***
Есть не хотелось, зато хотелось сделать глоток вина — совсем крохотный, чтобы не опьянеть. Лаэрт злился на Тэгрема — тот осмелился приказать не приносить бутылку. Кретт встал на сторону мужа и не воспылал желанием испортить здоровье хозяина. После недолгих пререканий Лаэрт сдался. Пришлось удовольствоваться травяным — не ромашковым — чаем, ароматным, довольно приятным, когда привык к горчинке и смог прочувствовать букет вкусов. Не то чай помог, не то лёгкий завтрак придал бодрости, но боль в желудке улеглась. Стало легче, щёки порозовели. Не захотелось никуда идти, а расслабленно посидеть в кресле, глядя, как горит огонь. Но нужно. Работа никогда сама за себя не сделалась, а «ленивых болванов», как называл своих людей Лаэрт, нужно понукать. — Пора! — Он встал из-за стола и поковылял к выходу. У двери остановился и дотронулся до темени, после убрал руку, вспомнив, что шапочки больше нет. — Меня бы дождался. Не киснуть же целый день от безделья! — Тэгрем отодвинул тарелку и поднялся, в душе радуясь, что не обидит Кретта. Завтрак был пресным и оттого — невкусным, чай он не любил. Зато смог сослаться на спешку. Лаэрт развернулся. — Это не обязательно. Бочки с вином мы выбрали. Можно отправить в Босттвид. А если ты так хочешь чем-то заняться, то разбери письма. Мне вчера не до… — Я вчера разобрал. Ничего важного, одни поздравления, — перебил Тэгрем. — Поздравления?! — Именно. Хотя я почти никому не говорил о свадьбе, но слухи просочились. Более того, всем стало известно, где я буду жить. Почтовому дилижансу всего полдня пути. Представляешь, как быстро расходятся сплетни? — Тэгрем усмехнулся. — Поэтому я не люблю города. — Дальше Лаэрт молча пошёл к двери. Он ступил на порог и продолжил: — Кто я? Жалкий полукровка, недостойный целовать землю, на которую ступала нога жителей Верхнего квартала. Куда мне до них, как же? Ни разу не попробовав вино, дружно решили, что оно сравнимо с моим происхождением — выходца коренного жителя Пути, которому посчастливилось заполучить человека знатного рода. Тэгрем вдохнул воздух. Солнце встало невысоко, но было куда теплее, чем в прошлые дни. В полдень, наверное, можно сбросить бежевый шерстяной сюртук и остаться в тонкой льняной рубашке. Лаэрту в тёмной одежде из плотной ткани наверняка придётся несладко. Тэгрем был уверен — тот скорее поцелует землю, чем разденется. — Я ничего не знал о тебе, — признался он. — Мой отец — знал, а я… Собирать сплетни — последнее дело. Лаэрту было всё равно, знал муж о нём или нет. Тот не пил красное вино, хотя к виноделию отнёсся с уважением. У ворот Лаэрт резко свернул направо и пошёл по посыпанной песком тропинке — довольно быстро для больной ноги. Тэгрем не отставал от него. Они миновали конюшню и вышли едва ли не к подножию горы — к деревянному, обмазанному глиной домишке. Сердце заколотилось, когда вспомнились годы, прожитые в этом месте. Оспа сплотила селян, и оставшиеся в живых объединились и помогли несчастному юному пареньку, которого покинул брат, с постройкой дома. Лаэрт ликовал, когда смог поспать в собственных стенах, на соломенном матраце вместо кровати, а не в таверне, где работал. Хотя у него давно другой дом, большой, удобный и надёжно защищавший от дождя, однако старый не забылся. Лаэрт любил старенькую постройку, рука не поднималась сровнять с землёй. Убогонькое жилище пригодилось. Осталось избавиться от хлама. Лаэрт миновал забор, местами повалившийся, и дёрнул проржавевшую щеколду. Та не поддалась. — Стой, дай я! — Тэгрем оттолкнул его и изо всех сил надавил на ручку. Наконец задвижка заскрипела. Дверь открылась, и Лаэрт первым вошёл в дом, где прожил не один год. Соломенный матрац остался лежать в