Сильных духом подчиняет любовь

Part of me won’t go away Every day reminded how much I hate it Weighted against the consequences Can’t live without it so it’s senseless. Часть души сожжёт меня, Напоминая ежедневно, как ничтожен я, И не зная, что есть последствия, Вовлекая меня в бесчисленные бедствия. Linkin Park — Part Of Me

      Иногда ему казалось, что он прирос спиной к своему рабочему креслу, что стены кабинета Хокаге медленно двигались, перемещаясь ближе к центру помещения, выдавливали воздух, точно пытались замуровать между столом и высокими стопками рабочих документов, что располагались по обе стороны Хатаке. Пустые контейнеры из-под еды переполняли урну, на диване лежало несколько сменных комплектов одежды и накидка Хокаге для важных встреч, рядом с ней — красная шляпа.       Было заметно, что он всё больше времени проводил в залах для собраний, поэтому кабинет превратился в место, где можно перекусить, подремать пару часиков и уединиться, но ненадолго, ведь Шикамару с первыми лучами солнца стучал в дверь, и новый день начинался по избитому сценарию, что вот уже больше месяца управлял жизнью Какаши. Сегодняшний не стал исключением: Хатаке только за полночь освободился от обязательств и наконец присел.       Он всей душой ненавидел эту чёртову рутину, которая не позволяла ему наладить отношения с Сакурой, затягивала в пучину всё глубже, откуда не было спасения, но он понимал, что, кроме него, никто не сможет добиться поставленной цели: справедливости для Саске и Сакуры. В подобные минуты мысли о будущем мира шиноби, что формировалось на глазах, вдохновляли и подталкивали к действиям — от разрешения конфликта зависело многое, в том числе судьба Страны Огня, за которую Какаши отвечал головой.       Он не мог просто так отвернуться от проблемы, что частично возникла по его вине: если бы он был абсолютно честен с Сакурой во всём, что делал, некоторых ошибок можно было бы избежать, в том числе её прямого участия в побеге Саске и дальнейших приключений политического характера. Хатаке понимал, где оступился, но было слишком поздно исправлять ошибки, а значит, необходимо сосредоточиться на том, что ещё можно спасти.       За последний месяц они добились многого — это положило начало чему-то большему, и Хатаке понимал, что работы с попытками вывести всё к верному пути невпроворот. Какаши был рад, что обзавёлся поддержкой хотя бы половины шиноби Конохи, готовых выступить на поле битвы, если понадобится. Кто-то согласился из личных побуждений, кто-то из финансовой выгоды — его это пока не волновало, ведь лучше так, чем один в поле воин.       Он до последнего будет надеяться, что они смогут разобраться без завязки нового военного конфликта, но Райкаге и его союзники всё время увиливали от конкретных ответов и не соглашались на откровенный диалог в присутствии остальных членов альянса и Союза Шиноби. Эта отсрочка сперва не вызывала подозрений, но после повторных ответов в подобном ключе Какаши понял: их водили за нос, и Эй давно чётко для себя решил, что хочет разрешить проблему грубой силой — просто ждал полной готовности своей стороны. В тот момент дипломатия полетела в окно, но это не значило, что Хатаке согласен с таким раскладом.       Он находился под бдительным прицелом многих недоброжелателей, ожидающих, когда же Рокудайме оступится. Хождение по тонкому лезвию заставляло Какаши жертвовать многими вещами, в том числе самым дорогим, что у него было: отношениями с Сакурой, которые застряли на неприятной ноте. После их разговора на Острове Гор, когда она была готова добровольно сдаться, протянула перед ним руки, чтобы Хатаке смог исполнить свой долг, они не обмолвились ни словом. Было странно, будто они оба избегали этого разговора и посему молчали.       Какаши хорошо понимал, почему между ними всё скатывалось вниз и норовило разбиться вдребезги, но не мог пока что предпринять радикальные меры, чтобы исправить положение. Его распоряжением стал неопределённый домашний арест Учихи и Сакуры с разрешением покидать дом только ночью, но не пересекать границ деревни. Она должна проводить время в апартаментах Хокаге, а Саске — в её старой квартире, но Какаши знал, что это далеко не так. Учиха днём скитался в резиденции, следил за продвижением дела и планами Нары, а это значило, что Сакура запиралась в своём старом доме, изолируясь от всех, даже от Какаши.       