Новое испытание

      В ставшей привычной вещью тишине Намо-Рэнди сидел запертый в храме и смотрел в раскрытый свиток, редко потирая окованные запястья. Для него иного досуга просто не существовало в этом месте, разве что короткая разминка тела и конечностей разбавляла его пребывание в заточении. В настоящий момент он наблюдал ни за чем необычным — просто пустая комната Рэнди, из которой тот вышел довольно резко.       До этого Рэнди сидел за своим столом и работал над домашним заданием. Лицо юноши было сосредоточено нахмуренным, что не являлось необычным делом. Но в какой-то момент Намо заметил, что он на самом деле почти ничего не написал в раскрытой тетради. Рэнди тупо уставился в книгу и, буравя в ней дыру взглядом, думал о чём-то своём. А затем он внезапно встал и вышел из комнаты, тем самым вызвав любопытство и некую встревоженность у заточённого в книге парня.       Намо вопросительно изогнул бровь. Цепи его оков на руках кратко зазвенели от движений. Одной рукой брюнет придвинул свиток, что лежал на полу, ближе к себе.       — Что с ним такое? — спросил он ни у кого конкретно, интуитивно чувствуя, что Номикон задаётся тем же вопросом.       Спустя несколько минут Рэнди вернулся с более уверенным и сосредоточенным выражением на лице, твёрдой походкой направился прямо к книге и встал прямой стойкой с горящей в синих глазах решимостью перед своим наставником. Намо тоже выпрямился, проигнорировав укол ноющей боли в позвоночнике от долгого пребывания в согнутом положении, и удивлённо глядел на Каннингема в ответ. Он словно смотрел прямо на него, однако на самом деле Рэнди смотрел на зелёный камень в центре книги. И смотрел намеренно, будто знал, что таким способом образовывает зрительный контакт с заключённой внутри персоной.       — Я хочу навестить Намо. — Внезапно выпалил юноша, выбив наставника из колеи. Да и сам заключённый в удивлении моргнул от неожиданного заявления. Ему вообще впервые позволили услышать Рэнди, а не только увидеть его, что повергло Намо не просто в удивление, а в шок, который вскоре ослаб.       — Прости Рэнди, но это невозможно. — Ответил Номикон спустя минуту ступора, в течение которого Каннингем неотрывно смотрел на него, нервно сжимая и разжимая пальцы.       Он глубоко вздохнул, на секунду закрыв глаза.       — Номикон, я знаю и ценю то, что ты заботишься о моей безопасности, — Начал он удивительно ровно и спокойно. Похоже, Рэнди, предположил Намо, подготавливался к этому разговору, когда выходил из своей комнаты. А может и до этого… — Но я уверяю тебя, что ничего плохого не произойдёт. Я просто хочу лично поговорить с ним. — В его глазах скользнула мольба, но стойка продолжала выражать уверенность.       — Выходит, что он думал обо мне? — робко подумал Намо вслух, внезапно смущённый этим, но не стал отрывать взгляд от синих глаз Рэнди, которые словно пронзали его душу.       — Нет, Рэнди. — Ровно выведенные буквы отражали полную серьёзность наставника в данном вопросе. — Тебе запрещено входить в храм, ты знаешь это. Особенно после того раза в ночь Хэллоуина. — Напоминание о проникновении в запретный заколоченный храм заставил Рэнди смутиться от стыда. Его плечи напряглись, но он продолжил настаивать на своём.       — Я знаю и помню, но… — Рэнди отвёл взгляд, закрыл глаза и глубоко вздохнул, прежде чем снова посмотреть на книгу, — Пожалуйста, позволь мне увидеть его. Мне нужно увидеть его. — В его голосе просочилась та самая мольба, выражаемая в синих глазах.       — Пожалуйста, позволь… — Быстро слетел умоляющий шёпот из уст Намо, и он, дёрнувшись от своих же слов, быстро прикрыл рот рукой, затаив дыхание.       Номикон подул ветром внутри храма, слово долгий вздох. Спина заключённого напряглась, мурашки от дуновения прошлись вверх по позвоночнику до затылка. Намо вцепился в свиток, поджав губы от отчаянной надежды. Папирус натянулся под его пальцами от крепкой хватки, и парню пришлось немного успокоиться, чтобы не порвать единственный способ лицезреть внешний мир.       — Почему тебе это нужно? — Простой вопрос, на который ответить на самом деле оказалось сложнее. Но Каннингем справился.       — Я хочу поговорить с ним. Я не собираюсь освобождать его или что-то в этом роде. Ему действительно место в твоём мире. Я просто хочу увидеться с ним, убедиться, что он в порядке. И... Мне нужно понять, что мне нечего бояться. — Его голос не дрогнул. Его взгляд, стойка стали острыми и серьёзными, поражая Намо по другую сторону. Рэнди не намерен отступать, будучи всё ещё упрямым юнцом.       