It does matter

"Be the one, be the one To take my soul and make it undone Be the one, be the one To take me home and show me the sun" 21 Pilots - Hometown

Юнги для Чимина словно божество, прекрасное и — невероятно — достижимое. Их встречи до, период ненависти и долгих, странных ухаживаний чудесным отпечатком света сохраняются надолго в вечности. Вместе или нет — вопрос немного другой, неуместный в данном контексте, им ведь всего по двадцать (двадцать два), поднимать его сейчас — преступление международного уровня. Зачем? Когда вот так хорошо. Кожа к коже, в парке на лавочке, под палящим солнцем. В руках по стаканчику с холодным кофе (несладким американо — для Юнги и фрапучино с двойной порцией карамельного сиропа, взбитыми сливками и корицей — для Чимина). Вокруг никого, поэтому небольшой блютуз динамик включен на полную. Незамысловатой мелодией отдается что-то такое попсовое вроде "Bastille". Юнги долго возмущался и хмурился, однако слушать двадцать раз подряд новый альбом Дрэйка выше чиминовых сил. Он ничего против него не имеет, но когда начинаешь понимать слова в песне на английском так отчетливо, что аж страшно, лучше сделать перерыв. Цветы пахнут остро и сладко, но не перебивают аромат Юнги — нереальный, трудно различимый микс табака, фрезий и красных ягод. Чимин позволяет себе наклониться ниже к чужой шее, и ему едва крышу не сносит. Этот запах он выделит из миллиарда других, не задумавшись ни на секунду. Чиминов сандал ощущается сильнее, чем обычно, на бледной коже, и как тут не гордиться? Смотрите, он мой, пока не меченный, но это исправимо. — У тебя скоро течка? Чимин спрашивает тихо, потому что Юнги жутко не нравится быть омегой. У него достаточно поздно прошло половое созревание (всего три года назад), и свыкнуться с мыслью, что ты больше не бета, как все думали, оказалось непросто. — Понятия не имею, — хрипит Юнги, отпивая свой горький кофе, доставая из кармана пачку сигарет. Чимин бы и рад отнять, но кто же ему позволит, — Сам знаешь, у меня все это так нестабильно. — Просто твой запах меняется и усиливается. — Да я чувствую. Наверное, скоро. Юнги отвечает сухо, он ненавидит разговоры о своей омежьей сущности. Чимин чувствует, как настроение меняется. Ветер поднимается — несильный, но достаточно прохладный для того, чтобы теплолюбивый Юнги начал натягивать на себя капюшон безразмерной толстовки еще глубже. Его темная челка совсем закрывает лоб и немного уставшие глаза, под которыми уже вторую неделю залегают глубокие, почти уже фиолетовые синяки. — Хён, может, ты выползешь из студии хоть на денек? — скромно спрашивает Чимин, впрочем, не надеясь на положительный ответ. Он знал, на что идет, предлагая встречаться хроническому, вечно хмурому трудоголику. Их отношения, к сожалению, далеко не всегда солнце, парки и случайные соприкосновения ладоней. Обычно это столкновение лбами, ничего не значащие скандалы очень бытового уровня и крепкий сон в кровати, минимум страсти и интима. Юнги, в целом, к сексу равнодушен, ему хватает нерегулярных, нечастых течек. Однако Чимин привык запихивать свое либидо куда подальше, чтобы лишний раз не натыкаться на полный усталости и непонимания взгляд. И жалеть им все равно не о чем. Они друг для друга –дом, уют, кружка кофе по утрам, холодные ступни по ночам к горячей коже. Чимин до сих пор не понимает, как за год еще не пометил своим укусом мягкое местечко на сгибе шее. Некогда. Так просто и смешно. Юнги продюсирует очень успешную, начинающую группу, и для композитора без серьезного музыкального бекграунда это шанс всей жизни. Хорошо, что хоть больше по подпольным клубам с Намджуном не зависает, а то из двадцати четырех часов на Чимина бы оставалось не больше десяти минут. Юнги никогда не отрицал, что музыка всегда будет для него на первом месте. Чимин не обижается. Для него самого семья — это пока лишь странное и непонятное слово. Он только-только понял, чем хочется заниматься. Спасибо Хосоку за предоставленные возможности его небольшой танцевальной студии. Да и университет никто не отменял (а жаль). Юнги держит ноутбук на коленях, открытый вордовский документ почти пустой, writer’s block или как там это называется. Глаза его вдумчиво смотрят в монитор, указательный