Вопреки

              За дверью — Вика. Проходит, не останавливаясь, решительно. И улыбка, ненужная, счастливая, рвётся наружу, кривит губы. Сердце стучит где-то в горле. А внутри всё переворачивается и падает, падает куда-то вниз. Остынь, Соколовский, притормози! Она просто зашла, а ты реагируешь, как в тринадцать на первой дискотеке. Выдохни! — Деньги дал ты. — Не спрашивает. Утверждает. И смотрит как-то… Странно? Долго. Смутно. Путано. Вика цепляется за его взгляд, решаясь. Решая. Назад ведь уже не будет. Или сейчас или уходи. Гудит за спиной кофеварка. Отсчитывает мгновения до. До чего? Ты зачем сюда пришла, Родионова? Сказать, что всё знаешь? Ну так сказала. Уходи. Что стоишь? Почему не дышишь? Почему взгляд предательски скачет на его губы и обратно, к глазам? Почему всё так сложно? Игорь смотрит на неё, не дыша. Потому что воздуха нет. Кончился. А она — есть. Стоит напротив, и смотрит. Смотрит своими нереальными глазами, в которых так хочется забыться. Было же уже. Было. Что мешает сейчас — шаг вперёд, и в губы? Резкий звон. Кофе готов. И они. Готовы. Кипят. Только выключить некому. Или?.. Она бросается навстречу, крепко зажмурившись. Прямо в губы. Отчаянно. Жадно. А он медлит. Не верит. Боится поверить. Поверить в счастье. Чистое. Свежее. Без примесей. Выдыхает, ловя воздух широко раскрытым ртом. И к ней. Ответить. Больно. Крепко. Моя. Падает на пол её сумка. Его ключи. Куртка. Лишнее. Всё лишнее. Всё — мешает. Мешает чувствовать, гладить, сжимать. Он рычит. Тихо. Вибрирует горло. А её от этого звука — в дрожь. Цепляется за ворот рубашки, путаясь в пуговицах. Целует жадно. Каждый открывшийся кусочек кожи, царапая зубами. Его руки — по её спине. Горячие. Мало. Его — мало. Его рубашка летит на пол. Следом — её. Чужое дыхание срывается в стоны. Несдержанные. Отрывистые. Страстные. Не отпускать её. Никогда больше. Прижать к себе сильнее, крепче. Несколько шагов до кровати — не отрываясь друг от друга. Потому что кажется — если остановиться — мир рухнет. Звон ремня. Чей? Не важно. Движения лихорадочные. Внутри — лава. Пылает, выжирая всё вокруг. Мысли. Благоразумие. Время. Оба — оголённый нерв. Искрит. Дыхание — одно на двоих. Движения — навстречу друг другу. Ловить губами стоны, мешая свои с чужими. И двигаться. Так сладко двигаться. Обхватить его ногами. Сжать её ягодицы в ладонях. Крепко. К себе. На себя. В себя. Вика выгибается дугой. Распахивает глаза. И он падает в них. Прямо в васильковую глубину. Не пытаясь остановиться. Не отводя глаз. По позвоночнику — дрожь. Поцелуи — ленивые. Ласковые. Сладкие. Глаза в глаза. Что там, внутри? В чём страшно признаться даже самим себе? Лбом к её лбу, боясь отвести взгляд. Боясь, что сейчас закроешь глаза — и опять пропадёт. Исчезнет. — У тебя, кажется, кофе сварился, — хрипло выдыхает Вика, чувствуя растущую неловкость. Лежать так всю жизнь. В его объятиях. И молчать. Но внешний мир не позволит. Ни ему. Ни ей. — Я люблю холодный, — горячо выдыхает он ей на ухо, не делая попыток отстраниться. Держит по-прежнему крепко. Она его чувствует. — Я это запомню. — Чтобы просто что-то ответить. Просто ли? — Не надо. — Признание колет неожиданно больно. Не надо? Пытается дёрнуться, выпутаться из кольца его рук. Но он вдруг прижимает к себе, неожиданно крепко. Шепчет куда-то за ухо: — Я пошутил. Что люблю холодный. Не хочу тебя отпускать. И ей становится уютно. Просто уютно. Вика счастливо выдыхает, утыкаясь носом в ямку меж ключиц. Дышит им. Глубоко. Не таясь. Полной грудью. — Ты останешься? — Звучит робко. Надежду не спрятать. — Не сегодня. — Сожаление в её голосе заставляет довольно улыбнуться. Кот. Большой довольный кот. Вика очерчивает кончиками пальцев его скулы. Губы. Припухшие. Чувственные. Он приоткрывает рот и легонько кусает указательный палец, тут же целуя. И этот жест, простой и интимный одновременно, вызывает новый спазм желания, закручивающийся внизу живота. Ты как кошка, Родионова! Выдохни! Вы — не подростки! Вам не по семнадцать! И что? Почему нельзя просто побыть счастливой? Она откидывает голову назад, подставляя шею под крохотные поцелуи. Тая. Растекаясь горячей лавой в его руках. С трудом разрывает розовую пелену. С сожалением отводит его голову от своей груди. — Мне правда пора. — Ты опять бежишь. — В голосе — тоска. Безнадёжная. — Нет. — Игорь поворачивается. Смотрит пристально. Ищет. Ищет ответ. Ищет надежду. — Я вернусь. Когда скажешь. Завтра. Послезавтра. Всегда. Только сейчас надо уйти. — Личное? — понимающе усмехается. Кто