углу, сгнивший, с грязными пятнами. Лаэрт понимал — нужно сжечь, но духу не хватало. Всё стало по-другому. От прошлого можно — и нужно — избавиться. Лаэрт поймал себя на том, что с появлением Тэгрема готов сжечь убогую мебель, состоявшую из стола, деревянного покосившегося буфета и сундука. И это не считая ненужной кухонной утвари, корзин, много лет хранившихся в доме. — Странно, что мыши не завелись и не изгрызли здесь всё, — удивился Тэгрем. — Однажды здесь прижился кот. Не знаю, откуда он взялся, наверняка приблудился из деревни. Я было погнал его, но решил — пусть живёт, зато мышей не будет, — признался Лаэрт. — Лет десять жил, но совсем недавно исчез. Так что Гравс подкинул хорошую идею. «Значит, захаживаешь сюда», — подумалось Тэгрему. Он старался не жить прошлым, забыть. Он даже семье не поведал, что именно заставило почти добровольно покинуть Легион — именно тогда, когда король издал указ набирать в рекруты коренных жителей Пути, чтобы избежать стычек и лишний раз доказать: Чёрный Путь — мирный регион Иллеста. Сны порой заставляли вздрагивать и просыпаться в холодном поту. Годы взяли своё, и прошлое отступило. Сегодня опять нахлынуло. — Теперь в конюшню — и на винодельню. Нужно сжечь этот хлам... — грустно произнёс Лаэрт, — и вычистить всё от паутины и грязи. И того, и другого было не так уж много, и это подсказывало Тэгрему, что Лаэрт приказывал работникам приводить дом в порядок. Даже балки под деревянной крышей оказались целыми и крепкими. На них можно было подвесить гроздья. Тэгрем присмотрелся — что-то некогда яркое, а сейчас — поросшее грязью лежало поперёк перекладины. Он приподнялся на цыпочках и стянул предмет. Тот оказался серо-голубой, наверняка в прошлом яркой шапочкой. Лаэрт выхватил тряпицу из рук и улыбнулся. — Вот где она, — посмотрел наверх. — Да-а, Нис был шутником. Никогда бы не догадался там поискать. Тэгрем в очередной раз удивился, как улыбка может преобразить лицо. Она преобразила Лаэрта, тот стал куда более привлекательным, «гусиные лапки» придали лицу добродушное выражение. Лаэрт отнюдь не сухарь, каким старался всем казаться. Вспомнилось, как он побледнел, когда заговорил о родителях. Стало понятно — картина смерти предстала перед глазами. В голову полезло прошлое — время, когда Тэгрем служил на границе Чёрного Пути с Вьессом. Тамошние местные жители, «дикари», в отличие от остальных своих сородичей, хранившие традиции, учинили бунт и сожгли одну из окрестных деревень. Решено перебить всех, чтобы дать понять остальным племенам — Легион не смирится и сотворит то же самое. Тогда ещё юный Тэгрем не подумал, что придётся предать казни всё племя, включая детей. Он ужаснулся, когда его сослуживец раскроил черноволосую голову крохе, недавно появившемуся на свет, чтобы тот перестал кричать от голода и навеки затих. Но ужаснее всего было сжигать тела. Тэгрем почувствовал запах горелого мяса — там, где его не должно быть. Улыбка с лица Лаэрта пропала. — Всё в порядке? Ты бледен. Прости, но я не умею быть заботливым и не смогу просиживать у изголовья, как вчера это делал ты, — признался он. Губы дрогнули. — Ах, да, забыл поблагодарить, хотя не стоило утру… Он не договорил. Слишком сильно хотелось отвлечься, чтобы вид обугленных костей исчез из памяти. Он зря решил, что похоронил прошлое. Лаэрт вздрогнул, когда муж резко притянул его за талию, взялся за затылок и поцеловал. Тэгрем не обратил внимания на кулаки, упёршиеся в грудь — настолько сильно, что костяшки больно надавили на рёбра. Ещё мгновение — и Лаэрт расслабился, открыл рот и позволил просунуть язык. Губы дрогнули и ответили на поцелуй. Он дождался, когда муж потеряет бдительность, и вывернулся из крепких