dickseption

Чонсану снятся рыбы. Большие и маленькие, прозрачно-белые и самых безумных флюоресцентых расцветок, полчища рыб вокруг. И он сам — рыба. Рыба в клетке, вытащенная на берег. Воздух сухой, горячий и живительный для всех, кроме тебя. Спасительный кислород склеивает жабры — и Чонсан задыхается. Он открывает глаза — белизна свет режет, как кислород по жабрам. Воздух заливается в нос, как горячая шипучая кислота. Под затылком твердо и неудобно; шея затекла. Чонсан моргает, и ослепительная белизна перед глазами трансформируется в нечто вполне определенное. В потолок. Выбеленный штукатуркой потолок — в углу две длинные трещины, похожие не то на ветви деревьев, не то на реки на страницах географического атласа. И никакая он не рыба, а Со Чонсан, двадцати трех лет от роду, и лежит он не на берегу, а в мягкой кровати, и под шеей рука. Чужая рука. И кровать, судя по всему, тоже чужая. Чонсан осторожно садится. Он не помнит вчера и позавчера, но судя по мерному сопению сбоку, вспоминать придется ой как быстро. Вписка у Джинена. Ну конечно. Этот придурок все-таки умудрился поступить в институт. По телефону он обещал несколько человек и пару бутылочек пива. Не то чтобы Чонсан не знал, во что он вляпывается. Несколько человек в понимании Джинена — огромная толпа, с половиной которой Джинен познакомится только когда протрезвеет — если удосужится. Пара бутылочек пива — где-то там пропущены слова "десятков", "водки" и "много разной алкогольной херни", а где именно — решайте сами. Ох, Чонсан же знал, во что вляпывается. Он потирает пальцами виски, в которых кто словно иголку загнал, и спускает босые ноги на пол. Кровать адски скрипит, нечто сбоку ворочается и ворчит во сне. Чонсан оборачивается, но видит только белобрысый всколоченный затылок и смуглую спину с длинными красными полосами. Очень похожими на следы от ногтей. Как будто он другого ожидал, проснувшись с головной болью и Сахарой в горле в чужой кровати рядом с незнакомым белобрысым затылком после пьянки у Джинена. Простынь противно прилипает к бедрам, когда Чонсан предпринимает попытку встать; на ней — сырые и липкие пятна. Чонсановы трусы находятся рядом, почти под кроватью, джинсы на пороге, а вот майка, остро пахнущая чем-то алкогольным и вся в красных липких разводах — только в прихожей. Чонсан приподнимает ее двумя пальцами и брезгливо перекидывает через руку вместе с джинсами; у него на бедрах стянутая с кровати простынь, и все это как можно скорее следует запихнуть в стиральную машинку. Желательно в месте с самим Чонсаном. — Надеюсь, белобрысый затылок не будет против, — мурлычет Чонсан себе под нос, запихивая вещи в барабан. Стиралка находится в ванной; Чонсан старается ступать по чужой квартире бесшумно, но с еле открывающимися глазами и чувством полной дезориентации удается крайне сложно — он врезается во все углы, которые только можно встретить, и до ванны добрался со свежей порцией ушибов и синяков — в придачу тем красноватым на бедрах и пояснице. Чонсан рассматривает их искоса, как будто случайно — присматриваться к ним внимательно он просто боится, как и в принципе посмотреть в зеркало: шея саднит и щиплет, плечи подозрительно побаливают. В душ, в душ, скорее в душ, и ни о чем не думать: ни сколько было выпито, ни что будет сказано, когда белобрысый затылок проснется. Чонсан выдавливает в ладонь шампунь из бутылки в виде пикачу и его начинает накрывать чувством легкого наебалова. Шампунь пахнет клубникой. На полочках — гель для душа (тоже с пикачу), стаканчик с зубной щеткой (ярко-синяя) и бритвенный станок (хоть что-то из привычного мира взрослых, спасибо). Если полотенце окажется с узором из покеболов, Чонсан на нем тут же и повесится. Как можно было столько пить. Как его угораздило вообще. Он же алкоголь не переносит на дух и пьянеет моментально. Память возвращается медленно, со скрипом подавая картинки на экран под зажмуренными веками. Джинен, квартира, громкая музыка, стакан с чем-то ядуче-сладким (так вот откуда разводы на майке) — или стакан был уже позже? Чужие руки на своей талии Чонсан вспоминает так явственно, что даже оглянулся — не заявился ли белобрысый затылок без стука? Дверь