Она сказала, что, когда он определится, что ему дороже, они смогут поговорить. Проблема заключалась в том, что Хатаке не мог отрубить что-то одно в пользу иного: разум убеждал, что лучший способом помочь ей — подавление конфликта с Райкаге, а сердце мучило и тянуло к Сакуре, твердило, что сейчас он должен проводить время рядом с ней. Какаши мог только представить, что ей приходилось переживать изо дня в день, особенно в контексте восприятия всей ситуации её родителями. За последние три года он успел подметить много разных нюансов о чете Харуно, и не все ему нравились.       Мебуки и Кизаши не были плохими людьми, тем не менее совершенно не понимали дочь, и пусть с момента возвращения Сакуры из командировки в Суне они пытались исправиться, выразить поддержку, любовь и даже понимание, они так и не смогли уловить суть характера дочери. Их родственная связь почему-то не подключалась в подобных недоразумениях, и Харуно оказывалась одна, с гордо поднятой головой принимала негодование родителей и, несомненно, не понимала, почему те отказывались взглянуть на вещи с её стороны. Признаться, Хатаке считал, что их демонстративно улучшенное общение с дочерью отчасти завязано на помолвке Сакуры с человеком, носящим титул Рокудайме.       Мнение окружающих и статус в обществе ценились четой Харуно, как ничто иное в мире, поэтому дочь, опозорившая их таким неожиданным поступком, несомненно удостоилась скандала. Они вряд ли прониклись её мотивацией, ведь освобождение нукенина затмевало любые благие намерения Сакуры, даже когда те касались попытки спасти отряд Хокаге от врагов. Так не делалось, это было ниже её достоинства, неподходящий её статусу поступок — Какаши буквально слышал крик Мебуки в ушах, отчего по спине прошла волна неприятной дрожи. Он вступился бы за Сакуру, если бы не был поглощён спасением мира от назревающего конфликта.       Он защищал бы её от всех напастей, если бы не был прикован к этому креслу невидимыми цепями. В душе Хатаке оправдывал свою отстранённость тем, что делал абсолютно всё, что в его силах, чтобы оглашённая на весь мир отступницей Сакура могла прогуливаться улочками Конохи хотя бы ночью, и пока в ситуации с Райкаге не стояла жирная точка — она свободна. Альтернативой было заточение, и даже не в местной тюрьме: Саске и Сакуру отправили бы в Замок Хозуки в Скрытой Траве, и он никак не смог бы повлиять на это решение из-за поправок Райкаге, внесённых три года назад.       С точки зрения Какаши, его вовлечение в защиту учеников наглядно демонстрировало, насколько они ему дороги и чем он готов рискнуть ради Саске и Сакуры. Оставался вопрос личного характера, который Хатаке изредка мысленно поднимал, уставший после бесконечных собраний, планирования тех или иных встреч, обсуждений запасных стратегий действий, в случае если что-то пойдёт не так, и первого избранного курса действий. В мгновения, как это, когда оставался наедине с мыслями, он пытался обдумать свои отношения с Сакурой и либо возмужать и решиться принять на себя весь её гнев, либо оттягивать это столкновение. Не жаждущий новых конфликтов, особенно с ней, Какаши нейтрально держался в стороне.       Он также заметил, что Сакура не стремилась мириться с ним, никак не навязывалась и даже не показывалась в стенах резиденции. Это не казалось ему странным, но также подталкивало к размышлениям: неужели она настолько сильно обиделась на него, что теперь не желала с ним видеться? Ответ можно было узнать, просто побеседовав с ней; вздохнув, Хатаке задумался, было ли его молчание разумным поступком. Когда он вспоминал их последний разговор, в груди всё резко обрывалось, и глухая пустота буквально вымещала любое желание продолжить ту беседу.       