What does your blood smell like?

Мысли мечутся внутри черепной коробки, как сумасшедшие. Он давно уже привык к тому, что их всегда много, бесчисленное количество — поэтому так важно поймать каждую из них именно тогда, когда это нужно, оставив все остальные звучать на фоне, на задворках сознания — тихо и беспрерывно, почти умиротворяюще. Его всегда успокаивало звучание собственных мыслей: это значило, что в любой момент он мог выбрать любую из них по вкусу — чтобы отвлечься и расслабиться, или наоборот — сосредоточиться и собраться. Его ощущение себя часто определяли именно мысли, которые он думал. И сейчас в голове отчетливее всего звучит одна: «Да, это красиво». И немного позже, чуть тише вступает вторая: Ганнибал размышляет о том, что это — зрелище, представшее сейчас перед его глазами — неосознанное и невольное извинение Уилла за разбитый накануне пузырек. Он достает маленький складной нож из внутреннего кармана пиджака, быстрыми, точными движениями срезает волосы Аланы и бережно упаковывает в прозрачный пластиковый пакет. Уилл наблюдает внимательно и неотрывно, но в глазах его нет ничего, словно все это происходит не с ним, а он лишь смотрит видеоролик, записанный кем-то незнакомым, с незнакомцами в кадре. Ганнибал знает, что так его психика пытается справиться с тем, что видят его глаза, и с тем, что понимает мозг. — Что ты делаешь? — спустя несколько минут наконец спрашивает Уилл, когда Ганнибал разрезает на Алане пропитавшуюся кровью одежду, идёт в ванную комнату и, вернувшись с чистым полотенцем и маленьким тазом с водой, принимается смывать с мертвого тела уже кое-где запекшуюся кровь; а потом, вытащив из сумки контейнер, наполненный очищенным свиным жиром, аккуратно наносит густую белую массу на руки, шею, грудь, живот и бедра Аланы. — Эфирные соединения растительного происхождения способны абсорбироваться жирами, которые в дальнейшем используются для получения эссенций. Проще говоря, жир впитывает запахи, — говорит Ганнибал, не отрываясь от своего занятия, однако все же бросая на Уилла мимолётный взгляд. — Этот метод получения ароматов называется анфлеражем. В наше время он почти забыт, но когда-то был самым популярным. И самым эффективным. Как видишь, с его помощью можно получать ароматы не только растений. Уилл следит за ним молча, но у него в глазах светится маленький огонек любопытства. Уилл не должен запомнить сегодняшний день — это Ганнибал решил для себя, едва только вошел в комнату. Дом Аланы похож на пряничный домик лесной сказочной феи — даже если попытаться отогнать эту нелепую ассоциацию, она все равно возвращается и лезет в голову ещё настойчивее. Льняные скатерти и занавески травянистого цвета, янтарно-желтая и почти белая деревянная мебель, деревянные же полы и потолки, выкрашенные белой краской стены, мягкий диван, обитый бархатистой на ощупь шоколадно-коричневой тканью, пара таких же кресел, пристроившихся возле камина, выложенного диким камнем, и множество маленьких декоративных подушек. Ганнибал осматривается, не отрываясь от своего занятия, тщательно распределяет по телу Аланы густую белую массу, слегка щурясь и в это же время обводя взглядом убранство дома. Доктор Блум попала под руку Уилла в самый неподходящий момент — когда нечто темное у него внутри решило выбраться наружу. Или она сама заставила это «нечто» выбраться, не подозревая, что может ее ждать? Вопрос повис в воздухе без ответа, настойчивый и тревожный — Ганнибалу было интересно узнать, что произошло между Уиллом и Аланой, что спровоцировало его желание сделать её «красивее», как сказал сам Уилл, и что это повлечет за собой в дальнейшем. Может быть, Уилл захочет и с ним, Ганнибалом, сотворить подобное? Каким в глазах Уилла видится его лицо и добавить ли алое ему красоты? Размышляя об этом и осматриваясь вокруг, Ганнибал не замечает, как на плечо ему ложится холодная ладонь — холод ее ощущается, кажется, даже сквозь плотную шерстяную ткань пиджака. Ганнибал вздрагивает, прикрывая глаза, но больше ничем не выдает своей реакции — только завершив свою работу последним движением широкого лезвия, чтобы размазать тонким слоем остатки жира по предплечью, он наконец позволяет себе обернуться. Уилл стоит, склонившись над ним, и сжимает пальцы на его плече. — Да, Уилл? Ему отвечают молчанием. Уилл молчит, смотрит ему в глаза, и взгляд у него странный, какой-то чужой и незнакомый, будто перед Ганнибалом сейчас не Уилл, а другой