рук, но не утёр, а облизал покрасневшие губы. — Вот так, значит! — Тэгрем усмехнулся. — Наверное, ты и не целовался ни с кем. Лаэрт направился к выходу. — Целовался. — И что, не понравилось? — Как раз таки нравилось. Этого Тэгрем не понимал. Если нравятся поцелуи, зачем избегать? Он поплёлся следом за мужем. Тот смял найденную тряпицу, вспомнив время, когда разбавлял серую одежду яркими деталями, будь то солнечно-жёлтый шейный платок или голубая шапочка. К головным уборам Лаэрт питал особое пристрастие. Этот проела моль, и носить стало невозможно, а фиолетовый навеки утерян. Найдётся, подобно этой, в грязи и дырах. — А мне первый раз не понравилось, — признался Тэгрем. — Он любил покурить — и всё этим сказано. — Он надеялся, что откровенностью вызовет мужа на разговор, который даст понять, как тот до тридцати шести лет ни с кем не спал. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Лаэрт нахмурился. Приревновал? Он ступил на порог, дождался мужа и закрыл дверь. — Думал, откровенность на откровенность. Или ты… опять за старое? — Тэгрем сощурил глаза. — Мне на самом деле нравилось. Нравилось, но пугало, — признался Лаэрт. — Я боялся последствий и отталкивал поклонников, они хотели большего, но не выдерживали и находили сговорчивых. Бывало и так. Иным нравились неприступные, будто Иллестские скалы, любовники, кто-то искал доступных утех, пологих, точно Босттвидские холмы. Лаэрту попадались последние. Тэгрем задумался. Он не понял, к какой категории себя отнести. Он предпочитал доступных людей, но они быстро приедались, словно одно и то же блюдо каждый день. Исключением стал только Тэрре Шамарт — распутный молодой человек, которому нравилось заниматься любовью в каких угодно местах, но не в кровати, чем будоражил кровь, вдобавок был начитан, грамотен, с правильной речью. Но не только он стал исключением. Лаэрт — тоже. Он достался легко, но не так, как желал Тэгрем. Тот злился из-за холодности, но чувствовал тепло в душе, отчего хотелось распалить жар. Вдобавок Тэгрем не смог припомнить, что вообще у кого-то стал первым. Лаэрт был запуган и оттого — зажат. Признался, что боялся последствий, но не всегда был обеспеченным виноделом. Когда имя стало громким, тогда и поклонники разбежались. В это верилось слабо. Лаэрт не только сохранил остатки былой юношеской миловидности, но оброс жизненным опытом… и коконом, в котором жил, не подпуская к себе посторонних, наглухо закрыл душу и всю любовь отдал псу, доказывал, что справится с любой бедой. Бриккарды вышли из дома, но двери запирать не стали. Тэгрем спустился и повернулся, чтобы помочь Лаэрту сойти с лестницы. Тот не воспротивился и опёрся на протянутую руку.***
Долго идти не пришлось. Гравсу вздумалось притащить ящики с виноградом поближе к дому. Он сидел на козлах. Двое работников придерживали ящики с бережно уложенными, пересыпанными опилками гроздьями. — Я решил, у склона — лучшее место! — Гравс спрыгнул на землю. Лаэрт уставился на оголённую из-за жары грудь. Полы рубашки распахнулись, в вырезе виднелись тёмные волоски. — Ну и стыд. Прикройся! — приказал он. Гравс не повёл бровью. — Что здесь такого? — пожал он плечами. — Если захочу, сниму штаны. Жарко, как в середине лета. — Он стянул с сиденья флягу, откупорил и приложился к горлышку. Двое работников один за другим вылезли из повозки и взяли в руки рулон грубой конопляной ткани, после направились в сторону дома. — Пожалуй, на винодельню пока не нужно, — решил Лаэрт и двинулся следом за подчинёнными. — Ты можешь заняться ею. Когда повозка освободится — забирай и грузи бочонки, — приказал он мужу. Тот вздохнул. За короткое время позабылось, зачем сюда приехал. Предстояло доставить вино