ЧУЖОЕ СЧАСТЬЕ / ПостРубежные хроники. Часть VIII

Интернет-издание RadioTimes, 27 марта 2013 года ПАРТНЕР МАРТИНА ФРИМАНА АМАНДА ЭББИНГТОН ПРИСОЕДИНИЛАСЬ К КАСТУ «ШЕРЛОКА» «Би-Би-Си подтвердило, что актриса появится в роли персонажа, который «…окажет значительное влияние на жизни Джона и Шерлока…» <…> Пока неизвестно, кого именно играет Эббингтон – любовный интерес для персонажа Фримана – Джона – не станет вызовом ее актерскому мастерству…» * * * – Любовный интерес для Джона не станет вызовом ее актерскому мастерству… – в тоне Аманды недовольство определенно граничит с обидой. Фриман отрывает взгляд от сценария и удивленно смотрит на жену. – А чего ты ждала? Ее способность воспринимать только то, что лежит на поверхности, и раньше приводила его в недоумение, а теперь удручает сверх всякой меры. Аманда не отвечает, и он снова углубляется в текст, беззвучно шевелит губами, заучивая реплики. Они сидят на диване в гостиной: Мартин – в уголке, поджав ноги, уютно устроившись среди подушек, Аманда – рядом, с ноутбуком на коленях. В течение нескольких минут царит молчание, и, покосившись на экран компьютера, Фриман обнаруживает, что жена просматривает Tumblr. – Плохая идея… – сдержанно комментирует он. – Я так не думаю, – не соглашается Аманда. – Ты посмотри, какая прелесть… Она улыбается, и Мартин проявляет снисходительное любопытство. «Прелесть» – коллаж из девяти фотографий, сделанных в разные годы их совместной жизни на разных официальных мероприятиях. Фриман усмехается, разглядывая знакомые снимки – фото словно специально подобраны для того, чтобы проиллюстрировать, как со временем менялись его комплекция и прическа его жены. – Почти шестьсот перепостов, – она невесомо касается пальцем экрана, указывая на выраженное в числовом отношении свидетельство фанатской симпатии. – А ты говорил, что они не оценят… Он вновь задумывается о том, что Аманда не видит дальше своего носа, и жалость в его душе перемешивается с досадой и раздражением. Жена трогает колесо прокрутки, и перед их глазами появляется другой коллаж. В нем тоже девять фотографий, но на них – Мартин и Бенедикт: улыбаются друг другу, обнимаются, позируя, переглядываются, болтают, смеются. Фриман прикусывает губу, Аманда захлопывает крышку лэптопа, всучивает его мужу, молча поднимается с дивана и выходит из комнаты. Мартин вновь раскрывает компьютер и с затаенным удовлетворением смотрит на счетчик реблогов – пятнадцать с половиной тысяч. * * * – Я не понимаю, как Молли, вообще, может быть влюблена в Шерлока, когда рядом такой мужчина, как Руперт. В смысле Грег… – хохочет Аманда. Руперт Грейвз и Лу Брили мило улыбаются, Бен едва приподнимает бровь, а Мартин размышляет над крайне неприятной закономерностью: чем громче разговаривает и смеется на съемочной площадке его жена, тем большей аристократичностью веет от Бенедикта. – Думаю, Молли со временем осознает свою ошибку, – вдруг невозмутимым тоном произносит Камбербэтч. – Бессмысленно любить человека, который не в состоянии ответить тебе взаимностью. Повисает молчание, мисс Эббингтон бледнеет, отчего цвет ее лица сливается с молочно-белым оттенком платья, а в животе у Мартина становится горячо. * * * – Девочки, мы просто обязаны сфотографироваться вместе в этом царстве мужского снобизма! Уна! Лу! – нарочито веселый голос Аманды заставляет Мартина поморщиться. Женская часть актерского состава устраивается на диване в гостиной, Фриман отступает в пределы кухни, взглядом подзывая к себе Бенедикта. Тот подходит, руки в карманах брюк, в серых глазах – холодное ожидание. – Бен, зачем?.. – трудно разговаривать, когда очень хочется упрекнуть, а никакого права на упреки не имеешь. – Ей и так нелегко… Из гостиной доносится взрыв хохота, они оглядываются, наблюдая, как Руперт Грейвз пристраивается рядом с Лу на диване. – Ничего себе! – с театральным возмущением восклицает Аманда. – Попахивает служебным романом! Руперт, сколько у тебя детей? Пятеро? Лу, если ты все-таки решишь завести ребенка, советую обратиться к Руперту – у него богатый