Босттвидский виноград

Спальня находилась на солнечной стороне, и свет ярко бил в глаза. Голова отказывалась думать, хотя Тэгрем накануне ни капли не выпил. Волосы человека, уютно пристроившего голову на груди, щекотали голую кожу, и Тэгрем поднёс пальцы и пропустил между ними прядь — просто так, чтобы дать понять случайному любовнику, что он ценит подаренное ночью удовольствие. Волосы оказались жёсткими, словно струны. Тэгрема осенило — то не случайный любовник рядом с ним. Лаэрт прижался к нему во сне, словно ребёнок к отцу в поисках защиты. Рука покоилась на груди, одна нога была закинута на бедро. Тёплое дыхание щекотало кожу. Со стороны можно было лежавших в кровати принять за парочку влюблённых — настолько тесно те прижались друг к другу. Но только со стороны. Вспомнилось, что было ночью, и Тэгрем сглотнул слюну, враз ставшую горькой. Хуже было только в первый раз, когда он получил упрёк от любовника за то, что не позаботился не только о том, чтобы не было последствий, но даже об удовольствии. Второе задело куда сильнее, чем первое. Бриккардам не в новинку бастарды. Одним больше, одним меньше — разницы не было. И Тэгрему, и его первому любовнику повезло. Ничего не случилось. Тэгрем гадал, как всё было бы, знай его любовник, что стал первым. Он боялся нарваться на насмешки. Дэрму в его возрасте знал едва ли не весь «Апогей Пути», Тэгрем стеснялся собственной невинности. Теперь ещё и эта ночь, после которой ничего, кроме неприятного осадка в душе, не осталось. Тэгрем осторожно, чтобы не разбудить Лаэрта, убрал руку с груди и сел. Тот пошевелился и открыл глаза. — Боги, сколько же я проспал?! — Лаэрт некоторое время ошарашенно смотрел в окно, после встал с кровати. — Не-ет, мои лоботрясы наверняка распоясались и ничего не сделали! Он позабыл о том, что в спальне не один, чем воспользовался Тэгрем и с немалым любопытством поглядел на него, голого. Если в том, что ягодицы упругие и красивые, тот не сомневался, то всё остальное немало интересовало. Ноги Лаэрта хоть и были худые, поросшие тёмными волосками, зато не кривые, как подумал до этого Тэгрем. Широкие длинные штаны винодел скорее надевал, чтобы прикрыть заметно изуродованную левую лодыжку. — Как тебя угораздило? — От этого вопроса Лаэрт вздрогнул, словно вспомнил, что в спальне не один. Он выпрямился и посмотрел на мужа, таращившего на него глаза. — Странно, что ты вообще ходишь, — продолжил Тэгрем. — Хожу — и хорошо! — огрызнулся Лаэрт и замер с одеждой в руках. Тэгрем всё видел, стесняться после того, что было ночью, крайне глупо. — Был бы беден — не смог бы ходить, потому что было бы нечем заплатить жрецу. — Он через голову натянул рубашку. Та повисла до колен, к сожалению мужа, который не успел разглядеть Лаэрта спереди. — Хотя если бы не было денег, то я не свалился бы с лошади, потому что не смог бы себе позволить даже тощую полуживую клячу. Тэгрем усмехнулся. Лаэрт остался таким же ворчуном, каким был. — Знаешь, я до последнего был уверен, что ты ужимаешься корсетом, как многие в твоём возрасте… Лаэрт не понял, как расценить эти слова — как похвалу или попытку задеть. Снова намёк на возраст… Вдобавок про выпирающие рёбра, позвонки и лопатки Тэгрем умолчал. Лаэрт всегда считал, что излишняя худоба никого не красит. Стройность — да, но не такая, чтобы можно было пересчитать рёбра, не ощупав грудную клетку. — Хватит, — прервал он разговор и повернул голову к мужу. Тэгрем откинул одеяло и поднялся с кровати. Солнечные лучи успели согреть комнату, и не пришлось, зябко ёжась, искать халат. Лаэрт поймал себя на том, что бесстыдно таращится на голого мужа. Он взял в руки штаны