Какаши не мог как-то загладить вину, исправить просчёты, неверные рассуждения о том, как она могла поступить, с кем общалась бы, или избавить от той недосказанности, что разрушила доверие между ними. Отстроить это будет сложно, но Хатаке готов попытаться, если поймёт, что Сакуре это нужно. Они помолвлены, странным образом то кольцо ещё не полетело в него, дверью никто гневно не хлопал. Может, это можно рассматривать как знак: Харуно обижена, подавлена, но не настолько, чтобы разорвать с ним абсолютно все узы? Опять же, иного способа, кроме как побеседовать с ней, чтобы узнать, что к чему, не было. Какаши в очередной раз вздохнул, откинув голову на спинку кресла, повернувшись лицом к широкому окну.       Он пропустил важную дату на календаре. В прошлом году день рождения Сакуры проходил в кругу лучших друзей: праздновали до утра в новой части Конохи, некоторые товарищи, к примеру Рок Ли, слегка перебрали алкоголя, и другим пришлось успокаивать его, после и вовсе тащить до дома. Тот наутро клялся, что в голове полный пробел, связанный со всеми поступками предыдущей ночи, очень извинялся, но ребята вспоминали тот день исключительно как весёлый, наполненный улыбками и горами подарков. На контрасте праздник в этом году Сакура встречала в одиночестве.       Она вряд ли отправилась к родителям, Ино и ребята занимались своими делами, исходя из слов Шикамару, никто особо не хотел вмешиваться в происходящее из-за неприятности всей ситуации. Какаши понимал их: в данный момент Сакура вряд ли желанный гость в чьём-то доме. Значило ли это, что она в очередной раз скиталась ночными улочками под звёздным небом? Саске кратко поделился с ним тем, что знал о состоянии Харуно пару дней назад, чтобы хоть как-то пролить свет на её самоизоляцию. На пути в резиденцию Какаши не повстречал её в тёмных переулках — так может, она отправилась бродить среди небоскрёбов? Мотнув головой, он повернулся, услышав стук в дверь.       — Хокаге-сама, вы здесь? — раздался приглушённый голос Шизуне.       — Да, проходи.       Она отворила дверь, заполнив на мгновение тёмное помещение ярким жёлтым светом из коридора, поспешив прикрыть её, чтобы погрузить всё обратно в полумрак. Подступив ближе к столу, Шизуне озадаченно осмотрела стопки бумаг, что за время отсутствия Какаши скапливались и нуждались в подписи и печати. Когда-то она помогала Цунаде-саме с административными делами и из личного опыта знала, что такое бумажная волокита уровня Каге. Остановившись по другую сторону рабочего стола, она сложила руки перед собой, пристально изучив уставшего Хатаке. Взгляд её чёрных глаз пронзал его, точно рентген, что даже на секунду стало неудобно.       Шизуне всегда была верным товарищем, никогда не увиливала от правды, поддерживала и понимающе относилась к темам, за которые Какаши обожал корить себя, — так может, и в этот раз дружеский совет Като поможет ему разобраться в том, что происходило в его личной жизни, потому что с каждым днём ранее выстроенный баланс склонялся не в пользу Сакуры, и это сводило Хатаке с ума. Он хотел понять некоторые аспекты женской логики, рассуждения, что отличались от его, как день от ночи, чтобы осознать, что происходило в голове Харуно. Покосившись на Шизуне, которая выглядела крайне вдумчивой, он вполголоса промолвил:       — Только не говори, что произошло что-то непредвиденное, требующее моего вмешательства.       — Нет, Какаши-сама, просто пришла спросить, как вы, — усмехнувшись, ответила она.       — Вот как…       Она изучала его уставшее лицо, скрытое под маской, но даже в полумраке было заметно, что Хатаке истощён, опустошён и слегка растерян, что Като впервые замечала за этим человеком. Нахмурив брови, точно пыталась понять, что конкретно задевало Какаши, она задумалась обо всём, что произошло с того дня, когда Сакура устроила на рабочем месте аврал в попытке избавиться от желания повидаться с Учихой. Возможно, тот совет Шизуне оказался лишним: не надо было подталкивать её к визиту, что в итоге разрушил их с Хатаке налаженную жизнь. Это заставляло Като задуматься, как повернулась бы ситуация, если бы Сакура не прислушалась к ней и продолжила сопротивляться ломке любопытства, ведь Харуно тогда была решительно настроена противостоять самой себе. Кто же знал, что всё выльется в это бездонное, поглощающее и сжигающее море лавы.       — Бывало лучше, — внезапно ответил Хатаке, заставший её врасплох.       