опыт… Уши Мартина вспыхивают от неловкости, Камбербэтч чуть дергает уголком рта. – А с чего ты взял, что я говорил о ней?.. – в его тоне старательно бесстрастное недоумение. – Может быть, я имел в виду себя… * * * Джули начала отказываться от еды еще вечером в пятницу, а в воскресенье утром пришлось вызвать ветеринара. Тот выписал кучу лекарств и не сказал ничего обнадеживающего. В доме воцарилось уныние. Притихшие дети сидели рядом с корзинкой и тоскливыми глазами следили, как тяжело вздымается собачий бок. Аманда хлопотала, периодически смаргивая слезы, – делала инъекции, варила крепкий бульон, с неиссякаемым терпением пыталась поить им Джули, выносила собаку на воздух, подолгу гладила длинноносую мордочку, что-то нашептывая, уговаривая. Мартин тоже ужасно расстроился. Джули, с ее темными, по-человечески понимающими глазами и упрямым характером, была константой, без которой невозможно было представить их семью, и ему казалось, что пошатнулись самые основы его существования… * * * Ночью Фриман просыпается от звука рыданий. Аманда горько, по-детски отчаянно плачет, уткнувшись лицом в подушку, и его сердце сжимается от сочувствия. – Мэнди… – Мартин зажигает прикроватную лампу, ласково гладит жену по спине, обнимает, пытаясь привлечь к себе, – ну, что ты… С ней все будет в порядке. Вот увидишь… Но Аманда резко дергает плечом, сбрасывая его руку, и оборачивается. – Не хочу идти туда завтра! Не хочу! – на опухшем от слез лице злость, боль и растерянность. Отстранившись, он замирает, хмурится, изо всех сил стараясь не позволить себе быть откровенным. – Но ты сама так решила… – фраза, конечно, не настолько жестока, как «Я тебе говорил…», однако Аманда все равно вздрагивает, и в ее глазах появляется загнанное выражение. – Я устала, устала… – она сдавливает ладонями голову, зарываясь пальцами в волосы, тянет за светлые пряди. – Как мне все надоело… – ее бормотание переходит в горестный всхлип, – ненавижу, ненавижу… Ну, что вы все в нем нашли? Ну, что?!! – в исступлении она хватает мужа за руки, заглядывая в лицо. – Я не понимаю! Что в нем такого?.. Посмотри на него, он же уродлив! Глаза слишком маленькие, рот слишком большой, а шея… – она истерично хохочет, – шея, как у гребаного жирафа!.. Она продолжает неразборчиво бормотать, дрожа и всхлипывая, он уходит на кухню за водой и успокоительным, возвращается, садится рядом, обнимает, Аманда пьет, клацая зубами о край стакана. Через час она неподвижно лежит в постели, сложив руки поверх одеяла, и смотрит в потолок. – Рядом с ним я чувствую себя чертовой, твою мать, статисткой… Мартин все понимает, но здесь ничего не поделать, и, страдая от инстинктивной потребности защитить ее, он признает: – Я не должен был позволять тебе ввязываться во все это… Аманда равнодушно пожимает плечами, он придвигается ближе, расстроенно гладит ее по спутанным волосам, шепчет: – Что ты наделала, Мэнди, что ты наделала… – Нет! – она отталкивает его с неожиданной, учитывая действие успокоительного, горячностью. – Что ТЫ наделал! * * * Наутро Джули становится хуже, Аманда тоже выглядит больной и мужа демонстративно игнорирует. На съемки в ресторан The Daffodil они приезжают окончательно измученные, и при встрече с улыбающимся Бенедиктом Мартина охватывает глухое раздражение… * * * – Что случилось?.. – веселая оживленность, вызванная присутствием фанатов у входа в ресторан, бесследно исчезает, стоит только Бену натолкнуться на странное ожесточение в глазах друга. – Ничего особенного, – тот опускает голову, пряча взгляд. – Собака заболела… – Мне жаль, – Камбербэтч слегка теряется, не зная, что еще сказать. Фриман кивает и быстро отходит, присоединяясь к Аманде, а Бенедикт остается стоять в стороне, неловко сминая в руках кепку. * * * – Перерыв десять минут! Съемочный день кажется Бену бесконечным, дико хочется курить, но расслабиться с помощью сигареты негде – в помещениях ресторана курение запрещено. Может, выйти во внутренний дворик?.. Он торопливо покидает съемочную площадку, не имея сил видеть ни откровенно