***
В дождливый октябрьский понедельник после обеда в столовой, я, как обычно, из-под лба бросал короткие взгляды на сидящего за столом Исака в своей привычной компании друзей, в которой отсутствовал только Магнус. Это был один из тех редких дней, когда юноша меня не заметил. Я вяло перекатывал недавно купленную бутылку колы по столу, подперев голову рукой и едва себя сдерживая, чтобы не подойти, не схватить Вальтерсена за шкирку, не вжать в белую холодную стену и не простоять так до последнего, пока Исак в конце концов не рассказал бы, что между нами происходит. Вернее, почему так происходит. — Если ты хочешь оставаться незамеченным, то у тебя это плохо получается, — внезапно раздалось над головой. Я подскочил на месте от неожиданности, устремляя взгляд на незнакомую мне блондинку с ярко красной помадой на губах, которая так бесцеремонно, держа свой поднос с тарелкой практически съеденного салата и выпитой бутылкой минералки, уселась за мой столик да ещё и ослепительно улыбалась, как будто ни в чем не бывало. — Ты про что вообще? — Прикинувшись дурачком спросил я, сведя брови. На что блондинка только устало закатила глаза и демонстративно цокнула языком, вновь заговорив своим приторно-сладким, хуже, чем килограмм конфет, голоском: — Уже вся школа знает, что самый горячий третьекурсник запал на Исака Вальтерсена. И она говорила так беззаботно, словно это было в порядке вещей. Я, дико покраснев, нахмурился. В какой-то момент я вдруг стал тем неопытным девятнадцатилетним мальчишкой, удивить которого способна любая мелочь. Доселе я чувствовал себя так прежде только с Исаком, но эта девчонка вывела меня из равновесия всего парочкой фраз. — Я не горячий, и я не запал на Исака, — так по-детски попытался оправдаться я, на что блондинка напротив только иронично вскинула брови. Меня это возмутило: — и это не твое дело! Ты кто вообще такая?! — Нура, — просто и бодро ответила девушка, довольно протянув мне руку. Я ничего ей не ответил и руку не пожал, лишь одарив ее злым взглядом и отвернувшись, вновь принимаясь наблюдать за Исаком, который, к слову, поднявшись с места, собрался уходить. Но ее, похоже, мое поведение не задело. — Почему ты с ним просто не поговоришь? — Продолжала Нура, ковыряясь вилкой в салате. Мое нежелание общаться она, казалось, не замечала. — Если вся школа в курсе, то она также должна быть в курсе, что Исак от меня постоянно сбегает, — ответил я, сам не понимая, почему вдруг треплюсь об этом какой-то Нуре, которую знаю меньше трех минут. Наверное, потому что меня вся эта ситуация с Исаком просто достала. Я ни с кем не разговаривал об этом, даже с Хельгой и Мортеном, и мне не хотелось держать все в себе. И плевать, если завтра об этом будет знать весь город. — Все считают, что Исак гей, — просто заявила Нура, пожав плечами. — А Исак слишком зависим от мнения окружающих. Я вскинул брови. — Он боится быть геем, — поймав мое недоумение, беззаботно говорила Нура, жуя салат, — его в школе и так не жалуют, а вот тебя никто не осудит, даже, если окажется, что ты по мальчикам. Ты слишком смазлив, Эвен, и девчонки бегать за тобой в любом случае не перестанут в отличии от Исака, которого просто затравят. — Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты странная? — Отрешённо спросил я, на что Нура только загадочно улыбнулась. — И похуже называли. Но мне плевать, кто и что обо мне думает. В том числе и ты, Бэк Насхайм. Я сижу здесь с тобой только потому что вижу зародыш любви, которого вы с Исаком так беспощадно убиваете прямо сейчас. Я нервно провел ладонью по лицу, откидываясь на спинку дивана и складывая на груди руки. — Людям нужно больше разговаривать, — взглянув на наручные серебряные