Персональная тюрьма или девять ночей страха?

Девять часов утра.       Где-то вдали, словно на краю света, солнце уже начинало подыматься из-за горизонта, окрашивая тёмное небо различными яркими красками, совершая лёгкие переходы от малиновых тонов до светло голубых. Наверняка это утро для кого-то мог показаться самым обычным, обыденным, что вот; сейчас ты встанешь, приведёшь себя в порядок в ванной комнате, оденешься, пойдешь завтракать за компанией в виде газеты. В Англии утро начинается чуть-ли не по одному и тому же плану, но этот случай совершенно другой. Случай Эванс не был таким простым, как у простых людей, и это утро далось ей в тягость. Ночь выдалась слишком тяжёлой, слишком болезненной и стрессовой, вызвав у неё недомогание и ярко выраженную усталость. Это всё можно увидеть лишь по одним измученным глазам, но лишь тогда, когда веки не будут их скрывать. Грэтта находилась всё на том же диване, на котором осталась после случая с Брамсом. Удивительно, что она смогла окунуться в дрёму вновь и проспать ещё пару часов перед тем, как солнце взойдёт, предвещая новый и насыщенный день. Девушка лежала на левом боку, обнимая диванную подушку так, как обычно обнимают любимую плюшевую игрушку дети в детстве, находя в ней упокоение. Тёмные волосы разметались по её лицу, в большей степени скрывая сомкнутые глаза, на которые так отчаянно падал солнечный луч, словно в попытке пробудить спящую девушку. И у него это не сразу, но стало получаться. Эванс иногда совершала краткие движения головой, самую малость меняя своё положение, как только тело начинало говорить о том, что тот или иной участок тела уже затекает. Так, пряди волос отмелись в сторону с глаз своей хозяйки, более не оберегая их от света, проникающий в помещение сквозь окна. Как и ожидалось, её веки начали жмуриться, мелко дрожать, а глазное яблоко забегало из стороны в стороны под ним, отвлекаясь от кратковременного сна. Послышалось недовольное мычание, совсем тихое, неуверенная попытка перелечь на спину, прикладывая правую ладонь на глаза, и в итоге Грэтта приоткрыла заспанные глаза. Те даже слиплись практически, как когда после слёз и долгого отсутствия сна человек ложиться спать, а на утро происходит такая вещь, что глаза не сразу получается открыть. Пальчиками она мягко протёрла глаза, сведя брови к переносице и выпуская подушку из своих объятий вовсе. Для шатенки сейчас был тот момент пробуждения, когда голова совершенно пуста, немного побаливает, и воспоминания о вчерашнем дне и ночи не сразу приходят в голову, заставляя опомниться. Однако, стоило просто осмотреться, понять где она находится, как этого было достаточно, чтобы всё произошедшее с ней за всё время вернулось в памяти. Заспанное лицо моментально переменилось на взбудораженное, приобретая нотки опасения. Даже заметавшиеся глаза по сторонам выдавали её положение.       Эванс аккуратно коснулась ступнями ковра под ногами, оперевшись руками на обивку дивана, как на опору, плавно поворачиваясь лицом то в одну сторону, изучая помещение глазами так, как в первый раз по приезду, то в другую сторону, на наличие дьявольской куклы или же самого хозяина дома. Пережиток ночи всплывал на памяти по крупным кусочкам, пока Эванс поднявшись на ноги, последовала мелкими шагами в сторону коридора. Размышлять о сложившейся ситуации можно ещё очень долго, но пройдя в коридор, думая вернуться в свою комнату и привести себя в нормальный вид, Эванс замерла на месте. Внутри всё сжалось, так, как сжимается от страха, когда сердце трепещет, грозясь выскочить из груди при первой же возможности. Это был смех. Детский смех, доносящийся по стороне к кухне, до боли похожий на тот, что Грэтта слышала несколько дней назад, когда Он вернул ей туфли. Это пугало, и пугал не только сам смех, но и то, как Он это имитирует. В смысле того, как у него выходит манипулировать собственным голосом, подстраивая его так, словно он действительно ещё девятилетний мальчик? И вновь голубоглазая вспоминает тот момент, когда она выбежала из дома, смогла вырваться из его душной хватки.

' Грэтта, вернись ко мне! Не бросай меня! '

' Немедленно вернись! Если уйдёшь, я убью его как и всех остальных! '

