[Ajay Ghale]
Верни меня к Лакшмане. Я люблю тебя. «Ишвари Гейл. 1968-2014» Под пальцами в рыжих кожаных перчатках почти не ощутить щербатых изгибов на серой погребальной урне, выбитых прописью в имя матери. Её больше нет. И не будет. Единственного родного человека на этой гребанной планете у него забрала болезнь, которой человечество ещё не придумало лекарства. Люди воюют, захватывают чужие земли с чужими ресурсами и жителями под абсурдными предлогами, охочие до нефти, залежей полезных ископаемых и абсолютно равнодушные к живым, изобретают ядерное оружие для устрашения конкурирующего государства, а это чертово лекарство никто, никто до сих пор не смог придумать. Пока Аджая с боевыми товарищами перегоняли с одной горячей точки в другую, пока он давился пылью и порохом под пустынным солнцем чужой страны; наслаждался открытой неприкаянной свободой — ведь он, черт подери, выполнял свой долг перед страной, добровольно и с охотой, до тех пор, пока лица «вражеских» солдат не смешались между собой и не истерлись, — его мать, не смея отправить ему весточку со страшной новостью, молча умирала. Терпела. Медленно угасала. А его не было рядом. Его никогда не было рядом, а когда вернулся, удовлетворив юношеские порывы и насытившись видом смерти до дурноты, — стало поздно. Прости меня, мам. Кират не кажется ему чем-то особенным, и Аджаю думается, что мама никогда не рассказывала о своей, об их родине, потому что рассказывать, в общем-то, нечего. Острые пики горных вершин, застилающие беспечный горизонт, ничем не удивляют отслужившего парня, пусть он и привык наблюдать скорее пики высоких небоскребов за окном. Очередная страна, которую дерут на части и из недр земли которой выкачивают все добро, что блестит и имеет цену. Аджай такое видел, наблюдал, но понял это довольно поздно, да и то не до конца — таких, как он, отправляют не размышлять, а истреблять других солдат по ту сторону баррикад, ничем от него не отличающихся. У нас в Америке говорят: «Убивай всех — своих Господь опознает». Аджай бережно откладывает урну с прахом матери, пока они с сопровождающим и юркой макакой на коленях у одного из местных трясутся в душном автобусе по горной дороге к первому посту. Ему нужно найти Лакшману, и товарищ Дарпан, сидящий как раз перед ним, пожилой киратец-экскурсовод, обещал сопроводить и показать, где находится это священное место. Почему именно Лакшмана, мама? Аджай не знает. Но думает, что, найдя, наконец, этот храм или монастырь, или что-то в этом роде, он поймёт последнее желание матери. Достав из кармана джинсов вместе с паспортом смартфон с треснутым экраном, Аджай затыкает уши наушниками, делает звук погромче — дорога обещает быть долгой, а на бесконечных постах их будут шмонать с головы до ног местные солдаты. Макака, однако, убеждений Аджая не разделила — вскочила к нему на колени и дернула за шнур, под возмущённый возглас шустро юркнув в кабину водителя вместе с наушниками. Дарпан тут же пожал плечами и развёл руками, встретившись глазами с молодым солдатом, так что следующие полчаса Аджай наслаждался разве что звуком тряски автобуса и натянутым скрипом колёс. На первом же посту у них потребовали документы, и Аджай, наблюдая через грязное стекло автобуса за солдатами в красных беретах, охраняющих пост, невольно напрягся. Прямо как в магазине, когда он в 15 лет пытался купить сигареты, подбитый друзьями-торчками. Прямо как после выхода из колонии для малолетних, когда пытался устроиться на работу, хотя бы заправщиком. Говор на незнакомом языке режет слух, но все можно понять по поведению: по враждебной интонации, резким движениям и агрессивным физиономиям что солдатов, охраняющих пост, что водителя их автобуса. Что происходит? Аджай резко хмурится, когда пачка паспортов летит на пыльную землю из рук водителя, а солдат лающе тычет дулом автомата тому в грудь. Но задать вопрос напрягшемуся экскурсоводу не успевает — следом за криком воздух разрывает выстрел где-то у капота, затем ещё один и ещё, образуя короткие очереди. Мартышка