Вопреки

              Моя вина. Эти два слова калёным железом выжжены на душе. Насквозь. Навсегда. Твоя вина, Соколовский. И дело даже не в Вике, что раненой птицей бьётся в руках, пытаясь вырваться. Не в её словах, сказанных, конечно, сгоряча. Нет. Ты и сам знаешь, что виноват. Как всегда. Ты ещё не привык, что приносишь смерть близким? Смешно. Стоило Дане стать по-настоящему близким, и всё. Злости нет. Как нет ненависти. Ничего. Сдулся. Как шарик воздушный. Был и кончился. Будто весь воздух из лёгких выкачали разом, и сделать вдох больше не получается. Странно. Пусто. Казалось бы, разве можно сильнее чувствовать своё одиночество? Можно. Сейчас, среди людей, которых с полной уверенностью считает близкими. Он здесь чужой. В этом дворе. В этом отделе. В этом городе. На этой планете. Надо бы что-то сказать, сделать… Надо бы. Да не получается. Пусто. Игорь отворачивается, смотрит на стену дома напротив. Где-то там, за тёмными стёклами, прячутся перепуганные соседи. Шепчутся сочувствующе. Ещё бы — настоящая человеческая драма перед глазами. Не на экране. Вот она — руку протяни — коснёшься. И люди, жадные до чужих страданий, не могут отказать себе в этом удовольствии — смотреть. И радоваться, что их беда обошла стороной. К Вике не подойти. Стоит в стороне. Одеревенела. А он и не может. Сделать шаг, обнять крепко, чтобы рёбра хрустнули. Сказать, что всё будет хорошо… Не будет. И между ними ничего больше не будет как прежде. Вообще никак не будет. Потому что это его вина. Время растягивается, невыносимо медленно тянутся минуты. Эксперт и его заключение: «Не мучился. Умер сразу». От этого должно стать легче? Кому? Дане? — Стас думает, что убил меня. — Слова даются через силу, с трудом продираясь через пересохшее горло. Он сам не верит, что сейчас это говорит. Похороны — его. Ловля на живца. Всё это так неважно сейчас. Так далеко. Только тело на снегу, что в чёрный целлофан завёрнуто — важно. Тело. Теперь только так. Потому что Дани больше нет. И это — его вина. Заснеженная дача в посёлке. Холод и тишина. Как по заказу. Хочется напиться, да водка больше не берёт. Мы с ним теперь одной крови. И водки. Дурашливые слова. А на глазах вдруг слёзы вскипают. Горькие. Думать трудно. Дышать трудно. Жить трудно. Стас своим выстрелом не только Даню убил. Он и его убил. И Вику. И надежду на то, что когда-нибудь всё будет хорошо. Игорь бездумно смотрит на бутылку перед собой, пытаясь понять, что он здесь делает. И зачем? Зачем он всё ещё жив? В чём смысл? Телефон взрывается настойчивой трелью. Надо бы молчать, но не получается. Хочется общения. Живого. Тепла. Чужого. Чтобы кто-то снял с него этот груз. И сказал, что всё наладится. Разговор через силу. Просьба нелепая. Но нужная. Важная. Приди на мои похороны, Катя. Потому что ублюдок этот будет смотреть. Ждать. Наслаждаться. Потому что Даня не может получить даже самого малого — чтобы его похоронили достойно. Как офицера полиции, а не как мажора, что в органах без году неделя. Во рту горечь. На душе горечь. Он с трудом собирает себя, заставляет встать и ехать на кладбище. Вот тебе и ещё одна могила, на которую приходить можно. На кладбище торжественно. Алые цветы на белом снегу. Выстрелы, похоронным звоном в голове отдающиеся. Слова, что не ему, не Дане предназначены. Люди чужие, которых Даня и не видел ни разу в жизни. За что ему такой фарс?! Ради чего? Зубы непроизвольно сжимаются так сильно, что скулы сводит. Ты мне за всё ответишь, Стасик. За всё. За всех, кого убил, повинуясь своему сумасшедшему плану мести. Сумасшедшему. А сам-то