Шизуне совершенно не ожидала, что он воспримет её беспокойство серьёзно или что ответит на нелепую попытку позаботиться о нём издалека, ведь никак по-иному не могла этого сделать. Было уже привычно столько лет молча наблюдать за отношениями Какаши и Сакуры, изредка выслушивать переживания подруги за связь с мужчиной, что был настолько старше её, успокаивать Сакуру, но она никогда не замечала ни намёка на неуверенность Хатаке в этой истории. Он всегда был ведущим в их отношениях, более опытным, мудрым и терпеливым с Сакурой. Бесценно, что такой удивительный мужчина смог показать Харуно сторону настоящих, здоровых отношений, особенно после её страданий из-за первой болезненной любви к Саске. Но в какой-то момент между Какаши и Сакурой что-то заметно переломилось, и это определялось невооружённым глазом, особенно после их возвращения в Коноху месяц назад.       — Что-то случилось?       Какаши немного склонил голову, сперва не ответив. Он не привык делиться личным со всеми подряд. Хватало Шикамару, который стал свидетелем той неприятной беседы со старейшинами, да и Нара не был близоруким — понимал, что между Хатаке и его невестой помутнела вода, но предпочитал не вмешиваться в чужие семейные проблемы. Какаши не винил его за такую логику, однако изредка очень хотелось поговорить с кем-то, чтобы кто-то просто выслушал и не осудил. Не обязательно советовать или поддерживать ту или иную сторону конфликта, но послушать и вместе помолчать — Хатаке не отказался бы от такого друга.       Ощущая на себе взгляд Шизуне, он пытался обдумать, насколько разумным будет её назначение на подобную роль, ведь она в первую очередь хорошая подруга Сакуры и, несомненно, уже многое выслушала на эту тему, так зачем нагружать её лишними проблемами. И всё же ком в горле подталкивал к обратному: больше адекватно поделиться переживаниями не с кем. Гай не поймёт сути терзаний, Саске наименее заинтересован в беседе по душам, тем более Какаши подозревал, что Учиха не станет как-то разглагольствовать обо всём — он на стороне Сакуры в любом раскладе.       Саске в последнее время был очень вовлечён во всё, что касалось их с Сакурой будущего. Он не показывал этого, не привлекал внимание окружающих, но Хатаке давно заметил молчаливое присутствие Учихи на собраниях шиноби Листа; к его удивлению, наследник клана ещё ни разу не высказался, полностью игнорировал косые взгляды недоброжелателей и покидал помещение первым, что Какаши даже глазом моргнуть не успевал. Это не было похоже на Саске, которого он помнил, но, может, такие перемены даже к лучшему: Учиха хотя бы не создавал проблем, и за это Хатаке был благодарен. Всего несколько раз Саске пересёкся с ним на минутку, чтобы косвенно сообщить о самочувствии Сакуры.       Этого было достаточно, чтобы Какаши в очередной раз подметил заботу Учихи о ней, скрытую точно в тени, но в своей манере искреннюю. Это настораживало. В прошлом он оказался бы вне себя от счастья, ведь перемена отношения Саске к Сакуре была важной темой, потому что Харуно боролась за подобное отношение и уважение почти всю жизнь, в чём ей в своё время помогал Наруто. Но в свете помолвки Какаши не знал, что думать. В голову пробирались едкие мысли о том, что Ямато отчасти прав: Саске мог испытывать что-то совершенно новое к Сакуре, далеко не платоническую любовь и не безобидную дружбу. Просто он мастерски скрывал всё от окружающих.       Надо быть глупцом, чтобы не вспомнить их сложные чувства друг к другу из прошлого: Учиха всегда защищал её, тайком, в своей манере жестоко, но его действия всегда подчёркивали неоднозначную заботу о Харуно, ещё со времён, как они сформировали Команду 7. Но теперь он не прятал этого, точнее, почти не скрывал, ведь только бдительно наблюдающий за Учихой, хорошо знакомый со сложным характером Саске смог бы подметить эти перемены. Какаши однозначно всё заметил и не знал, что думать: мог ли Учиха влюбиться в Сакуру? И если да, знала ли она об этом? И если знала, то ответила ли на чувства Саске? Нахмурив брови, Хатаке чуть покачал головой: он сводил себя с ума неизвестностью.       — Какаши-сама, вы можете мне доверять, — продолжила Шизуне, обойдя его рабочий стол, чтобы остановиться в паре шагов от кресла, в котором он сидел. — Я просто хочу помочь.       — Мне кажется, я её теряю, — как-то глухо промолвил Хатаке.       — Вы о Сакуре?       — Больше в этом мире терять мне некого, — хмыкнув, печально усмехнулся он. — Я не могу исправить ситуацию, и это строит между нами барьер.       — Ну… — вздохнув, Шизуне прислонилась бедром к краю стола, сложив руки под грудью. — Это началось ещё до того, как вы вернулись с Острова Гор.       — Считаешь? — вдумчиво промолвил Какаши.       — Мне кажется, это я случайно подтолкнула её к тому, чтобы сходить повидаться с Учихой. Она ведь была решительно настроена сопротивляться любопытству. Извините меня.       Чуть прищурившись, Шизуне отвернула голову немного влево, кратко вздохнув, рассматривая огромные свитки, что торчали из вазы в дальнем углу комнаты как карандаши в стакане. Она всегда считала Какаши достойным мужчиной, который заслуживал счастья после всех невзгод и трагедий, что произошли в его жизни. Когда Сакура несколько лет назад поделилась с ней новостью, что у них с Хатаке завязался роман, Шизуне была рада. Двое дорогих ей людей отыскали в этом жестоком мире своё маленькое счастье: хотелось искренне ликовать и поддерживать их. Никакие преграды в виде разницы в возрасте и возмущения определённой части жителей Листа не заставили их свернуть с пути, и это было достойно восхищения. Однако камнем преткновения стал Учиха Саске.       Признаться, Шизуне всегда на задворках мыслей хранила опасение за то, что их внезапное, как снег летом, счастье могло столь же стремительно развеяться пылью, и для этого достаточно возобновлённого общения между Саске и Сакурой. Странная уверенность Какаши в том, что Харуно переросла свою любовь к последнему из клана, всегда слегка озадачивала Като, ведь такие сильные чувства невозможно забыть или списать на шутку. За прошедшие годы Сакура проделала колоссальный труд в попытке подавить всю боль, безнадёжность и подстроиться под новую жизнь, но как только представился шанс — она загорелась желанием настолько сильно, что Шизуне в тот момент поняла: их отношения с Хатаке лишь отчасти искренние. Сакуре просто хотелось элементарно почувствовать себя женщиной хоть раз в жизни, поэтому она, наверное, и согласилась, невзирая на всю эгоистичность идеи, на моральные препятствия, что ей довелось преодолеть в этом выборе. Като не могла осуждать подругу за желание быть счастливой, и всё же.       — Не важно, кто и как создал эту ситуацию, ведь прошлое уже не изменить, — нарушил тишину Хатаке. — Ты не со зла ведь подтолкнула её к тому решению, да и я…       Она промолчала. Умышленно — нет. Шизуне и вовсе старалась не влезать в чужие отношения, но ей было больно смотреть, как такой достойный человек, проникшийся чем-то обворожительным и мимолётным, теперь страдал. Возможно, у Какаши и Сакуры действительно был шанс на светлое будущее и он ещё поборется за свои чувства, однако… Учиха Саске всегда был тем самым «но», что разделяло прошлое и настоящее, а теперь грозило повернуть ребром будущее. Пока он жив и ходит по земле, дышит, его сердце бьётся, Сакура не сможет принадлежать другому мужчине. Хатаке, наверное, и сам заметил эти перемены в отношениях между его учениками, может, ещё не связал все факты на определённой основе, что Шизуне казалась очевидной: за время путешествия между Саске и Сакурой что-то случилось, потому что вернулись они в Коноху точно соединившимися частями целого. Это не бросалось в глаза, потому что Сакура нигде не появлялась, но Като успела отметить перемены в подруге сразу после их возвращения, когда та пришла в больницу на медосмотр.       — Вы беседовали с ней? — поинтересовалась Шизуне.       — Нет, — честно ответил он.       — Почему?       — Я… мысленно списываю всё на занятость, и это действительно так, я ведь не сижу днями без работы, но на самом деле я боюсь испортить всё ещё больше, чем есть. Там, на острове… Сакура повела себя, как совершенно незнакомый мне человек. Я не знал, как поступить. Логичным стало оставить её в покое, чтобы охладила пыл, успокоилась.       — Мне кажется, этого как раз делать не надо было… — поджала губы Шизуне.       — Именно это я твержу себе, когда обдумываю ту чёртову командировку. Надо было остаться здесь, рядом с ней, отправить отряд на разведку и не влезать в то болото, — вздохнул Какаши. — Даже сейчас я должен быть рядом с Сакурой, а не сидеть в тёмном кабинете, утопая в работе.       — Так сходите к ней.       — Сейчас?       — Почему нет? Если будете игнорировать друг друга, проблема сама собой не рассосётся. Так хотя бы будете знать, обижается Сакура или уже нет, — пожала плечами Шизуне.       Хатаке вздохнул, немного расслабив плечи. Он понимал, что в этих словах была толика правды: бездействием и бесконечными размышлениями он ничего не разрешит, да и Сакура действительно давно уже могла перестать злиться. Если подумать, то он даже лично не поздравил её с днём рождения, хоть период запоздалости порядком вгонял в краску, но это отличный повод завести беседу. Какаши не понимал, почему следовал в этом вопросе какой-то юношеской логике и повадкам, но альтернативой были авторитетные манеры, которые Харуно вряд ли оценит, потому что он в том случае будет выглядеть, точно злой наставник, что пытается направить её на путь истины заумными беседами. Он должен опуститься до её уровня, отстраниться от режима правителя и побеседовать с Сакурой спокойно, выслушать и поддержать. Она вряд ли разнесёт здание в порыве негодования, ведь он ни в чём её не обвинял, просто хотел достичь понимания.       — Пожалуй, ты права, — подняв на неё взгляд, улыбнулся под маской Какаши.       Тёмные глаза Шизуне как-то странно мерцали в темноте, пока она терпеливо дожидалась его ответа и решения. Он раньше никогда не задумывался, но такая удивительная и умная девушка почему-то до сих пор была не замужем. Наверное, были причины, которые Хатаке не собирался сейчас обсуждать, но после сегодняшней беседы он был готов в любой момент отплатить Шизуне за её понимание и доброту, ведь краткий разговор на эту щепетильную тему и взгляд со стороны очень даже помогли ему решиться на то, что совершенно не должно было пылиться под вопросом столько времени. Он знал Сакуру и, возможно, именно поэтому боялся притрагиваться к столь деликатной теме, но рано или поздно, как сказал Шикамару, это необходимо урегулировать, поставить точку или же запятую, чтобы понимать, в каком направлении двигаться дальше.       — Тебя проводить до дома? — любезно спросил он, поднявшись с кресла.       — Нет, что вы, — чуть смутилась Шизуне. — Поспешите лучше к Сакуре.       — Хорошо, доброй ночи.       — Доброй, Хокаге-сама, — вполголоса ответила Като, наблюдая, как он передвигался к двери, скрываясь в коридоре. Опустив голову, Шизуне проигнорировала в груди странную пустоту, что выталкивала всю радость общения с Хатаке, напоминая, что она никогда не сможет открыться ему полностью, не сможет рассказать о своих чувствах, которые многие годы подавляла, об уважении, что испытывала, и насколько ей было больно смотреть на то, что Сакура неосознанно делала с их судьбами. Оставалось надеяться, что эти трое разберутся во всём без влекущих за собой катастрофических последствий.       Покинувший кабинет Хатаке направлялся в сторону лестничной клетки, чтобы подняться выше, к апартаментам Хокаге, и проведать единственную в мире женщину, ссоры с которой боялся больше потенциальной новой войны с Райкаге. По телу волнами пробегали мурашки, скорее, от нетерпения избавиться от давления в душе, что столько дней не давало Какаши свободно дышать. Он поступал глупо — для того чтобы понять всю инфантильность его поведения в прошлый месяц, не нужно беседовать со сторонним человеком, но Хатаке по-другому просто не мог. Ему необходимо обдумать многое, и, втянутый в это торнадо, сформированное из политической, дипломатической и военной непогоды, он просто не знал, что лучше: помочь и затем поговорить или же сначала беседовать и уже потом как-то помогать. Хотелось делать всё и сразу, но не получалось, потому что Сакура, если бы была готова к примирению, обязательно отыскала бы его.       