где-то в автобусе начинает истошно верещать, а глаза Аджая в секундном изумлении округливаются, обнаруживая, как один из красных беретов, что устроили разборки под автобусом, взметает автомат вверх — на него. На туриста, который, блин, даже сделать еще ничего не успел! — Что за… — ПРИГНИСЬ! Грязное стекло пронзает очередь из пуль, искрясь, а Аджая рывком дергают вниз. Дважды говорить не нужно — бывший солдат ещё помнит, что значит оказаться под открытым огнем, но… черт! Серьезно? Адреналин от оглушения выстрелом подскакивает в горячей крови, разгоняя её по артериям до самого сердца, но Аджай сохраняет свободный от бесполезной паники разум. Вот только страха сдохнуть непонятно почему и за что — не избежать. Гул в голове усиливается, отдаваясь грохотом, и Гейл почти вываливается из кабины, толкнув руками заднюю дверцу; падает с высоты полуметра на грязную землю следом за Дарпаном, выдыхает облегченно, но вскакивать на ноги не спешит — лишь застывает на месте, на коленях, вскидывая ладони в перчатках и демонстрируя свою безоружность вооруженным. Какого х… Рядом с очевидно теперь заложниками и кричащими на своём языке красными беретами все сильнее ревет вертолёт, разрезая лопастями воздух и обдавая Аджая порывами сухого ветра. Тут что, всех приезжающих так проверяют? Что, черт возьми, происходит? А происходит то, что из приземлившегося, но не думающего перестать гудеть вертолета на свет появляется странная фигура. Очень странная, и уж точно привлекающая к себе внимание, потому что по мере того, как мужчина в плаще и сверкающей белизной волос приближался — Аджай едва рот не открыл от дикого недоумения, на мгновенье перекрывшее сухость в горле и желание остаться в живых в этой чертовой стране. Похоже… туристическая поездка явно не задалась.[Pagan Min]
— Ух ты, — Мин проводит пальцем по экрану смартфона, слегка отклоняя голову для того, чтобы ему привели в порядок его излюбленную прическу и многострадальный от изобилия королевских обязанностей череп, под ладони профессионального стилиста-парикмахера-индуса, — да неужели, — изучает скинутые в личную переписку от одного из приближенных разведчиков фотографии-сканы с американского паспорта чрезвычайно любопытного молодого человека. Парикмахер, ловко впутывая свои тонкие пальцы в платиновый блонд, мастерски придавал волосам их привычный вид. При солнце, ветре и дожде, в общем. «Я буду очень расстроен, если ты ошибся (;» — отправляет сообщение, слегка щуря правый глаз от шипения лака для волос — скорее машинально, чем предполагая, что индус прыснет тому в лицо. А если прыснет — Пэйган отрежет тому руки, раз он ими работать не умеет. Благо, обошлось без эксцессов. — Даршит, ты мне будешь нужен, к вечеру, — король знает, что парикмахер уже 20 часов стоит на ногах, но его больше волнует свой внешний вид перед незапланированной наиважнейшей встречей, которая планируется в течение восьми часов. Плюс-минус час, как ему сообщил американец. — Конечно, Король Мин, конечно, — кивает часто, не отвлекаясь от работы, доставая очередной кейс: с волосами готово, осталось лицо, — как угодно Королю Мину. Король вздыхает, лениво отмахиваясь от формальностей, отрывая глаза от экрана и поднося телефон к уху: — Свяжи-ка меня с Канг Чун, надо перенести нашу встречу. После вторника. Пускай сам поднимает свою жирную китайскую жопу и дует в Кират. На севере все спокойно. Закрывает глаза, ощущая легкое жжение уверенных щипцов на своем верхнем веке. Открыв их, спокойно смотрит на свое отражение в чистейшем, как горное озеро, зеркале, на глаза, которые становятся куда выразительнее, когда с ними работает профессионал. Пэйган Мин уважает профессионалов своего дела. Иные не живут близ него. Нужно подготовить стол. Нужен его костюм. Нужен вертолет и десяток наемников королевской армии. Нужно… ох, столько всего нужно сделать! Но это предвкушение приятных хлопот, как из юности. На подлете к склону одной из вершин, вырастающей из заброшенного поселения у подножья, Пэйган Мин поправляет воротник-стойку чёрного