Вечер весны

      Мы с Лапкой седели в её комнате в общежитии. Я воодушевленно рассказывала про половую систему человека, которую мы с группой накануне изучали на паре по анатомии.       — О! — радостно вскрикнула я. — А хочешь, я расскажу тебе про аборты?!       — Нет. Хватит, меня эта тема не особо интересует сейчас, давай лучше что-нибудь посмотрим.       Я, конечно же, проигнорировала её и начала:       — Когда делают аборт, твою матку полностью лишают функционального слоя…       — Мою матку?! Не трогай мою матку!       — А? — и я тут же использовала этот шанс, чтобы пошутить в нашем духе. — Хорошо, не трогаю. Я подожду, пока твоя матка будет готова.       И мы захохотали.       — Анна! Хватит, теперь, когда я разговариваю с другими людьми, я тоже смеюсь над такими вещами, но никто не понимает, и всё смотрят на меня как на дуру.       — Прекрасно, именно этого я добивалась! — и я сложила пальцы пирамидкой у подбородка, как делают это злодеи в американских дешёвых фильмах.       — Ой, может, уже картошка, которую мы поставили, сварилась?! Я сбегаю, посмотрю! — и Лапка побежала на кухню.       Вернулась она очень недовольной.       — О чём я тебя просила? — был её первый вопрос.       — Ты про что?       — Я просила поставить кастрюлю не плиту, да?       — Да.       — И ты её не включила?       — Нет, — она пронзила меня взглядом голодного злого студента, и я промямлила что-то вроде: — Но ты же просила просто поставить, про то, чтобы я включила плиту, ты ничего не говорила…       — А-а-а, Анна, ты просто невыносима!       — Я ведь сразу предупредила, что никогда ничего не готовлю. На кухне я бываю только для того, чтобы болтать с тем, кто мне готовит.       «Заткнись! Из-за тебя мы поедим только через полчаса, хотя могли бы есть прямо сейчас!» — крикнул взгляд Лапки.       — Прости, что не включила плиту, — сказала я то, что посчитала необходимым сказать.       В итоге мы всё-таки поели картошки с вареными сосисками, посмотрели свежую серию «Ривердейла» и, как обычно, провели время просто замечательно. Её соседки похвалили мои попытки говорить на испанском, который изучали все в её комнате. Я эффектно с ними попрощалась, сказав:       — Асталависта, амигас, — и указав на них указательным пальцем, сложенными наподобие пистолета.       — Ого, это было эффектно, — сказала Юля, вместе с которой мы как-то с Дариной кормили уток в парке заплесневелым хлебом из моего шкафа.       И когда мы с Лапкой обувались в прихожей, она сказала, что накричала на меня из-за плиты только потому, что у неё болит живот. Она очень хотела есть, у неё бон-бон (этим словом я кодирую с моими подругами месячные, ага), так что не удивительно, что ей захотелось поорать.       — Эй, — сказала я мягко, — ты можешь меня не провожать, если чувствуешь себя плохо.       — Если я тебя не проведу, то я буду чувствовать себя только хуже.       И, клянусь, я даже замерла на несколько секунд, так приятно мне было это услышать. И тогда, с растянувшейся на лице улыбкой, я сказала:       — Это мило! Ты милая!       И тогда улыбка растянулась уже на её лице. На улице уже давно стемнело, мы взялись за руку и смеялись почти без повода, потому что так хорошо нам было вместе. И можете себе представить, что чувствую я, когда после таких прогулок возвращаюсь к себе в общежитие, в комнату, заполненную людьми, которые меня не понимают и уж тем более не любят.       В тот вечер снова была пьянка. Я вошла и сразу же сморщила нос: запах алкоголя и сигарет повис невидимым облаком над моей головой. На полу почему-то валялись ленты туалетной бумаги, с мусорного ведра была сбита крышка, а в комнате на всю мощь играла светомузыка. «Это всё ничего, это не страшно», — подумала я, хотя глаз у меня и дёрнулся нервно. Но, тем ни менее, всё было не так уж и плохо, ведь я как раз не собиралась спать до полуночи в тот день. Я хотела поздравить Рыбку с её восемнадцатилетием ровно в полночь.       