Черенки от черешни

«Дорогая, Лидия! Надеюсь, что это не последнее письмо, которое я пишу тебе. Может быть к сожалению, или же к счастью, но нас перебрасывают в другое место. Не могу сказать куда. Все настолько секретно, что мы и сами пока не знаем. Одно известно – это место находится чуть ближе к моему дому. А значит, я становлюсь чуть ближе к тебе, моя родная. Война – ужасное слово. Но, еще страшнее находится в самом ее эпицентре. Вокруг меня боль, смерть, страх и кровь. От последней, мне становится плохо. Меня тошнит. Ведь она повсюду. И ее очень много. Знаешь, при одном только слове «война», я вспоминаю уроки истории про Вторую Мировую, и фильмы, что показывал нам учитель, выключая яркий свет. Мы погружались во мрак, но я продолжал оставаться на свету, потому, что смотрел на твой профиль. Ты так испуганно смотрела в телевизор. Твои глаза расширялись, когда на экранах показывали концлагеря и гору трупов людей, которые не повинны не в чем из всего, что с ними произошло. И, мне хотелось подойти ближе. Обнять тебя, и прошептать на ушко, что все будет хорошо. Странно, но именно эти слова я слышу каждый день во сне, когда ты, словно ангел-хранитель приходишь ко мне. Кладешь свою голову мне на колени, и обнимаешь ноги. Твое присутствие, пускай и такое жалкое, как образ во сне, успокаивает меня. Хочу, признаться. Опасаюсь, что меня осудят. Но, знаю, что ты меня поймешь. Я боюсь. И этот страх растет во мне с каждым днем все больше и больше, уплотняясь презренным чувством к самому себе. Боюсь, что это последнее письмо, которое смогу тебе написать. Но, еще больше боюсь, что не смогу пережить и следующую неделю. Удивительна наша жизнь. Мы не ценим того, что имеем. А, когда же обретаем счастье, то пытаемся ухватится обеими руками, чтобы еще на секунду побыть живыми. Надеюсь, ты прочтешь это письмо, и поймешь, насколько сильно была мне дорога. Не нужно строить иллюзий и верить в несбывшуюся мечту. Хочу, чтобы ты знала, я отпускаю тебя. Не стоит горевать и проливать слезы ночами, сидя в моем старом джипе. Лучше надень то черное платье, от которого моя кровь до сих пор стынет в жилах, стоит мне представить тебя в нем. И пригласи того парня, с твоей работы. Думаю, он заслуживает твоего внимания. По твоим рассказам, он напоминает мне себя в школьные годы. Не будь глупой, и раскрой глаза. Счастье в мелочах, что окружают тебя. Навеки, твой, Стайлз…» Прошло два года с тех пор, как я получила последнее письмо. Оно разбило мне сердце. Но, еще больше сломало меня неведенье. Ведь, после него, я больше не получала ни одной весточки от Стайлза. Новости по всем телеканал трубили о приближающейся войне, о наступлении и защите с нашей стороны. Но, никто мне не говорил жив ли ты или нет? Продолжаешь ли стойко стоять на защите границы своей страны? Об этом мне ничего не было известно. Острая сердечная недостаточность твоих писем разыграли во мне новую, слабохарактерную зависимость к алкоголю. Один стакан вина перед сном превратился в бутылку за вечер. А, если я предавалась воспоминаниям, то бутылок становилось гораздо больше. Общие друзья пытались поддерживать меня. Их хватило всего лишь на несколько месяцев. После чего их руки опустились, а я не пыталась искать с ними встреч, только для того, чтобы помянуть тебя добрым словом. Я верила и верю, что ты жив. Верю. Перечитывая строчку за строчкой последнего письма, я с болью в груди сжимаю, потрепанный лист бумаги. Видимо, ты писал его в темноте, так как вместо обычного и привычного ровного подчерка, на нем был размашистый, с пляшущими буквами от строчки к строчке. Но, не это было самое главное. Мне, словно передавались твои эмоции, при прочтении письма. Я знаю, как тебе было больно писать каждое слово. Как же сильно ты хотел зачеркнуть каждую строчку и поверх написать, опровержение собственным мыслям. Это не ты. Кто-то за тебя решил твою собственную судьбу, отправляя на верную гибель. Но, два дня назад все изменилось. По всем канал с самого утра твердили только об одном – война закончилась. А, это означало, что