пальто, прикрывая шею от ветра, пронизывающего кабину вертолета. Все его естество занято мыслями об одном человеке: он? А, может, ошибка? Расценки за ошибки у короля Мина не отличаются своим разнообразием — вот где стабильность. Только ухо еле улавливает первый глухой выстрел, рука вцепляется в корпус вертушки. Мин резко хмурится, щурится, вглядывается в приближающийся склон и дорогу. Солнце Кирата иногда заслоняют черные, как далекий океан, тучи… Сжимая зубы за еле удерживаемой маской строгого спокойствия и контроля, Пэйган злится, не ощущая этого контроля в количестве, соразмерному ситуации. И только выстрелы стихают, пилот сажает вертолет. Отцепившись от ремней безопасности, король Кирата спрыгивает на землю, глубоко вдыхая носом морозный воздух и пронзая ненавистным взглядом командира в красном берете, складывает руки, облаченные в черную кожу, палец к пальцу, домиком, плавно подходит к вытянувшемуся по струночке нигеру. — Я дал четкое указание — задержать автобус. А ты, дебил, всё просрал. Я всегда точен в своих формулировках: «задержать», — Пэйган пальцем тыкает в воздух из стороны в сторону, ледяной опасностью стоя вплотную к вояке, — «расстрелять». «Задержать», — особо выделяет интонацией, делает паузу, — «расстрелять»… Эти слова звучат похоже? — Всё вышло из-под контроля, — с явным акцентом на английском быстро тараторит командир, поджимая пухлые губы. — Вышло из-под контроля, — голос тише, не предвещающий ничего хорошего, — ненавижу… — рука тянется к нагрудному карману, доставая оттуда блеснувшую металлическим блеском золота ручку, —…когда всё выходит из-под контроля.! — в порыве тихой ярости Мин наносит негру несколько колотых ударов в шею, добивая того уже, стоя на коленях над трупом. Быстро взяв себя под тот самый контроль, валится на землю, оборачиваясь и выдыхая, — и кровь теперь на ёбаных ботинках! С каким-то странным удовлетворением от вымещенной злости убийца поднимает голову, смотря на смирно лежащего перед ним молодого человека. Радость мешается с досадой и опоздавшим страхом за жизнь кое-кого. Мин разводит руками в сторону, закатывает глаза и, поднявшись, протягивает руку гостю, помогает встать, перемещает руку тому за спину и, внимательно вглядываясь в чужие глаза, в миге от улыбки, которая все боится тронуть его лицо, мягко обращается: — Честно, я не так представлял нашу встречу, — и, наконец, легко улыбается, хлопая по спине парня, — эти глаза я из тысячи узнаю, — обнимает, тепло, не может сдержаться, — прости, — отпускает, пожимает плечами, — как тебя звать-то? — встретив в ответ удивление, забывает о своём вопросе и наклоняется над лежащим спутником, что прикрыл голову и уткнулся лицом в грязь, — а это кто? Ты с ним дружишь? — голос всё ещё мягкий, даже несколько заискивающий. Вертя окровавленное орудие убийства в перчатке, мужчина наклоняет голову, пытаясь разглядеть лицо Дарпана: — А он у тебя тихий малый, чудесно, — подмигнув Аджаю, король Кирата встаёт и, весь забрызганный кровью, абсолютно этого не смущаясь, опять с озабоченным видом смотрит Гейлу прямо в его столь знакомые глаза, — мне так неудобно, — кивает на автобус, ручкой указывает на убитого бойца, — но что поделать, если ты кормишь обезьян, а они в ответ кидаются дерьмом… кстати, — протягивает эту злосчастную ручку парню, — не подержишь? Буквально на секунду, — достаёт телефон, — для селфи… ну-ка, — ловит удивлённое, нифига не понимающее лицо Аджая в кадр и, искренне улыбаясь, делает фото, — красавцы. Король Кирата доволен. Можно сказать, что это есть… счастье? Радость. Тучи более не застилают Солнце Кирата. Автобус вспыхивает огнём. — Не беспокойся, мой мальчик, это всё будет забыто! Нас ждут великие дела… ведь Я, — он развернулся, подзывая к вертолёту, — отложил все свои дела ради тебя! Мы, — выдыхает, сжимает руки в кулаки, не сдерживая энергию, что, берущаяся, будто бы, из ниоткуда, срывает крышу, — с тобой… — нет смысла таить радость — Мин обнажает зубы в счастливой улыбке и выкидывает кулаки вверх, радуясь, как дитя, — смешаем с дерьмом всех![Ajay Ghale]