и сел на кровать спиной к Тэгрему, чтобы не видеть пусть и худощавое, но стройное тело; пах, поросший русыми волосками и член, в покое довольно небольшой — настолько, что не верилось, что тот мог глубоко входить в плоть раз за разом ночью. Лаэрт отвернулся и потянулся за подштанниками, но не надел, а замер с ними в руках. Зашелестела ткань. Тэгрем надел халат прямо на голое тело, запахнулся и вышел. Дверь негромко хлопнула, и Лаэрт остался в одиночестве. Он поймал себя на мысли, что словно ничего и не было ночью. Удовольствия он не испытал, но главное — отвращение не появилось. Он сомневался, что в эту ночь всё получилось, поэтому можно повторить ещё не раз без чувства брезгливости и желания отмыться, когда всё случится. Тэгрем ушёл, но осталось ощущение, что он рядом, и Лаэрт понял почему, когда опустил голову и принюхался. Так и есть. К его собственному запаху примешался запах мужа — доказательство того, что было ночью. Вымыться не было времени, поэтому, придётся терпеть колкости такого незаменимого, но язвительного управляющего. Гравс не сможет не воспользоваться моментом, чтобы не попытаться выведать, как всё произошло. Лаэрт прикрикнет на управляющего и заставит замолчать. Но было бы куда легче ответить: «Отвратительно! Я не знаю, почему вы так любите тратить на это время!» или «Прекрасно! Такого блаженства я никогда не испытывал!» Ни того, ни другого Лаэрт не почувствовал. Никак — вот что он смог сказать. Он натянул подштанники, чтобы кто-либо не распахнул незапертую дверь и не застал его голым, после взял в руки штаны. И задумался. Он совершенно не представлял, чем займёт Тэгрема. Лаэрт был однозначно уверен — нельзя позволять мужу бездельничать и сидеть на собственной шее. Хотя о Бриккардах слухи как о лентяях не ходили — скорее как о неудачниках — но всякое могло быть. «Управляющий у меня есть. Не выгонять же Гравса ради того, кто рано или поздно покинет «Гроздь», — приуныл Лаэрт. Стоило поручить разбирать письма — делать то, на что не хватало времени. Лаэрт улыбнулся собственным мыслям и сунул ногу в штанину. — Тьфу! — сплюнул он, заметив висевший на спинке стула чулок. — Ну вот, старался, чтобы грязные пятки не бросались в глаза, и забыл, — проворчал он и снял штаны, после потянулся за злополучными чулками. Лаэрт вздрогнул, когда дверь открылась — именно сейчас, в самый неподходящий момент, предстали чужому взгляду некогда белые, а сейчас — с грязной подошвой — чулки. — Завтрак остался. Не всё сожрали, — доложил Тэгрем. — Не «сожрали», а «съели». Вы же не свиньи, чтобы жрать, — поправил Лаэрт. Тэгрем опёрся на косяк и закатил глаза. Только нравоучений ему не хватало… — Боги, как тоскливо ты живёшь — по правилам! Того не скажи, этого не делай, трахаешься только в кромешной… — Хватит! — Лаэрт закончил возню с чулками и поднялся. — Я ещё ем, ложусь спать и поднимаюсь в одно и то же время. Исключение — сегодняшний день, потому что половину прошлой ночи я был в пути… — …а половину этой я тебя трахал! — Тэгрем расхохотался, заметив, как покраснел Лаэрт. Румянец резко контрастировал с белой рубашкой. Лаэрт не нашёлся, что сказать, хотя возмутился. У Тэгрема начисто отсутствовал стыд. Тот, ничуть не стесняясь наготы, сбросил халат и остался абсолютно голым. Лаэрт спешно натянул штаны. Здоровая нога не попала в штанину, а больная не смогла выдержать вес тела. Он сжал зубы и зашипел, боясь неприлично выругаться. — Я бы не сдерживал эмоции, — голос Тэгрема прозвучал совсем близко. Ещё мгновение — и тот приобнял неуклюжего Лаэрта и помог встать. — Хочешь выругаться — выругайся. Станет легче. Лаэрту было неловко. Стоять без штанов в