часы, сказала Нура, поднимаясь с места, — сколько бы проблем они бы избежали, если бы были немного проще. Поговори с ним, Эвен. И поговори где-нибудь вне школы. Я уверена, он тоже этого хочет. — Как хорошо ты с ним знакома? — Спросил я, но Нура уже взяла поднос: — Достаточно, чтобы знать, что вы можете спасти друг друга. Она ушла с этими словами, оставив обескураженного меня сидеть за столом в почти опустевшей столовой и недоуменно хлопать глазами ей в след. Я и сам знал, что мне необходимо с ним поговорить. И решил, что лучше всего это сделать, придя к нему домой. Я позвонил Хельге узнать адрес проживания Исака, чтобы пойти к нему прямо туда и поговорить во что бы то ни стало, но Хельга забросала меня вопросами по типу «Зачем тебе это нужно?» И когда я сдался, то ещё минут десять выслушивал ее тираду о том, что нельзя так просто взять и появиться в чужом доме. В итоге не из-за Хельги, но из-за собственного страха и незнания того, как бы я объяснился Исаку, эта идея быстро покинула мою голову. Но все случилось неожиданно. В момент, когда я вообще не был готов к разговору. Исак сбил меня с ног у выхода со школы, споткнувшись на лестнице. — Прости, — ошарашенно произнес Вальтерсен, уставившись на меня большими, округлившимися глазами и, пробормотав ещё что-то себе под нос, он уже метнулся было во двор, но я успел перехватить его за локоть, с силой дёрнув к себе. — Ты должен мне объясниться, — зло сказал я, раздражённо сжимая локоть Исака так сильно, что тот, поморщившись от боли, едва смог выдернуть руку, отвечая мне таким же гневным тоном: — Я ничего тебе не должен, Бэк Насхайм. — Хорошо. Я прошу тебя объясниться, — мягче произнес я, осознав свой прокол. Но Исак уперто молчал. — Я схожу с ума, — в отчаянии продолжал я. — Мы отлично проводим время вместе, нам хорошо, мы курим, пьем и говорим обо всем на свете, а потом ты почему-то срываешься и уходишь! И игноришь меня месяц! Черт возьми, Исак, я брал твой член в рот! — Забыв о том, что мы стояли в школьном коридоре, завопил я, потому что душа разрывалась от невозможности высказать все то, что внутри накопилось. Но Исак гневно толкнул меня, закрыв мой рот ладонью и густо при том покраснев. — Заткнись, Насхайм! Ты что, охренел вообще?! Я мягко отнял нежную ладонь Исака от своего лица, ловя мгновенно растерянный взгляд юноши: — Но ведь это было. — С каких пор, — тон Исака снизился до шипения, — секс имеет какое-то значение? И действительно. В настоящее время интимные отношения потеряли свою важность. К некоторым современным вещам мне до сих пор было сложно было привыкнуть, ведь в мою эпоху секс значил многое. И многое мог изменить. — Для меня имеет, — просто признался я. А в следующее мгновение меж нами встал знакомый парень с копной кудрявых черных волос, неприятно упершись крепкой ладонью мне в грудь, отдаляя тем самым от Исака. Это был его друг. Юнас, кажется. У меня всегда была плохая память на имена. Он сверлил меня взглядом, но в глазах его я не узрел ни капли злости. Скорее это было предупреждение. Юнас предупреждал меня, что прямо сейчас и в любой другой момент он готов разорвать меня на части. Он молча сказал больше не приближаться к Исаку. И будь человеком я бы, наверное, испугался, но Юнас не знал, что это мне хватит одного легкого движения, чтобы разорвать его на части. Однако я отступил. Потому что был достаточно взрослый для того, чтобы мериться силой в школьном коридоре. Я поправил рюкзак, натянул капюшон на голову и, обойдя парней, а также многих других застывших на месте подростков в предвкушении поглазеть на драку, отправился прочь, не имея желания когда-либо сюда еще возвращаться.***