Все. Конец. Воздушные потоки, с шумом создаваемые лопастями, треплют темно-ментоловую ветровку и темную лохматую шевелюру Аджая Гейла, который покорно склонил руки к земле перед красными беретами. Мирный жест — его открытые ладони в перчатках, и знак для вражески настроенных солдат, что он, черт подери, нихрена не собирается делать противозаконного в этой богом забытой стране, границу которой пересечь и так доставило трудностей. Кират зол, агрессивен, закрыт. Потому что внутри нет мира — только жесткая война, раз даже их облупившийся драндулет с мартышкой изрешетили пулями. Вкрадчивый, но требовательный голос эксцентричного незнакомца в пурпурных брюках раздаётся где-то над ним, и Гейл, оставаясь в прежнем положении, поднимает сощуренные от ветра глаза с крокодильих ботинок, маячащих перед носом рядом с пыльными сапогами отчитываемого охранника, вверх. — Ненавижу… когда… все выходит из-под контроля!.. Мертвое тело остаётся лежать на земле, чуть подрагивая, закрытое от глаз незнакомцем, в гневе оказавшимся куда страшнее, чем можно было подумать. Гейл понимает, что вляпался. Перед ним не просто павлин в дорогой коже, местный олигарх или знаменитость; перед ним — человек, который имеет власть и контроль над этими солдатами. Только ли над ними? В голове нихрена не укладывается, кто он, что ему нужно? Аджай бросает короткий взгляд на лежащего лицом вниз экскурсовода Дарпана, когда незнакомец наконец обращает на парня своё внимание, помогая тому встать. Едва ли не… улыбается. Аджай как воды в рот набрал, не зная, какой из ответов на все эти адресованные ему вопросы поможет ему остаться в живых. Одно ясно точно — только настоящие безумцы, испытав краткий приступ неконтролируемого гнева, спустя секунду после убийства могут оставаться спокойными. В руках оказывается окровавленная шариковая ручка, явно дорогая, и Гейл в оцепенении поглядывает на того, кто каким-то удачным образом спутал его с кем-то (ибо на кой-хер ему останавливать туриста, прибывшего впервые в незнакомую ему страну, чтобы развеять прах погибшей матери?), видит на фронтальной камере смартфона свою порядком охреневшую морду лица рядом с перепачканной чужой кровью, довольной, как у кота, физиономией. Это что, розыгрыш? — смотрит на мужчину круглыми глазами, но в ответ получает лишь эту абсурдную насмешливость, вводящую в ступор и подтверждающую статус гребанного психопата. И если это розыгрыш, то, наверное, нужно было улыбнуться. Только Гейл улыбаться не привык, когда на его глазах убивают человека шариковой, блин, ручкой. Кажется, все намного хуже, чем он себе представлял. Их везут, как пленников, со связанными руками за спиной и пыльными мешками на голове, сквозь которые можно различить лишь степень освещения. Дерьмо. Нужно выбираться.[Pagan Min]
Позади Аджая Гейла, сидящего на стуле, слышатся шаги. Одни легче других, но те, что легче — шагают несколько торопливо, что не свойственно их хозяину. Но на то есть особый повод. — Да сними этот чёртов мешок с его башки, Де-Плёр! — Мин усаживается прямо во главе шикарно сервированного стола, напротив шикарного вида из широких окон за спиной и заходящим в закат солнцем, представая в своём блестящем виде, созданным Даршитом. Только он смотрит на молодого человека, как взгляд, некогда колкий, выжигающий и требовательный резко смягчается, черты лица рисуют благожелательно настроенного мужчину среднего возраста, — я ужасно сожалею за то, что произошло на склоне Ати-и-штар, поверь, — разводит руками, показывая на сидящего Дарпана за столом по свою левую руку, — отнюдь, не этого я хотел. Итак, давайте знакомиться, — хлопает в ладоши и указывает на сидящего перед собой, — Аджай Гейл, мой почётный гость, — на европейца справа, — Де-Плёр, радушный хозяин дома и, — лишь повернув голову и пожав плечом, — эта обезьянка, клички которой я не знаю… и я, — снова понижает голос, делая паузу, — Пэйган Мин. Воцаряется незапланированная пауза. Солнце Кирата недоумевает и хмурится, перебирая в сложенных