всё же своими наблюдениями не делился с остальными Каге, так как считал, что после такого явного предательства Саске перестанет доверять ему. Что лукавить, он сам себе бы больше не доверял, если бы предал ученика. С силой Шарингана Учихе не составит труда поместить кучку заумных врачей в лёгкое гендзюцу, чтобы преобразить свой внешний вид в болезненный облик, таким образом сохраняя свою тайну. — Понял, — кратко ответил Саске. Чуть больше открыв дверь, Какаши вышел в коридор, поспешно поворачивая ключ в противоположную сторону, чтобы всё было исполнено по протоколу. Замерев у прохода, осмотрев оба конца коридора, где пока не виднелся силуэт пообещавшего вернуться за ним АНБУ, он прислушался к тишине западного крыла. Странно, что ему вдруг захотелось вот так стоять неподвижно как столб и, совершенно ни о чём не размышляя, слушать ночную тишину. Наверное, от такого интенсивного режима уже сдавали нервы, и любые моменты бездействия приветствовались, даже если это со стороны казалось странным. Определённо, если тот АНБУ сейчас появится в коридоре, он посчитает поведение Хокаге чудным: стоять с потерянным видом в тёмном проходе, почти прижимаясь к двери, — вот так слухи пойдут по тюрьме. Но Хатаке было наплевать, ведь в этом месте и без его скромной персоны хватало инцидентов для обсуждения. — Просто заткнись, усуратонкачи… Голос заставил в груди Хатаке что-то вздрогнуть, так как он совершенно не ожидал услышать баритон Учихи. Насупив брови, Какаши вслушался в глухое безмолвие, чуть ли не прижимаясь ухом к поверхности двери. С кем он мог разговаривать, если в камере никого больше не было? Какаши был на все сто процентов уверен в том, что это помещение было полностью изолировано от остальной части тюрьмы; также на стенах нарисовали мощные печати и возвели барьеры, которые активировались бы, если б кто-то попытался проникнуть в комнату или покинуть её. Единственное, что не спровоцировало бы эти техники — подлинный ключ, которым можно было открыть эту дверь. Возможно, он настолько устал, что ему послышалось, будто Саске что-то сказал, но Хатаке не привык сомневаться в своей адекватности. Он определённо слышал чёткую фразу, произнесённую голосом Саске. Конечно, от постоянного одиночества можно вполне начать разговаривать с самим собой, и удивляться тут особо нечему. Вдруг Учиха выражал свои мысли вслух, что тут криминального? Вот только необычным было последнее из трёх слов: Саске так называл лишь одного человека в этом мире, и причин для подобного обращения у него больше не было, ведь Наруто умер. Так зачем он приказал Узумаки закрыть рот, если тот давно отбыл на тот свет? Прищурив глаза, Какаши на мгновение задумался, а после, мотнув головой, поспешил к выходу, намереваясь добраться домой как можно быстрее, чтобы освежить свои мысли здоровым сном. Вполне возможно, что ему послышалось; определённо нужно больше отдыхать.