Between the ashes

Грозовая вспышка белесым пятном отразилась в оптическом прицеле и мгновенно угасла, оставляя промозглые серые переулки наедине с кромешной тьмой, от которой в эту ночь не спасал даже тусклый свет фонарных столбов. Через полтора размеренных вдоха после молнии последовали продолжительные раскаты грома и рокочущим эхом отзывались далеко за чернеющим горизонтом. В такие моменты Себастьян резко отводил взгляд вниз, чтобы не быть ослепленным очередным ударом молнии. Секунды, потраченные на восстановление поврежденной ярким светом сетчатки, напрямую бы вели к ускользнувшей из-под носа цели. «Запрещено зажмуриваться, строго запрещено прищуривать левый глаз», — вольно цитировать про себя основы прицеливания, которые со временем намертво въелись в подкорку, было единственным развлечением в монотонном ожидании. — «Напрягаются мышцы прищуренного глаза, это напряжение передается в смотрящий глаз, при этом теряется возможность дополнительного обзора и контроля обстановки».* Весь день городской асфальт вылизывали лучи солнца; теперь по мостовым ручьями сбегала вода, утекая в канализацию через многочисленные люки. Сейчас и не скажешь, что лишь пару часов назад жара стояла такая, что казалось, будто воздух выгорает еще на подходе к легким. «Вдохните. Вы почувствуете, что при вдохе грудная клетка увеличилась в объеме и приподнялась. Вместе с ней приподнялся и приклад оружия, соответственно, опустилась мушка». Весь город накалился до предела и словно бы предчувствовал наступление бури. Приближение грозы чувствовал и Моран, лежа с винтовкой на деревянных, полупрогнивших половицах на чердаке одного из домов в самом сердце Лондона. Он ощущал, как усилился ветер, как в момент резко скакнуло давление, заставив выступить все вены на руках, как виски сдавила головная боль. Где-то через минуту духота в здании достигла своего предела, а еще через семь вода лилась с неба отрывистыми огромными теплыми каплями, постепенно превращаясь холодный ливень. Себастьян слышал тихий выдох города, который лишь на секунду опередил его собственный. Облегчение – вот что крылось в каплях, стучащих по железной крыше. Облегчение для всех. В том числе и для тех, кто сидел в засаде, выжидая появления своей цели. Моран слегка повел головой влево и назад, после чего аккуратно вернул ее обратно, повернувшись к прикладу, надавив на него сверху и опустив голову в нужную позицию, расслабляя утомленные мышцы шеи. Холод оружия приятно обжигал подбородок, плотно фиксировавший положение головы. Еще через полчаса в объективе прицела появилась невысокая фигура в легком летнем пальто бежевого цвета: она выскользнула из машины, прикрываясь папкой с документами, чтобы хоть как-то защититься от ливня, который к тому времени шел стеной. Прицел позволял выцепить каждую деталь ее образа: от баснословно дорогих лакированных туфель, идеально подходящих по цвету к пальто до светлых волос, нарочито небрежно собранных в изящный пучок на затылке. Взгляд вдаль — взгляд в прицел. Вдаль — в прицел. Дождь усиливался, и на макушку начало методично капать, прямо как в той самой древней китайской пытке. Узнать в этой женщине свою сегодняшнюю цель не составило для Морана никакого труда, однако для выстрела было слишком рано: слишком неосмотрительно было бы прострелить ей голову прямо у входа в лондонский Сити, пусть и ночью, к тому же, все шоу задумывалось вовсе не для пустынных улиц города. «Физиологический норматив, данный на совершение выстрела — восемь, максимум десять секунд, после чего начинается так называемое "зацеливание", по-простому —утомление глаза». За неделю подготовки к этому дню Себастьян знал устройство корпуса бизнес-центра, в который только что вошла миниатюрная женщина, лучше собственной квартиры. Он представлял, как она поднимается на лифте на шестой этаж, как этот самый лифт противно звенит и как негромко стучат каблуки туфель, пока Кара Вальд проходит по коридору прямо в кабинет своего шефа. И вот ее уже снова было видно сквозь прицел, когда она кокетливо присела на край стола, прямо перед Клиффом Редли, генеральным директором крупнейшего лондонского инвестбанка. Усилие спуска на снайперской винтовке составляет около трех фунтов, плечо и кисть при этом обязаны находиться в расслабленном положении. Но не настолько расслаблены, насколько пребывали те двое. Губы женщины двигались, на лице расцвела милая улыбка. Кара вертела в руках ручку, наверное, ей казалось, что так она выглядела еще соблазнительней. Впрочем, кажется, и ей, и мужчине было очевидно, зачем этой ночью они встретились в пустом офисе. «Двадцать два — двадцать два» — нехитрый прием, который всегда шел на подсознательном уровне. Проговорить в уме эти две цифры — это и было ровно две секунды. Очень скоро мужчина встал с кресла и обошел свой стол, привлекая Вальд к себе властным жестом, а после окончательно усаживая ее на стол. Моран был опытным стрелком, поэтому мобилизация организма при выстреле срабатывала уже рефлекторно. Физиологический норматив, данный на совершение выстрела — восемь, максимум десять секунд. Себастьян же делал выстрел за две секунды. Двадцать два — он медленно выдохнул, задержав дыхание, внимательно всмотрелся в прицел, где четко на мушке держалась перекрашенные и подпрыгивающие вверх-вниз блондинистые кудри. Двадцать два — палец безотказно сработал на спуске, по расслабленному плечу прокатилась тупая боль. Когда в прицеле только что задорно извивающаяся и стонущая блондинка тяжелой тряпкой рухнула на отполированную поверхность стола, начался уже совершенно другой отсчет.