ладонях пальцы. Ждёт реакции. Её нет. — Ты, видно, меня не помнишь. Твоя мать, что, не говорила обо мне? Даже не упоминала? Что ж, — почему, Ишвари? — это исправимо… Пол. Мне нужны деньги. — Сколько? — Все, — берёт купюры из кошелька американца Де-Плёра и, перебирая цветные бумажки, демонстрируя рядом со своим лицом, кидает на стол, одну за другой. Даже вполне похоже и нарочито неискренне улыбается, пародируя розоватую. И эту бросает, достаёт с далеко не самой счастливой эмоцией и хмурится так же грозно, как и на этой солидной Киратской рупии, снова ожидая реакции. — Это ты. — Да? — Мин поднимает бровь и сверяется с рисунком на деньгах, — я уже сам сомневаюсь… — отбросив цветастую бумажку, Пэйган переключается на сладкое: берёт погребальную урну, снимает крышку и лезет пальцем внутрь, — твоя мать… — нежно погружает мизинец в тёплый прах, — понимала меня лучше всех… — достаёт палец и прикладывает его к языку, пробуя прах на вкус, прикрывает глаза, — воспоминания о прошлом…[Ajay Ghale]
Он слышит голоса, и интонации по-прежнему вводят в недоумение. Если хотят убить, к чему эти церемонии? В каждом звуке вкрадчивого голоса Гейл пытается уловить смысл, намёк на то, как именно с ним попытаются расправиться, и что от него хотят получить. Если знаешь, на что горазд захватчик — шансы вырываться из плена увеличиваются в разы. Но Гейл по-прежнему не понимает, особенно, когда с головы наконец срывают мешок, а стул, к которому он был привязан, подтащили к обеденному столу с кучей экзотической и на вид, помпезной едой. Гейл охренел ещё больше. Парень щурится, пытаясь привыкнуть к яркому освещению на открытой веранде, видимо, высоко в горах, а затем сталкивается взглядом с тем, кто сидит во главе этого богато убранного стола. Дарпан не проронил ни слова за всю дорогу, как и Аджай, а теперь сидел с затравленным видом по его правую руку, только подтверждая догадки о садисте-маньяке. По левую же сторону, как представил его Пэйган Мин, сидел Пол де Плёр — ещё один незнакомый мужчина, но американской наружности. Веревки на запястьях разрезали сзади, но Гейл остался на месте, не отрывая пристального взгляда от Мина. Мельком оценивал обстановку, пытался просчитать, сколько метров в высоту над поверхностью в этой. крепости? Бывший солдат неумолимо ощутил нарастающую тревогу, и дружелюбный тон этого Пэйгана Мина ничуть не умалял её. Напротив, Аджаю кажется, что предупреждение о неведомой опасности теперь почти кричит в его голове, воет настырной сиреной, бросая тело в холодный пот. Он слушает внимательно. Пытается не обращать внимания на эту вычурность, на ярко-малиновый пиджак и высветленные волосы — чтобы не отвлекаться от сути слов того, кто захватит их в плен. От… короля? Да, лицо с купюры Аджай вряд ли перепутает с кем-то другим. — Эй! — возмущенно, почти угрожающе восклицает; быстрее, чем успел подумать о своём действии. Хватило одной попытки встать, чтобы его силком усадили на место, пока безумец держал в своих руках самое дорогое, что есть у Гейла. Аджай дергает плечом, сбрасывая с себя чужую руку, оцепенение сменяется молчаливым осуждением. Он буравит Мина глазами, поджимает в негодовании губы, ему кажется, что тот издевается над ним, но выбора нет — приходится слушать дальше, как слушает Дарпан, что уткнулся взглядом куда-то вниз. Аджая волнует теперь лишь один вопрос, который вдруг звучит вслух, разрезая все действо хрипловатым американским акцентом: — Ты… знал мою мать?[Pagan Min]
Почему ты так строго смотришь на меня, Аджай?