в Босттвид. Тэгрем едва успел привыкнуть к Лаэрту и его причудам, когда выяснилось: всё скоро закончится, пара разбежится, не успев узнать друг друга. Бриккарды встретятся, чтобы развестись. Что после? После придётся терпеть Босттвидскую пыль, крики малолетних братьев и племянников, стычки между Анде и Гилли — отец остался блудливым, как в юности — и перепалки в семье Дэрму. Тэгрему надоело всё это, и тихая мирная «Гроздь» стала отрадой. Даже бесконечное ворчание мужа не помешало. Он догнал Лаэрта. — Не боишься, что я исчезну и не выполню вторую часть сделки? — Надеюсь, прошедших ночей будет достаточно, — парировал тот. — А если не будет? — Тэгрем не собирался отставать. — О боги! — Лаэрт закатил глаза. — Давай не будем о… столь низком. — Низком? — Тэгрем усмехнулся, но перечить не стал. Гравс догнал его и не позволил продолжить личную беседу. Вместе они миновали домик. Лаэрт молча наблюдал, как его подчинённые расстилали ткань и раскладывали гроздья. Гравс перебирал каждую ягоду, порой находил тронутую гнилью. — Сказано же — избавиться от всех плохих ягод, бездельники! — выругался он. Лаэрт утёр лоб носовым платком. — Сними сюртук. Всё не так жарко будет, — посоветовал Тэгрем. Он остался в светло-серой льняной рубашке, вдобавок распустил шнуровку ворота, отчего стал виден кусочек бледной груди. Лаэрт сглотнул слюну. — Мне и так неплохо, — возразил он. — Как знаешь. Лаэрту не хотелось стоять столбом, и он подошёл к ящикам, после взял гроздь в руки. Крупные спелые ягоды выросли на диво хорошими. Одна из них оторвалась, и Лаэрт отправил её в рот, после положил виноград на покрывало. К полудню стало жарче, Лаэрт не выдержал, снял сюртук, после сунул в руки стоявшему столбом Тэгрему и подошёл к ящикам. Вторая гроздь перекочевала на землю. А вот третья… — Проклятье, велено же перебрать все ягоды. Эти никуда не годятся, расколотые! — Лаэрт повторил ругань Гравса. — За что я вам плачу, бездельники?! — Так по дороге побились, — попытался оправдаться один из работников. — Эти тоже побились?! — Лаэрт сорвал сморщенную виноградину, швырнул на землю и затоптал носком. Гравс хмурился оттого, что проболтался работникам, дескать, хозяин не будет следить, как появляется будущий изюм. И вот результат — ленивые бездельники плохо перебрали ягоды. Если бы не это, то возня заняла бы гораздо меньше времени. Управиться удалось к обеду. Гравс выпрямился и утёр шейным платком потную грудь. Лаэрту хотелось сделать то же самое. Взмокшая белая рубашка облепила тело — настолько, что стали видны контуры сосков. Тэгрем, скучавший, сглотнул слюну в пересохшем от жажды рту. Вид, дававший намёк на то, что под одеждой, будоражил куда сильнее, чем голое тело. — Обедать, — коротко распорядился Лаэрт. — Не вздумайте уходить. Отгоняйте птиц и зверьков. После обеда пришлю сменщиков, — пообещал Гравс. — Заодно и от хлама нужно избавиться. — Он покосился на дом. Лаэрт вздохнул. Сердце защемило оттого, что память скоро исчезнет, но управляющий прав — дом, стоявший без дела, сгодился. Последующий путь Бриккарды слушали россказни. У Гравса не закрывался рот. Тэгрем ухмылялся, вспомнив вчерашний вечер. Лаэрт вопросительно поглядывал на мужа, гадая о причине веселья. Тот отмалчивался, зная, что придётся слышать упрёки за бесстыдство. — Как у тебя появился Крет? — вспомнился интересовавший вопрос. Лаэрт усмехнулся и взял мужа крепче под руку. — Странно, никто обычно не интересуется прислугой. — Тэгрем прикусил язык, когда вспомнил, что не должен знать кличку собаки. — Но это не секрет: Кретта я заметил, когда довелось побывать на празднике Сивали в деревне. Он занимался тем же, чем я раньше. Миловидный, кудрявый, он терпел грязные