Кома. Первая и вторая книги.

Мы лежим на траве у прозрачной воды. Высоко в синеве проплывают киты, Задевая космический невод. Позабудь хоть на миг, кто есть я, а кто есть ты, Пусть два лёгких облака станут одним Где-то на краешке неба.

      Тревога…       Противное, тянущее ощущение под ребрами то усиливалось, то ослабевало, заставляя дергаться, внимательнее вглядываться в окружающих, искать глазами проблему. Я всматривался в Макса, прислушивался к Барти и Бродерику, но предчувствие насчет них молчало. Незнание того, откуда прилетит удар, заставляло меня нервно вздрагивать от резких звуков и мешало сосредоточиться на пациенте.       Элизабет, оказалось, носила славную фамилию МакНейр. А Бродерик оказался тем самым МакНейром, который натравил дементоров на Поттера. Как я узнал? Так Макс рассказал.       После того, как я обрисовал МакНейрам варианты лечения, разразился скандал. Бродерик решительно отказался признавать генетический пол Элизабет и потребовал от неё не позорить их славное семейство трансформациями, а перенести операцию по пересадке матки с прочими органами и выносить наследника. Ну, в общем-то я его понимаю. Сложно воспринимать как сына нежную девочку. В ответ Элизабет вскочила, одним взмахом палочки отхватила свои роскошные каштановые локоны под корень и заявила, что будет мужиком, хочет того папа или нет. МакНейры орали друг на друга так, что мне пришлось вмешаться. И выступил я, разумеется, в пользу своего пациента. Бродерик скрипнул зубами и, велев своему ребенку до конца лечения не показываться ему на глаза и жить у мисс Гросс, принялся за маскировку.       Он лично перекрасил неровно обстриженные волосы в светло-русый цвет, поколдовал над лицом, изменив черты, превратил платье в симпатичный костюм и переименовал Элизабет в Алоиса. Я сплел проверенный еще на Малфоях амулет, наварил настоек для увеличения выработки тестостерона и завел привычку сбегать раз в неделю в Хогсмид, чтобы хорошенько пнуть мутацию и проехаться по мозгам будущего лорда. Ибо самовнушение в случае волшебников работает покруче эффекта плацебо.       Надо сказать, уже через неделю Алоис приобрел вполне мужские черты. Бродерик посмотрел на счастливую мордашку сына и молча кивнул в ответ на мои слова, что через месяц потребуется хирургическая операция. Маггловская операция. Ибо яйца я ему отращу, а вот сиськи убрать не смогу.       М-да… Учитывая моё происхождение, во всей этой ситуации была какая-то злая ирония.        Всё было хорошо…       Но чем ближе становилось Рождество, тем громче интуиция била в колокола. А я всё никак не мог понять, куда бежать и что надо сделать. Будто перед глазами стояла стена.       Пятый год. Нападение на Артура Уизли в Отделе Тайн? Нет. Это не по его душу. Это что-то другое, более острое, жуткое, болезненное, которое пройдет совсем рядом. Вроде массовой гибели учеников, как в том сне. Только теперь это чувство выматывало меня наяву.       Я в раздумьях шел на урок чар, когда навстречу мне попалось Золотое трио. Честно говоря, в последние дни меня мало что могло отвлечь от этой беспрерывной внутренней сирены, но вид у Поттера был уж очень одурелый и озадаченный. Он шел по коридору к Большому залу так, как будто не вполне понимал, куда и зачем идет. Гермиона брела рядом, остекленело пялясь куда-то за пределы этого мира. Улетевшей парочке не давал споткнуться Рон. Улыбка при этом у него была пакостная и самодовольная, прямо как у Фреда с Джорджем.       Трио выглядело до того странно, что я невольно заинтересовался и подошел ближе.       — Привет.       Гарри остановился, осмотрел меня с ног до головы так, как будто только сейчас увидел. Гермиона издала невнятный булькающий возглас. Рон улыбнулся шире.       — Привет, Волхов!       — Что это с ними? — обратился я к нему как к самому адекватному.       — Узнали, в чем соль клуба «Ахилл».       — О!       Точно. Тот самый клуб для мальчиков с интересными интересами. У девочек, насколько я помню, был зарегистрирован клуб танцев. Клуб звался «Нимфа». Официально занятия проходили в том же помещении, а уж чем они там занимались на самом деле…       — То-то я смотрю, вид у них такой замороченный. Что, Гарри, захвачен перспективами? — ехидно улыбнулся я герою.       Герой вышел из прострации.       — Нет!       — Он только что в первый раз поцеловался, — прошептал Рон, пакостно хихикая. — Его поймала под омелой Чжоу Чанг.       Гарри вспыхнул и злобно уставился на Уизли.       — Что? Ты сам сказал «сыро»! Я просто предположил, что ты играешь за другую команду!       — Ясно.       Я почувствовал, как мои губы неудержимо расплываются в улыбке. Помнится, это самое «сыро» породило кучу таких замечательных явлений как драрри, гаррирон и прочие, совсем уж психоделические пейринги.       — И как тебе знакомство с миром взрослых развлечений, Гарри?       — Слушай, а ведь ты встречаешься с Малфоем, а Малфой парень… — протянул Гарри так, как будто его только что осенило. В зеленых глазах этого гения горела смесь отвращения и неукротимого любопытства. — Вы с ним целовались? И как, разница между девчонкой и парнем есть?       Услышав это, Грейнджер очнулась и тоже открыла рот.        — Тебе правда с мальчиками нравится больше? А как же вы тогда детей будете делать? Это же обязательно для всех чистокровок. Или маги могут менять пол?       Я даже отступил на шаг от такой постановки вопроса. Рон давился от смеха.       — Э-э-э… У меня чары, я опаздываю!       — Беги, Волхов, я их задержу! — патетически воскликнул Уизли, хватая друзей за руки. И заржал как конь.       — Это не побег, а стратегическое отступление! — выкрикнул я в ответ уже с другого конца коридора.       Завернув за угол, я чуть не сбил с ног первачка. Ребенок испуганно вытаращился и дрожащей рукой протянул мне записку от директора, в которой тот велел срочно, вот прям сию секунду явиться пред его светлые очи. Я понял, что теория чар откладывается. Поблагодарив мальчика кивком, прочитал очередной сладкий пароль, мечтательно прикидывая, где бы раздобыть такое лакомство. В Хогвартсе такого не водилось.       До кабинета директора было рукой подать, так что его желание исполнилось в самые сжатые сроки.       — Ореховые меренги!       Горгулья шагнула в сторону.       — Вы звали меня, директор Дамблдор?       — Похвально, что ты так быстро пришел, Вадим, — благожелательно улыбнулся волшебник.       Я зеркально повторил его улыбку, плюхаясь на кресло.       — Я просто был неподалеку.       — Вадим, я хотел поговорить с тобой на деликатную тему. И прежде чем начать, пообещай выслушать меня.       Директор выжидающе уставился на меня. Я напрягся.       — Хорошо. Обещаю, что выслушаю вас до конца.       — Вадим, ты замечательный талантливый юноша. Особенный, даже для магического мира, поэтому ты должен быть осторожен. Всегда найдутся те, кто захочет использовать твои таланты в своих интересах.       Я чуть не поперхнулся. Это он про себя, что ли?!       — Но я тебя позвал не за этим, — внезапно свернул Дамблдор в сторону. — Поздравляю тебя, Вадим, с обретением побратима.       Эм… Спасибо, директор. В общем-то, это произошло с вашей подачи, но все равно спасибо.       — Я уверен, что ваше взаимопонимание будет только расти, ведь для подобного рода партнерства — это очень важно, — продолжал разливаться соловьем Дамблдор. — В конце концов, ты так тянулся к Северусу. Молчи-молчи, я давно догадался, — поднял руку директор, видя мой приоткрытый в протесте рот. — Задолго до того, как сам Северус соизволил-таки обратить на тебя свое внимание. Как директор данного учебного заведения, я, конечно, не должен поощрять подобное, но как твой опекун я желаю тебе только счастья… Скажу тебе по секрету, наш зельевар тоже к тебе неравнодушен.       