Rozen Madness

День выдался до тошноты угрюмым и мрачным, тянущийся, словно гуталин. В небе виделись темные, словно дно океана, тучи, безнадежно застилавшие серое небо. Дождь барабанил по крыше дома, капая на нервы жильцов и выстукивая монотонную, гнусную мелодию, от которой воротило всех присутствующих. Хина Ичиго безучастно смотрела в окно, пока остальные куклы занимались своими делами. Казалось, будто она вот-вот вспылит из-за того, что ее наблюдение за дождем больше походило на китайскую пытку, но этого не происходило. Достав из пачки сигарету своими белыми зубками, Хина лишь окинула еще раз взглядом комнату Джуна Сакурады: оторванные и обшарпанные обои на стенах, разбросанные повсюду вещи и нижнее белье, притом как его сестры, так и кукол, разодранный диван, больше походивший на экспонат какого-нибудь сквота. По правде говоря, весь этот дом больше походил на сквот, ибо после завершения игры Алисы наперекосяк все пошло не только у творений Розена. На стареньком диване находилось несколько кукол: Суисейсеки со своей сестрой спали в обнимку и без нижнего белья, окружаемые бутылками дешевого виски и коньяка, а рядом находилась Канария, которой попросту нечем было заняться. Хина лишь тяжело вздохнула, снова посмотрела в окошко, и неожиданная реплика желтой куклы вывела ее из дум. — Огоньку не дать? — Да, спасибо, Канария. Хина Ичиго подожгла конец сигареты и сделала глубокий вдох. Дым заполонил легкие куколки, даруя небольшое расслабление и отрешенность. Ведь это была первая сигарета после сна, которая всегда действует таким образом. Прокуренная и захламленная комната наполнилась очередной порцией едкого дыма. — Как ты думаешь, Хина… Отчего мы погрузились в такую постылую и гнетущую повседневность, превращая каждый новый день в головную боль вследствие беспробудного пьянства и промискуитета? Канария скорее вложила в этот риторический вопрос свой взгляд на происходящее, нежели действительно ждала хоть какого-то ответа. По правде говоря, она вообще ожидала того, что ее собеседница не ответит на вопрос, и на этой волне они смогут открыть бутылочку виски, обсуждая личные проблемы и размышляя о том, как же им раньше все-таки было хорошо. Однако Хина явно не заметила риторического уклона, поведя разговор в отличное от ожиданий Канарии русло. — Я не знаю. По крайней мере, не могу сказать точно. Однако подозрения у меня есть. Канария посмотрела на свою подругу слегка вопросительным взглядом с едва различимым вкраплением скепсиса. — И в чем же тут дело? Хина Ичиго все так же смотрела в окно, наблюдая за тем, как капли дождя стекают по стеклу. Сделав еще один затяг, который был поменьше предыдущего, кукла произнесла: — Мне все чаще кажется, что это из-за чертовой игры Алисы, а точнее, из-за ее отсутствия. Сомнения на лице желтой куклы стали все больше различимы, однако незаметными для Хины, ибо она продолжала смотреть в окно. — Из-за игры? Но как это связано? — А ты не понимаешь? Никогда не думала, в чем суть этой игры? Думаешь, что Розен сделал нас любви ради? Хина отвела взгляд от окна и посмотрела на свою подругу, которая на тот момент уже начинала прислушиваться. — Не будь такой наивной. Розен создал нас для того, чтобы выявить идеальную совокупность черт женского характера. Ни больше, ни меньше. А после окончания игры Алисы мы потеряли всякий смысл существовать дальше. — Почему же? — Да потому что нас создали только ради этого, черт побери. Нет игры — нет стремления. При таком раскладе каждая из нас становится хламом. Канария явно не ожидала такого развития событий, однако все глубже закрадывалась мысль о том, что это не так уж и беспочвенно, как ей могло бы показаться на первый взгляд. И помимо экспрессии, что самое главное, у Хины присутствовала еще убедительность в словах. Однако экспрессия продержалась недолго, и кукла снова уставилась в окно, загроможденное проклятым дождем, который будто проходил сквозь пыль ее мыслей, созидая грязь и слякоть внутри. — А ты в чем-то права, Хина. Но ведь зачем было Розену выявлять черты характера идеальной женщины? Для чего? — Потому что Розен был безнадежно одинок, вот почему. Ты видела хоть одну женскую вещь у него дома? Я удивлюсь, если да… Кукла снова затянулась сигаретой и медленно, словно сцеживая дым сквозь зубы, выдохнула. — Постоянный поиск родной души свойственен людям, ровно как и свойственно качество оставлять колоссальные жертвы на пути к этой цели. Когда ты это полностью осознаешь — тогда прочувствуешь всю комичность ситуации. Потушив сигарету о старую консервную банку, которая теперь выполняла функции пепельницы, Хина, словно читая мысли Канарии, поинтересовалась: — Не найдется ли у тебя ненароком