похотливые руки, но хорошо справлялся. Я решил — дом большой, нужна прислуга, на которую можно свалить уборку и готовку. Надоело самому стоять у очага, да и некогда было; надоели наёмные слуги, которые приходили и уходили… Вон оно что, у Лаэрта не оставалось времени приготовить себе поесть. Оттого он худой, вдобавок заработал проблему с желудком. Тэгрем боялся сглазить, спугнуть чувство, отметить, что они с Лаэртом почти стали друзьями. Сегодня удалось мирно побеседовать и даже пооткровенничать. Лучшего желать нельзя. Вдобавок он однажды уже был влюблён, и это не принесло ничего, кроме разочарования. — А я как счастлив! — вмешался Гравс. — Сначала решил — о, наконец-то появился тот, кого можно трахать без желания надеть мешок на голову… — Гравс! — …но потом понял, что без Кретта не могу, трахаю-трахаю, а он до сих пор не надоел. — Управляющему было плевать на возмущение хозяина. — Признаюсь, мы по очереди… Ну-у, и я под него прогибаюсь. Ай, вам всё равно не понять! — Гравс махнул рукой. — Боги, за эту мерзость я урежу премию! — Лаэрт густо покраснел. — Уже давно урезали, — обиделся Гравс, — когда не позволили сыграть свадьбу. — Конечно! Вообще не понимаю, зачем вам свадьба сдалась. Детей у вас быть не может, а по углам вы и без брака жмётесь. Терять день, а то и больше, и распускать слуг я не собираюсь. — Может, мы хотим встретить старость вместе. — Ну так встречайте, кто не позволяет? Тэгрем слушал словесную перепалку и недоумевал. Хотя он не понимал, для чего бетам брак, но чинить препятствий не стал бы. Хотят — пусть идут в храм. Гравсу ничто не препятствовало жаться по углам и трахаться прямо на кухонном столе, но у Лаэрта свои причуды. Путь за спорами прошёл незаметно. На порог дома вышел виновник обсуждений, точнее, оба виновника, включая собаку. — О, я рад, как раз обед готов, — доложил Кретт и скрылся, оставив дверь дома открытой.***
Лаэрту претила пропахшая потом рубашка, и он не удержался, чтобы не ополоснуться ледяной, только что принесённой из колодца Гравсом водой. Лаэрт не боялся простудиться. Это случалось крайне редко. Мокро было и за поясом штанов. Одно движение руки — и одежда сползла вниз. Вода приятно холодила бёдра, стекала к ступням и заставляла ёжиться, когда попадала на чувствительные места. Лаэрт не услышал, скорее почувствовал, что в спальне не один. Он обернулся. Льняная мочалка выпала из руки. — Ты когда-нибудь научишься стучаться?! — Мало Гравса, так и муж позабыл о воспитании. — Разве нужно стесняться? Я уже всё видел! — Тэгрем сглотнул. Он не ожидал застать Лаэрта голым. Вдобавок витавший в комнате терпкий запах… — Ты сюртук забыл, я — принёс, — с этими словами он повесил одежду на спинку кровати и хотел уйти, но не мог удержаться, чтобы не взглянуть на голые упругие ягодицы. Лаэрт хорошо сложён. Если бы не излишняя худоба и уродливая лодыжка… — Спасибо, — неожиданно спокойно поблагодарил он. Тэгрем усмехнулся. — Ты уже не мечешься, чтобы прикрыться. — Ты уже всё видел, — повторил Лаэрт слова мужа, — и тебя моё тело не оттолкнуло. — Он опустил голову и уставился на собственные босые ступни. Тэгрем подошёл к нему и провёл ладонью между лопатками. Лучше бы он этого не делал. Обстановка располагала к уединению, и если бы не характер Лаэрта… — Ты хочешь этим заняться? Днём?! — Удивление вызвало бурный смех. — Бо-оги, как же я сам не догадался о том, что… — Тэгрем это произнёс сквозь смех. — Наивность сквозит в каждом слове. — Он переместил руку выше — к затылку — и запустил в волосы. — Этим можно заниматься когда угодно. — Мне нужно проследить, чем заняты бездари. — Лаэрт руку не убрал. Ему были приятны ласки, нравилось чувствовать дыхание на голой коже. — Оставь