обнимку с голым мужем ему казалось верхом неприличия. Кто угодно мог войти в незапертую комнату и увидеть не предназначенное для посторонних глаз зрелище. Тэгрем усмехнулся. Смятение его позабавило — настолько, что он погладил спину, смяв рубашку, взялся за затылок, притянул к себе голову и поцеловал. Лаэрт вздрогнул и попытался отстраниться, его губы так и остались сомкнутыми. Но объятия Тэгрема были крепкими. — Завтрак го… — То, чего Лаэрт боялся, случилось. — Ой, у вас брачная ночь продолжается. Простите, не подумал. Тэгрем отпустил руки и посмотрел на брата. Тот хихикнул. — Ступай отсюда. Мал ещё — глазеть на такое! — Ничего себе — мал! Мне уже шестнадцать! — возразил тот. — Вот-вот — и созрею. Да, я предупреждён насчёт того, что могу не сдержать порыв желания и лечь с первым встречным, так что… — озорные голубые глаза юноши бегали, — должен же я увидеть всё до того как… Тэгрем стянул одеяло и прикрылся. — Пошёл вон, говорю! Лаэрт настолько смутился, что не вспомнил, что на нём нет штанов. Бриккарды, очевидно, ничего не знали о приличиях. Они несли чушь. — Правду говорю? — обратился брат Тэгрема к Лаэрту. — Кстати, вы перетерпели созревание или… Лицо винодела зарделось. — Это слишком личный вопрос, чтобы задавать тому, кому годитесь в сыновья, — спокойно ответил Лаэрт, взял злополучные штаны и сел на кровать. — Советую остаться дома и перетерпеть тот день. Вы не животное, чтобы… — Он об этом знает, — перебил Тэгрем и повернулся к брату: — Передай родителям, что мы сейчас спустимся! Дверь со стуком закрылась. Лаэрт справился со штанами и, пока Тэгрем рылся в сундуке в поисках удобной для неблизкой дороги одежды, попытался пригладить торчавшие во все стороны волосы.

***

Прощание с Бриккардами получилось недолгим. Тэгрем отмахнулся от родителей и взял в руки чемодан. С Лаэртом никто прощаться не собирался, никто не пригласил в гости при первом удобном случае, а от неугомонного юнца, пытавшегося выведать, каково это — в первый раз, он попытался отвязаться любимым способом: — Это неприлично — задавать такие вопросы посторонним! — Но вы не посторонний, а уже наш! — Ксай! — прикрикнул на сына Гилли. — Я тебе всё рассказал. Что ещё — проклятье! — ты хочешь? Ксай не покраснел, но рассмеялся в лицо. Умолк, когда получил подзатыльник от Тэгрема.  — Ты что?! — возмутился он и потёр затылок. — Тебе давно рассказали, как вести себя при посторонних. Олух! Если слова не помогают!.. — Тёплая рука легла на запястье Тэгрема. Тот повернул голову и посмотрел на Лаэрта. — Прилюдное оскорбление — ещё большая невоспитанность, — спокойно высказал тот мнение. Тэгрем сжал губы и покраснел — от злости, но не от стыда. Наглец, с которым его угораздило связаться, вздумал учить Бриккардов воспитывать детей. Хотелось влепить подзатыльник уже не младшему брату, но Лаэрту. Тэгрем взял в руку чемодан. — Идём! — приказал он. Пусть он толком не попрощался с родителями, зато дал понять мужу, что понукать, приказывать и относиться к нему, как к вещи, не стоило. Себе дороже. Лаэрт вздохнул, нацепил шапочку на голову и, ковыляя, поплёлся за мужем. Он едва поспевал, Тэгрем не собирался его дожидаться. Встретились они у ворот, которые ленивые стражники нехотя открыли. Со стороны арены донеслись восторженные крики. — Опять, наверное, Чёрный Тур победил, — сделал вывод стражник. Лаэрту было наплевать, кто кому в очередной раз на арене снёс голову. Он не любил бои, зато понял, который сейчас час. День выдался пасмурным, и по солнцу определить время было трудно. Лаэрт сжал губы. Он думал — полдень, оказалось, дело близилось к вечеру. Они с Тэгремом привели себя в