Вечер весны

      Пуф! Проблемы с Аней исчезли! Никакого напряжения, всё, как было в детстве. Как? Никак, просто дело пары встреч.       Да, сначала нам было ужасно скучно друг с другом. Они с Яновским стали встречаться, её зовут на суперкрутую вечеринку, она гуляет допоздна. А я из другого мира. И мы сидим за одним столом, едим семечки и говорим об этом.       — Так почему Яновский был зол на тебя? И ты же говорила, что вы больше не общаетесь. А тут такая новость, — я выплюнула чёрную шкурку семечки на стол.       — Это было раньше. Понимаешь, так выходило, что он всегда звал меня гулять после того, как я уже договорилась с друзьями. Поэтому он намёками ставил мне ультиматум: либо я, либо твои друзья. А когда мы и ходили гулять, он уже не шутил так много, как раньше, был вялым и скучным. А мне на это нет смысла тратить время.       — Ну и как вы стали парой?       — Недавно пошли гулять, и он был совершенно другим. Шутил так, как никогда раньше. Будто мы очень близкие люди, но мы такими и стали.       — Шутил? Я типа тоже с тобой постоянно шучу.       — Нет, не так. Он сказала, что я жирная.       — Эм, — я удивлённо на неё посмотрела, — он сказал, что ты толстая, и вы после этого начали встречаться?       Аня рассмеялась.       — Он шутил, было ясно, что он просто издевается надо мной. Издевается, но по-доброму.       Аня стала рассказать подробности из вчерашней прогулки с Яновским. Я слушала, но параллельно в моей голове зарождались мысли о любви. Я этого не понимаю. Если бы со мной стали шутить по-особенному, я бы просто решила, что человек сегодня в ударе, и всё тут. Я такая прямолинейная. Или же я просто не хочу никого любить. В любом случае не так, как это бывает у остальных. Только что-то чистое и возвышенное. Без обмена слюнями и прочих грязных штучек. Да, я такая. У меня две руки: одна, чтобы творить, другая, чтобы держать ладонь того, кому это нужно. Ладонь, а не что-нибудь другое. Просто держаться за руки, этого будет достаточно.       Я была рада, когда на кухню вошёл Пал Палыч, Анин папа. Она тут же смолка и перестала говорить о Яновском, который мне уже успел надоесть.       — Доч, достань мне арбуза.       Она достала арбуз из холодильника и принялась его нарезать.       — Будешь? — спросила она у меня, заранее зная ответ.       — Конечно! Я за всё лето ещё не ела арбуза.       — Ого! Как так можно? Пап, слышал? Аня до сих пор не ела арбуза!       — Она впервые его пробует? — он очень удивился, а я засмеялась.       — Нет, всё не настолько плохо. Я пробую его впервые за это лето.       Перед тем как уехать на работу, Пал Палыч принёс удочку со спутанной леской и попросил нас её распутать. Аня ела арбуз, а я боролось с узлами, всё больше приходя в азарт. Минут через десять я бросила это дело, осознав его бесполезность. Эти узлы просто невозможно размотать.       Так как Аня была хорошо накрашена (даже контуринг сделала), она решила меня провести. Кажется, ей просто хотелось повидаться в центре со всеми своими знакомыми. Мы шли и играли в правду или действие. Мне довелось потанцевать у дорожного столба, как у шеста. Я же воспользовалась этой игрой в своих целях.       — В гипотетическом пожаре, где можно было спасти одного человека, кого бы ты спасла: меня или Настю?       Она на какое-то время задумалась, а потом сказала:       — Если честно, то тебя.       — Почему?       — Не знаю. Просто я бы спасла тебя.       Я была жутко рада. Это потом на прогулке с Рыбкой, мне намекнули на то, что ответ мог бы быть другим, играй она в эту игру с Настей. Но тогда я была жутко рада.       Когда пришло время прощаться, мы смотрели друг другу в лица.       — Пришло время прощаться, — говорю я Ане.       — Да. Это было очень долгая прогулка, очень скучная.       — Точно!       — Самым весёлым занятием было распутывание лески.       Я рассмеялась. Мы разошлись: Аня пошла к Насте, а я ушла домой. По дороге я достала маркер, подаренный Рыбкой, и нарисовала на столбе свою роспись: «А» в круге. Внизу я дописала: «Я есть АННАрхия». Хотя какой из меня анархист? Никакой. И вообще из меня кто угодно никакой.       Снова накатила тоска. Дома я лежала в тёмной комнате, слушала музыку и думала. С Аней скучно, всё плохо. Или это скучно со мной? Когда-то я вот так вот пролежала на кровати весь июль, слушая музыку и размышляя. И тогда я хотела узнать, зачем я живу. Зачем я родилась в этом мире, полном боли и страданий? Не лучше ли мне добровольно уйти? Прошёл год, снова июль, только какой-то очень дождливый, и снова я размышляю лёжа на кровати. Но теперь я думаю о другом. Прежде чем ответить на вопрос, зачем я есть, нужно ответить на вопрос: кто я есть?       Когда мы с Аней увиделись в следующий раз, я поняла, насколько глупыми и выдуманными были все проблемы. Дружба так легко не ломается. О чём я только думала?! Нам просто было скучно всё то время!       Главное лишь придумать весёлое занятие, а там всё будет по-старому, как в начальной школе. Аня не открыла мне дверь, и я поняла, что она в ванной, поэтому вошла сама. Да, я оказалась права, нашла я её в ванной. Я постояла там с ней, пока она не закончила мыться, потом она голая бегала по дому и ловила комара. О, я не преувеличиваю. И я ещё думала, что мы недостаточно близки?!       Мы играли с пеной для бритья. Игра заключалась в том, что ты задаёшь другу вопросы, и как только он использует слова «я», «меня», «моё», ему в лицо бьёшь ладошкой, на которой лежит пена. Вскоре пена забилась мне в рот, уши, нос и даже глаза. Когда нам наскучило, мы отрастили себе бороды из белой пены, делали фотографии и кричали: «Хо-хо-хооо!!!»       Правда после этой игры Аня собиралась на улицу ужасно долго.       — Ты так долго собираешься, — протянула я, валяясь на её кровати.       — Так долго, что борода отросла?       Я рассмеялась. Мне нравятся её шутки.       На улице, к нашему удивлению, удалось пошутить мне. Я шучу очень редко и очень плохо. Не моё это, ко мне нужно обращаться по части размышлений.       — Почему красивые девушки встречаются с уродами? — удивлялась Аня. — Зачем им худощавые, седые, старые и с отверстием между зубами?       У меня между передним зубами довольно большая щель, поэтому я сказала:       — Эй!       — Ой! Я описала твоего папу? — она словно опомнилась.       Но описание было совершенно не похоже на моего папу, так что я ответила:       — Нет. Отверстия у него нет. Зато у меня есть. И даже несколько, — на этом месте игра бровями.       Аня засмеялась, да так, что остановилась. Когда она смеётся, силы покидают её тело. Сил не было даже, чтобы идти. А я ещё её торопила.       — Ну всё, пойдём.       — Нет. Ты так быстро шутишь, так быстро отходишь от шутки, что я не успеваю насладиться.       — Совсем как секс.       И снова она захохотала. Всё встало на свои места. Мы бросались в друг друга рябиной, подкалывали друг друга, и я, наконец, осознала: твои друзья всегда будут с тобой. Даже если вы не будите видеться и разговаривать годы, они всё равно будут тебя любить. Так уж это устроено. Человеческие отношения сложные, но они крепкие. Я имею в виду настоящие человеческие отношения, а не просто подделки.       Июль бежал своей дорогой, дорогой, ведущей к августу. Я продолжала каждую неделю встречаться хотя бы один раз с каждой из своих подруг. Но чаще всего я виделась с Дариной. Мы до самого вечера зависали у меня в комнате, раскрашивая её раскраску для взрослых (она не пошлая, она очень сложная) и пялясь в монитор ноутбука, на котором смотрели мультики. Дарину очень рассмешило, когда мальчик назвал павлина «странной курицей», и я предложила ей такое прозвище. Разумеется, она отказалась от него.       