немножечко виски? У меня мозг стынет от этой мерзкой погоды. И без этого настроение ни к черту. — Да, разумеется. У наших близняшек что-то вроде осталось. Канария залезла на диван, где умиротворенно дремала Суисейсеки со своей сестричкой. Возле нее лежала еще не открытая бутылка виски. Видимо, их успело сморить раньше. Но это сейчас пошло только на пользу. Вернувшись к Хине, кукла открыла бутылку с виски, и, сделав пару глотков, сопровождавшихся тяжелым выдохом, передала ее. — Вот так мы и живем, черт подери. Дешевый виски, дешевые чувства, дешевая жизнь. Все это дешево, Кана. Каждое последующее слово Хины звучало безнадежнее предыдущего. Казалось, будто она вот-вот заплачет, однако она переступила ту самую черту, когда слезы заканчиваются вместе с надеждой на светлое будущее. После своей сухой и бледной речи она опрокинула бутылку и сделала несколько больших глотков. Виски все глубже погружался в тело куклы, даруя обманчивое тепло и свирепый этиловый выдох, достигавший лица Канарии, которая не настолько успела привыкнуть к запаху алкоголя, ровно как и к такому крайне маргинальному укладу жизни. Но чем больше она видела, во что превращалось ее окружение, тем больше ей хотелось пить и забыться, абстрагироваться от внешнего мира. Можно сказать, что это был некий парадокс в сознании второй куклы. Хина Ичиго еще раз приложилась к бутылке, а затем снова передала ее Канарии. *** Куклы уже успели ощутить на себе тяготы алкогольного опьянения, ведь бутылка теперь пустовала и лежала на полу. Канария лежала рядом, смотря в потолок и ощущая проблемы дестабилизации своего вестибулярного аппарата. Перед глазами все плыло и не возникало ни малейшего желания о чем-либо задумываться. Наконец она погрузилась в то состояние, когда ей было на все наплевать. Почти на все… Из ментальной пустоты ее вывела голова пьяной подруги, которая заслонила собой вид на потолок. — Хина?.. Шестая кукла ничего не ответила, а лишь приблизила свою голову, оставляя все меньше сантиметров пространства между лицами. Хина Ичиго, вплотную прислонившись к лицу Канарии, разомкнула свои губки и сделала небольшой мазок языком по поверхности ее лица, вызвав тем самым секундную дрожь в теле второй куклы. Канария, изрядно выпив, не совсем отдавала себе отчет о происходящем. Да и нужно ли было? Домогательства со стороны Хины лишь вписывались в ее драгоценные минуты забвения, позволяя еще глубже погружаться в транс алкогольного упадка. Канария не хотела нагружать свой рассудок лишними мыслями, которые в трезвом состоянии роились у нее в голове ежесекундно. Она решила поддаться влиянию шестой куклы, лишь бы не упускать это умиротворенное состояние. Канария приоткрыла свой ротик, дав горячему выдоху покинуть ее тельце и найти пристанище где-то на личике подруги. Это и было сигналом для Хины, которая столь безбожно воспользовалась положением второй куколки. Рука розовой девы мягко, пусть и слегка с осторожностью в движении, скользнула под платьице Канарии и нащупала заветное место, дарующее неописуемое удовольствие и экстаз. Пальчики все сильнее пропитывались влагой, а вторая кукла уже начинала понимать, что с ней происходит. Канария ощутила покалывание внизу своего живота, желая отреагировать на действия подруги негромким стоном. Однако Хина успела уловить момент, когда их конспирация могла бы быть нарушена возгласом удовольствия, изолировав звуковую волну своими медовыми губками. Этиловые пары теперь передавались от одной кукле к другой вместе со слюной и негромкими вздохами, возникающими от все сильнее нарастающего напряжения и приятной тяжести. Языки переплетались, словно хотели очертить линии вокруг, оставляющие притупленные тактильные ощущения. Войдя в этот потаенный экстаз, Канария ответила своей спутнице на прикосновения, проведя пальчиками вдоль гениталий Хины. Желтая кукла заметила, что на Хине не было трусиков, что натолкнуло ее на несложный вывод о том, что это было запланировано, пусть и при данных обстоятельствах здраво мыслить почти не представлялось возможным. С каждым новым вздохом и витком языка куклы все интенсивнее массировали друг другу самую сильную и горячую эрогенную зону, истекающую порочным соком грязного лесбийства. Этот пьяный секс был лишь дополнительным пазлом к общей картине упадка и безнадежности. Картине, которая заменила некогда процветающий и перспективный дом с полными надежд жителями. От прежнего здесь не осталось и следа, зато следов коньяка, пепла и спермы здесь было хоть отбавляй. Оргазм Хины и Канарии был лишь финальной точкой в истории очередного постылого и пакостного дня, символизируя лишь то, как куклы пытаются получить удовольствие в нелепой попытке жить дальше.