порядок, позавтракали — скорее, пообедали — и дождались, пока кучер не подъедет к воротам. Значит, Лаэрт проснулся не раньше полудня. Никогда он не поднимался так поздно, даже в детстве. Работы непочатый край, давно забылось, что такое хороший крепкий сон. Поэтому постоянные круги под глазами прибавили лет, как и потухший взгляд. Тэгрем выглядел хорошо, на бледной коже проступил здоровый румянец. Побриться не мешало бы, но щетина ему шла. Светлая одежда придала свежесть облику. Лаэрт в который раз почувствовал себя старым, взглянув на мужа. Он не мог быстро ходить. Странно, что головная боль не появилась из-за нарушенного ритма дня, к которому он привык и которому следовал большую часть жизни. Кучер принял чемодан и удобно пристроил позади повозки. Лаэрт отметил, что тот небольшой. Тэгрем не взял много вещей, не надеялся остаться дольше чем следует. Он уселся в ландо, чей верх был поднят из-за пасмурной погоды, протянул руку Лаэрту. Тот отказался от помощи и самостоятельно попытался влезть. — Давай руку, гордец. Ландо рассчитано на наш с Дэрму и отца рост. Ксай ниже тебя. Посмотрел бы ты, как мы его забрасываем! — хохотнул он. — Зато малышня влезает, будто обезьяны. Лаэрт этого знать не мог. Он никогда не имел дел с детьми, хотя давно пора. Брат не подпускал к племянникам. Поэтому одинокому виноделу было так завидно, что, помимо братьев, у Тэгрема есть и племянники. В доме Бриккардов пусто только утром. Лаэрт не спрашивал, но был уверен — малыши в Босттвидской школе, выстроенной для знати, куда не ходили бедняки и коренные жители Пути, у которых не было денег, чтобы заплатить за обучение. Дети простолюдинов оставались неграмотными. Лаэрт вздохнул и всё-таки протянул руку. Тэгрем взялся за предплечье и рывком помог влезть в ландо. Кучер уселся на козлы, новобрачные устроились как можно удобнее. Сидеть пришлось плечом друг к другу — чемодан мешал вольготно развалиться. Ландо тронулось. — Не будешь скучать? — поинтересовался Лаэрт. — У меня-то тихо и спокойно. Пёс и тот не лает. Тэгрем усмехнулся. — Не представляешь, как мне хотелось отдохнуть от семьи. Когда мотаюсь и решаю дела, так они в школе, а дома на шею взбираются. Я устал от всего этого! — Он махнул рукой и посмотрел на Лаэрта. Тот сжал губы. — Только не думай, что я бездельник. Нет. Отец уже не здоров, Дэрму разрывается между семьёй и делами, поэтому приходится мне думать, где и как раздобыть денег. В ставки на арене не верю, почти всё ценное продано. Хорошо, что у нас доброе имя, и соседи ссужали денег. Мы всегда с лихвой возвращали долг. И рассчитались бы окончательно, если бы склад не сгорел. — Лаэрт слушал и молча разглядывал мрачный Босттвид. Пошёл дождь, и на улицах стало немноголюдно. — Ещё и Шамарт наплёл, что я, скотина такая, опозорил его кровиночку! — Тэгрем усмехнулся. — Да, я спал с Тэрре, но кто сейчас не предаётся утехам до свадьбы? Разве что мы с тобой после… — Лаэрт продолжил молча глазеть на улицы. — Те, кто хранит невинность, наверное, канули в небытие. Но не это главное. Мне всегда было наплевать, в чьей постели побывали мои любовники. Главное, чтобы они были верными, а не как Тэрре… Ведь он неоднократно… Тэгрем замолчал, поняв, что поделился наболевшим. Вот-вот — и он расскажет, что одна из причин скоропалительного брака — желание насолить Тэрре Шамарту. Лаэрт повернул голову и посмотрел на мужа. — Сочувствую. Измена — это всегда мерзко. Тэгрем посмотрел на него. Лицо мужа так близко, что стал отчётливо заметен крохотный шрам над левой бровью. Супруги сошлись в одном мнении: считали измену порочной. Ландо тронулось, когда стражники отворили главные городские