скоро новые герои страны окажутся дома. Они смогут обнять своих близких и родных, и насладиться мирным небом над головой с ними. А, те, кто не выжил, будут навсегда в наших сердцах. Их имена будут звучать у каждого на устах, благодаря за жизнь без войны. - Лидия, пора – друг ободряюще кивает мне, открывая дверь старого и заезженного джипа. Я, вижу, как вдалеке приземляются сразу несколько военных вертолетов с пассажирами, которым уже не терпеться встать ногами на землю, и подбежать к толпе. Где они смогут найти самого близкого и родного человека, и наконец-то обнять. Мое сердце застучало с удвоенной силой, когда один за одним солдат начал спрыгивать со все еще работающего вертолета. Хаос начался здесь и сейчас. Гражданские пытались пробиться сквозь невидимую стену, дабы побыстрее оказаться рядом, найти того, кого они ждали все эти долгие пять лет. Лихорадочно, я оглядывалась по сторонам, ища в толпе знакомую фигуру. Вот, уже больше половины людей стирали слезы радости и горя со своих щек. Они верили, что в скором времени война закончится, и они наконец-то смогут оказаться рядом с теми, кого у них забрало Правительство. А, я стояла в самом центре слез, оборачиваясь на все триста шестьдесят градусов, в надежде заметить теплый взгляд самых красивых глаз на Земле. С каждой прожитой минутой надежда, что маленьким угольком жила внутри меня, гасла. Ее топтали счастливые возгласы, смех детей и будущих жен национальных героев. Как же не справедливо оказаться на месте того, кто так и не дождался счастья. У кого вырвали его прямо из груди. Я стояла в самом эпицентре. Одинокая. Холодная. Пустая. Не кому ненужная. С опущенными плечами и головой. Я не плакала. Слез просто уже больше не было. Я стояла в эпицентре. Растоптанная. Убитая. И не живая. Друг, что все это время вместе со мной искал тебя, подошел ко мне и обнял в знак поддержки. Я чувствовала, как и он сам не хотел верить в то, что тебя больше нет. Тело содрогнулось в попытке вырвать наружу этот бушующий поток крика, что разрывал грудь и глотку. Но, я лишь тихо застонала, пряча бледно-мертвое лицо в плечо друга. Сколько по времени мы простояли – неизвестно. Одно, я знаю точно. Без него я бы не приехала сюда и тешила себя лживыми надеждами на то, что ты до сих пор жив. Теперь, я знаю точно: война всегда забирает тех, кто вовсе не заслуживает такой участи. И, почему конфликт интересов на фоне политики зарождается между одними людьми, а пешками, облитые кровью и потом, слезами и грязью, становятся совсем другие? Я возненавидела весь мир. Ненавижу тех, кто придумал оружие: безжалостные, бесчувственные убийцы. Тело Скотта напрягается, и я слышу вздох облегчение. Ничего не могу понять, но как только поднимаю на него свой взгляд, то вижу улыбку, что пробивается сквозь слезы. Он поспешно старается вытереть их. Обещал же мне не плакать. Он – мужчина! А они никогда не плачут. Да, и слез друга я никогда не видела. Но, сегодня что-то изменилось. Он смотрит сквозь мое плечо, и я с интересом того, что же он там увидел, оборачиваюсь. Сквозь толпу радостных зевак, не спеша, слегка хромая, идешь ты. Твоя кожа стала на тон темнее из-за постоянного пребывания на солнце. Лицо осталось прежним, но на него легла тень войны. Губы сжаты в тонкую полоску. Но, уголки вздрагивают, когда ты видишь меня. Темп твоего хода немного ускоряется. А, я… я словно маленькая девочка несусь со всех ног к тебе на встречу. Еще какая-то секунду, и я окажусь в твоих объятиях. Родной запах не изменился за пять лет. Я крепко, очень крепко смыкаю руки на шеи, тонув в крепких, мужских объятиях. Земля уходит из-под ног, когда ты прижимаешь ближе к себе, пряча уже мокрое лицо на моей шеи. Знаю, что это слезы радости. Но сама ощущаю, что этими слезами ты хочешь рассказать мне обо всех своих чувствах, о которых не успел написать. - Ты, дождалась – хрипит он, не позволяя мне хоть на секунду посмотреть в глаза. - Разве я могла иначе? – хлюпая носом, нашептывала я вопросы ему на ухо. И, в этот миг война не значила для нас ровным счетом ничего.