закрыта, в квартире, кроме шумящей воды и гудения машинки — ни звука; в голове всплывают кадры один за другим, и то самое чувство легкого наебалова тяжелеет на килограмм с каждой новой картинкой. Стакан с красным коктейлем принес ему точно белобрысый затылок; к тому времени Чонсан уже был изрядно пьян и готов к приключениям. Открыт для новых общений и знакомств. Смеющиеся глаза со множеством морщинок, которые собирались при улыбке — весьма нахальной улыбке, потому что наглости и самоуверенности пацану не занимать. И да. Конечно. Брекеты. Чонсан трогает кончиком пальца распухшие и саднящие губы, пока вода из душа льется ему на голову и щедро проливается на пол, и тяжело выдыхает. Милый мальчик со стремной улыбкой и брекетами, в меру бесявый, не в меру самоуверенный и явно младше на некоторое количество лет. Так в твоем стиле, Со Чонсан. Так в твоем стиле. Полотенце на крючке оказывается мягким, махровым и нежно-розовым (без покеболов!), Чонсан кутается в него, как в одеяло, пока очередная догадка не осеняет болящую голову. Ему же нечего надеть. Решил сделать доброе дело — постираться с утра пораньше. Не то чтобы после всего безобразия (которое Чонсану еще предстоит вспомнить) ему надлежало стесняться и краснеть как девица, но щеголять голышом по чужой квартире Чонсан явно не готов. На зубную пасту с Суперменом на тюбике внутри отзывается одновременно тепло и с тревогой. Как будто Чонсан вернулся в свои шестнадцать, когда фанател по аниме и супергероям, но... белобрысому затылку ведь не шестнадцать? правда? правда же? Чонсана посадят. Только статьи по совращению несовершеннолетних ему не хватает. Чонсан набирает в грудь воздуха и смотрит в зеркало. Комок мокрых слипшихся волос, губы красным пятном на лице и шея. Просто отдельно шея — на ней живого места... ну, видно, но мало. Шея, плечи. Засранец наставил ему засосов даже под ключицами. Точно подросток. Точно посадят. В голове всплывают рандомные картинки: Чонсана прижимают к двери кухни, в которую с другой стороны долбится Хекджин, и пошел этот Хекджин в задницу, потому что у Чонсана в штанах чужая рука, а чужие губы — вот здесь, да, там где самый страшный кровавый засос отливает всеми оттенками багрово-фиолетового. Кто еще кого совращал. Чонсан кого-то соблазнил — это по определению смешно. Хотя после того, как Чонсан выкрасился в дурацкий блонд, Джинен повторял, что хен похож на куколку. Только кто на него поведется. Разве что вот такой белобрысый затылок, у которого, видимо, встает на куколок. А если ему действительно лет шестнадцать-семнадцать, так неудивительно, в таком возрасте вообще встает на все, что попало под руку. А Чонсан попался очень конкретно — под руки, губы и все остальное. Из ванной Чонсан выходит под оглушительный храп, который и расслабляет, и напрягает одновременно. С одной стороны — не придется объясняться прямо сейчас, Чонсан совсем не хочет ей-богу; с другой — Чонсан голоден, а слинять незамеченным вряд ли удастся, потому что вещи все еще в стиралке, а Чонсану все еще нечего надеть. В открытом шкафу, где беззаботно храпит белобрысый затылок, находится футболка; Чонсан с сомнением вертит ее в руках — ну, всяко лучше, чем ходить голым. Хотя полотенце далеко не выбрасывает, а заматывается в него, как в юбочку. Смешно, зато прикрыто. Футболка на него тем более откровенно велика, висит до середины бедер. Когда Чонсан собирается ретироваться на кухню, его взгляд падает на стул со сваленной одеждой, и Чонсана пробирает противным жалящим чувством по позвоночнику. Блять. Блять-блять-блять. Висящий на спинке стула цыплячье-желтый пиджак школьной формы. Ну блять. Сбежав на кухню, Чонсан теряется. Он все еще голоден, но лазить по чужому холодильнику ему стыдно, а будить спящего — страшно, и вообще если бы можно было оттягивать бесконечно, Чонсан бы проживал эту самую бесконечность с удовольствием. Он неловко снует по кухне, то задевая ящик, то роняя пластиковую вазу — все это сопровождается громким грохотом, и Чонсан каждый раз вжимает голову в плечи. Даже достать чайный пакетик из коробочки без шума не получается: коробка летит на пол, Чонсан бьется головой об стол, когда лезет за ней, чертыхается, потому