их Гравсу хоть ненадолго. — Тэгрем взял его за руку и подвёл к кровати, после легонько подтолкнул. Лаэрт не удержался и упал. Тэгрем не стал терять времени впустую и не придумал ничего лучше, как навалиться сверху. Он сжал запястья с такой силой, чтобы не причинить боль, но удержать в одном положении. Лаэрт напрягся, но, вспомнив о том, что нужно усыпить бдительность, притворно расслабился и закрыл глаза. Рубашка Тэгрема потёрлась о голую кожу, волосы скользнули по щеке. — Не хочешь дождаться ночи, значит, — выдохнул Лаэрт и сглотнул. Кадык дёрнулся. Волосы Тэгрема пощекотали лицо, легонько и приятно. Тот наклонил голову и прикоснулся губами к полуоткрытому рту. Губы дрогнули. Лаэрт ответил на поцелуй, вяло, робко. Почувствовал, как напряглась плоть Тэгрема. Ему льстило, что кто-то желал его, отнюдь не молоденького паренька. Поцелуй стал более глубоким, Тэгрем просунул язык между зубами, прикусил губу в ожидании отклика. Лаэрт мог вывернуться, после — отчитать за бесстыдство, хотя ему нравилось. Это Тэгрем почувствовал, унюхал и отметил про себя, что запах стал более сильным и терпким. Он решился отпустить запястья. Лаэрт не заметил, что руки стали свободны, и понял, когда ладонь легонько погладила бедро, всё ещё влажное после мытья. Тэгрем оторвался от губ и посмотрел в карие глаза. Так и есть, потемнели. — Всё могло быть иначе, если бы ты доверился мне раньше. — Он поцеловал мужа в шею — ровно в то место, где часто билась жила. Лаэрт дёрнулся от неожиданности, но не от неприятных ощущений. — Всё, что я делаю, — приемлемо и не постыдно. — Его губы сместились ниже — к ключице. Лаэрт вздохнул, когда вспомнил первую брачную ночь, вдобавок в память полезли нравоучения, что он должен заниматься этим, чтобы продолжить род; вспомнился соседский паренёк, в муках умерший из-за последствий телесной слабости, — тот, кому перемыли косточки даже после смерти. — Сколько у тебя детей? — вопрос прозвучал неожиданно. Тэгрем поднял голову. — Ни одного. У меня, в отличие от моего братца, больше работает та голова, что на плечах, — отшутился он и лизнул яремную ямку. Тёплое дыхание обдало разгорячённую кожу, когда он от смеха резко выдохнул. — Не думал, что ты не знаешь, что можно вынуть до… — Бо-оги! — Хотелось надеяться, что Лаэрт это прошептал, потому что ему хорошо, а не из-за сказанной откровенности. — За что мне всё… — шёпот стих, когда Тэгрем один за другим поцеловал соски. — Говорю, наслаждайся тем, что приятно. — Хотелось надеяться, что Тэгрем однажды получит ответные ласки, что Лаэрт раскрепостится. Тот зажат, несмотря на то, что поцелуи ему нравились. Почувствовалось по затвердевшим соскам и напряжённому члену. Тэгрем просунул руку между бёдрами. Так и есть, влажно. Он приподнялся, чтобы спустить мешавшие штаны. Завязка не поддалась — именно сейчас, в столь сладостный момент, когда муж готов к соитию. — Поможешь? — предложил он. Лаэрт сел и взялся за узел. Коротко остриженные ногти заскользили по шнурку. — Зубами, — выдох. Тэгрем ожидал, что муж вспылит и наотрез откажется. К его удивлению, тот склонил голову и зацепил верёвочку. Тэгрем погладил тёмные волосы и мысленно представил, как муж ласкает его языком. От видений член как никогда встал колом. Но о таких ласках боязно просить — Лаэрт не готов к этому, а пугать лишний раз не стоило. Но Тэгрем отдавал себе отчёт, что не дождётся того, чего хотелось. Хорошо, если долго ничего не получится, и тогда он сможет уговорить просто взять член в руки. Узел поддался. Лаэрт отстранился и перекатился на живот. Жаль. Тэгрему хотелось смотреть в карие, потемневшие от страсти глаза. Он усмехнулся. — Решил, что я от тебя просто так отстану, м? Ответа он