ворота. Вот-вот — и Босттвид останется позади. Тэгрему не хотелось ни о чём думать, даже о том, чем займётся на виноградниках. Он был уверен — Лаэрт не доверит вести дела, проводить дни в праздном безделье не любил ни один Бриккард, даже самый маленький. Ни Тэгрем, ни Лаэрт не произнесли ни слова, когда повозка выехала с моста на дорогу. Так лучше. Не вспыхнет ссора. Обоих устраивала тишина, прерываемая цокотом лошадиных копыт, фырканьем и понуканием кучера. Если бы погода не подвела… Дождь барабанил по поднятому верху. Самое время, чтобы усесться с бокалом вина и посмотреть на огонь. И чтобы у ног устроилась собака. Лаэрт зябко поёжился и сцепил пальцы. Он упрекнул себя, что не позаботился о перчатках. Тэгрем оказался более предусмотрительным, и его руки обтянула тонкая шерстяная ткань, светло-коричневая. Лаэрту стало любопытно. Он опустил голову. Туфли мужа — из тёмной кожи, с заострёнными носами. Тэгрем вопросительно посмотрел на Лаэрта. Тот сделал вид, будто ничего не сделал, откинулся на спинку и закрыл глаза. Покачивание ландо и дождь убаюкали его. Вчерашний день дал о себе знать… Незаметно пришла дрёма. Лаэрт не услышал, как Тэгрем попросил кучера остановиться. Выпитый во время завтрака травяной чай попросился наружу, заодно можно было воспользоваться передышкой и размять ноги. Вдоль дороги не росло ни одного куста. Слишком сильно хотелось по нужде, чтобы выбирать. Тэгрем — не Лаэрт, который предпочтёт потерпеть, но не опозориться прилюдно, даже если вокруг ни одной живой души. «Ты настолько предсказуемый, что знаю, как отнесёшься к чему-либо!» — догадался он и, повозившись с завязкой штанов, направился к ландо. Он не знал, хорошо ли, что его избранник — словно открытая книга, или плохо. Тэгрем любил загадки. Именно этим привлёк его Тэрре Шамарт, что никогда нельзя было угадать, что выкинет. Тот мог на светском вечере вести себя более чем серьёзно — этакий папин сын, кровь от крови деловитого Ноэра, но за углом подловить, повиснуть на шее и предложить заняться любовью прямо здесь и сейчас. «Перепутал, ха!» — Тэгрем усмехнулся, когда вспомнил, как застал Тэрре с незнакомым ревейцем. Как благородный человек, он объявил, что не хочет иметь с Шамартами ничего общего и расторг помолвку. Даже когда Ноэр оклеветал Бриккардов, умолчал, рассказал о причине только Анде, но не попытался обелить себя. Он знал, что рано или поздно о проделках Тэрре станет всем известно. Тэгрем взобрался на подножку. — О не-ет! — вздохнул он. Лаэрт улёгся на сиденье. — Эй! — Не помогло. Тэгрем приподнял мужа за плечи и усадил. Глаза ненадолго открылись, после тот снова смежил веки и, положив голову на плечо, уснул крепким сном. Тэгрем просунул руку под бедро и вынул фиолетовую шапочку, свалившуюся с головы Лаэрта во время сна, повертел в руках, гадая, куда её пристроить. Жёсткие волосы пощекотали щеку. «Как ни крути, дружок, но тебя тянет опереться на кого-то. Не так уж ты силён, как привык сам о себе думать», — подумалось ему. Он не отстранился, наоборот, придвинулся ближе, наслаждаясь теплом человеческого тела. В сырую зябкую погоду хотелось согреться как никогда. Тэгрем согласился бы даже на бокал вина. Красного. Время тянулось медленно — куда медленнее, чем в прошлый раз. Тэгрем закрыл глаза и попытался уснуть. Если раньше он болтал с отцом, то с Лаэртом было не о чем, в придачу тот спал, уютно пристроив голову на плече. Тэгрему не удалось задремать. Хотелось есть, и голод помешал сну. Виноградники нельзя было спутать ни с чем, даже в темноте. Почти приехали. Тэгрем улыбнулся и легонько почесал макушку Лаэрта, чтобы разбудить. Тот не проснулся, но в нос ударил