Да он издевается?!       — М-да… Неравнодушен, — повторил Дамблдор и тяжело вздохнул. — Боюсь, с этим будет несколько… м-м-м, сложнее. Ты не можешь не понимать, что он не только намного старше тебя, но и опытнее. И опыт этот был… не самым удачным. Северус — я могу тебя заверить, как человек, который видел, как он рос — способен на самые искренние и глубокие чувства…       Я невольно вспомнил Поттера. Ну, в общем, да. Ненависть — тоже искреннее и глубокое чувство. Дамблдор сделал вид, что не заметил моей гримасы, продолжая вдохновенно вещать на тему светлых чувств и достоинств Северуса. Я погрузился в свои мысли, пропуская половину слов мимо ушей.       — …Ты должен понимать, что его детство было… непростым. Ты же видел, где он вырос, ты умный мальчик, — Дамблдор кинул на меня выразительный взгляд, я только кивнул в ответ. — И в целом, его жизнь была и остается весьма непростой. Пожалуйста, учти, что он болезненно горд. И весьма трепетно относится к тому, что считает своим.       — К чему вы ведете, директор? — холодным тоном прервал я его.       — Я веду к Драко Малфою, который в этом году все свое время проводит в замке, с тобой, забыв про все остальные развлечения, — Дамблдор выразительно помолчал, я оставался безмятежен. — Что ж… Северус может делать вид, что равнодушно наблюдает с высоты своего опыта за твоими подростковыми экспериментами, но… Я бы советовал тебе отнестись к нему более чутко. Он может производить впечатление почти безэмоционального человека, которого ничто не трогает, но, поверь мне, это совершенно не так. Поэтому я считаю, что ваши отношения с Драко Малфоем ты должен прекратить, — внезапно на такой неожиданной ноте завершил свой спич директор.       — Мило, — выдавил я из себя.       Директор безмятежно улыбнулся, подмигнул мне сначала одним глазом, потом другим и предложил чашку чая. Сопротивляться я не стал — мне и вправду требовалось выпить, хотя бы и чашку чая.       — П-п-п… Директор, все это очень трогательно, что вы так беспокоитесь за профессора, но мы как-нибудь сами разберемся. Если уж говорить начистоту, то ваш Северус все еще встречается с Чарити Бербидж, а я что, должен страдать?! Или строить из себя нежную фиалку, которая ждет-не дождется своего совершеннолетия? В то время, как тот, кого я… кто мне небезразличен, — передразнил я директора. — Прекрасно проводит время с какой-то левой бабой?!       Я даже начал путать слова от возмущения, настолько меня выбил из колеи этот разговор. Директор поморщился на мой сленг и задумчиво кинул в рот конфетку.       — Вадим…       — Нет уж. Я вас послушал, теперь вы послушайте меня. Северус — взрослый мужчина со своими потребностями. Я понимаю, что нахожусь не в самом привлекательном для него возрасте как возможный партнер, но эти потребности у меня уже тоже есть. И на этот счет мы с ним договорились. И в подробности этого договора я вас посвящать не намерен. Моя личная жизнь приватна для всех. Даже для вас. Это все, что вы мне хотели сказать?       Дамблдор подавился от такой прямоты. Да, директор, словесные кружева я плести не люблю.       — Нет, не все. Ты прекрасно осведомлен об угрозе от сторонников Волдеморта. Возможно, студенты твоего дома и не говорят при тебе на такие темы, учитывая твое мировоззрение, но Драко Малфой… Должен ли я напомнить тебе, на чьей стороне были Малфои?       — И на чьей же, директор Дамблдор? Лично я знаю, что они были отпущены и оправданы. Вы же тогда были председателем Верховного суда. И отпустили их?       