Я шел домой пешком, вдоль трассы и бесконечного леса по обеим ее сторонам. Я шел под дождем, вдыхая свежесть и дикий холод, чувствовать который, ровно как и тепло я перестал после обращения. Я шел в пасмурном мраке, морозных сумерках, смирившись с тем, что остаток своей вечности я проведу, лишь мечтая об Исаке, потому что, черт возьми, ему меня не надо. Чувствуя себя таким опустошенным, я сто тысяч раз пожалел о том, что не умер два века назад. Ведь свое место, свое настоящее место я оставил там, в Англии. Без возможности вернуться.***
— Том, — скулил я, слабо отстраняясь, когда Томас снова потянул в сторону воротник, оголяя для меня свою шею, — мне не нравится это, я не хочу этого делать. — Я тоже, — спокойно сказал он, — но по-другому никак, сердце мое. Иначе мы умрем. — Тогда я хочу умереть, — горько признался я. Томас долго ничего не отвечал, лишь глядя своими светлыми глазами через мои, проникая прямо в душу и поселяя в ней чувство вины за то, что я такой глупец. За то, что не ценю «великий дар», подаренный мне тем, кто сидел напротив. Отодвинувшись на край кровати, Томас вздохнул и печально опустил голову, проведя ладонями по коленям. Мы вновь были в моей комнате. Вновь на той самой постели, где все случилось. А с нижнего этажа вновь доносился запах готовившегося яблочного пирога. — Когда я был обычным, — задумчиво отозвался Томас, устремив взгляд в окно, — нам постоянно на обед подносили варенную рыбу. Отец почти каждое утро вставал на рассвете и уходил рыбачить. Это была его страсть, да что там, он все еще так делает, — усмехнулся юноша, — все в нашем доме любят рыбу. А я нет. Я ее не переваривал. Меня от нее тошнило. Отцу это не нравилось, Анна смеялась надо мною, да и слуг раздражало, ведь им приходилось за мною убирать. Отец злился, что я не разделяю его любовь. Отказываюсь рыбачить вместе с ним, не ем его рыбу. Он позорил меня перед всеми знакомыми, говорил, что я ненормальный, что я не часть семьи, не его сын, ведь его сыну точно бы нравилась рыба. Как же иначе? Он обижал меня много раз, пока я и вправду не начал думать, что мне не место в обществе. — И что потом? — Напомнил о себе я, когда Томас надолго замолчал, уставившись куда-то в небо за окном и ни разу не моргнув. — Тогда, — все еще предаваясь глубоким воспоминаниям, задумчиво продолжил Томас, — на одном из обедов, когда отца не было дома, мама сказала, что я могу не давиться рыбой. Она сказала, что это нормально, не делать то, что делают другие. Нормально не любить то, что любят даже твои близкие. Это нормально — быть другим. Кто-то король, а кто-то пастух. Кто-то предпочитает ходить пешком, а кто-то передвигаться на лошади. Кто-то боится пауков, а кто-то дождя. И я, я не должен есть рыбу только потому, что ее обожает мой отец. Просто он такой, а я вот такой, — Томас обернулся ко мне, — ты пьешь кровь, Эван, потому что это в твоей нынешней настоящей природе. И это нужно тебе, потому что больше ничего другого тебе не подходит. Как мне не подходила рыба. И как пастуху не подходит быть королем. Просто надо принять себя. И я, очарованный его голосом, послушно припал к заветному месту на шее Томаса, из которого уже так смачно сочилась нечеловеческая кровь.***