человек. Ганнибал впервые видит его таким. Это заставляет напрячься; он быстро вытирает лезвие ножа, которым распределял жир по телу Аланы, и осторожно встаёт. Чужая холодная рука по-прежнему лежит на его плече, словно Уилл не замечает его движения или вовсе забывает о своих пальцах, сжимающих ткань пиджака Ганнибала. — Уилл, с тобой все в порядке? Уилл тянется к нему и целует в губы. *** Уилл тянется к нему, пока Ганнибал ласкает рукой его член, и целует в губы, закрыв глаза. Во рту у него солоно и жарко, слишком хорошо ощущать его язык, проникая своим глубже. И ещё глубже. Слишком хорошо чувствовать его горячий, твердый член в руке, заставлять его тело выгибаться изящной дугой, заставлять его подаваться назад, вжиматься в него собственным возбуждённым членом. Алана лежит в неестественной позе, кожа ее резко белеет в неверном свете, и мерцающие блики танцуют на ней. Лишённая волос голова откинута назад, лицо обращено к ним — стеклянные пустые глаза смотрят так, будто видят насквозь. Смерть лежит перед ними, но ни один из них не чувствует себя убийцей. Ни один не осознает себя убийцей. Ганнибал склоняется, обнимая Уилла за талию, целуя его спину, вдыхая запах его кожи. Красиво. Вот подходящее слово. Все это красиво, Уилл красив, и Ганнибал любуется, как выступают острые позвонки на его спине, когда он насаживается на его член, принимая в себя возбуждённую горячую плоть, как выгибается его тонкое тело, как резко очерчиваются контуры ребер на боках. Красиво. Красивая смерть перед глазами. Красивая страсть. Красивое звучание разделенной на двоих одержимости. Не безупречно, не совершенно — в совершенстве и безупречности нет чувств, только чистота линий и гармония форм. Не за что зацепиться взглядом, слишком гладкие образы — безликие, словно маски. Нет, это совершенно не безупречно. Это красиво. Но даже тысячекратно произнесённое, слово не в состоянии будет показать действительную красоту того, что происходит между ними. Уилл шепчет его имя, вздрагивая под ним, и мысли меняют направление — теперь кажется, что все нереально, что все — наваждение, мираж, гипнотический транс. Ганнибал склоняется ниже, не прекращая ритмичных движений, гладит его спину, скользя руками к напряжённым бёдрам, касаясь пальцами тонкой, нежной кожи на внутренней их стороне, там, где каждое прикосновение наиболее чувствительно. Ладони медленно поднимаются вверх, мягко поглаживая рельефные от напряжения мышцы, плавно обводят изящные контуры. Уилл резко и коротко вздыхает, когда теплые пальцы сжимают его член, и одновременно Ганнибал входит в него на всю длину. Уилл упирается дрожащими окровавленными руками в мягкую спинку дивана, прикусывая губы и закрывая глаза — Ганнибал не видит этого, но знает. Знает, что Уилл испытывает. От каждого движения, каждого прикосновения, каждого толчка глубоко внутрь. Знает, потому что чувствует то же самое. Каждый раз, когда он с Уиллом, он чувствует это, и с каждым разом ему нужно немного больше. — Ганнибал… быстрее… Уиллу стоит только попросить. Уиллу тоже нужно больше. Ганнибал послушно ускоряет темп, вызывая этим хриплые, сдавленные стоны, рвущиеся из груди. Впивается пальцами ему в бедра — так сильно, что останутся следы. Входит глубже. Ритмично. Резко. Хочется причинить боль — вцепиться в гибкую шею, сжать зубами, разорвать мышцы, почувствовать… вкус и запах его крови. Ганнибалу слишком мало ощущения себя в нем, своего члена внутри его тела, Ганнибалу нужно, чтобы Уилл принадлежал ему всецело. Соприкоснуться каждой клеткой, каждым нервом, перемешать дыхания и кровь, соединить себя с ним чем-то большим, чем просто секс. Гораздо большим, чем такое обыденное общечеловеческое понятие, как любовь. Они едины, как бог и дьявол, и Ганнибал не может точно сказать, кто из них кто. Они несовершенны, как все в мире, и он готов боготворить каждое из их несовершенств. И, конечно, даже в порыве дикой, бешеной страсти Ганнибал не забывает об инъекции в плечо Уилла, пряча укол иглы в другом ощущении — вцепиться зубами в мышцы, сжать челюсти, отвлекая от короткой вспышки боли, когда игла проникает под кожу. Ещё слишком рано. Не время этой одержимости делиться пополам в их общих воспоминаниях — сейчас Ганнибал хотел бы оставить ее себе целиком. Пока что. Когда они кончают одновременно, сливаясь в длинном поцелуе, Ганнибалу кажется, что он чувствует во рту Уилла терпкий привкус крови, и нос его щекочет фантомный, едва уловимый аромат тюльпанов.