что падает полотонеце, а когда встает, задевает стул, и тот тоже валится — Чонсан проклинает все на свете, уже ни чаю не надо, ничего, только отпустите с миром, а. Ему еще думать, как перед работой красоту на шее маскировать. Чонсан потирает ушибленную голову, когда — — Вау. Коробка летит на пол к полотенцу и чайные пакетики разлетаются по всей кухне. Чонсан инстинктивно дергает футболку вниз и оборачивается. Белобрысый затылок оказывается вполне ничего таким пацаном, и Чонсану даже голову приходится задирать, чтобы посмотреть на него. Ну да, не красавец, и что с того. Зато выглядит пацан прилично, не считая складок от наволочки на щеке и пары царапин, в отличии от Чонсана, которым как полы помыли. А трусы у него с Суперменом, но бывало и хуже. Лучше с Суперменом, чем вообще без них. Пацан скалится, и у Чонсана снова начинают саднить губы. Брекеты. И пара прыщиков на скуле. И школьная форма на стуле. Никак не больше восемнадцати. Вляпался ты, Чонсан, ох и вляпался. Пацан улыбается, Чонсан мнется, пацан откровенно пялится, а Чонсан все еще мнется и ляпает первое, что на ум пришло: — Доброе утро... — и затыкается. Имя. Он все еще не помнит имя. — Санхен, — подсказывает пацан и потягивается. Тот факт, что его имени не помнят, пацана, кажется совсем не беспокоит. — Джинен-хен говорил, что у тебя память отшибает, расслабься, — Санхен тянет со стола фильтр с водой и жадно пьет прямо из кувшина. Джинен-хен. О господи. Что мог наговорить этому Санхену Джинен-хен. Чонсан улучает момент и поднимает с пола полотенце; он все ждет, когда Санхен выдаст "ночью ты такой стеснительный не был" или что-то в этом вроде, и тогда Чонсан просто провалится под землю, потому что отвечать на подобное он не умеет, а осадить не осмелится. Но Санхен ничего такого не. Дохлебывает всю воду, чешет живот — там, кстати, проглядывают кубики, да и руки у Санхена симпатичные, Чонсану как-то даже, ну, приятно — на него обычно западают совсем дрищи, а тут. А еще Санхен смотрит добро и предлагает: — Жрать будешь? Меня тянет блевать, но я голодный как черт. Чонсан торопливо кивает. Он тоже — и то, и другое. Санхен получает еще пару очков плюс, когда молча и деловито разогревает лапшу с каким-то мясом — у Чонсана начинают течь слюнки, и чувство голода пересиливает тошноту; он подтягивает к себе стул, и Санхен ловит его за руку. — Осторожно. Чонсан хлопает ресницами — и заливается краской. Под стулом валяется презерватив. Использованный. Санхен швыряет его в мусорку, как ни в чем не бывало, а у Чонсана горят щеки, горят уши и, наверное, шея пошла красными пятнами, если бы на ней было видно. Господи, Чонсан, тебе ли и в твоей ситуации смущаться? Спать со школьником было не стыдно, значит, а сегодня вот стыдно. — Да ладно тебе, — Санхен подходит, вымыв руки, и оказывается как-то ну очень близко, а еще он теплый и пахнет домашним, и Чонсану нужно задирать голову уже основательно, чтобы на него посмотреть — только Чонсан не смотрит: ему до того не по себе, что даже дышится с трудом. А Санхен светит брекетами и треплет Чонсана по мокрым волосам. — Ну, куколка, чего ты. Серьезно, Чонсанни, расслабься, я тебя не съем. Джинен-хен говорил, конечно... — Чонсан-хен, — сипит Чонсан и ужасается собственной дерзости. Поправить школьника — вот это подвиг. Теперь очередь Санхена хлопать глазами, и руку Чонсану на плечо он закидывает как-то неуверенно. — А Джинен-хен... — Я убью Джинена, — перебивает Чонсан, начиная догадываться, что сраный Джинен решил позаботиться о его личной жизни. Убьет. Несмотря на разницу в габаритах, точно пришибет. Если допрыгнет. — Тебе хоть восемнадцать есть? Санхен торопливо кивает головой. И сейчас тот самый классный момент, чтобы Санхен сник и растерял всю свою дерзость, и Чонсан мирно дотерпит, пока высушатся его вещи, и гордо свалит в закат и больше никаких тусовок у сраного Джинена... Санхен дергает Чонсана на себя и руку с плеч передвигает чуть пониже спины. — Окей, Чонсан-хен. Так как насчет расслабиться? Чонсан расслабиться не хочет, Чонсан хочет домой. Но целуется Санхен классно, трахается — еще лучше, и в принципе, домой может и подождать. А Джинена Чонсан все-таки убьет.