Мин игнорирует бесполезные попытки почётного гостя помешать ему наслаждаться близостью с тем, что осталось от его любимой женщины, тоска по которой удивительным образом менялась, трансформировалась, росла, словно ребёнок на чужом и далёком континенте. С 1990-го года… Но, как и дитя, тоска становится взрослой. Со временем. — Прекрасные индуктивные способности, — с издёвкой отмечает мужчина, проводя тем же мизинцем по горлу погребальной урны, не желая выпускать ту из рук, — прошло уже столько лет с тех пор, как я последний раз видел Ишвари лично. Тогда она говорила, что любит меня. Когда женщины говорят тебе, что любят, они это делают сразу, но… — мотает головой из стороны в сторону, — мужчины не такие. Мужчины крепки задним умом… — смотрит исподлобья на Дарпана, опустившего глаза вниз, на долю секунды взгляд Пэйгана моментально ожесточается. Однако, в руке его, до сих пор его любимая: —…когда уже поздно. Король Кирата ставит урну с прахом Ишвари на стол, аккуратно, почти бесшумно, двумя пальцами берёт разделочную вилку с парой длинных и острых зубьев (как раз ту, которой он бы доставал мозги из черепов мартышек, размещённых посреди стола), изящно встаёт из-за стола: — Когда твоя мать решила улететь в Штаты, прихватив и тебя, мой мальчик, — кладёт руку на плечо Дарпана, обходя его за спиной, — я винил только себя, — кладёт вторую, слегка наклоняет корпус «мартышки» вперед, — а потом я понял — это не я, — холодно улыбается, глядя в строгие глаза Аджая, — всё сраный. «Золотой». «Путь». Дарпан разбрасывает все яства со своей тарелки, на скорости соприкоснувшись с ней лицом. Тарелка звякает. Пэйган Мин втыкает ужасно острые и тонкие зубья посеребрённого столового прибора тому в спину: — Тебя не учили, что слать смс-ки за столом — неприлично? — зловещий, приглушённый голос Короля Кирата — вот, каким он разговаривает с теми, кто нагоняет тучи на его априорно сияющее Солнце, — ёбаные террористы, — указывает Аджаю пальцем, будто бы даёт тому некий урок, — именно они всё портят, — опять поворачивает голову к объекту своей ненависти, второй за последний час, — даже ужин портят! Сидеть. Ну-ка, мартышка, отдай! — часто бьёт Дарпана по руке, явно брезгуя прикасаться не только подушечками пальцев к этой падали, —…телефон. Мобильник оказывается на свободе, светится экраном с отправленными сообщениями, с чатом. Какая прелесть. Мин берёт устройство и не без надменности усмехается: — И смех и слёзы: «Со мной Аджай Гейл», — демонстрирует мобильник охране, стоящей за спиной Аджая, у дверей, — ребята, мы больше не проверяем гостей? — какие там расценки у Короля Кирата на чужие ошибки? — о, Пол, тебе понравится: «Помогите»… Пол весело смеётся и скрещивает руки на груди, хищно наблюдая за экзекуцией над политическим врагом. — Чёрт, ты зовёшь на помощь смс-кой? Серьёзно? Это так делают в век информационных технологий? Давай я… — заставляет встать с места, ещё глубже насаживая Дарпана на вилку, — научу тебя, как нужно звать на помощь, — Мин отводит кривящегося от боли мужчину к открытому балкону беседки, — кричи. Дарпан молчит, от чего Пэйган злится и резко дёргает вилку в сторону: — Зови на помощь, — шипит змеёй. — Помогите… — хрипло ноет Дарпан. — Не верю. Зови нормально. НА ПОМОЩЬ! Набрав воздуху! СПАСИТЕ! — сам кричит громче, перебивая жертву и не выпуская серебряный прибор из цепкой хватки. Мин удовлетворённо и хищно улыбается, — жалкое зрелище. Тихо-хихо. Давай послушаем, — обеденная затихает. Только мерно, неуловимо и робко звенящие колокольчики под самой крышей на тёплом лёгком ветру перебивают тишину. И больше… —…ничего. Боюсь, за тобой никто не придёт, дружок, — довольно, кротко смеётся, вынимает зубья из спины страдальца, вертит в руке серебро, — вытащите из него всё. Под звон брошенной вилки на стол, Де-Плёр с совершенно спокойной миной встаёт из-за стола и сопровождает Дарпана, коего уже уводили прочь. Куда? О, Аджай, зачем ему знать? — Ха! — Пэйган кивает вслед, берёт телефон, — террористы! Вот это в их духе, — отвлекается на свой смартфон, быстро перебирает по нему пальцами, — мне придётся оставить тебя ненадолго, Аджай, — прикладывает телефон к уху, — нужно уладить небольшую проблему, — отходит назад, к выходу, — попробуй крабовый рангун, окей? Терпение, мальчик мой, я скоро вернусь. Юма? Юма, нам надо поговорить. С этими словами Король Кирата оставляет и так пребывающего в странной прострации Аджая Гейла одного в доме… Де-Плёра.[Ajay Ghale]
Говорила, что любит. Отлично. Я начинаю осознавать, как много ты мне не рассказала, мам.