не получил. Ему это не нужно было. Пусть он не сможет заглянуть в глаза во время соития, зато ягодицы, крепкие, упругие, предстали его взгляду. Тэгрем легонько их сжал пальцами — не до болезненного щипка, но чтобы размять. — Попросишь? — с ехидцей спросил он. — Ещё чего, — с придыханием шепнул Лаэрт. — Ладно. — Тэгрем сместил ладони к пояснице, провёл вдоль позвоночника, уделив внимание месту между выпиравшими лопатками. — А сейчас? — Он наклонил голову и поцеловал выпуклую родинку на спине. Лаэрт молчал. Ласки ему были приятны, лицо пылало не только от духоты, но и оттого, что творилось на кровати. Тэгрем расценил молчание как согласие и, навалившись всем телом, пристроил член ко всё ещё узкому, но сочившемуся смазкой входу, затем толкнулся. Лаэрт всё ещё не привык и сжался. Пришлось терпеливо дожидаться, пока он не расслабится. Тэгрем чувствовал, как горячо внутри. Он лизнул языком мочку, чтобы отвлечь, сделать приятно. Лаэрт закусил большой палец. Тэгрема умилил этот жест, наивный, несмотря на то, что под ним не юный любовник, а зрелый, причём рано повзрослевший человек. Пусть тот не пошевелился, но теперь язык не повернулся бы назвать бревном. Лаэрт окончательно расслабился, раздвинул ноги и впустил в себя член — глубоко, до самого основания. Он закрыл глаза и попытался выбросить из головы, что всё запланированное на сегодня не сделано, а он праздно бездельничает и чувствует на шее горячее дыхание — настолько горячее, что волосы намокли от пота и прилипли к коже. Более того, ему понравились поцелуи в мочку уха и даже толчки, с каждым разом становившиеся всё сильнее, и даже ощущения того, как напряжённый член входит в его плоть раз за разом, доставляли удовольствие. Лаэрт закрыл глаза и жадно вбирал в себя всё, что доставляло ему удовольствие, начиная от телесных ощущений, заканчивая запахом Тэгрема, не тяжёлым, какой доводилось чувствовать ранее у тех, кто норовил уложить его в постель, но мягким, хотя отнюдь не тонким. Запах нравился, будоражил кровь. В ушах зазвенело. Стук показался далёким. Лаэрт почувствовал — грядёт концовка, подобная той, что в позапрошлую ночь, когда позволил мужу дотронуться до члена. Ему было хорошо, и это нельзя просто так отринуть. Всё было бы прекрасно, если бы в спальне не раздался голос, чужой, хотя и знакомый: — Ой, п-простите, не ожидал! Тэгрем дёрнулся и замер, когда увидел Кретта, вытаращившего на него глаза, после отстранился от Лаэрта, сел и резко натянул штаны. — Ругал меня, что вхожу без стука. Твои слуги более невоспитанные! — вспылил он. Лаэрт спрятался за его спиной, чтобы хоть так прикрыть наготу. Кретт держал в руках высушенный и выглаженный зелёный халат. — Я стучался довольно долго, — оправдался он. — Ответа не последовало, и я решил, что хозяину опять плохо, поэтому вошёл. Дверь дубовая, почти не пропускает звуки. — Дворецкий поискал стул. Найдя, повесил халат на спинку и почти бегом выскочил за дверь. Лаэрт отстранился от мужа. — Только этого не хватало, чтобы слуги перемывали косточки. — Брось. Кретт — не невинный юнец. Он сам жмётся с Гравсом по углам, — напомнил Тэгрем. От этого не легче. Лаэрт откинулся на подушки и бессильно закрыл глаза. Где-то в глубине души затаилась злость: Кретт словно дождался, когда хозяин пообедает, но из-под носа утащил десерт — любимый Лаэртом виноградный пудинг. Раздался плеск воды. Лаэрт открыл глаза. То, что он увидел, не полезло ни в какие ворота. Тэгрем вытер член полотенцем, принадлежавшим Лаэрту, после, закончив, повесил на спинку кровати, натянул штаны и завязал шнуровку. — Собирайся. Подожду внизу, — бросил он и вышел. Лаэрт сжал губы. — Собирайся, как же! — разозлился он. — Вытереться-то нечем!