Песня для Оцу-чан

- ...А если вот так? - пробормотал Бансай, снова ударяя по струнам сямисена. - «Ты похож на обезьяну, ***, и каждый ***, когда ты ***, я тебя, ***, ***!!!» Он опустил бати и с надеждой посмотрел на Шинске. - Слишком банально, - покачал головой Такасуги. - Кроме того, оборот «я тебя, ***, ***» ты уже употребил в предыдущем куплете. - Это припев! - возмутился Бансай. - Только не говори, что ты намерен эту нудятину ещё и несколько раз повторять. Хитокири сник. Подумав несколько минут, он вдруг снова просветлел лицом. Схватив истерзанную тетрадь с текстом, он некоторое время что-то в ней писал, зачёркивал, снова писал. - Вот, - с гордостью сказал Бансай. - «Ты похож на обезьяну, и каждый ***, ты, ***, *** *** на ***!!!» - Уже лучше, - согласился Шинске. - Но какой у тебя, всё-таки, ограниченный словарный запас... - Есть предложения? Такасуги задумался. - Может, Киджима что-нибудь посоветует? - Бансай взъерошил пятернёй и без того торчащие во все стороны волосы. - Угу, посоветует. В прошлый раз она позорно сбежала, пробормотав «да я даже таких слов не знала!». И при этом была... цвета своего топика, пожалуй. Может, чуть ярче. - Вот ни на кого рассчитывать нельзя, - расстроенно протянул Бансай. Пододвинув к себе тетрадку, он снова начал в ней что-то писать. Потом снова взял бати и с чувством начал: - «Синие мышата сидят на потолке, и ты такой ***...» Такасуги внимательно слушал. До припева. - «***!» - Бансай всё же смог вспомнить слово, которым планировал начать строчку. Шинске вздрогнул и зажал уши. Бансай же продолжал упоённо орать свежесочинённый припев. - Ну как? - закончив песню, спросил он. - Бансай, - медленно и тихо начал Такасуги. - Тебе не бета, тебе врач нужен. А может, и с ним припозднились. Ведь ты всегда писал для Оцу-чан жизнеутверждающие, радостные песни. Почему ты решил вдруг написать что-то настолько трагичное? - Тебе понравилось? - На лице Бансая расцвела самодовольная ухмылка. Такасуги задумался. - Скажи, а зачем тебе вообще столько нецензурщины в песнях? Бансай взглянул на него с искренним удивлением. - Это чтобы на мелодиях не заморачиваться. Всё равно же половину запикают. - Вот хитре-е-ец, - одобрительно протянул Такасуги. - Ну, давай, трудись на благо Кихэйтая. Вытряхнув пепел из трубки, Такасуги похлопал горе-композитора по плечу и направился к выходу. Бансай рассеянно проводил его взглядом, вдруг хлопнул себя по лбу и, схватив несчастную тетрадочку, размашисто нацарапал в ней ещё несколько строк. Вечером к Бансаю заглянула Киджима. Аккуратно перешагивая через кучки скомканной бумаги и сломанных карандашей, подошла к нему и села рядом. - Как успехи, Бансай-семпай? - поинтересовалась она. Бансай с несколько ошалелым видом резко повернул голову. - Ты кто? - с искренним недоумением спросил он. Киджима сочувственно вздохнула и пригладила ладошкой взъерошенные волосы хитокири, чему тот, как ни странно, не воспротивился. Скорее всего, вообще не заметил. - Ну что, совсем ничего? Бансай удручённо поник головой. Перегородка мягко отъехала в сторону, и в комнату снова вошёл Шинске. - Давай, покажи, чем там история с синими мышами закончилась, - потребовал он, садясь напротив и затягиваясь. - Похоже, у него творческий кризис, - скорбно заметила Киджима. - В смысле? - Шинске поднял бровь. - То, что у него в тетрадке, он написал за час. При мне было. В этот момент на лице Бансая появилось выражение некого просветления. Так выглядят люди, которые внезапно обретают безнадёжно утерянный путь. Так выглядят люди, которые внезапно абсолютно точно понимают, в чём их дальнейшее предназначение. Он сгрёб тетрадь за захрустевшие странички и начал что-то уверенно выводить в ней. Шинске и Киджима благоговейно следили за творческим процессом. Дописав строчку до конца, Бансай замер с карандашом в руке и сидел так некоторое время, внимательно перечитывая текст. Удовлетворённо кивнул и подвёл черту под последним куплетом. - Шинске-сама, я выйду ненадолго, - вполголоса сказала Киджима, вставая. - Сакэ принеси, - буркнул Шинске, наблюдая за стремительно появлявшимися на бумаге корявыми строчками. - В этом без бутылки не разберёшься. Киджима, поклонившись, вышла. Однако завернула она сначала не на склад. - Вы проспорили, Такечи-семпай, - сообщила она, заходя в комнату Такечи. - Бансай-семпай закончил песню. - Вот как, - флегматично отозвался Такечи. - Жалость какая. Как же это произошло? Киджима широко ухмыльнулась. - Это неважно. С вас десять рё. - Побойся ками, женщина. Мы спорили на пять. - На десять! - Ладно, ладно... Такечи, кряхтя, встал и полез в шкафчик. - Как же так произошло... - бормотал он, пытаясь раскопать среди прочего барахла кошелёк. - Я же так ловко выманил Такасуги-сана из этой комнаты, такой гениальный план провалился... Киджима тоже бормотала себе под нос, разглядывая яркий анимешный плакатик на стене. К Такечи она стояла спиной. - Бансая-семпай окуривать надо, старательно окуривать, чтобы он творил. А вот что тексты у него такие получаются — это уже другой вопрос, и вообще не проблемы Кихэйтая... В этот момент оба прервались и медленно-медленно начали разворачиваться. - Так ты, подлая женщина, знала... - ошеломлённо начал Такечи. - Так вы, упырь безнравственный, специально... - подрагивающим от злости голосом начала Киджима, хватаясь за револьвер. - Прекратить, - раздался за спинами спорщиков негромкий голос предводителя Кихэйтая. - Она вымогает у меня деньги! - немедленно наябедничал Такечи. - И угрожает оружием. Матако тут же отдёрнула руку от револьвера. - Шинске-сама, это ложь! - Тихо, - недовольно поморщился Шинске, выпуская струйку дыма. - Такечи, отдай ей десять рё. - Но... - Шинске-сама, а вы откуда знаете? Такасуги отставил руку с трубкой и, склонив голову набок, снисходительно улыбнулся: - И в самом деле — откуда? Отдай ей честно проспоренные десять рё, паразит, и не смей больше подрывать нашу экономику. Или сам этого придурка окуривай.