В комнате воцарилась тишина. Юноша стоял перед наставником и напряжённо смотрел в зелёный камень, стараясь дышать ровно и контролировать своё сердцебиение.       — Я подумаю над этим. — Было всем, что сказал Ниндзя-Номикон, и лицо Рэнди сразу озарилось широкой улыбкой, а стойка расслабилась.       — Спасибо! — Со словом благодарности, ученик обнял книгу-наставника, от чего узоры на обложке слабо засияли красным.       Когда Каннингем отпустил и бережно положил книгу на место, он вернулся к своему столу, чувствуя облегчение после разговора с Номиконом, и по-настоящему занялся своим домашним заданием. А Намо в своих оковах чуть ли не засмеялся от надежды вновь встретиться лицом к лицу с Рэнди. Но он отрезал себя от ликования, стоило свитку в его руках резко закрыться. Это дало ему понять, что Номикон обещал только подумать. Это не давало стопроцентной гарантии, что он действительно даст добро на просьбу своего ученика.       Намо осталось только ждать в темной тишине. Смирившись с этим, он лёг на пол, прижав закрытый свиток к груди и уставившись в потолок, конец которого не было видно в пожирающей темноте. Он молчал несколько минут, хотя Ниндзя-Номикон уже знал, что его молчание недолгое.       — Как долго ты будешь тянуть, «обдумывая»? — Брюнет знал, что книга просто хочет потянуть время, предполагая, что Рэнди просто забудет об этом. Но они оба понимали, что рано или поздно он обязательно вернётся к этому вопросу. Потому что это был его, как героя, долг — заботиться о других людях. Неважно, о хороших или о плохих. Каннингем был непоколебим в своих принципах. — Ты ведь понимаешь, что он не оставит эту тему.       Номикон молчал. Любое дуновение ветерка исчезло, погружая сознание Намо в ещё большее напряжение. Ведь его слова были чистой правдой. Даже если книга откажет ученику, тот будет пробовать снова и снова, пока дело не дойдёт до очередного нарушения законов мира Ниндзя-Номикона.       Костяшки пальцев Намо побелели, когда он с силой сжал свиток в своих руках. Закрыв глаза, он в глубоко в душе надеялся на этот сценарий, хоть и не должен был. Он не хотел, чтобы Рэнди на самом деле нарушал правила, это не сделает его лучшим ниндзя. И всё же, сердце заключённого трепетало перед вероятностью увидеться с ним ещё хотя бы раз…

***

      Прошло уже несколько дней. Сколько конкретно, Намо не знал, но он видел, как на лице Рэнди отражается нервозность, хмурость и беспокойство. Ему понадобилось больше времени, чем ожидал брюнет, прежде чем ученик снова обратится с вопросом о Намо к своему наставнику.       — Я ещё не принял решение. — Это всё, что Номикон дал знать Каннингему. Того это расстроило, но он не стал настаивать. Он проявлял хорошую выдержку и понимание к книге. И Намо заскрипел зубами, ударив в пол. Цепи на его запястье зазвенели от резких движений.       — Ты огорчаешь его! — выпалил парень, осуждая хозяина своей тюрьмы.       Под пальцами его кулака что-то заскребло, и Намо убрал руку. На половице скрипучего старого тёмного дерево ало-красным светились царапины, сложившиеся в буквы, а затем и в полноценное предложение.       Я оберегаю его от тебя       Словно раненый ножом в сердце, Намо только сильнее скалится и упрямо откидывается спиной на пол. Он хмурится от гнетущего ощущения стыда совести, сводящего его с ума. Оно всегда надвигалось на него, как цунами, которое сейчас спроецировал Номикон. Раскрытый свиток мягко освещает пространство вокруг него, и даже слабо видно конец потолка над ним. Его руки продолжают сжиматься в кулаки, а в горле застряла желчь, которой он не может не дать выход.       — Рэнди вообще не пострадал бы, если бы ты не выпускал меня в свет. — Яд сочится из его голоса и слов. Наставнику было стыдно за свою оплошность, и Намо прекрасно знал это.       Храм снова погрузился в мёртвую угнетающую тишину. Летающие пылинки в слабом свете кружат над телом брюнета, пока не падают рядом с ним и на него. Бывало, когда им удавалось покрыть тоненьким слоем всего Намо, подолгу лежащего в неподвижном положении. В его груди извивалось тошнотворное чувство напряжения и раздражения. Хотелось выплеснуть весь негатив, однако двигаться не было желания, а комок в горле не давал сказать что-то ещё. Его отношения с Ниндзя-Номиконом и так отвратительные. Кидаться друг в друга язвой — решение, ни к чему не приводящее, а только усугубляющее положение заключённого.       — Я осознаю свою ошибку. — Прописные буквы с лёгкой кривизной появились над лицом Намо. Номикон за долгое время после последнего раза заговорил с Намо-Рэнди напрямую, не считая выцарапанных слов на половице.       — Как и я! И ты в курсе этого. Ты, блять, чувствуешь мои эмоции и мысли. — С холодным хмурым взглядом на исчезающий текст брюнет скалится и сдержанно фыркает. Он хочет орать в воздух и оскорблять того, кто его запер, но Намо сдерживает себя, старается контролировать свой гнев, преобразованный из чувства досады, разочарования, бессилия и горечи своих прошлых поступков. В его голосе просачивается лишь доля того яда, которым он хотел бы облить Ниндзя-Номикон. — Ты просто хочешь увеличить мою боль, чтобы она заглушила твою! Мы связаны, чёрт возьми, так что ты не сможешь мне солгать.       И Намо чувствует, как ему хотят ответить с таким же ядом. Но это желание Номикона мелькает лишь на долю секунды. Книга существует столетия и имеет слишком большой опыт, чтобы вот так просто поддаваться чужим провокациям. И всё же признание чужой правды даётся с трудом даже спустя столько прожитых лет.       — Возможно это так. Рэнди простил меня. Но я не могу простить себя.       Откровение Номикона поразило заточённого изнутри, и былая ярость начала стихать. Ком в горле пропал, как и желание продолжать язвить. Их обоих выматывали воспоминания об их ошибках. Они оба виноваты и бросание горькой горячей картошки друг другу не поможет их моральному равновесию.       Короткая ухмылка озарила уставшее лицо Намо. Он слабо хмыкнул, разбавляя тишину храма.       — Кажется, мы оба привязались к Рэнди. И оба натворили дел… — Тихо прокомментировал он, мимолётно намекая книге на слишком большое беспокойство за своего ученика. — Однажды придёт время, и он забудет нас. — Эта тема являлась запретной для них обоих. Для Намо — потому что ему было неприятно об этом думать. Для Ниндзя-Номикона — потому что это было неизбежно для каждого ниндзя. И только книга помнит всё. — Я-то наверняка исчезну или забуду всё, что меня связывало с Рэнди, но вот насчёт тебя… — Он замолчал на несколько секунд, лениво моргнув. — Мне жаль. — То ли извинялся, то ли сочувствовал книге — он не мог определиться. Вероятно — и то и другое.       — Мне тоже жаль. — Буквы были маленькими, словно Номикон произнёс это тихо. Они разделяли это. — И я не уверен, исчезнешь ли ты. Я раньше не создавал подобного тебе.       Намо не знал, как реагировать на это признание. Он не был зол или расстроен. Только немного удивился, но сразу опустил взмывшие брови вниз.       — Вот как. — Он не знал, что сказать. От мысли, что его забудет Рэнди, но Намо не сможет забыть его, грудь неприятно сжималась. Вечно гнить в храме, утопая в саморазрушительных чувствах — ужасная учесть.       — Было бы лучше, если бы ты позволил мне умереть вместо заточения. — Холодное заявление напрягло атмосферу вокруг него. Красные глаза спрятались за веками, когда их обладатель нахмурился. — Серьёзно, тебе было бы проще прекратить моё существование. Я — кривое напоминание и отрицательное отражение Рэнди. Моё существование будет приносить страдание нам обоим! — Выпалил он, сжав ткань футболки. Его кисти тряслись, от чего золотые цепи мелко звенели.       — Одной ночью я говорил с Рэнди на эту тему.       — Что? — Красные глаза Намо расширились от неожиданности.       — Он спросил меня, исчезнешь ли ты, когда его память будет стёрта. Мой ответ был честным: я не знаю.       — Но ты можешь стереть меня. — Осторожно предъявил брюнет полушёпотом.       — Верно.       — Но ты этого не сделал. Либо ты решил меня пожалеть, либо ты хотел заставить меня страдать сильнее. — Холодно высказав своё заключение, он закрыл глаза, не видя проявляющийся текст. Но его красное свечение не исчезало, давая понять, что Номикон хочет быть услышанным. И парень открыл глаза.       — Всё опасное имеет место в этом храме. Но так же я хотел убедиться в твоём раскаянии. И Рэнди верит, что ты сожалеешь.       — Постой, ты… — Намо тряхнул головой, недоумевающе захлопав ресницами перед красным текстом. — Ты говорил ему обо мне? — Привстав на локтях на полу, он не сводил глаз с вырисовывающихся букв. Его тело наполнилось волнением и беспокойством.       — О твоих чувствах. — Поправка книги образно ударила Намо в грудь. Его лицо покрылось краской смущения, стыда и гнева.       — Какого хера ты позволяешь себе рассказывать о моих чувствах, старая героическая библия! — В эмоциях парень махнул рукой, сметая буквы над ним. Красная дымка движется сквозь его пальцы, вырисовываясь в новые слова.       — Я должен был рассказать ему правду, чтобы успокоить его. — Рассудительно ответил Номикон.       С ворчанием и злобным взглядом Намо поджал губы. С горловым рыком он лёг обратно, стукнувшись головой о доски пола.       — Ты должен был хотя бы для приличия меня спросить… — Проворчал он, отведя взгляд в сторону.       — Ты тоже должен был.       Эти слова, появившиеся на доске полки перед взглядом заключённого и ставшие последней каплей, режут его сильнее только что заточённого ножа, и он не в силах больше читать сообщения Номикона. Намо с резким вздохом сквозь стиснутую челюсть закрыл лицо ладонями, с силой вжимая их в глаза до звёзд под закрытыми веками. Буря эмоций быстро нарастает в скачках истерики и усталости.       — Я знаю! ЗНАЮ, чёрт побери! — Закричал он в темноту. От его дыхания и слабых конвульсий в теле воспаряют столетние пылинки. — Я сожалею! Каждый блядский день ещё до своего заточения в этом месте! Мне очень жаль, ясно?! Ты, блять, ЗНАЕШЬ это! — Его охрипший голос скачет и срывается на откровенные рыдания. Слёзы стекают по его щеками и ладоням. Он не может открыть своего лица. Не может смотреть на очередное сообщение Ниндзя-Номикона. — Я виноват! Хватит напоминать мне об этом! Я не смогу забыть ту боль, которую я причинил Рэнди! Я бы УМЕР, лишь бы он простил меня! Мне насрать, если я исчезну, я просто хочу, чтобы Рэнди был в порядке и не боялся меня! Чтобы он забыл меня и жил счастливо! Перестать ебать мне мозги, раз мне суждено вечность сидеть здесь и страдать!       Его сознание поглощено истерикой и злым рыданием. Его тело бьётся в судорогах, сопровождая срывающийся сломленный голос звуками ударов о скрипуче дерево и непрекращающимся звоном цепей. И длится это несколько минут, пока Намо продолжал говорить что-то ещё, игнорируя горячие слёзы и повторяя вновь и вновь: «Мне жаль».       Внезапно прозвучал треск древесины. Намо не услышал этого, погружённый в разрушительные чувства. Треск стал громче, и доски, которыми было заколочено окно напротив головы лежащего парня, раздавило в крупные щепки. Их разбросало рядом с окном, но несколько отлетело к Намо, поцарапав кожу его рук.       Это помогло брюнету обратить внимание на окружение. Он задержал очередной всхлип, приоткрыв рот в немом ступоре. В храме стало заметно прохладнее, освежающе и успокаивающе. Со звоном цепей, пальцы скользнули вниз по лицу, размазывая слёзы по щекам, когда Намо убрал ладони от лица. Он запрокинул голову вверх, царапая кожу затылка о пол, и взглянул на полностью открытое окно. С краёв торчали кривые обломки приколоченных досок. От них на пол бросались кривые тени по бокам от тела Намо. На него смотрела нарисованная полная луна, мягко освещая его и помещение, затмевая свет свитка.       Судорожно выдохнув, Намо перевернулся на живот, неверяще смотря наружу. Рисованные ели колыхались от свежего ветра, что проникал внутрь его тюрьмы, и свежий воздух отрезвлял голову. И Намо-Рэнди понял, что Ниндзя-Номикон сломал баррикаду, чтобы успокоить его.       Он не хотел это комментировать, он просто закрыл глаза и лёг головой на свои руки, закрыв глаза с глубоким дыханием и прислушиваясь к звукам снаружи. Шелест высокой травы у храма, колыхание макушек елей, сам звук дуновения прохладного ветра удивительно хорошо утихомирили всплеск его эмоций. Намо выбросил всё из головы. Он слишком устал от мыслей, горечи и голоса совести. Хотелось простого вечного покоя.       Намо открыл красные от слёз глаза и посмотрел на небо. Не было ни облаков, ни звёзд. Только полная луна на тёмно-голубом фоне старого папируса. Вздохнув полной грудью, парень заметил унявшуюся в теле дрожь и свернулся в комочек. Он был полностью отвёрнут от раскрытого свитка, про который он смутно вспомнил, но не решился взять сейчас.       — Я знаю, что не имею права что-то просить… — Подал голос заключённый спустя долгие минуты молчания. Вся его сущность была истощена и физически и морально, что внешне выражалось лишь бледностью его кожи и мешками под глазами. — Но я хочу, чтобы ты стёр меня, вместе с памятью Рэнди.