теперь удачливый соперник, а, Соколовский? Пока она собирается, он пьёт остывший кофе. Без сахара. Но самый сладкий. На душе — покой. Тепло. Почти счастье. Хочется улыбаться. И за это — не стыдно. — Дашь попробовать? — Вика возникает за спиной. В голосе — улыбка. Он поворачивается. На губах — пенка. Потянуться к нему. Слизнуть кофейную горечь. И снова утонуть. Погрузиться в поцелуй целиком. С трудом выныривая из реальности. На звонок. В дверь. В его дверь. Игорь с трудом отрывается от её губ. Смотрит непонимающе. Недовольно. Кто? Кому надо — среди ночи? Все свои — дома. Подходит к двери. И с трудом удерживается от того, чтобы не плюнуть. — Лера. Стоит. Плачет. — Кивает на коммуникатор. — Впусти. — Вика пожимает плечами. Бывшая. Ей всё равно. Ей же всё равно? Всё равно, что она пришла поздно ночью. Что залетает внутрь, как к себе домой. Что на неё — ноль эмоций. А на Игоря — с надеждой. Зачем она — здесь? Почему — сейчас? Обида. Поднимается изнутри, клокочет в горле. Злая. И он её слушает. Равнодушно. И от этого — спокойнее. Но гадкое чувство не уходит. — Завтра увидимся. — Хватает сумку. Сбегает вниз. Домой. Теперь уж точно — не остаться. Сама решила уйти. Сама позволила впустить. Бывшую. Невесту. Ревность вгрызается неожиданно. Непривычно. Больно. Вика резко останавливается. Вздыхает. Ещё раз. И ещё. Завтра поговорим. Уже сегодня. Игорь слушает рассеянно, не переспрашивая. Слишком далеко сейчас мысли. Мысли все о ней. В ней. Лера недовольно одёргивает: — Не слушаешь? Нет. Не слушаю. Только дышать полной грудью начал, а тут ты. Вовремя. Как всегда всё у тебя вовремя, Соколовский. — Игорь, мне страшно. — Лера надувает пухлые губы, по-детски смотрит, доверчиво. Чуть капризно. Когда-то с ума сводил вот этот её взгляд. Сейчас — раздражает. — Я сейчас. — Пронзает по позвоночнику. Как ты позволил ей уйти? Зачем? Какое личное среди ночи? Пусть Лера едет домой, пусть остаётся — пусть что хочет делает. Только бы он с ней был. Выбегает во двор. Пусто. Ушла. Досадливо морщится. Вздыхает. — Ушла уже. — Даня выходит из темноты, смотрит странно. Смешанно. Жалостливо? Завистливо? Не разобрать. — Ты ведь с самого начала знал, что так будет. Что она догадается. Ты это специально подстроил. Специально, да? Игорь тяжело выдыхает, смотрит недоверчиво. Даня что, всерьёз считает его такой тварью? За что? За то, что денег больше? — Я не думал, что так выйдет. — Смотрит устало. Правда устало. Объяснять всё как ребёнку приходится. Медленно. На пальцах. Может, дойдёт. — Я ведь тебе их отдал, ты помнишь? — Слушай, мне вот интересно — почему ты именно её сестре их дал? Вокруг полно больных, ты мог бы помочь каждому. — Потому что они нужны Вике. — Игорь пожимает плечами, смотрит непонимающе. Даня, неужели это так сложно понять? Они. Нужны. Вике. Разве этого мало?! — Почему, мажор? Почему ты ей помог? — Даня допытывается, заставляя сказать. Озвучить то, что его пугает. То, что сделает его не просто соперником. Лидером. Почти без вариантов. — Наверное, потому что я её люблю, — просто говорит Игорь. И сам вдруг пугается прозвучавших слов. Любишь? Действительно любишь, Соколовский? Кажется, даже удар, прилетевший в челюсть, не в силах разогнать тот розовый туман, что застил тебе мозги. Игорь проводит рукой по губе, стирая кровь. Смотрит непонимающе. Что это только что было? Ты это точно вслух сказал? Люблю. Это так… Страшно. Необычно. Непривычно. И… Страшно. Сильно, сука, страшно, аж колотит. Эмоции новые, незнакомые, пугающие наконец оформились в одно простое слово. А ты и не догадывался. Всё так просто. Я. Её. Люблю. Игорь поднимается к себе на автомате. Открывает дверь. Удивлённо смотрит на Леру, с недовольным видом стоящую над его кроватью. — Что не так? — У тебя есть свежее постельное бельё? — Голос Леры напряжён. Она смотрит, не мигая, в глазах, кажется, слёзы. Что не так, Лера? Я не умею читать мысли, прости. — Ты знаешь, где оно лежит. — Равнодушно пожимает плечами. Идёт в душ. Когда возвращается обратно — она уже лежит под одеялом, свернувшись в клубок. У двери в ванну — комок белья. Понимание пронзает яркой вспышкой. Вся кровать пропитана её запахом. С трудом заставляет себя пройти мимо. Постелить на диване — привычно. Как и спать одетым. Спать ли? Сон не идёт. Слишком устал. И новое открытие прибавляет новых мыслей. Что Вика скажет завтра? Как будет смотреть? Вспомнит своё обещание? Мы ведь вместе теперь, Вик. Что бы ты там себе не думала. Я тебя не отпущу никуда. Никуда и никогда. Ты — моя. Я тебя люблю.