На телефонный звонок она не ответила. Она никогда не отвечает, если ей звонить ночью, я это давно усвоила, но, как ни странно, я снова и снова пытаюсь сломать эту убеждённость. Но, думаю, всё же сломать мне её никогда не удастся, но даже осознание этого не заставит меня перестать пытаться.       Я бросила телефон на кровать и открыла ноутбук. Уже как три минуты Рыбка именинница. Нужно поторопиться, и я отправила ей заранее подготовленное сообщение. Содержание его было следующим:       «(смайлики)HAPPY END OF THE CHILDHOOD(смайлики)       Хэй, взрослая рыбная палочка, с праздником! Чёрт возьми, сегодня великий день! Твой День Рождения! Твоё совершеннолетие! Надеюсь, ты взбудоражена и воодушевлена так же сильно, как и я! Ведь сегодня твой особенный-особенный день…       Тебе восемнадцать. Ты стала немного ближе к тому, чтобы проснуться в тридцать лет с квартирой за спиной и ключами от машины в кармане. Ты счастлива? Конечно, впереди ещё долгая дорога, а вокруг туман и всё такое смутное, но ты же сильная, ты умная, ты храбрая и ты не станешь бояться. Я в этом уверена.       Дай себе утонуть в этом тумане и сразу станет ясно, что он таит в себе много приятного. Взрослая жизнь, собственные решения и новые возможности. Ты можешь увидеть море, если захочешь. Можешь исполнить любую свою мечту, если постараешься. Теперь тебя ничего не способно остановить. Ну, ты чувствуешь? Чувствуешь мощь?       Насчёт моря. И немного насчёт меня. Я обещаю, что буду рядом, чтобы помочь тебе, как только в этом возникнет необходимость. Моря я не обещаю, но погулять по пляжу самого большого в стране водохранилища — это запросто.       Конечно же, ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Но я напомню лишний раз (ведь лишних не бывает). И пускай мы не можем сказать, что знаем друг друга с самого детства, что росли бок о бок, но зато мы взрослели, шагая плечом к плечу, — и это гораздо важнее. Надеюсь, ты понимаешь, каким счастливым человеком являешься: кто-то не может спокойно спать ночью накануне твоего Дня Рождения. Кто-то ждёт полуночи вместе с тобой. Тебя любят. Сильно любят.       И последнее по порядку, но не по значимости — желаю во взрослой жизни найти крутого напарника для метания икры. Можно даже не из класса рыб. Но я очень надеюсь, кем бы этот напарник ни оказался, он будет любить тебя так же сильно, как это делаю я. Хотя для тебя этого, конечно, мало, поэтому скажу иначе, скажу лучше: он должен любить тебя так, как тебя любит твоя мама, а на меньшее не соглашайся. Ты достойна только лучшего — и никогда не забывай об этом.       Хэй, смотри, я уже машу тебе ручкой из взрослой жизни. Пора присоединится. Пора…       (смайлики)HAPPY START OF SOMETHING NEW(смайлики)»       И только после этого я легла спать. Я засыпала и думала о том, что когда я проснусь, когда отсижу на скучных парах больше шести часов, я возьму свою дорожную сумку, чтобы поздно вечером оказаться в своём родном городе, у Рыбкиного подъезда, и вручить ей подарок.       И Март, только-только узнавший, где я живу, завыл весенними ветрами колыбельную под моим окном. И я слышала, как в шкафу прорастает лук, а во мне — желание стать лучше и ещё что-то такое, что мне никак не удалось распознать. А когда я открыла глаза, мартовское небо посмотрела мне прямо в них, будто бы говоря: «Весной ты найдёшь всё, что ищешь, или потеряешь всё, что нашла». И я в ответ даже решительно кивнула, на слово поверив этим лазурным глазам Марта, которые заменили мне серые глаза Февраля, так напоминавшие своим цветом свинцовое тяжёлое небо. Небо, про которое придётся забыть до следующей зимы.