палец нервно зажат между зубами, ступни в грязных салатовых конверсах шаркают подошвами по асфальту. Юнги напряжен, и Чимин поглаживает его по плечам — жест легкий и ничего не значащий, но мышцы под пальцами заметно расслабляются. Юнги через силу улыбается и выкидывает недокуренную сигарету, забивая табак ледяным американо. На бледном лице эмоций мало, почти ни одной. Солнце мажет по нему и отражается, и Чимину этого вполне достаточно. На фоне теперь уже "Kasabian", и Юнги, наконец, немного даже подпевает. Они тихо треплются о всякой ерунде, вот вышел новый фильм про капитана Джека Воробья, сериал про Тюдоров оказался вполне неплохим, а вот рибай из ресторана на Хакдоне — резиновый ужас и страшный сон для всех вкусовых рецепторов. Чимин смеется и показывает фотографии с Тэхеном — они вместе на выставке Ван Гога, одеты как настоящие джентльмены, даже очки нацепили. «Серьезно тебе говорю, у него встал на „Звездную ночь“, не шучу!». Юнги едва слышно смеется, обнажая розовые десны и белоснежный ряд ровных зубов. Чимин наслаждается этим зрелищем — редким, как плюс двадцать в январе, и кладет руку на чужое худое бедро, пальцы ложатся на прохладную кожу в огромной дырке на джинсах. Юнги дергается, напрягается на секунду, а потом жмурится, потому что: «Щекотно». — Я сегодня, наверное, на ночь в студию пойду. Надо над заглавной песней еще немного поработать. В голосе Юнги очень много вины и надежды на понимание. Улыбка его нерешительная и просящая. Да-да, музыка — важнее всего на свете, помним, не забыли. — Только в этот раз поесть не забудь. С меня хватило голодного обморока на прошлой неделе. Юнги кивает, быстро целует Чимина в губы и даже решает попробовать сладкий до омерзения Фрапучино. *** — Хен, выглядишь ты хреново, — говорит Намджун, снимая наушники. — Спасибо, учту, — язвит Юнги, закуривая третью сигарету за последний час. Заглавная песня все еще очень сырая, недоделанная, мелодия — грязная, лирика — весьма посредственная. Намджун честно уже пытался помочь, но Юнги ничего не нравилось. Поэтому он на студии — вроде как моральная поддержка. — А еще от тебя прямо тащит Чимином. Трахаетесь как кролики, а? Вся студия сандалом провоняла. Намджун немного морщит нос, у него очень острое обоняние, и такой резкий запах его серьезно раздражает. — Не твое дело, отвали. Мы спим вместе, в конце концов, как еще от меня должно тянуть? Чимин и так жалуется, что я пахну больше тобой, чем им. Он уже не может есть фисташковое мороженное. Юнги рычит на своего друга и отъезжает от пульта. — Надо сделать перерыв, у меня мозги уже в собственном соку скоро сварятся. — Пицца? — предлагает Намджун, впрочем, уже набирая телефон своей любимой доставки. — Да-да, побольше сыра и салями. Юнги откидывается на стуле назад и закрывает глаза. Как же он устал. Иногда ему просто хочется на недельку свалить от всех обязанностей перед компанией и группой. Желательно с Чимином, а еще лучше если на море, хотя бы в тот же Пусан. Юнги до сих пор помнит, каким теплым был песок под его ногами, а море облизывало прохладой ступни, мелкие ракушки кололись. Чимин смеялся и улыбался много и громко. Это место — всегда было и останется для него домом. Свежий ветер замирал мурашками на коже, и они чувствовали себя свободными, счастливыми и нужными. Запах Чимина — сандал и кофе — смешивался с ледяным морским воздухом, и Юнги мог часами стоять, зарывшись носом в воротник чужой футболки. Когда он был «бетой», то почти не мог различать запахи, лишь какие-то их отголоски — слабые и неуловимые. Поэтому теперь Юнги наслаждается каждый день — внюхиваясь в соседнюю подушку, нестиранный свитер (звучит странно, но как уж есть), прислушиваясь к горьковатому и сильному аромату своего альфы. Мысль о том, что он все же омега до сих пор накрывает его легким разочарованиям по вечерам, но ничего серьезного. В конце концов, давно пора уже свыкнуться. Тем более, что Чимин — альфа, больше похожий если не на омегу, то хотя бы на бету точно. Улыбчивый, мягкий, падкий на сладости, низкорослый, хотя и крепко сбитый, занимается бальными и современными танцами, любит сопливые дорамы ну и далее по списку. Юнги, пожалуй, его полная противоположность. Он за всю жизнь не прочитал