***

Машина стояла в квартале от точки засады. Только Себастьян захлопнул за собой дверь, как тут же провернул ключ зажигания и, сдав назад, сорвался с места, теряясь в бесчисленных переулках и непрекращающемся дожде. На ночных улицах города было пусто. Из колонок доносился хриплый голос старины Тома Уэйтса, и Себастьян не мог не усмехнуться ироничности случайно включившегося трека, повествовавшего о крупной шишке и прекрасной мертвой мадам. «Она была молода, она мечтала во сне, Замуж хотела она, не думая о беде, Его блестящий оскал и целый денег мешок Давали повод мечтать о целом мире у ног. Теперь она умерла, она ушла навсегда, Осталась только одна лишь с ней её красота...». ** Рыжие фонари по обочине размеренно расплывались друг за другом, безостановочно работали дворники на лобовом стекле. Но, несмотря на нелетную погоду, Моран был расслаблен и уже про себя думал о том, что этим вечером его ждет плотный ужин в баре у самого дома, пара пинт хорошего пива и, возможно, даже чья-нибудь компания на эту ночь. Одна дорога сменялась другой, и Моран даже позволил себе улыбнуться, предвкушая чудный пятничный вечер, который он мог провести как любой из обывателей. Пальцы Себастьяна постукивали по рулю в такт музыке, впереди лишь широкая трасса и полчаса пути до дома. ...Но тут внимание Себастьяна переключилось на зеркало заднего вида, хоть он и не видел ничего, кроме дождливой черноты. Внутри появилось неприятное чувство, будто бы за ним пристально следили, но еще с войны снайпер знал, что это ощущение, невидимой нитью пронизывающее черепную коробку, было самым верным и безошибочным инстинктом. Он внимательно всматривался в размытую ливнем темноту позади машины, гул двигателя стал чрезмерно резким и громким. С каждым метром напряжение неумолимо росло и росло, вплоть до момента, пока не ударила молния и не осветила два черных джипа, стремительно следующие за ним с выключенными фарами. — Твою ж, блять... — со злостью процедил Себастьян сквозь зубы и крепко вцепился в руль. Вероятность того, что его выследят, конечно, присутствовала, но погоня с людьми Редли имела бы иной вид: вой полицейских сирен на всю округу, вертолеты, массовое перекрытие дорог и так далее по списку. Но сейчас, когда Моран вжал педаль газа в пол, было не время для размышлений. Сейчас его задачей было за кратчайшее время доехать до моста, после чего резко свернуть влево и тут же затеряться в паутине бесчисленных переулков. Приближение стрелки на спидометре к критической точке было прямо пропорционально возможности потери контроля и заноса на скользких дорогах. Себастьян то и дело смотрел в зеркала, упорно прибавляя скорости и едва вписываясь в крутые повороты. Однако когда он на скорости влетел на Тауэрский мост, то на хвосте уже никого не было. Но Себастьяну это не давало покоя, и, мчась по прямой, он всматривался в зеркало больше времени, чем полагалось для полной сосредоточенности. Вспышка молнии показала, что позади действительно никого не было, лишь нескончаемая стена дождя. Только вместо раската грома Морана оглушил иной звук. Сконцентрировавшись на том, что происходит сзади, Себастьян не успел среагировать на автомобиль, который на скорости вылетел