Иногда мы с ней ходили на пляж. И нас почти всегда заставал дождь, так что приходилось пережидать его в деревянном домике, исписанным подростками. Мне понравилась следующая надпись: «Тут дождь, вот сука, а ещё на берегу камни. Короче, 3\10».       Мы говорили о парнях.       — Я тебя не понимаю! Вот сколько лет для тебя — это старый?       — Двадцать пять, — пожала я плечами.       Дарина взревела-застонала, как умеет только она.       — Что?       — Двадцать пять — это ещё молодость.       — Ну и хорошо, найдёшь себе старого папика и будешь счастлива.       — Аня!       — Анна, пожалуйста, — поправила я её, притворяясь высокомерной. — И каков твой идеал?       — Как папа моих братьев. Своего папу я ведь не знаю, но у них он был очень красив. Чёрные, как смоль волосы, и прозрачные голубые глаза. А у тебя?       — Умный. Он должен быть умный. А в идеале ещё выше меня, чёрные волосы, изумрудные глаза, прекрасное чувство юмора, харизма, и кошелёк, набитый деньгами. Но только бы не дурак.       Мне действительно нравится ум в парнях. Я уже даже игру придумала, в которую можно будет сыграть с умным парнем. Он кладёт мне на колено руку и начинает говорить умные вещи. Если я о них знала раньше, то рука не поднимается выше, но если информация стоящая и новая для меня, я позволю ему поднять руку чуть выше. О да, у меня странные предпочтения. Например, я обеими руками за галстуки и бабочки на шеях парней и шляпы на их головах. Но разве это странно? Это выглядит по-настоящему красиво.       С Дариной была первая в моей жизни ночёвка. Я раньше ночевала у Ани, но у меня ещё никто никогда не ночевал. И первой стала Дарина. Что ж, всё шло к этому, всё шло к тому, что мы будем спать вместе. Все эти наши пошлые шуточки и колготки, которые она сказала мне снять в туннеле, заполненном водой.       В тот день было очень дождливо, как впрочем и во все остальные дни этого июля. Мы с Дариной рисовали мемы для плаката, который я хочу сделать на прощание для Энжи.       — Послушаем музыку? — предложила я.       — Позже. Пока послушаем дождь.       И вот именно поэтому мы с ней и подруги. Вечером на кухне, когда я предложила маме приготовить нам бутерброды, она накричала на меня, так что готовить пришлось нам с Дариной. И по дороге в мою комнату, разумеется, неся тарелку бутербродов, мы наткнулись на папу.       — Пап, — грустно попросила я, — скажи, что я молодец.       — Ну конечно ты молодец, — сказал он, — никого не слушай. Мама снова накричала? Что не так? Чай разлила? Молоко? Бутерброды?       — Я.       — Нет, не так что-то с ней, а не с тобой, — и он мне подмигнул.       Как только дверь за нами закрылась, Дарина дотронулась до своих щёк и сказала:       — Какой же у тебя хороший папа!       — А то!       Мы много шутили, и я очень хотела записать эти шутки, но стеснялась бросать всё и утыкаться в блокнот. В итоге мне пришлось просить Дарину напомнить мне наши шутки, но она, как и я, забыла их все. И тогда я сказала, что хотела их записать.       — Так записывай!       — Но это будет так глупо и неловко, если я на полуслове буду замолкать и писать что-то.       — Нет! Это была бы очень милая фишка.       И я расплылась в улыбке. Уже настала ночь, а в ту ночь обещали звездопад, поэтому я вытащила Дарину на улицу. Небо было затянуто тучами, моросил дождь.       — Пойдём тогда по дороге походим! — и я вытащила её на проезжую часть. — Пойдём к кладбищу!       А перед этим мы смотрели фильм ужасов, поэтому, наверное, она у меня спросила:       — Тебе что, совсем не страшно?       — Нет! Это весело! А тебе страшно? Хочешь, твоим прозвищем будет Сцыкло?       — Эй! Мне не страшно, но я знаю, что надо бояться темноты.        — Зачем?       — Для безопасности. Смотри, машина едет!       — И что? По-твоему они остановятся, чтобы износявкать и убить нас? — я рассмеялась.       На кладбище мы не пошли, хотя и дошли до его ворот. Мы решили посидеть у меня на веранде. Пахло дождём, звёзд не было, Дарина гладила Тома, а тот довольно мурчал. Мы играли в слова.       — Кок, — сказала Дарина.       — Консул, — ответила я.       — Лук.       — Контур.       Я не ответила, потому что записывала в свой блокнот следующее: «Республика — это не просто контур на карте».       В часа три мы уснули. Я забрала себе одеяло и единственную подушку, ведь Дарина была не против. О, я такой гостеприимный хозяин!       — Моя бабушка была бухгалтером, и всю жизнь работала с цифрами, — говорила Дарина, лёжа на краю кровати, — Иногда в детстве я приходила к ней спать, чтобы она мне рассказала сказку. Но она обычно не рассказывала. И вот я у неё спрашиваю: «А Акула очень большая?» Она через сон отвечает: «Да». Я пытаюсь её разговорить: «И насколько она большая?». И тогда бабуля начинает просто перечислять какие-то цифры, а я лежу такая и просто: «Что?».       И после этой истории я отключилась и уснула. Утром мы зашли на заправку, чтобы купить там еды, вроде доширака, чипсов и колы.       — Это так вредно, — сказала я неуверенно.        — И хорошо, испортим своё здоровье. Было бы так обидно умереть здоровым!       И, согласитесь, в этой мысли что-то есть.       Потом мы поели, украсили мою комнатку картой звёздного неба, плакатами и открытками, которые мне дарили за все семнадцать лет. Над кроватью я повесила ловец снов, который на прошлый Новый год мне подарила Рыбка. До этого он просто лежал в шкафу. Мне и в голову не приходило, что его можно повесить над кроватью, что комнату можно украсить и сделать её такой уютной. Жаль, что я догадалась это сделать за месяц, до переезда в студенческую общагу.       Оставшуюся часть дня я провела с Дариной и её мамой. Я взяла у них почитать две художественные книги и иллюстрированный травник. Мы втроём ушли в лес выгуливать Бошу, их пёсика. И там мы наткнулись на двух дохлых собак, уже успевших разложиться. Пахло ужасно и мне показалось, что маму Дарины сейчас стошнит. Я же подумала, что это не настолько мерзкий запах и его ещё можно стерпеть. Но Дарина очень расстроилась: она любит животных больше, чем людей. Для неё это был настоящий удар.       Дома я рассказала про собак папе.       — А что более жестоко, — спросил он, — выкинуть собаку на улицу или убить её?       — Убить, конечно!       — А я не знаю. Голодающая и мёрзнущая на сорокаградусном морозе собака — это очень жестоко, согласись?       — Да, точно. Пап, там так воняло. Интересно, от людей пахнет так же, когда они умрут и полежат на солнце?       — Чуть слаще.       — А откуда ты знаешь этот запах?       И я увидела знакомый взгляд. Лет в двенадцать, когда папа был пьян, мы с ним говорили о его прошлом, и я узнала, что он где-то воевал. А ещё на его счету есть человеческие смерти.       Кстати, Рыбка едва ли не отказалась гулять со мной. После нашей прогулки, когда она сгорела на солнце, ей уже не захотелось выходить из дома до самого конца месяца. Я написала ей сообщение.       Анна:       Мы идём сегодня гулять или нет?       Дарья:       Нет.       Анна:       Почему?       Дарья:       Не хочу.       Я ухожу в зачитай.       Анна:       И когда выйдешь?       (((((((((((((((((((       Дарья:       О, у меня почти 500 прекрасных страниц, а потом я буду отходить от них.       Анна:       Ты не хочешь гулять.       Ясно. Знаешь что?       2       10, 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2…       Дарья:       Ахах, думаю, ты просто сама хочешь избавиться от меня этим отсчётом с;       Анна:       Ничего я не хочу. Это ты чего-то хочешь.       