слабый кисловатый запах, приятный по сравнению с осенней сыростью. Появилось желание пошутить, как в детстве, а заодно — разбудить. Тэгрем взял длинную прядь волос, выбившуюся из тёмного хвоста, и не придумал ничего умнее, кроме как сунуть Лаэрту в ноздрю. Помогло. Тот резко поднял голову и чихнул. — Будь здоров. Надеюсь, ты не простудился. — Тэгрем отвернулся и с трудом удержался, чтобы в голос не рассмеяться. — Почти приехали. Если Лаэрт и догадался, что именно стало причиной резкого пробуждения, то промолчал. То, что поездка обошлась без приключений, немало его порадовало. На дороге, которую то и дело патрулировали легионеры, шальные бандиты не разгуливали и не нападали на экипажи. Лаэрт выбрал удачное место — на пути в Ревею. Никто не стучался с просьбой провести ночь. В деревне выстроили постоялый двор. Оттого в «Грозди» всегда было тихо и спокойно. Ландо остановилось у ворот. Лаэрт едва не упал, вылезая из повозки, за что получил замечание от Тэгрема. — Будто мне в первый раз! — отмахнулся он и пошёл к воротам, чтобы дать знать, что вернулся. Охранник узнал хозяина и завозился с засовами. Громкий скрип прорезал ночную тишину — и вскоре повозка въехала во двор. Лаэрт предпочёл пойти пешком, чтобы размять затёкшие ноги и разогнать кровь. — Поздравляю вас, хозяин! — отозвался сторож и закрыл ворота. — Угу, спасибо, — ответил вежливостью Лаэрт, не до конца поняв, с чем его поздравляют. Морось прогнала сон, и даже переполненный мочевой пузырь не умалил желание пройтись. Это место стало родным за много лет. Лаэрт вдохнул промозглый сырой воздух и улыбнулся, радуясь, что оказался дома. Осталось вымыться и лечь в постель. Для ужина поздно… Собачий лай прервал раздумья. — О нет, кто тебя выпустил в такую погоду?! — Лаэрт присел, чтобы принять любимца в объятия. Пёс лизнул влажную от дождя щеку. Планы упасть в кровать рухнули, и от этого пропало настроение. Теперь придётся мыть собаку. Туфли намокли от прогулки, ногам стало зябко, и Лаэрт предвкушал, что именно скажет Кретту. Он всегда говорил одно и то же, когда возвращался. Всё так и вышло. Дверь распахнулась, и в дом вбежала собака, оставив за собой грязные мокрые следы. Кретт застыл с чемоданом в руке. — Ты зачем его выпустил в такую погоду?! — вместо приветствия выпалил Лаэрт. Слуги переглянулись. — Так попросился! Я не виноват, что ему приспичило! — оправдался Кретт. — Ну так убрал бы за ним! Кретт вздохнул и закатил глаза. Гравс широко улыбнулся. — Я вас поздравляю! — потянул носом воздух и повернулся к Тэгрему. — Странно, вы его драли, но... Плохо драли. Настроения нет, орёт на всех… — Гравс! — Лаэрт побагровел. Кретт, желая сгладить неловкость, поставил на ступеньку чемодан и подошёл к хозяину. — Я займусь баней. Ужин скоро разогре… — Я когда-нибудь ужинал в это время?! — Лаэрт направился в сторону уборной. — Баня — само собой разумеется. Ещё позаботься о бадье с тёплой водой и простыне. И вымой пол, раз за собакой не уследил! — Он повернулся и поднял палец. — Да, и глинтвейн приготовь. И палочку корицы не забудь положить. Кретт вздохнул. Гравс, хитро сощурив глаза, поглядывал на Тэгрема. Его догадка почти подтвердилась — тот крайне плох в постели. — Вы-то хоть есть будете? — вздохнув, спросил Кретт. — Конечно, — ответил Тэгрем. Он замёрз и согласился бы даже на глинтвейн на красном вине. — Мы оба будем есть. Никуда он не денется, пожрёт. Он развернулся, подхватил чемодан и направился вверх по лестнице — в покои, где довелось ночевать. Он не увидел, как Гравс широко улыбнулся и заплясал на месте, после крепко обнял стоявшего неподвижно, словно статуя, Кретта и крепко поцеловал.