Я не заметил, как по пути убил белку. Понял это только тогда, когда пришел в себя после глубоких раздумий весь в крови и с мертвым животным зажатым в руке. Не знаю, видел ли меня кто-то из проезжающих мимо машин или нет, но белку я выбросил, а куртку снял и ею же вытер лицо. Нужно взять себя в руки. Хельга бы не одобрила. Конечно нет. Мне может быть плевать на себя, но я не мог подставлять Хельгу и Мортена. Их в городе знали, как приличную, добрую семью, ровно, как знали, что я их сын. Мне нужно было стать для Хельги и Мортена нормальным подростком, даже несмотря на то, что это было невозможной задачей, пока Исак находился рядом. Он появился из ниоткуда. Просто вторгся в мою жизнь без спроса. И ведь все с тех пор пошло наперекосяк. Как писала Мэри Шелли: «Ничто не вызывает у нас столь мучительных страданий, как резкая и внезапная перемена». Я поднял голову вверх, чувствуя, как капли дождя падают на мое лицо, и вздохнул, словно ища поддержки неизвестно откуда. Но вокруг было пусто и холодно. Только лес, трасса и стальное плачущее небо. И я, существо из тьмы. А, может быть, бросить все? Уехать из города, как я всегда поступал? В тот момент, когда в моей голове промелькнула мысль, что это неплохая идея — в моем кармане штанов завибрировало. Isak (17:29) Я буду ждать тебя через полчаса в кафе «Seil». На набережной. Он не объяснил почему. Короткое сообщение, но Вальтерсен все равно заставил мое сердце биться чаще. Потому что это Исак. Моя резкая и внезапная перемена. Причина моих мучительных страданий. Конечно же я немедленно метнулся в обратном направлении. Потому что он дал мне шанс. Потому что наконец, спустя месяц мы можем поговорить. Дорога заняла около двадцати минут. Будь я человеком — я бы упустил свою возможность и опоздал бы на встречу минимум на час. Но мне подобным существам к счастью была подарена скорость, скрыта от человеческого взгляда. И люди раньше думали, будто бы мы просто исчезаем, растворяясь в воздухе. Томас учил меня этому. Я всегда был способным учеником, но не тогда. Все эти фокусы давались мне нелегко, как и принятия себя нового в целом. Томас мотивировал меня тем, что все едва ли обратившиеся используют дар скорости без всяких учений. Это уже было для них чем-то сродни инстинкту. Но я не понимал, как это делается. И Томас каждое утро, когда ночь слабо переходила в рассвет, а в доме все еще спали, встречался со мною у озера, чтобы помочь мне освоить новые навыки. Исак сидел в капюшоне за столиком прямо у окна, задумчиво очерчивая пальцем края чашки с кофе. Я увидел его сразу, как только вошел в помещение, однако долго не решался подойти к нему, пока меня не заметил официант, стремительно приблизившись ко мне и предложив пройти к столику, всучив перед этим в руки меню. Я отказался от заказа и направился к Исаку, бесшумно опускаясь на высокий стульчик рядом с ним. — Привет, — пробежавшись взглядом по моему лицу, неуверенно сказал Вальтерсен, разворачиваясь ко мне всем корпусом. — Привет, — слабо улыбнувшись, выдохнул я. Исак казался таким напряженным и мне хотелось как-то разрядить эту обстановку. Однако юноша не позволил мне этого сделать, вновь заговорив первым все так же без намека на что-нибудь дружеское и теплое в голосе: — Я знаю, чего ты от меня хочешь. И я здесь, чтобы попросить тебя в последний раз, чтобы до тебя наконец дошло: Эвен, прекрати меня преследовать, прекрати искать встречи, пытаться заговорить, просто оставь меня в покое, потому что никогда ничего не получится. Все это Исак выдал на одном дыхании, а потом замолчал, его же, казалось, затаив. И между нами повисла неловкая пауза длиною, наверное, в вечность. — Все сказал? — Тихо спросил я. Исак непонимающе свел брови, а я вскинул свои: — Объясни, что ты себе надумал? Что я от тебя хочу и что не получится? Исак отвернулся обратно к окну и, обхватив ладонями чашку, поднес ее к губам, делая маленький глоток. Мой взгляд упал на его пальцы: длинные, тонкие, изящные. Из него наверняка получился бы прекрасный пианист. — Ты и сам понимаешь. — Тихо отозвался Исак, продолжая говорить куда-то в чашку. — Нет, не понимаю, — спокойно ответил я. — Если бы понимал, то не спрашивал бы. Исак одарил меня мимолетным яростным взглядом зеленых, особенно ярких в моменты