Серия драбблов. ГолдГревз.

Грэйвз бессознательно едва заметно передергивает плечом, краем глаза замечая пристальный взгляд подчиненной. С учетом того, что Голдштейн не имеет привычки подолгу смотреть на людей вот так, чтобы потом не начать бубнить себе под нос извинения, такое ее поведение было странным. И не сказать, что не интригующим, вот только это повторяется не раз и не два за одно только утро. Персиваль начинает слегка волноваться, стоит ему только заметить на периферии пронзительный взгляд кофейных глаз, обращенный на него непозволительно долго. Как будто весь его профиль высветился из всеобщей толпы, чтобы именно эта девушка его, наконец, заметила. Мужчина не может не признать, что глубоко внутри радуется такому вниманию от аврора…нет, от Тины, но, все же, начинает сомневаться. Да, вчерашнее дежурство и красный код, пришедший из самого дальнего уголка Нью-Йорка, подорвавший сонно-ленивое настроение дежуривших с ним авроров, не способствовал как хорошему настроению, так и цветущему виду. Но когда это именно эту девушку интересовало что-то кроме работы? Грейвз с раздражением заставляет себя не поворачиваться и не посмотреть в ответ. И самое странное, что сама Голдштейн так и не подошла с интересующим ее вопросом, дотянув игру с его нервами почти до конца рабочего дня. Негромкий стук в дверь и ее фигурка просачивается сквозь небольшой зазор, чтобы предстать перед его столом. Как эта стандартная ситуация обратилась для него из пятиминутной в почти бесконечную, не знает даже он сам. Дракл его побери! Взгляд кофейных глаз девушки пронзителен и будто хочет добраться до самых сокровенных его мыслей, но Грейвз стоически не поддается на провокацию, гипнотизируя ее в ответ. Так они и стояли посреди его кабинета, едва дыша и не отводя взгляда. Напряжение между их фигурами было настолько явным, что мужчина с досадой почувствовал собственное учащенное сердцебиение и каплю пота, лениво проскользнувшую вдоль линии идеально прямого позвоночника. Но врожденное упрямство, соперничающее лишь с упрямством этой маленькой девушки, не позволяло ему не только сдвинуться с места, даже вздохнуть. Чувствуя горький привкус кофе на языке, Грейвз разглядывал темную радужку ее глаз, мысленно представляя, что могла чувствовать Тина, ни разу не смотревшая на него таким проникновенным взглядом. Лишь иногда она была как открытая книга, слишком редко. Порпентина Голдштейн никогда не была настолько открыта, как ей самой казалось. Она была одна из самых закрытых людей, которых знал Персиваль, не считая его самого…. Он успел бы еще много поразмышлять над той, кто стоял напротив него, если бы не руки. Тонкие белоснежные пальцы слишком аккуратно прошлись по коротким прядям на его висках, будто оглаживая. И лишь в это мгновение Персиваль едва не поддался искушению приластиться к узкой ладошке, что задержалась непозволительно долго. Теплая волна прошлась по его лицу, разглаживая усталость и раздражение последних дней, прогоняя боль от незначительных ран. Одно прикосновение ее прохладных рук и грозный мужчина, застывший от ее смелости и нежности, был готов поймать одну из ладошек, чтобы одарить поцелуем. Но момент был упущен, и Тина с горящим взором и покрасневшими скулами сделала шаг назад. А волшебство, что она подарила так, и осталось с ним. - Простите, сэр. – Заикаясь, выдавила девушка, будто ребенок, пряча сцепленные ладони в замок за спиной. – Просто ваши волосы…так не привычно…вот я и решила поправить…. Волосы? Грейвз подумал, что ослышался. Нет, серьезно, эта девушка сведет его в могилу раньше Грин-де-Вальда или мадам Президент. Ей, видите ли, волосы его не понравились. Замечательно, Персиваль, есть повод задуматься. - Тина. – Негромко, но веско протянул мужчина. Одно лишь это и покрывшись румянцем почти до шеи, Голдштейн виновато пискнула и опрометью выбежала из кабинета. Темная дверь хлопнула за худенькой фигуркой, отделяя мечтающего Персиваля и выводя на сцену аврора Грейвза. Проведя пятерней по волосам, придавая им привычный зачес, мужчина старался не думать о непривычных эмоциях, промелькнувших на его лице, но вовремя скрытых широкой ладонью. - Ох, Тина.