      Из милого детского голоска, его голос может легко преобразиться из-за вспышки гнева в озлобленный, с хрипотцой, какая свойственна не детям. Взрослым людям. Его голос до сих пор остаётся в её голове отражением того, что он далеко не девятилетний мальчик, который не может причинить тебя вреда в силу своего возраста. Если придётся, если его что-то будет вынуждать, он может сделать больно ей. Это было доказано по крайней мере тем, что ночью он чуть не задушил её. И что же всё-таки значит, «как и всех остальных»? Это пожалуй самое пугающее. А сейчас… сейчас она медленно переводит взгляд в сторону коридора, где расположена кухня, судорожно при этом выдохнув через рот. Она была готова лишь к тому, что придётся вновь ухаживать за куклой, по его инициативе делая вид, что ничего не произошло, но что если сейчас всё иначе? А что если… ухаживать уже придётся за живым Брамсом? Это именно то, к чему она была не готова, просто не знала что ей думать, что делать и как себя вести с ним? Впрочем, что там не было бы, Эванс пересилив себя же, прикрыв на пару секунд глаза, поджала губы и двинулась не спеша к кухне. Руки было некуда девать, и поэтому она нервничая их сминала то в одной ладони, то в другой, сглатывая некий ком в горле по мере того, как кухня становилась неотвратимо близко. И её порог в итоге был преодолён. Глазам Эванс сразу же была представлена картина того, как фарфоровая кукла сидела на стуле в конце стола, смотря своими пустыми, но пугающими глазами прямо на неё, а мерзкая полуулыбка лишь нагоняла атмосферу некой мистики. Которой не было с самого начала, по её приезду. Всё, что казалось мистическим, совершал всего лишь один человек, живущий в стенах дома. Однако, помимо куклы, на столе стоял поднос со стаканом апельсинового сока, поданный вместе с её любимым сэндвичем, тот самый, с арахисовой пастой и немного джема. Пожалуй, со стороны это всё выглядит так, будто она спятила. Сошла с ума. Чокнулась. Поехала крыша. Но нет, нет и вновь нет, это не её воображение, и не какая-то шизофрения, хотя это было бы намного лучше, на самом деле. — Брамс? — несколько неожиданно произнесла шатенка, обняв себя за плечи ладонями и неуверенно проходя к столу, не сводя глаз с куклы какое-то время, словно боясь что она внезапно повернёт свою голову в её сторону, как бывало в её ночных кошмарах. Но на её зов никто не ответил, лишь тишина сопровождала каждое её движение. Эванс была готова поклясться, что слышала тут смех, и если ей не показалось изначально, то и звон подноса. Он был тут, и в этом она не хотела даже сомневаться. И было то, что всё же сбивает с толку. Он хочет, чтоб она действительно и дальше ухаживала за куклой, следуя всем былым правилам? От этой мысли её губы дрогнули в улыбке, как только Эванс выдвинула один из стульев и села за стол. Но после, послышался тихий истерический смех, который она пыталась перекрыть ладонью, не веря своим глазам до сих пор. Он пытается создать иллюзию того, что ничего не произошло, удерживая её в этом доме силой, заставляя чувствовать себя заложницей и психически нездоровой. Голубоглазая просто посмеивалась, глядя на куклу и потирая губы ладонью, не зная как на это реагировать. Нет, определённо жить как раньше у них не выйдёт, это просто не получится. Теперь есть не только Грэтта и кукла, теперь же, тут Грэтта и живой Брамс, поэтому кукла просто теперь уходит из их жизни на второй план. — Мы так не сможем… Ты должен понять, что кукла ничего не решит. Твоя тайна теперь изжила из себя, — кое как успокоившись проговорила Грэтта, уставив локти на стол и прикрыв ладонями по бокам лицо, будто придерживая его. Она знает, что он слышит её. Не знает только как и где он, но знает что слышит. Он всегда её слышал, всегда следовал туда же, куда и она по этому проклятому дому. Настала пауза, длительная, ведь ответа не последовало. Тогда, она просто не выдержала, подымаясь из-за стола и оперевшись ладонями на стол, заговорив вновь, но более уверенно; — Брамс, выйди ко мне, сейчас же! Больше нет куклы, есть только ты, и есть я! Довольно громко проговаривая каждое слово, Грэтта смотрела куда-то в окно, часто поджимая губы чуть-ли не после каждого слова, боясь узнать его реакцию, если она последует хотя бы сейчас, когда им предстоит что-то изменить в жизни. Если он не желает, чтоб она боялась его, то ему придётся контактировать с ней лично, а не через куклу. Кукла всегда была лишь посредником, и от неё пора избавляться. Но что же думает по этому поводу сам Хэлшер? Ведь, даже сейчас стояла тишина, ставшая резать её слух будто лезвием по стеклу. Стало казаться, что это бесполезно, что он привык жить именно так, и резкая смена обстановки может даться ему тяжело, не сразу. Эванс может это понять, наверное, но сама она так не сможет жить. Она сойдёт с ума в этом доме, общаясь с ним лишь посредством куклы. И в какой-то момент, голубоглазая вздрогнула, услышав в этой тишине скрип позади себя. Такой лёгкий, словно кто-то боязненно пытается к ней подкрасться, и Эванс даже побаивается обернуться лицом навстречу своему страху, затаив дыхание и глядя на свои руки, ожидая почти чего угодно, кроме того, что из-за спины ей на стол положат тот самый злосчастный список правил. Мужская рука показалась у неё под боком, укладывая список правил перед ней самой, а дистанция, казалось бы, была слишком сокращена, ведь она практически спиной могла ощущать его тело, и как он неловко склонил голову к её макушке, слегка тяжело дыша сквозь свою маску. Ей было страшно, несомненно, но самое облегчающее было то, что сейчас он не пытается ей навредить или подталкивать к чему-либо, просто стоя рядом с ней так близко, насколько это возможно, ожидая очередных её слов, как послушный ребёнок. — Ты… этого хочешь? — она пыталась произнести это ровным тоном, строгим, но всё же голос дрогнул в самом начале, из-за чего мысленно девушка себя отругала, не желая показывать ему свой страх. Пытаясь казаться сильной, бесстрашной, Грэтта сама того не понимая, распаляет интерес Брамса к ней с новой силой. Для него это вдобавок что-то вроде игры и испытания на прочность, и он сейчас испытывает её любыми своими действиями, скрывая это за детскими шалостями. Как например, этот несчастный сэндвич, который он Сам сделал для неё надеясь задобрить и успокоить её. Разве ей неприятно? Ей не понравился его сюрприз? Сложно что-то тут ответить, на самом деле. Впрочем, собрав всю свою уверенность в кулак, глядя на чёртов список правил, который она стала ненавидеть, девушка прикусив губу, с некоторым недовольством взяла его в руки и наконец осмелела резко обернуться к Брамсу, надеясь услышать его ответ. Но этот резкий и необдуманный жест привел к тому, что Грэтта столкнулась с ним взглядами, так близко друг к другу, что пришлось упереться поясницей в столешницу, в попытке отстраниться.