Аджай крепко смыкает челюсти, не сводя усталых глаз с Мина, размышляя, стоит ли верить этим сумасшедшим словам. Стоит ли доверять тому, кто называет его почетным гостем, словно Аджай, действительно, не_пленник в этой кирпично-древесной крепости на вершине горы. Тому, кто с блаженным видом пробует на вкус прах его матери (ещё одно местное извращение, я понял), словно изысканный деликатес национальной кухни. Последняя, к слову, представляла из себя какую-то ещё более извращённую вакханалию — Гейл, у которого комок встал поперек горла, старался не вглядываться, настоящие ли мозги у этих макак, разложенных среди листьев салата на блестящем блюде в центре стола. К своей еде он даже не притронулся, даже не обратил внимания, напряжённо следя за тем, как Мин поднимается из-за стола, обходит пожилого индуса со спины с вилкой в руках. Это хреново… Хреново. Аджай ничего хорошего не ждёт — на его глазах обычная ручка уже превратилась в оружие изощренного убийства. Дарпана макают лицом в тарелку, срывают из старого тела вскрик прежде, чем американец хоть как-то реагирует. Блять!.. Оцепенение вновь парализует, заставляя бывшего служаку приклеиться к месту, лишь пальцы в рыжем потянулись к столовому ножу, но так и не схватили его. Де-Плёр, посмеивающийся, вторящий своему боссу, или королю, или тому, кому трусит и слово поперёк сказать, замечает этот жест, но лишь с улыбкой качает головой, мол, не стоит, дружище, зря ты так. В интерпретации Аджая: ты ведь почётный гость, мать твою, сиди и жди, пока до тебя не дойдёт очередь. Аджай сглатывает, но тревогу на щетинистом лице выдает только приоткрывшийся рот, с которого сходит едва различимое частое дыхание. Сердце в груди выстукивает ровно, только стук этот эхом отдаётся в ушах, сливаясь с властным голосом Мина и хрипом пожилого «экскурсовода», вызвавшегося отвезти туриста к Лакшмане. Не стоит. Зря ты так. Дарпана уводят на пытки, намереваясь выбить некую информацию, и ласковая улыбочка Пэйгана, в которую превратился гневный оскал, заставляют Аджая проводить его большими глазами, напряжённо следя за тем до тех пор, пока малиновый пиджак не исчезнет из виду. —…пожалуй, нет, спасибо, — едва слышно произносит Гейл, оставшись одинокой фигурой за ломящимся от жутких блюд столом. Странное оцепенение покидает его, но по хребту до самой холки позорные мурашки пробегаются от удаляющихся криков старика. И что ещё за сраный «Золотой Путь»? Я не за этим сюда приехал. Белоснежные пики с переходом в лазурь разрезают холодное небо перед ним пополам — оно больше не скрыто за выжигающим глаза, ярким пурпуром Пэйгана Мина, и у Аджая на мгновенье действительно захватывает дух. Но только на мгновенье. Если они так высоко, ему не спрыгнуть с этой веранды без снаряжения — бывший солдат это знает, знает свои способности и предел своим силе и ловкости. Он же не какой-нибудь калифорнийский мажор, нихрена не умеющий. Гейл встаёт со своего места, избавившись от ощущения, будто на электрическом стуле сидел все это время, быстро забирает урну с прахом со стола, бережно спрятав её за пояс. Пару секунд размышляет, одновременно вслушиваясь в звуки из глубин огромного дома, а затем забирает купюры, оставленные Мином на столе. Хрен знает, какой курс доллара в Кирате, но уж лучше купленная на эти рупии где-нибудь в деревушке жареная сосиска на палочке, чем бесплатный… рангун, кажется. Похоже на пельмени. Аджаю удается вернуть себе хладнокровное спокойствие, пока крики стихли, а короля Кирата и его приспешников рядом не было. Черт его разбери, может, Пэйган действительно прав, и Дарпан оказался террористом. Террористов Аджай не любит, как и все патриоты. Террористов и фанатиков. Стоны, что затихли на какое-то время, возвращаются вновь уже нечеловеческим криком, глухо впитываясь в эти стены откуда-то из нижних этажей. Аджай, успевший выскользнуть с веранды в пустые коридоры и пройти к очередной лестнице, выругивается себе под нос, чертыхается, скрепя сердце и сжимая кулаки от раздражения на самого себя и на хронический героизм, и, всё же, поворачивает назад. Назад на звуки пыток; спускается вниз, толкая тяжелую дверь в темное помещение, уже гулко заполняемое голосами и вздрагивающими хрипами. За плотным стеклом, будто в террариуме, Мин наблюдает за муками названного им террориста под дудку Де-Плёра, и Аджай, быстро встряхнув лохматой головой, чтобы не охренеть ещё больше, застывает на месте снова. Кират теперь уж точно кажется ему особенным. По крайней мере, гостей тут встречают так, что до самой смерти не забудешь — а уж смерть ты вероятно здесь и встретишь. Аджай, поглощенный мыслями, лишь хмурится, когда Пэйган, что стоял за стеклом к нему спиной, вдруг оборачивается, снова насмешливо-снисходительно улыбаясь.[Pagan Min]