вспышек эмоций глаз. — Эвен, просто давай больше не будем общаться. — Нервно произнес он. — Нет, не давай, — я чувствовал, что и сам начинаю закипать внутри. — Ты ничего мне не объясняешь и просишь больше к тебе не подходить, как мне на это реагировать, Исак?! Исак отодвинул недопитый кофе в сторону, вновь повернувшись ко мне и, вздохнув, проводя ладонями по коленям. — Я ничего не понимаю, Исак! — Продолжал повторять я, лихорадочно бегая взглядом по полу, — Все было нормально! Блин, все было идеально, а потом ты срываешься и уходишь, и… — Да! — Перебил меня юноша, заставляя тем самым меня замолчать и растерянно взглянуть на него: — да, Эвен! В том то и дело. Все было идеально. Я не хочу, чтобы между нами что-то было идеально. Я вообще ничего не хочу между нами, понимаешь? Но я лишь в недоумении таращился на Исака, чьи зеленые, словно два драгоценных камня глаза умоляюще смотрели на меня. Может, я понимал. А, может, и нет. Я знал только то, что никогда в это не верил и верить мне не хотелось. Вся моя сущность отвергала ту возможную жизнь, где нет Исака. Теперь отвергала: — Я убежал, — нетерпеливо говорил юноша, — потому что понял, что тебе нужно что-то больше, чем дружба. Но мне этого не нужно, и будет проще, если мы исчезнем из жизни друг друга. И у тебя, между прочим, есть девушка. Некоторое время я молчал, в панике и страхе от ощущения краха всего того небольшого, что все еще оставалось меж мною и Исаком пытаясь собраться с мыслями. — Не буду врать, ты мне нравишься. Очень нравишься, — сглотнув, выдавил я, потерявшись и не зная, как правильно отвечать. — Но, черт возьми…это…это ведь ерунда. Я же не требую от тебя взаимности, ничего не прошу в ответ, мы могли бы просто оставаться друзьями, общаться как и раньше. Как делают это миллионы нормальных людей. Что это за проблема такая? Исак замешкался, облизнув бледные губы. Он не сводил с меня взгляда, будто бы и сам засомневался. — Если бы мы обсудили этот вопрос сразу, то все бы разрешилось еще тогда, — обиженно настаивал я. — Ничего бы не разрешилось, — слабо мотнул головой Исак, поджав свои и без того тонкие губы. — Невозможно оставаться друзьями, если появляются чувства. Все только бы усложнилось со временем. И скатилось бы в никуда. — Ты же не веришь в чувства, Исак, — прищурившись, отметил я, напоминая о его научной теории. — Не верю, — согласился юноша. — Но и в химии некоторым веществам лучше не смешиваться во избежание негативных последствий. С этими словами Исак спрыгнул со стула, потянувшись за курткой. — А если я расстанусь с Соней? — В отчаянии сказал я, все еще не теряя надежды удержать юношу. — Значит, по логике вы больше не будете вместе, — со вздохом саркастично ответил Исак, застегиваясь. В тот момент я ощутил невыносимую беспомощность. Создав ситуацию, я не мог ее контролировать. Исак уходил. Вот так просто ускользал от меня здесь и сейчас, и я понимал, что вряд ли мы еще раз когда-нибудь заговорим после того, как он выйдет за дверь кафе. — Давай будем просто общаться. Ты же тоже не хочешь обрывать всё с концами, — почти что умоляюще проскулил я. — Если бы я не хотел, этого разговора бы не было. — Почти что за мной повторил юноша, закидывая рюкзак на плечо. Я не мог взять в толк, как Исак вообще узнал о том, что я питаю к нему чувства? Я ведь ни разу и словом не обмолвился. Я не давал ему повода. И я готов был ждать сколько угодно даже, зная, что могу и не дождаться, все это время просто пытаясь стать хорошим другом, но почему этого он не заметил? Почему остается таким категоричным, почему отталкивает от себя? И я осторожно бросил ему вдогонку: — Что случилось в твоей жизни? Исак ответил тихо, не оборачиваясь: — Я уже проходил такое.