мученического выражения на лице Аманды, ни тем более – подчеркнутой заботы, которую Мартин сегодня проявляет по отношению к жене. Собака заболела… Бенедикт невесело усмехается, щелкая зажигалкой. Домашние беды сплачивают семью, способствуют подсознательному сближению. Он округляет губы, выдыхая дым, и морщится от острого ощущения собственной ненужности. Что ж, пожалуй, давно ему не приходилось чувствовать себя настолько лишним и неуместным. Настолько одиноким. Камбербэтч снова усмехается, щелчком отправляя окурок в урну. Собака заболела. Это и правда тяжело, когда болеет беззащитное и беззаветно преданное тебе существо. Хорошо, что у него нет собаки. У него никого нет. * * * Опять перерыв. Бенедикт удобнее устраивается на стуле, вытянув ноги, и, отгородившись от посторонних звуков наушниками, закрывает глаза, однако легкое прикосновение к плечу заставляет его вернуться в окружающий мир. – Бен... – Мартин по-прежнему избегает встречаться с ним взглядом. – Я хотел сказать... – Ну, так говори... – Камбербэтч отворачивается, опасаясь выдать одолевающую его горечь. – Ты извини нас, пожалуйста, сегодня все идет наперекосяк... Он, несомненно, имеет в виду количество запоротых мисс Эббингтон дублей, и обида горячей волной сметает тщательно выстроенную Бенедиктом защиту. – Ты... – ему остается лишь надеяться, что губы не дрожат слишком явно, – ты за кого меня принимаешь?.. Фриман вздрагивает, дергает головой, словно стряхивая с себя наваждение, смотрит пристально и встревоженно. – Выйдем! – Что?.. – Бен в изумлении оглядывается на разговаривающую по телефону Аманду. – Выйдем, – на щеках у Мартина алеют пятна, и Камбербэтч не решается противоречить. Быстрым шагом они минуют помещение за помещением, пока, наконец, не оказываются одни в служебном коридоре. Фриман резко толкает Бена к стене, и через секунду они уже целуются, до боли вжимаясь друг в друга ртами... ... – Безумие... – Мартин трется носом о его шею, отчего у Бенедикта по всему телу разбегаются обжигающие змейки. – Надо возвращаться, – тяжело дыша, соглашается он и понимает, что разомкнуть объятия сродни прыжку в ледяную воду. Еще несколько секунд они тратят на то, чтобы поправить рубашки и пиджаки, Мартин приглаживает уложенные с помощью геля волосы. – Усы не отклеились?.. – с неподражаемой невозмутимостью интересуется Бен. – Черт! – Фриман в испуге дотрагивается до верхней губы. – Кажется, нет... – Как я? – Камбербэтч чуть наклоняется, предлагая оценить состояние грима. – Нормально... – Мартин легонько целует его в уголок рта. – Пойдем по отдельности?.. В синих глазах Фримана вспыхивает упрямство. – Вместе... Они успевают к самому концу перерыва. – Марти! – Аманда вприпрыжку бросается к мужу, едва они появляются на площадке, обхватывает его за плечи, теребит, радостно улыбаясь. – Ей лучше! Лучше! – Чертова псина... – Фриман с облегчением отдувается, смеется, крепко обнимая жену. И ощущение того, что он выброшен на обочину, наваливается на Бенедикта с новой силой. * * * Мартин с Амандой уезжают домой сразу, как только заканчиваются съемки, Бенедикт, словно из духа противоречия, уходит одним из последних, как будто желая максимально использовать все плюсы своего одиночества. – Не найдется ли у вас для меня немного времени?.. – светловолосая девушка смотрит на него с нескрываемым обожанием. Рядом с ней мужчина значительно старше, похоже, ее отец, в девять вечера они – единственные, кто остался дежурить у ресторана, и, ободренный этими двумя фактами, Бен вдруг решает: то обстоятельство, что дома его никто не ждет, хоть кого-то сегодня должно сделать счастливым. – Как тебя зовут? – Дженесса... Он проводит с ней больше десяти минут, получая удовольствие от ее немудреных восторгов. – Вы мне распишетесь? – Конечно. Чуть дрожащими руками она копается в сумке, никак не может найти ручку и нервничает все больше и больше. И понимая, что она волнуется из-за того, что заставляет его ждать, он улыбается с едва заметной, но, тем не менее, горькой иронией: – Не торопись. У меня есть все время мира...