из темноты со встречной и подрезал его под острым углом, вынося внедорожник прямиком в мутную воду Темзы. Столкновение пришлось на сторону водительского сидения, так что Себастьяну потребовалось с полминуты, чтобы ощутить, как стремительно ледяная вода начинает заполнять салон. К тому времени машина уже полностью погрузилась под воду и начала оседать на дно. Пытаться открыть дверь сейчас было бессмысленно, электроника на потрескавшихся от столкновения стеклах заела, поэтому единственным шансом выбраться из этого катафалка было дождаться, пока салон полностью заполнится водой, давление сравняется и можно будет вытолкнуть дверь. Если окна не треснут раньше. Моран старался дышать глубоко и редко, несмотря на бешеный пульс и растущее вокруг давление. Сейчас, когда организм полностью мобилизировался, в голове горящей надписью крутилось лишь одно слово — «выжить». Он рывком стянул с себя липнущую верхнюю одежду, избавляясь от лишней тяжести, и в этот момент раздался неприятный хруст стекл. Моран успел набрать в легкие воздуха, спрятать голову руками и отвернуться буквально за секунду до того, как в еще полупустой салон мощной волной ворвался поток воды вместе с осколками стекла, не выдержавшего напряжения. Себастьян, руками отгребая от себя стекло, быстро выбрался из автомобиля и теперь тщетно пытался вглядеться сквозь неспокойную мутную воду, чтобы найти ориентир, куда стоит выплывать. В ушах слышался удаленный писк, и Моран начал понемногу выпускать пузыри воздуха через рот, которые показали бы ему направление на поверхность. Вот только направление их с каждым разом было будто бы совершенно противоположным. Воздуха начало не хватать, а Моран все еще не выбрался из толщи воды, более того, он понятия не имел, в каком направлении плыть. Он начал двигаться практически наугад и, кажется, даже выдержал еще минуту без кислорода, однако где-то там и наступил предел. Последнее, что почувствовал Себастьян, — это как вода начинает заливаться в глотку и что-то крепко вцепляется в его плечи. После этого наступила тьма.

***

Моран пришел в себя уже на берегу. Его руки и одежда были покрыты мелким песком, налипшим везде и всюду. Себастьяна тошнило противной речной водой, но даже тогда он с облегчением понимал, что это лучше, чем быть на дне. Только спустя минуту он понял, чьими стараниями остался жив. Рядом с ним, в метрах двух, стоял высокий мужчина средних лет, одетый в нечто, напоминающее униформу, которая тоже изрядно намокла. Глупо было бы предполагать, что при сложившейся ситуации это был какой-нибудь спаситель-самаритянин, случайно проходящий мимо в ненастную погоду. Поэтому Моран, пересилив себя и собственные возможности, уперся руками в песок и, пошатываясь, поднялся на ноги. Рука рефлекторно потянулась за пистолетом, но не было ни его, ни кобуры, ничего. - Не стоит так нервничать, мистер Моран, - услышав грубый ровный голос, Себастьян тут же взглянул на стоящего перед ним мужчину и от резкого движения перед в глазах зарябило. - Не для того мы вас со дна вытаскивали. В эту же секунду его вырубило сильным ударом приклада по голове. Себастьян даже не успел почувствовать досаду от того, что попался так легко. Снова наступила тьма.