— Ты сомневаешься в моих методах? — Пол Де-Плёр радушно разводит руки, слегка наклоняя голову и позволяя Пэйгану Мину разбавить мрачное помещение для пыток своей блестящей в прямом и переносном смыслах личностью. Он встаёт у самого стекла, как можно дальше от происходящих в ближайшем будущем экзекуций, не отрывая телефона от уха. По ту сторону связи его правая рука с извечно строгим и навеки молодым лицом докладывает ему о размещении гарнизона наёмников близ резиденции дорогого сердцу Пэйгана Пола, дабы обеспечить безопасность данной локации. Мин доверяет Юме Лау. Мин доверяет своей сестре. — Это, конечно, хорошо, но меня напрягает возросшее вдвое число партизанских лагерей, — Пэйган слегка морщится, прикрывая ладонью микрофон, чтобы крики Дарпана не заглушали основную тему разговора. Ну, а морщится мужчина от неприятного запаха, который начинает источать вонючая мартышка, как только по её телу пускают ток. Даже жареная обезьяна пахнет лучше. Уж поверьте богатому опыту Пэйгана Мина. — Я думал, что у тебя весь дом выдержан в таком стиле, Де-Плёр, — Король Кирата убирает телефон в карман брюк и прикрывает нос изящно раскрытой ладонью, вдыхая аромат духов, перебивающий смрад сего действа, — цепи, кровь по всей площади, ото всюду крики… ох, на любителя, — Мин острым взглядом замечает еле заметное внимательное выражение одного из охранников, направленный Королю за плечо. Кто-то сзади. Пэйган оборачивается и, буквально в двух метрах от себя видит Аджая, что, напряжённо сжав кулаки, наблюдает за экзекуцией. Любопытный мой мальчик… Солнце Кирата смотрит на него всё так же мягко, даже легко улыбается. Скорее всего, на фоне воющего от невыносимой боли члена сопротивления это выглядит жутко и отталкивающе, но для Короля кроме любимых, милых сердцу, родных глаз больше нет ничего. Ни «Золотого Пути», ни смрада пыточной, ни криков двуногой бородатой мартышки.Ох, Ишвари. Почему ты не говорила ничего?
— Де-Плёр, я больше не могу! — Мин торопливо покидает пыточную, глубоко вдыхая воздух за пределами плотного стекла, вслушиваясь в топот шагов охраны, вышедшей за его Королевской персоной по правилам безопасности. Солнце Кирата снова протягивает руки к дорогому гостю, снова коротко обнимает: — Не могу удержаться, — отстраняется, слегка подталкивает ладонью за плечо на ступени наверх, — вдруг, тебе в голову взбредёт сорваться с места и геройствовать? Пэйган Мин знает, что, прямо сейчас, на территории резиденции мэра Де-Плёра режут проникнувших за стены партизан «Золотого Пути». Безжалостно. С его радушного пожелания обеспечить безопасный вечер, столь радостный, столь счастливый за много-много лет. Но Король Кирата и намёком не выдаёт опасности, что царит вокруг него 24/7.Ох, Ишвари. Я прекрасно понимаю, почему.
— Ничего, над твоими манерами джентльмена ещё можно поработать, — эти двое опять наверху, около шикарно сервированного стола. Вилка всё там же лежит, небрежно брошенная. Обезьяньи черепа всё так же ждут, когда их раскроят и достанут оттуда сочные их мозги. Но, вот незадача, Ишвари пропала. — Искренне, всей душой понимаю тебя, — кивает на напоясную сумку Аджая, — так трудно расстаться с тем, что тебе дорого… — Мин отводит руки назад и один из охранников подаёт Королевский короткий плащ. Инкрустированный металлический павлин-брошь блестит, выделяется. Всё так прекрасно. Всё так замечательно и светло. Солнце Кирата ясно светит, освещая жизнь вокруг. — Ну, ты сам поймёшь: террористы, война… — обходит Аджая сзади, опускает ладонь и достаёт из его сумки торчащую из кармана ручку. Свою. Вздыхает, прячет в нагрудный карман. Свой. Кто дежурит во дворце Де-Плёра сегодня у охранки? Юма с ним поговорит и напомнит базовые правила шмона. — Крабовый рангун, — удивлённо вскидывает брови, отмечая тарелку, к которой Аджай не притронулся, — досадно… тебе не понравилось? Не твоё? Надо будет думать. Снова слышен шум вертолёта снаружи. Пэйган Мин приглашает своего дорогого гостя пройти наружу, в сопровождении охраны, конечно же, пересечь небольшой отштукатуренный белым и крытый резной красной крышей мостик к вертолётной площадке. — Я, конечно, могу догадаться, Аджай, зачем ты здесь, — с помощью красного берета того же цвета кожи, что был у убитого вояки около автобуса, Король Кирата забирается в вертолёт, — но лучше уж ты сам мне расскажешь! — приходится повысить голос, потому как летающая машина готовится взлетать. Пэйган Мин хлопает ладонью, облачённой в чистую кожаную перчатку по месту рядом с собой, приглашая. Так беседовать куда комфортнее.