Значило ли это, что она не желала разговаривать с ним на эту тему? Вот сейчас он узнает или хотя бы поймёт, как обстояли дела на личном фронте. Подступив ближе к входной двери, Какаши достал ключи и, пару раз повернув замок, тихо отворил её, пролив жёлтый свет из коридора в прихожую. Внутри было темно. Нахмурив брови, Хатаке запер за собой дверь, ступив на коврик, и щёлкнул включателем, чтобы озарить мебель в гостиной: на журнальном столике лежала раскрытая книга с закладкой меж страниц, рядом стояла чашка, а на спинке дивана был, точно откинутый резким движением, плед. Шторы и тюль, что скрывали большое панорамное окно и дверь, ведущую на балкон, были будто поспешно сдвинуты, словно кто-то недавно пользовался ими для проникновения или ухода из апартаментов. Тишина показалась Какаши угнетающей.       — Сакура?       Он снял обувь и ступил ближе к арке, ведущей на небольшую кухню, откуда пахло чем-то свежеприготовленным и где свет также не горел; повернувшись, Хатаке неспешно направился в сторону спальни, прислушиваясь к любым признакам жизни, но там тоже никого не оказалось. Харуно, видимо, вышла на очередную ночную прогулку. Вздохнув, он снял жилет, отбросив на спинку кресла, и подошёл к широкому окну, чуть отодвинув пальцами тюль. И почему он подумал, будто Сакура тихо-мирно просиживала дни в этих стенах? Она ведь имела право общаться с друзьями, гулять улочками деревни, в магазин сходить на худой конец, если не осталось в доме еды. Домашний арест, под который попали Саске и Сакура, не был каким-то жёстким, навязанным законом: он, по сути, и вовсе отсутствовал исключительно в переделах Конохи. И пока они соблюдали договорённость со старейшинами — всех всё устраивало. Тем не менее глубоко в душе всего на минуту Какаши надеялся открыть дверь дома и увидеть её на этом самом диване, улыбчивую.       В груди будто образовывалась странная впадина, что распространялась всё обширнее по телу, поглощая каждую наполненную надеждой на примирение клеточку. Какаши отвернулся от окна, плюхнувшись на диван, и приложил тыльную сторону ладони ко лбу, погружаясь в очередной вихрь размышлений. Он подозревал, что Сакура проводила большую часть времени в компании Учихи. Эту закономерность можно было вывести, будучи слепым, ведь их дружба, что завязалась на статусе нукенинов, и новое взаимопонимание, с одной стороны, тешили, но с другой — оставляли горькое послевкусие, и Хатаке не мог отмахнуться от очевидного факта: он ревновал Сакуру к Саске. Это было очень странно, и раньше он никогда бы не задумался всерьёз, что такое чувство могло его посетить, но это так: Какаши всё чаще размышлял о том, какие чувства Учиха испытывал к ней, и будто подсознательно ждал, что их дружба в любой момент могла перерасти в нечто иное.       Зажмурив веки, он попытался не подчиняться едкому чувству, что словно кислота расщепляло слаженность и здравое мышление. Хатаке не мог позволить себе стать одержимым этой идеей, потому что понимал: он станет ненавидеть Саске за то, что молча подозревал в том, доказательств чего у него не было. Какаши не мог запретить Сакуре общаться с наследником клана, ведь она не какая-то вещь, не предмет, за который они боролись. Необходимо понимать границы реальности и домыслов, которые под влиянием ревности превращались в навязчивую идею. Всё можно разрешить откровенным разговором с Учихой, ведь ему незачем что-то скрывать, но вряд ли Саске захочет обсуждать подобную тему, разве что начнёт первым из личных побуждений.       Разочарованный тем, что внезапная попытка поговорить и помириться с Сакурой провалилась, Хатаке попытался хотя бы поспать, чтобы утром с новыми силами приняться за бесконечную работу. Он на этой неделе обязательно ещё подберёт момент, чтобы пересечься с Харуно, но чутьё ему подсказывало, что это случится не раньше чем она того захочет. Судя по обстановке в этом жилище, она ушла недавно: чашка на столике была ещё тёплой от остатков чая. Вполне возможно, что Сакура просто избегала встречи с ним, и тут уже ничего не попишешь: она имела право делать всё, что захочет, потому что не его собственность, невзирая на помолвку и другие обязательства. Вздохнув, Какаши от усталости и ментальной истощённости незаметно провалился в сон, прогоняя едкие отголоски ревности, что всё больше пробивались сквозь эмоциональные барьеры.