ничего романтичнее Буковски, шоколад если и ел, то только горький, тащился по Дрэйку, упарывался травой в старшей школе почти каждые выходные, скуривал пачку крепких сигарет в день и ненавидел все милое. Наверное, именно это все и делало их отличной парой. Они дополняли друг друга на двести пятьдесят процентов. Чимин был светом и теплом, Юнги — маленьким комком негатива, таящим от плотного и густого аромата сандала, который так ненавидел Намджун. Будучи альфой его часто подташнивало от мощного запаха потенциального природного соперника. Юнги вертит в руках блокнот, смотрит на клавиатуру и честно не понимает — зачем он Чимину такой сдался. В нем от омеги ровным счетом ничего, дома ночует редко и давно обозначил первенство работы над отношениями. Намджун любит говорить, что противоположности притягиваются. Вот и притянулись. Юнги мнет забитые мышцы шеи, включает ненапряжное что-то вроде «21 pilots», от которых так тащится Намджун, и укутывается в аромат остывшего кофе на столе. Снова американо — покрепче, белый пластиковый стаканчик расписан сердечками от милой девушки-баристы. Юнги про себя решает, что флиртует она так себе. И эта мысль такая случайная и правильная одновременно. Как резкий порыв ветра, сбивающий кепку на бок. На фоне ребята поют, что их родной дом находится во тьме (спасибо Намджуну за перевод). Юнги осматривает студию и не может не согласиться. Ни одного окна, духота вокруг, маслянистый оливково-фисташковый запах Намджуна и пряный его сливаются вместе — исключительно по-дружески. Они никогда друг на друга не претендовали. Монитор гаснет: «Никто меня не использует, я забыт и брошен», телефон крякает оповещением из катока, и Юнги больше, чем уверен, что это Чимин со своей очередной селкой на ночь. Мессенджер грузится привычно быстро — и да, загадка решена еще до появления ее условий. В инбоксе висит фотография — видно плохо, в комнате темно. Но на ней точно Чимин, укутанный в плед с Нео — его любимицей из катока — с кружкой чая в руках. Ниже подпись: «Удачи!» и тысяча самых разнообразных эмотиконов с сердечками и поцелуйчиками. Юнги улыбается, но себе в этом не признается, включает фронтальную камеру, подзывает к себе Намджуна и заставляет его поднять большой палец вверх. Они делают пару фотографий на скорую руку, немного смазанных и живых. Намджун просит срочно удалить весь этот ужас, однако Юнги уже нажал отправить, прости, поздно, ну хоть Чимин посмеется перед сном, подшучивая над их огромными подглазниками, которые скоро станут отдельными организмами. В ответ приходит только многочисленное «ккккккккк» и снова сотня смайликов. "Hometown" начинается по второму кругу, но Намджун просит не переключать, потому что это его любимая песня с альбома, даже не смей прикасаться к святому. Юнги не рискует. Он до сих пор помнит, как однажды слишком быстро пролистал "Paris". Намджун тогда злой пираньей вцепился в его руку, умоляя не издеваться над его чистыми чувствами первого фанбоя «The Chainsmokers». — Расслабься, хен. Сделаем мы припев к заглавке. Надо просто отвлечься немного, мы слишком зациклились, — предлагает Намджун, улыбаясь. Юнги на секунду думает, что в ямочки на его щеках хочется потыкать пальцем. Но это слишком по-детски, поэтому приходится от идеи отказаться. — Ага, только у нас сроки снова слетают. Дату релиза альбома снова перенесли на две недели, и мы вообще ничего не успеваем. У нас даже интро готово только наполовину. Юнги подъезжает на стуле к рабочему столу и опускает на него голову. Почему проблемы не могут решаться сами по себе? Он действительно хочет иногда проводить больше времени дома, с Чимином. Может, даже смотреть его дурацкие, тупые сериалы про любовь и потом успокаивать своего альфу, когда герои расстаются в конце. Засыпать раньше пяти утра, желательно в обнимку с одним конкретным человеком и просыпаться с ним же. Но это все просто больные мечты и фантазии. Юнги и дня без работы прожить не способен. И во многом подобное Чимина обижает, однако вставать на творческом пути омеги он не намерен. Юнги медленно поднимает голову, смотрит на экран мобильного — на заставке предрассветное небо Берна, но тут, в Сеуле, до утра еще далеко, целая ночь, — цепко-мрачная и прохладная.