что, лучше? Ты мстишь, а умирают другие люди. Твоя вина. Игорь смотрит на дома, что примыкают к кладбищу, ищет. Знает, что эта мразь где-то там. Стоит. Кайфует. Вот он! Игорь бросается в подъезд, сжимая в руке пистолет, что, кажется, сам прыгнул в руки. Сколько запретов нарушил Пряников, выдав ему оружие? Как потом будет отсчитываться? И будет ли? Не важно. Ступеньки убегают вверх, и Игорь видит его. Чёрную фигуру на фоне белого окна. — Надо же, Игорёша, живой! — В голосе Стаса нет удивления. Он будто знал. Догадывался. А как иначе назвать страховку, что за окнами болталась? Понимал, что его искать здесь будут? Игорь бежит за ним, не разбирая дороги. Только бы догнать. Ледяной воздух разрывает лёгкие, ноги скользят по снегу. Где-то далеко впереди слышен шум — там Пряников, Жека. Вика. Только ему самому это сделать хочется. Самому убить. Хлопают двери. Визжит шинами машина. Не успели. Игорь выбегает как раз в тот момент, когда знакомый джип уже срывается с места. И Катя. Стоит посередине дороги. Глаза огромные. Губы дрожат. — Дура! Что ты в машину не села? — Пряников в сердцах машет рукой, отворачиваясь. А она вся к нему — обнимает осторожно. Пальцы дрожат. Испугалась. Не до тебя сейчас, Кать. Не до тебя вообще теперь. Но отпускать пока рано. Не до конца ты свою роль отыграла. Сажает её в машину. Проверят, что уехала. И в отделение. Настроения нет ни у кого. Мрачно. Тихо. Даже Пряников молчит и вздыхает. Сказать нечего. Полдня потрачено впустую, в погоне за призраком. Куда он успевает скрыться? Кто ему помогает? — Это мама его. — Приходит запоздалое понимание. — Она должна быть в Черногории, но кто-нибудь проверял? Он с её телефона звонил. Пряников кивает. Снимает трубку. Говорит кому-то сухо, отрывисто. И через полчаса ответ — нашли. Едут молча. Друг на друга не глядя. У каждого в голове одна мысль — как убить. Не брать едут. Вершить правосудие. А Стасик, которого наконец удаётся загнать в угол, этого ещё не понимает. Думает, выкрутится. Думает, сейчас с рук всё сойдёт. Не угадал. Они нажимают на курок втроём. Одновременно. Не чувствуя ни жалости, ни сожаления. Убит при попытке к бегству. Расстрелян. Сотрудники нервные попались. Не повезло. Обратно так же — молча. Но теперь опустошённо. Неужели любая выполненная месть приносит такие чувства? Ни радости, ни удовлетворения. Только усталость дикая. И желание забыться. Игорь идёт к себе, еле переступая ногами. Невольно поворачивается к каменным лавкам у входа в отель. Здесь лежала Яна. По его вине убитая. Сил нет. Кончились. Зато снова приходит одиночество. Обступает, кружась вокруг, шепча на ухо: «Твоя вина! Во всём твоя вина!». Он устало прикрывает глаза, останавливаясь перед дверью, не чувствуя в себе сил ни на что. Только холод, жгучий, от сердца вверх поднимающийся. — Ты наверное устал? — Катя. Откуда она здесь? Не важно. Ждала, наверное. Есть ещё у него люди, что его где-то ждут. Что могут согреть. Хотя бы на время. Когда так в чужом тепле нуждаешься… И он бросается в неё, как в омут, с головой, задержав дыхание. Отчаянно, радуясь, что ещё живой. Что ещё может что-то чувствовать. И утром странная лёгкость во всём теле. Словно мозги за ночь проветрились. Потери на дальний план отодвинуты. И Даня. И Вика. Её он боится видеть. Боится в глаза смотреть. Боится прочесть в них то, что и так знает. Оттягивает этот момент. И тут Катя как нельзя кстати. Легкомысленная. Весёлая. Что ей его проблемы? — Мне нужны два миллиона долларов. — Катя говорит это так просто, так привычно, будто денег на кофе просит. Хотя нет, сейчас не просит. Просто