Директор стер с лица блаженную улыбку и слегка прикрыл веки.       — Вадим, тебе ли не знать, что обнаружить Империус можно только в течение нескольких часов после наложения. Их отпустили за недоказанностью. Впрочем, это дело прошлое. Гораздо больше меня волнует то, что может произойти с тобой сейчас.       — Со мной. Абсолютно. Ничего. Не случится.       — Вадим, самоуверенность свойственна всем подросткам. Я не спорю, у тебя есть основания для таких слов. Все же твой дар уникален, при прямом противостоянии тебя побоятся трогать, но… — директор задумчиво перебирал пальцами бороду и вдруг встрепенулся. — Кстати, о нем. Скажи мне, мальчик, ты не чувствовал в последнее время от Гарри ничего странного?       Взгляд Дамблдора изменился. Потяжелел, стал пронзительным и внимательным настолько, что казалось, меня просвечивает рентген.       Похоже, мы добрались до сути. Очень похоже на директора: ошарашить, запутать и поймать на крючок. И насколько я вообще понимаю ситуацию, от этого разговора зависит все расследование Дамблдора по крестражам. И, скорее всего, жизнь Поттера. Сказать — не сказать? А если говорить — то что? Я же шаман, такое, по идее, должен чувствовать.       — По правде говоря, директор, от него всегда ощущалось что-то необычное.       — Вот как. Расскажи мне подробнее.       Дамблдор подобрался. Я напряженно выпрямился в кресле, напуская на лицо вид крайней задумчивости.       — Если бы такое было возможно, я бы сказал, что он… Ну, «одержим», пожалуй, слишком громкое слово, но в нем определенно есть что-то постороннее.       — Почему же ты не сказал об этом раньше? — слишком спокойно спросил директор. Я с трудом удержался от того, чтобы не поежиться. — Или не попытался избавить своего единственного на тот момент друга от этого?       — Ну, во-первых, на тот момент я не был инициирован и плохо представлял природу своих ощущений, а во-вторых, существенного вреда Гарри это не приносит. Отчасти даже кое-что дает. Можно даже сказать, приносит пользу.       — И какую же, просвети меня? Опять же, это все-таки посторонняя сущность… Сейчас ты прошедший инициацию шаман. Почему ты не избавил Гарри от одержимости?       — Повторяюсь, директор, одержимость — слишком громкое слово, — тщательно подбирая выражения, я продолжил. — Я чувствую, что этого делать пока нельзя. Знаете, в магловской медицине есть понятие «опухоль». Это постороннее образование в теле человека. Его быть не должно. Бывает так, что опухоль начинает разрастаться и убивает носителя, но бывает и так, что она никак себя не проявляет, не мешает вести полноценную жизнь и вообще не влияет на носителя. Удалять ее — подвергать организм ненужному риску. Последнее — случай Гарри.       — Я понял тебя, — но если случится так, что его «опухоль» начнет разрастаться…       — Тогда, естественно, я ее удалю, — с готовностью подтвердил я.       — Хорошо, — Дамблдор сложил пальцы домиком, опираясь локтями на стол. — Так какая же польза от этой сущности?       — Она защищает своего носителя. То, что Поттер сбрасывает Империус, её заслуга. Подозреваю, что защита будет даже от Авады. Своеобразный обмен. Правда, сработает только единожды.       — Прекрасно, — удовлетворенно откинувшись на спинку своего трона, директор сверкнул стеклами очков. — Поговорим о гипотетической угрозе.       Я вскинулся, стискивая кулаки. Ну что опять?! Все же решили.       — Ты должен понимать, что тебя могут шантажировать жизнью близких, их здоровьем, поэтому я все же вынужден настаивать, чтобы ты прекратил ваши отношения с наследником Малфоев.       Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Директор с упорством барана стоял на своем.       — Я не могу обещать вам этого. Если я сейчас расстанусь с Малфоем, то проблем на факультете у меня будет выше крыши.       — О! Я об этом как-то не подумал… Ну, Вадим, думаю, ты можешь идти на занятия.       Не подумал, как же! Так я тебе и поверил.       — До свидания, сэр.       Выйдя из кабинета, я устало прислонился к стене. Камень приятно холодил взмокшую спину. Бля… Ощущение такое, будто не говорил, а разгрузил вагон угля.       Из-за этого разговора тревога никуда не делась, а только разгорелась еще сильнее, злее, вопя внутри черепа, как сигнал ядерной тревоги.       Я не выдержал. Вернувшись в подземелья с теории чар, я плюнул на конспирацию и достал карты. Увидев меня над раскладом, соседи по комнате удивились.       — Это же не таро, — презрительно фыркнул Блейз. — Толку от них? И что это за расклад такой?       И потянулся к колоде.       — Не тронь! — рявкнул я. — Совсем дурак?       Блейз подскочил и отдернул руки.       — Совсем охамел? — возмутился он.       — Совсем отбитый? — встречно огрызнулся я. — Они заговоренные. Хочешь синдром Паркинсона заработать в шестнадцать мальчишеских лет?       Блейз побледнел, сообразив, что магловские картонки вовсе не так безобидны, как кажется. И отошел.       Малфой понаблюдал за тем, как он устраивается на своей кровати и задергивает балдахин, и подсел ближе ко мне.       — Они на самом деле заговоренные? — прошептал он мне на ухо, обдавая грозовой свежестью горного воздуха.       — Нет, — тихо ответил я, млея от его жаркого дыхания. — Но трогать их всё равно нельзя. Они гадальные.       — Они ж магловские!       — Это не мешает им быть гадальными. А теперь отодвинься и замолчи, пожалуйста. Дай мне сосредоточиться.       Я перетасовал колоду и выложил карты в прихотливый узор. Задумался. Малфой полюбовался на то, как я медитирую над раскладом, и не утерпел.       — И что, они что-то говорят?       — Червовый король в казенном доме, — буркнул я, покусывая палец.       Пиковая девятка. Плохой, очень плохой знак. Дорога… Или потеря друга? Пиковая десятка. В сочетании с девяткой — однозначно несчастье. Но сама по себе десятка — символ болезни, в сочетании с королями — несбыточные желания… Бубновый туз — печальное известие… Бубновая шестерка… Блять! Блять!       Что за король?       Я снова яростно принялся тасовать карты.       Опять выпал король червей. В традиционном значении моего мира карта обычно обозначает светловолосого мужчину в возрасте, как правило, женатого, отца семейства, приятного гадателю…       Руки задрожали. Карты посыпались на покрывало. Прямо на колени Малфою упали две карты. Восьмерка треф и… перевернутый пиковый туз.       Я сглотнул комок. В живот будто рухнула ледяная глыба. Ошибки быть не могло. Карты говорили яснее ясного.       Малфой внимательно наблюдал за выражением моего лица. Улыбка исчезла с его губ.       — Малфой… — прошептал я, кое-как совладав с голосом. — Ты на это Рождество едешь домой?       — Нет, — настороженно отозвался он.       Я прикрыл глаза. Девятка пик… Девятка пик… Дорога, но не дальняя.       Что, если король уедет из казенного дома?       Я яростно стал тасовать карты. Варивший Бодроперцовое зелье Нотт вдруг чертыхнулся, подскочил и понесся к выходу с зельем в руках. И со всей дури ударил меня под локоть. Колода выпала из рук и, описав красивую дугу, угодила прямиком в его котел. Зелье сыто булькнуло, взвился легкий дымок, и карты растворились без следа. На пол упал перевернутый пиковый туз — единственный уцелевший.       Понятно.       Я обессилено уткнулся лбом в плечо своего короля, прижимаясь всем телом. В горле встал ком.       — Напророчили беду? — проницательно спросил Малфой. — Это же просто магловские картонки. В них нет никакой силы. Ты не можешь верить в них всерьез, Вадим.       — Хотелось бы…       Мягкая ладонь прошлась по затылку, зарылась в кудри, массируя. На меня опять пахнуло свежестью снежного высокогорья и грозы. Малфой всматривался в меня с беспокойством и какой-то странной нежностью. Я прикрыл глаза, сжимая зубы. Изнутри рвался тоскливый вой.       Как? Почему? За что? Как же я без него?..       Внутренний голос заходился в крике. В груди болело. Что угодно, лишь бы мой снежный король остался жив… Вот только нельзя сделать совсем ничего…       Я бросил оставшийся туз на столик и решительно взял Малфоя за руку.       — Пойдем отсюда.       — В наш любимый класс?       — Да. В наш любимый класс.       — Ты же еще хотел подготовиться к контрольной по ЗоТИ?       — Плевать на ЗоТИ.       Проверочные, контрольные… Я чувствовал всем своим существом — на все эти глупости у нас не было времени. Мы успевали лишь попрощаться.       Малфой хмурился, чувствуя мой настрой, и сначала пытался выпытать причину. А я молчал, не зная, как облечь страшное знание в слова. Разумом понимал, что нужно как-то предупредить, объяснить. Нет, не для того, чтобы предотвратить — чтобы он успел передать дела. Однако горло душил мучительный спазм, и оставалось лишь безмолвно шевелить губами, принимая поцелуи.       Теплые ладони скользили по плечам, нежили. Казалось, будто тонкие пальцы гладят душу. Аромат озона и заснеженных вершин кружил голову, и от прикосновений мир застывал, расцвечивался хрустальными гранями вечности. Я настраивался на него, будто тонкий инструмент, просвечивал насквозь, заглядывая в самые потаенные закоулки. Я впервые в жизни применял свой дар не для диагностики, а в личных целях.       Тревога тонко натянулась и лопнула, будто струна, оставив на прощание тонкий кровоточащий шрам. Волной хлынул всепоглощающий покой, затапливая сознание. Невидимая рука, сжимающая горло, медленно разжалась.       Ему не было страшно. Красивый, воздушный, возмутительно юный, несмотря на все прожитые годы, он давно был готов в любой момент уйти в волшебные, усыпанные вереском холмы, в бессмертие. Просто не хотел расставаться с любимыми.       — Тебе ведь тоже не пятнадцать? — вдруг выдохнул он мне в ухо.       — Да.       — Спасибо.       Нежная улыбка на четко очерченных тонких губах.       А потом, уже ближе к утру, чары на двери с грохотом рухнули, и мир в лице директора Дамблдора ворвался в класс. Ворвался и споткнулся, увидев нескромную картину.       — Простите, мальчики, но мне срочно нужен Вадим, — выпалил директор, деликатно скрываясь за дверью.       Я медленно сел.       — Что случилось?       Дверь чуть-чуть приоткрылась. Мелькнул длинный кончик седой бороды.       — Римуса Люпина покусала змея Волдеморта. Он уничтожил её, но потратил все силы. Он в очень тяжелом состоянии, боюсь, без тебя не справятся.       Захотелось топать ногами и орать: «Пусть подыхает! Я никуда не иду!», но я просто повернулся к Малфою и глубоко, долго его поцеловал.       — Подождешь меня?       — Хорошо. Подготовлю тебе небольшой сюрприз на нашей башне.       Малфой прижал меня к себе на мгновенье, взъерошил волосы и светло улыбнулся.       Я оделся, набросил мантию на плечи и пошел за Дамблдором. В спину мне смотрели серебряные глаза. Оглянулся я уже на пороге.       Малфой лежал, небрежно облокотившись на мягкую спинку кушетки, растрепанный, заласканный, едва прикрытый тонким пушистым покрывалом. Он ничуть не стеснялся своей наготы — он был в ней роскошен. На зацелованных губах играла улыбка, легкая, полная беспечности и покоя.       Я смотрел на него бесконечно долгую секунду, пытаясь запомнить всё до мельчайших деталей.       — Иди, — сказал Малфой.       Я улыбнулся ему в ответ.       Я уже знал, что больше его не увижу.