Как видите, я уже досчитала до двух. Про единицу, хочется сказать ей вживую. Наверное, сделаю это в последний летний день. И добавлю, что я никогда в жизни не скажу «ноль», и не закончу этот отсчёт. Потому что она никогда не станет для меня нулём. Никогда.       Но, понятное дело, я была очень расстроена, поэтому, захватив Урана и купальник, я отправилась на пляж. Это был ужасный день. Но не самый худший. Я помню худшие дни в своей жизни. Мне было четыре, и родители пообещали сводить меня вечером в зоопарк. А потом они сказали, что никуда меня не поведут. И я подумала: «Это худший день в моей жизни!». А потом эта мысль повторилась в моей голове в садике, когда нужно было взять сладости для пикника, а я из-за утреннего дождя, решила, что пикника не будет и оставила их дома. А пикник был, и мои друзья в тот день не пришли в садик, так что я была отдельно от всех компаний. Помню я гладила куст, стояла ко всем спиной и сдерживала слёзы, думая: «Это ещё хуже, чем зоопарк! Нет, это худший день в моей жизни!» Таким образом, по дороге к пляжу, вспоминая всё это, я сделала вывод, что моё горе состоит из неоправданных ожиданий и людей, которым я неинтересна.       На пляже я, поиграв в воде с Ураном, легла на шезлонг и встала с него только через часа два. Я была расстроена, а загорать — это медленное самоубийство. По крайней мере, это действие увеличивает вероятность того, что умрёшь от рака. От рака умерла моя бабушка.       А потом я решила написать маркером что-нибудь на шезлонге. «Загар смоется, а воспоминания останутся, — подумала я, а потом решила придумать что-нибудь другое: — Загорай душой, а не телом, ведь загар имеет свойство смываться». А потом я решила, что люди, утверждающее, что их души чёрные, просто очень загорелые изнутри. Или внутри они чувствуют себя неграми. Как-то так.       Мне было очень грустно на пляже. Знаете это чувство, когда получаешь в подарок что-то прикольное, но бесполезное и думаешь: «Ну и что мне с этим делать?» Так вот именно так я чувствовала себя по отношению к жизни. И хотя выдались первые жаркие деньки июля, я чувствовала, словно тучи над моей головой сгустились. Рыбка отказывается гулять со мной, и я остаюсь сама с собой. А мне меня доверять нельзя, потому что мне вообще ничего доверять нельзя.       И однажды вечером я позвонила Даше на домашний телефон.       — Да?       — Привет! — сказала я радостно, словно пёс, на которого обратил внимание хозяин. — Ты не занята? Давай поболтаем!        — Я кушать собиралась и читать.       — Но мы же немного поболтаем.       — Я довольно голодная.       — А у меня ночевала Дарина. Обнимала меня ночью ногами, но я предохранялась одеялом, не переживай.       И мы проговорили где-то полтора часа, прежде, чем я сказала.       — Мне так грустно. Я чувствую себя такой разбитой.       — Тебе просто скучно.       — Тогда почему от скуки я выбрала печаль, а не веселье? Я что, такая дура?       — Возможно, грустить проще.       — Я вчера с Ураном была на пляже. Мы договорились пойти туда с Дариной, но у неё болела голова, а ты ведь знаешь, как я ненавижу, когда планы обламываются…       — О, да, прекрасно знаю.       — И я была расстроена. А там ещё женщина накричала, чтобы я убрала собаку, что ему нужно надеть намордник. Ты представляешь?! Это ей нужен намордник!       — Нет. И если ждёшь моей поддержки, то ты её не получишь. Я считаю, что женщина права. А так как отсутствие поддержки тебя расстроит ещё больше, то смени тему.       Но я хотела, чтобы она знала, о том, что случилось на пляже.       — Ты не понимаешь, я была ОЧЕНЬ расстроена. Я отошла немного от женщины, села на большой камень и заплакала. Она, конечно, не видела этого, но зато она могла видеть мои дрожащие плечи. Я ещё палочкой начала водить по песку, а Уран у меня её выхватил, а всё ведь из-за него! И тогда я пошла на своё тайное место на пляже, там ловят рыбу, но никак не купаются. И я бросилась в воду и со всей силы поплыла вперёд, как можно глубже. Колотила воду, как колотят подушку, и мне стало легче. Я была на глубине, и, надеюсь, та женщина эта видела, я ведь могла утонуть! Но поколотив воду и потом расставив руки чувствуя, как волны меня обнимают, мне стало легче. Мне бы жить где-нибудь у моря, чтобы вымещать на нём злость. А потом Уран поплыл ко мне, подумал, наверное, что я застряла там, на глубине, так что я выбралась на пляж, легла на лежак и снова расплакалась. Но хорошо хоть Уран подошёл и было кого обнять.       — Понятно, — сказала Даша.       Но это было тронутое «понятно», а не безразличное. И мне стало проще. Я вспомнила сообщение, которое она мне недавно отправила.       «Вчера. Лежала и слушала раскаты грома и стук капель о подоконник.       Озарение. / Вот прям блеснула молния и меня озарило /       Простая истина.       Ты любишь солнце, мне по душе слушать дождь. Огненный знак и водяной. Смекаешь?       Это так просто и глупо, чёрт. . .       Но я так горда за себя, что я это поняла. Хах, до чего ж смешно?»       — Про огненный и водяной знак, — сказала я в трубку. — Ты спрашивала, смекаю ли я. Так вот, не смекаю. Это ты о том, что мы разные и не можем дружить? Или наоборот о том, что противоположности притягиваются? Или это было буквально? То что я огненный знак и именно поэтому так люблю солнце и жару?       — Эм… уже и не знаю после всех этих теорий. Но, наверное, последнее.       — Хорошо, Энжи. Ой, Даша. Я имела в виду Даша, — я нервно рассмеялась в трубку и тут же принялась оправдываться: — Просто все мои друзья смешались в моей голове в один общий образ, вот я и назвала тебя не по имени.       И тогда я поняла, что прозвучало это не очень утешительно, и отчего-то у меня на глаза навернулись слёзы.       — Это не очень приятно, — сказала Даша.       — Да, знаю, мне хочется плакать, настолько это неприятно, — я шмыгнула носом. — Может, погуляем когда-нибудь? В августе хотя бы?       — Конечно. Первого августа, если хочешь…       — Хочу! Хочу! Ужасно хочу!       И мы договорились встретиться первого августа. А в последний день июля я встретилась с Анжелой и мы отправились на пляж жарить на костре сосиски, но только там поняли, что разводить костёр гораздо сложнее, чем показывают в документальных фильмах. Чтобы я о ней вспоминала, когда она уедет, Энжи написала на лежаке одно слово: «Тортик». В средней школе это было её прозвищем.       Ах да, ещё она отдала мне два пакета с разными карандашами, игрушками, украшениями — со всем тем, что выкидывать жалко, а увозить с собой глупо. И, главное, она подарила мне нашу фотографию с выпускного. Сзади было написано: «На долгую память с офигенными моментами! P.S. Ты crazy!» И её подпись. Это была первая фотография, которую мне подарили. И это была первая фотография, которую мне подарили подписанной. Подписанная фотография значит гораздо больше пустой.       Сосиски мы пожарили у меня во дворе, папа развёл для нас костёр. Мы сделали несколько фотографий. На одной мы ели кальмара, нарезанного полосками: за один конец держалась зубами она, за другой я. Наверное, поэтому ей на следующую ночь приснился сон, словно я признавалась ей в любви, а она говорила, что я славная, но она уже встречается с Никоном.       Мы сели на велосипеды, и я проводила её немного домой. Мы попрощались, договорившись встретиться снова уже в августе.       31 июля, вечер. В наушниках играют повторяющиеся три аккорда и малоизвестная песня, я еду на велосипеде, горячий ветер дует мне в лицо, а слева от меня небо розовеет от заката.       Я всё ещё не знаю, кто я, но я знаю, что мне хорошо, и я наслаждаюсь этим тёплым и мягким вечером.