говорит, что ищет деньги. И рассказывает, легко и непринуждённо, как отец одолжил. Внутри всё ёкает. Вот оно. Теперь Игнатьев точно не отвертится. И терять этот шанс Игорь не собирается. И когда Катя открывает дверь в ванную и смотрит на него, с болью, обвиняюще, ему всё равно. Действительно всё равно. Потому что теперь она миссию свою полностью выполнила. А он свою роль отыграл. Хватит. Сегодня всё закончится. На высокой ноте. Под Новый Год. Как там говорят? Войди в Новый Год без долгов? Так он их сегодня все раздаст. Вот только с чистого листа жизнь начать уже не получится. Слишком уж он, лист его, кровью забрызган… Но прежде, чем вершить справедливость, надо отдать последний долг. Он въезжает во двор, и взгляд невольно падает на мелкие пятна крови на снегу. Не всё дворники убрать успели. Наверх поднимается медленно, оттягивая этот момент. Когда такое было? Когда было так, чтобы он к Вике идти не хотел? Она открывает не сразу. Отступает в сторону, пытаясь говорить равнодушно. Будто ещё меньше стала. Плечи опущены. Себя-то хоть не вини, Вик. Хочется её уберечь. От всего. От всех бед. И от себя, прежде всего. И то, что он зашёл сейчас — это не просто визит старого друга. Это прощание с любовью. Потому что на чужом счастье своего не выйдет. Как ни крути. Он осторожно берёт её ледяные ладошки в свои. Касается их губами в слабой попытке согреть. Но это всё. На большее рассчитывать нечего. Да он и не пытается. Она его больше не примет. А он просить не станет. Уходит, не оборачиваясь. К новой жизни. К последним аккордам мести. Не останавливаясь. К Игнатьеву. Не чувствуя пока ничего. Ни триумфа. Ни сожаления. Но они придут. Ведь придут же? А иначе зачем всё это? В кабинете Игнатьева Катя. Неприятно, но пережить можно. Может, и к лучшему. Пусть поймёт, раз до сих пор не дошло, что у него есть все причины мстить. Он в своём праве. Всё разыграно, как по нотам. И он всё-таки приходит. Кайф. Врывается в мозг радужными искрами, наполняя изнутри легкостью, даря свободу. С каждым словом он освобождается. Сбрасывает груз, что столько месяцев давил, мешал жить. Он кайфует и не скрывает этого. Пусть смотрит, пусть понимает, как легко и просто обвёл вокруг пальца такого мамонта простой мажор. Самообладанию Игнатьева можно позавидовать. Поначалу растерявшись, он быстро берёт себя в руки, и теперь лишь кивает на факты, с жалостью глядя на дочь. Хотя, нет, не жалко. Пусть урок слишком жесток, но впредь она будет разборчивее. А он… А он поднимется, не впервой. — Думаешь, что ты всё просчитал? — Пора доставать джокера. Не хотел Игнатьев о нём говорит. Видит Бог — не хотел. — Твою маму убил не я. И всё это время ты вёл не свою игру. Тебя вели. — О чём вы говорите? — Игорь хмурится непонимающе, пытаясь уловить причину перемены в настроении почти поверженного врага. — Вы умом тронулись? Так я сейчас врача позову. — Ты не понимаешь, Игорь. — Сейчас Игнатьеву его почти жалко. — Ты ничего не понимаешь. Думаешь, стал владельцем двух компаний? Стал, да не ты. Ты теперь, как и я — нищий. — Вы бы нервы поберегли, а то они, говорят, лечатся с трудом. — Голос Игоря полон заботы, а в голове уже тревожно стучат молоточки, крича, что что-то не так. — Тот, кто станет владельцем компаний, тот и убийца, Игорь. У него много имён, но я назову тебе только одно. Это… Всё происходит моментально. И Игорь не сразу понимает, что за тёплая жидкость брызнула в лицо. Только смотрит недоуменно на стекленеющие глаза Игнатьева. Что-то кричит Катя. На улице грохочут фейерверки. С Новым Годом, Соколовский. С новым счастьем.