dickseption

Наверное, это самое первое, что бросается в нем в глаза. Волосы. Выжженные краской (Чандже надеется, что не перекисью) в отвратительный белый, с модными черными корнями, спадающие на лицо. Пряди заканчиваются далеко ниже тяжелого подбородка, но Чандже и не думает даже, что для парня они слишком длинные. Чандже думает, что для того, чтобы схватить за них и хорошенько оттаскать – в самый раз. Прекрасные, чудесные, восхитительные волосы. Чандже откровенно любуется, пока собственно сам обладатель шевелюры не обращает на него внимание. Чандже встречает возмущенный взгляд со спокойной усмешкой и с удовольствием разрешает своему воображению подкинуть картинку этих замечательных волос в его же кулаке. Сам обладатель интересует его мало. Парень, паренек, если не сказать – мальчишка. Скучающий вид заебаного сытой жизнью человека, чрезмерная худоба и шмотки, свисающие с костлявых плеч и бедер – Чандже уверен, что прикид паренька стоит больше, чем пять его месячных зарплат. Ну и хрен с ними – зато какие у него, сука, волосы. Ну и ноги еще ничего так. Паренек надменно осматривает Чандже с ног до головы (Чандже буквально чувствует, как тот цепляется взглядом о его гавайские шорты и самую простую черную майку, застиранную до серых пятен) и щурится, недовольно поджимает губы. Чандже откидывается на кресле назад и скалится еще нахальней. Паренек нервно кидает что-то своему соседу и хватает в руки пачку сигарет. Обертка не поддается, парниша злится и разрывает ее почти пополам. Не нравится красавчику, что на него пялятся всякие там официанты в пляжных кафешках. К такому не привык. Второй – высокий добродушный парень, о котором официанты слагали легенды (точнее, о его щедрости) – похлопывает его по предплечью и примирительно что-то втирает. Красавчик злобно выдирает руку и нервно закуривает. Чандже знает его имя – Ибо – но про себя зовет его принцессой и уверен, что в следующей жизни его за это накажут. Ну и хрен с ним, главное в этой все успеть. Волосы Ибо спадают ему на глаза, и он постоянно пальцами заводит их назад, и они рассыпаются по бокам. Движения слишком резкие, чтобы сойти за эротичные, но слишком часто повторяются, чтобы к концу дня волосы привередливого капризного китайца стали для Чандже фетишем. Ибо с другом – Чандже никак не может запомнить, как того зовут – ходят в кафе, где подрабатывает Чандже, по нескольку раз в день и никогда не садятся за его столик. Может, оно и к лучшему: Чандже не отдает себе отчет, смог ли бы он удержаться и не запустить пятерню в шевелюру китайца, захватывая, сжимая и оттягивая назад. Шея у Ибо, кстати, тоже ничего такая. Смотрелось бы классно. Чандже подмигивает Ибо, когда тот посылает ему очередной возмущенный взгляд, и отправляется обслуживать клиентов. Не то чтобы ему сильно нравились тощие китайцы (на костлявых у Чандже так-то вообще не встает), но после смены он не уходит из кафе до самого закрытия и из подсобки сверлит принцессе взглядом спину. Ибо сегодня один. Явился под вечер, в очередной шикарной майке, открывающей больше, чем прикрывающей, и узких джинсах, изодранных на немецкий крест. И судя по тому, как нетрезво заплетаются у Ибо ноги, алкоголя в него за сегодня влили явно больше, чем еды. Чандже распихивает ключи от номера хостела, деньги и мобильник по карманам, и выходит из кафе спустя минуту после Ибо. Принцесс – вперед. Ибо часто оглядывается через плечо, пока они пробираются вглубь курортного острова. Чандже держится от него на расстоянии достаточно длинном, чтобы не вызывать явных претензий, но достаточно коротком, чтобы не потерять из виду. Такие, как Ибо, селятся в дорогих отелях, а такие отели на этом острове находятся в очень безлюдных местах. Чандже растягивает губы в ухмылке, видя как нервничает китаец. И нет, у него в мыслях нет ничего плохого. Все это может закончиться… забавно. Когда оживленный центр заканчивается, нервозность Ибо сменяется откровенным страхом. Он обхватывает голые плечи руками – с моря дует холодный ветер – и идет так быстро, как позволяют ему непослушные ноги. Он больше не оглядывается – наверное, время экономит, да и нужды нет: в глухи переулках шаги немаленького Чандже отражаются эхом. Еще чуть-чуть – и Чандже сможет протянуть руку и коснуться тех самых чудесных волос, что белым пятном виднеются в темноте. Когда перед Ибо гаснет единственный работающий на переулке фонарь, тот от неожиданности оступается темноте, и Чандже не уверен, был ли задушенный писк плодом его фантазии, или же прозвучал на самом деле. Ибо оглядывается почти с ужасом, пятится назад – огни ближайшего отеля, где он, судя по всему, и поселился, виднеются почти близко. Ибо пристально всматривается в чернильную темноту и совершает потрясающую, невероятную вещь. Ибо переступает с ноги на ногу, одергивает лямку майки и спрашивает дрожащим глухим голосом: – Здесь кто-то есть? Чандже мысленно смачно шлепает себя по лицу. – Ага, – Чандже выходит из укрытия тени дома и подходит к Ибо, которого, кажется, немного парализовало. – Привет. Как дела? Ибо шумно сглатывает и медленно пятится назад, делая еще одну восхитительную вещь: пятится прямиком к стене, в которую упирается лопатками. Вот теперь-то он точно выдает сдавленный писк; его взгляд рыскает по сторонам, высматривая чудодейственный путь побега, а волосы снова падают на лицо. Вот теперь – испуганный, трясущийся, потерявший половину своей спеси – Ибо вполне во вкусе Чандже. Чандже упирается ладонью в стену справа от Ибо; теперь худоба принцессы доставляет, потому что Ибо кажется в два раза уже его в плечах. Да еще и смотрит снизу вверх затравленно, ожесточенно кусая губы в попытках сохранить лицо. Боится и сердится. Восхитительно. – У меня нет денег, – мямлит Ибо и замолкает на полуслове, когда Чандже запускает пальцы в его волосы (они на ощупь как ебаный шелк) и оттягивает назад – как и хотел. – Я знаю, – ласково сообщает Чандже, отводя руку выше. Ибо морщится и вытягивается следом. Когда он сглатывает, острый кадык ходит под кожей, и это почему-то выглядит очень беззащитно. Чандже не отказывает себе в удовольствии щедро захватить пряди в кулак, перехватывая удобнее, от чего Ибо дергается и вздыхает, но так пошевелиться не смеет. Паника в его глазах сменяется ужасом. – Ты пожалеешь, – дрожащим шепотом обещает Ибо, хотя Чандже по сути и не сделал ничего – так, полюбовался немного. Чандже давит коленом Ибо между бедер, и китаец дергается, всхлипывает и вжимается в стену. – Ты, медведь. Ты пожалеешь, – повторяет Ибо, и последние его слова звучат так жалко, что Чандже становится даже смешно. Чандже проводит большим пальцем левой руки по губам Ибо – тот шумно дышит и плотно смыкает губы; по его виску стекает капелька пота. – Еще посмотрим, – миролюбиво обещает Чандже и, пропустив напоследок крашеные волосы между пальцами (и явно забрав с собою не пару волосков) отпускает Ибо и ретируется в темноту. Ибо опирается руками о дрожащие колени и выдыхает с тихим скулежом, до конца не веря в происходящее. Серьезно?